Последний мужчина Джоконды

Пролог

В просторном вестибюле Лувра собралось около двадцати журналистов, двое полицейских в форме, комиссар полиции центрального округа Парижа Лемож, какой–то военный в чине полковника, а так же директор Лувра метр Омоль в сером драповом пальто и дымчатом котелке а-ля «Пинкертон». Казалось бы, не такая уж и большая толпа, но гул голосов, усиленный стенами дворца, и хлопки магниевых вспышек фотокамер, создавали эффект рыночного гвалта.

Один из журналистов в кепке и в клетчатом дорожном костюме, размахивая раскрытым блокнотом и толстой кубинской сигарой, с которой на соседей постоянно сыпался пепел, пытался перекричать соратников по цеху, произнося слова с жутким американским акцентом.

— Месье Омоль! Месье Омоль! Макс Кервуд «Нью–Йорк Таймс». Прошу вас, расскажите, пожалуйста, о новых экспонатах Лувра. Говорят, вам доставили много нового из Алжира и Египта. А есть ли что–либо из Туниса и Марокко. Говорят, в ваших заморских колониях сделано много новых, археологических открытий. Ваши археологи просто устроили соревнование с Германскими и Британскими учеными.

Директор поднял руку в знак того, что просит внимания, кашлянул в кулак и пригладил свои загнутые острыми кончиками вверх тщательно ухоженные усики.

— Господа! — заговорил он, тщательно выговаривая каждую букву, видимо для того, чтобы посрамить хамоватого янки с его техасским произношением и манерами ковбоя. — Действительно были новые поступления экспонатов из колоний. Какие именно, мы пока не будем разглашать, чтобы во–первых, сохранить интригу, а во–вторых… Во–вторых, нужно очень тщательно исследовать материал, ибо не хочется попадать впросак с подделками, как это произошло совсем недавно в Британском королевском историческом музее. Ну, об этом инциденте, я думаю, знают всё цивилизованное человечество.

Среди журналистов многие закачали головами, подтверждая слова метра. Спустя мгновение руку поднял пожилой седобородый мужчина с печалью язвенника в глазах.

— Метр! Прошу прощения, Ален Фош из «Пари Матч». Существует ли действительно реальная конкуренция между нашим Лувром и другими музеями мира. Например — российским Эрмитажем. Или, напротив, в вашем королевстве тишь и благодать?

— О! Конечно же, существует! Но смею вас заверить месье Фош, что русским сейчас не до новых открытий и выставок. Им хватает забот с Японией и собственными революционерами.

— Но как же! Их газеты пестрят сообщениями о снаряженных экспедициях в разные концы света.

— Ах, бросьте, месье! Все их экспедиции последние годы ограничиваются исследованиями Арктики в поисках Северного морского пути и мест для новых, как они это называют, острогов для увеличивающегося количества каторжников.

— Секундочку! — вскочил с места молодой человек. — Месье Омоль, вам не кажется, что вы не очень лицеприятно отзываетесь о союзниках Франции?

— О! Месье Соболев, прошу прощения, если мои слова каким–то образом обидели русских, но я лишь имел в виду лишь то, что российский Эрмитаж ни коим образом не является конкурентом для нашего музея. И, кстати, лично я являюсь поклонником России.

— Спасибо, месье Омоль! — успокоился русский. — Но, в таком случае, кто же является конкурентом Лувру? Уж не кайзеровская ли Германия?

— О, прошу вас, месье! Давайте не будем сейчас и здесь заниматься политикой и обсуждать геополитические вопросы. Для этого есть кабинет министров.

— Угу! — воскликнул Соболев и стал что–то быстро записывать в тетрадь, которая, видимо, заменяла ему блокнот.

— Метр Омоль, — обратилась к директору единственная, присутствовавшая на пресс–конференции, дама в широкополой кружевной шляпе с вуальеткой. — Мадемуазель Селена де Гош. Представляю женский журнал «Мари–Франс». Не могли бы вы порекомендовать нашим читательницам, желающим посетить ваш музей, какие–то особые экспонаты для удовлетворения их желания прикоснуться к искусству?

— Ах, мадемуазель! — всплеснул руками метр и многозначительно посмотрел на комиссара полиции, мол, как вам эта фемина? — Поверьте и передайте своим читательницам, что мы… я имею в виду себя лично и всех девятнадцать сотрудников этого храма, не считая уборщиков, вахтеров и кассиров, конечно, что каждый божий день, даже в понедельник[1], мы стремимся лишь к одному — как можно больше порадовать посетителей. Наши экспозиции бесценны. Каждая, как говорят англичане, леди, стремящаяся к наслаждению мировым искусством, может лицезреть в наших стенах бессмертные работы Микеланджело, да Винчи, Дюрера, Тициана, Рафаэля. Есть прекрасные работы эль Греко, Вермеера, Габриэля д´Эстрэ, Рубенса, Веронезе. Фламандцы, немцы, итальянцы, русские, швейцарцы. Живописцы и скульпторы на любой нрав и вкус. Исторические или, если угодно, археологические находки этрусского, греческого, египетского, римского происхождения. О, мой Бог! Мадемуазель де Гош, говорить о наших экспонатах можно годами не отрываясь на кофе с круасанами. Проще без всяких рекомендаций с нашей стороны предложить дамам самим судить, что достойно их внимания, а что нет.

— Спасибо, месье Омоль, — улыбнулась Селена де Гош. — Я думаю, что дамам будет очень интересно и поучительно побывать в залах столь почтенного заведения. Надеюсь, вы сможете организовать для наших читательниц эксклюзивные экскурсии.

— Несомненно, мадемуазель. — И метр приподнял котелок над набриолиненной головой.

Журналист лет сорока с хвостиком в дорогом золотом пенсне поднял руку, для привлечения к себе внимания.

— Простите, метр, что отрываю вас от столь поучительной беседы с нашей дамой, — он галантно наклонил голову в сторону девушки, — но не могли бы вы просветить нас о мерах безопасности и условиях хранения и охраны экспонатов? Известно ведь, что последнее время участились случаи похищения музейных шедевров по всему миру. Такие всемирно известные коллекционеры как, например, Морган спят и видят, как бы заполучить в свои руки работы великих мастеров.

— Представьтесь, месье! — хриплый голос комиссара полиции сотряс стены фойе. Он выдвинулся чуть вперед, давая возможность разглядеть себя журналистам во всех подробностях. Отекшее от недосыпаний и частых возлияний лицо, слегка презрительный взгляд из–под приопущеных век, мятая бабочка под двойным, но тщательно выбритым подбородком, золотая цепочка, протянувшаяся к кармашку на старомодном шелковом жилете, неспособном удержать растущий живот.

— О, простите, месье комиссар! Эжен Бурковиц столичный еженедельник «Илюстрасион».

— Что ж, месье Бурковиц, — прохрипел Лемож. — Вопросами безопасности экспонатов Лувра занимаюсь я лично и, соответственно, мои люди. Смею вас заверить, что хранение шедевров протекает под нашим неусыпным контролем. Здание Лувра оснащено новейшей швейцарской системой безопасности, которую можно увидеть в лучших банках Европы, хотя, именно увидеть ее и невозможно. Экспонаты висят, стоят, лежат и прочее в этом прекрасном музее, словно у меня за пазухой.

— Да, да! — встрепенулся метр Омоль. — Мадемуазель, месье! Поверьте — ни каким ворам с их самыми изощренными методами никогда не похитить наши ценности. Смешно сказать, но проще украсть Нотр Дам де Пари, чем бесподобную Мону Лизу. На этом все. Всем спасибо за внимание. Нам пора приниматься за работу.

Эта пресс–конференция состоялась в апреле 1911 года, а уже в августе…