Последний рейс

IX

Дверь в кубрик с треском распахнулась. В дымное табачное тепло просунулась напряженная физиономия Кострецкого.

— Начальник, пойди сюда, — голос капитана опять приобрел виноватую вибрацию, значит, снова что-то назревало.

Но некоторое время никто не откликался, и Денисков с интересом подумал: «Действительно, кто же у нас начальник? Башкир или Володя?..»

Кострецкий не сразу надумал поднять новую тревогу. Собственно говоря, он сам, по капитанскому праву, мог принять решение… Вернее, если б он прошел мимо, те, внизу, в кубрике, так ничего и не заметили бы, не поняли, что он оставил за кормой бедствующий караван. К тому же у него было серьезное основание для такого решения — стоило только просигналить на буксир, что «Зюйд» имеет течь, что бедный ярославец сам не чает дотянуть до Сургута… Никто бы его, Кострецкого, не упрекнул, если б он прошел мимо неуклюжего БТ-349. Те, внизу, в кубрике, пожалуй бы, и одобрили его маневр. Если б он прошел мимо.

Еще выходя на левый поворот, покидая береговое затишье и напряженно ожидая шквального налета ветра, Кострецкий увидел впереди хвост плотоматки с тускло мерцающим сигнальным фонарем. Капитану тогда же бросилось в глаза, как подозрительно близко прижимается конец плота к правому берегу, к мелководью. Наконец показался и буксирный теплоход с тяжелой, темно-желтого цвета надстройкой; трудяга тяжеловоз был весь окутан черным дымом — дизели, видать, ревели на пределе, выплевывая в стылое небо неотработанную солярку. Кострецкий по привычке поискал взглядом катер сопровождения, зная по недолгому северному опыту, что хвост плотоматки нуждается в поддержке вспомогательного судна. Белая рубка ТЛ возвышалась с другого края плота, почти у самого хвоста; легкий катерок, судя по всему, тоже работал из последних сил, стараясь отжать концевую часть плотоматки от мелководья. Кострецкий сразу сообразил, что там происходит. На буксире тоже заметили появившийся из-за поворота «Зюйд» и выбросили сигнал бедствия.

Лишь только «Зюйд» вывернул на стрежень, на него обрушился шквал ветра, он весь задрожал и дальше полез уже против ветра и волны. Буксир дымил чуть правее фарватера. Кострецкий положил катер на его курс и тут же почувствовал, как рвануло штурвал: «Зюйд» стремительно рыскнул, левая волна стала заваливать его на борт… Навалившись всем телом на штурвал, Кострецкий вернул судно на прежний курс. Несколько секунд после этого маневра капитан стоял, приходя в себя после пережитого неимоверного напряжения, холодный пот ознобом прокатился по телу. Против волны катерок снова пополз устойчиво, на редкость трудолюбиво. Но впереди справа приближался буксир, Кострецкий уже мог прочитать надпись на его борту — БТ-349. Капитан прикинул; чтобы пройти-про-ползти мимо этого несчастного собрата, понадобится минут десять — за это время он должен принять решение.

Кострецкий выразительно взглянул на своего моториста и с неприязнью предположил, что парнишка, видимо, понимает обстановку. Он повелительно кивнул ему — Андрей (все-таки сработались они за последний месяц, понимают друг друга без слов!) поспешно выскочил из рубки. Вернулся он так же быстро, доложил коротко и, странное дело, шепотом:

— Вода есть, Максим Федорыч.

— Много прибыло?

— Качать пора.

Капитан зажевал очередную «беломорину» и прищурился на дымящий буксир.

— С-самоварщики, — холодно процедил он.

Потом он оглянулся на хвост проползающего мимо плота, машинально прикинул, сколько там тысчонок кубиков добротной, а то и отличной тюменской сосны, и вдруг обнаружил, что катер сопровождения уже не дымит. «Ну дела-а… Теперь еще этот на мель залез или с дизелем что… Ну а мне, выходит, хвост тянуть? Хвост на мели сидит, значит. И крас-сиво сидит!» Кострецкий поймал себя на этих мыслях и удивился: ведь еще мгновение назад он потянулся было за сигнальным флажком, чтобы дать отмашку — у него течь в машинном отделении, у него топливо на исходе, рулевые тяги погнуты, ему самому до Сургута бы доскрестись. А чтобы пришвартоваться к буксиру, надо пройти вперед, потом, круто развернувшись, чтоб не зацепило боковой волной, лечь на обратный курс.

Если б он решил пройти мимо, Андрей просигналил бы, и все. Но он не мог пройти мимо. И в этой ситуации, как ни странно, терял свои капитанские права. То есть официально и объективно — он тут хозяин. Но за последние несколько суток на «Зюйде» накрутилось столько всяких дурацких происшествий, так опростоволосился, загнав катер на песчаную отмель, потом этот мешок проклятый с рыбой и эта окостенелая физиономия неизвестного начальника, — так вот и получалось, что не мог он, капитан, принять сейчас единоличное решение. Надо было доложить обстановку начальству в кубрике. А кто там истинный начальник: фрахтовал катер старший инспектор НТИ, а потом оказалось, что принадлежит суденышко, через одно ведомственное колено, чернявому. Проклятье!

После некоторого молчания внизу в рубку вылез Владимир Егорович. БТ-349 уже находился от «Зюйда» метрах в тридцати прямо по правому борту. Хорошо видна была в его высокой ходовой рубке фигура капитана. Дверь рубки на теплоходе распахнулась, крупный человек в черном кожаном реглане нацелил на ярославец рупор мегафона. Кострецкий распахнул свою дверь и, ничего не объясняя, кивнул инспектору: слушай, мол, и сам все поймешь.

— На «Зюйде»… На «Зюйде»! Говорит капитан Мышкин… У меня плот на мели… на мели! Требуется ваша помощь… помощь… Как поняли?.. Как меня поняли?..

Кострецкий взглянул на инспектора. Володя поразился — сколько в этих бледных испитых глазах оказалось жизни! Тут же он непроизвольно бросил взгляд на гору рыбных ящиков под брезентом. И уже потом прищуренными глазами (совсем так же, как недавно Кострецкий) просмотрел длинную тяжелую змею плотоматки…

— Вот тебе и Сургут, — со вздохом произнес он.

— У нас течь в машинном, — язвительно оборвал его капитан.

— Но мы откачали…

— Теперь придется качать да качать. Неизвестно, сколько мы тут провозимся.

— Будем качать, — Володя подозрительно прищурился на капитана, словно спрашивая: «Ты хочешь уйти в Сургут?»

— Мне что, я не такое видывал! — Кострецкий с неожиданным азартом потер руки.

Максим Федорович обнаружил рядом внимательно-оживленное лицо своего молодого помощника, уловил в его обычно невозмутимых глазах бесовские огоньки.

— Слушай, Энди! — Кострецкий с силой хлопнул парня по плечу. — Подымай там этих… пассажиров. Объявляю общесудовую тревогу номер один.

Андрей полез в кубрик исполнять приказ капитана. Максим Федорович взял рупор:

— На буксире!.. Говорит капитан Кострецкий… «Зюйд» идет на помощь… Готовьте швартовы…

«Зюйд», как волчок, в одно мгновение развернулся буквально на месте и медленно двинулся к черно-желтой туше буксира. Легкий катерок подгоняла сильная кормовая волна, так что перед самым носом теплохода пришлось отрабатывать задний ход — наконец ярославец мягко коснулся высокого борта буксира и был мгновенно пришвартован.

— Чисто сделано! — прогремело сверху, с палубы буксира.

Борис Денисков, стоявший на носовой палубе «Зюйда», с уважением подумал о Кострецком: «Настоящий, видать, кэп был… Не беда б его зеленая, не занесло бы сюда».

Буксир бешено работал на полной мощности: весь корпус теплохода заволакивало клубами дыма, но судно стояло на месте, напрочь заякоренное многотонной золотистой массой плотоматки, севшей неповоротливым хвостом на обском перекате. Буксир на полной мощности рвался вперед, навстречу крутой волне и шквальному ветру, и в этом бесплодном стремлении его был единственно правильный смысл, единственно верный способ противостоять стихии — спасти плоты, тысячи кубометров ценного строевого леса. Останови натужную работу мощной машины — и бешеный напор двух стихий, воды и ветра, сомнет оголовок плота, сдавит равномерно растянутые секции в одну массу, порвет обоновку, нагромоздит пучки друг на друга, наконец, порвет и размечет сами пучки леса, и потом поплывут они вниз по Оби то кучно, а то и по бревнышку… Поплывет вниз по великой сибирской реке многопотная работа сибирских лесорубов, которые не один месяц на верхних складах и на нижних катали баланы… Пропадет их работа, потому что и в разгар лета непросто собрать на Оби порванный плот, а теперь до ледостава считанные дни — поди лови лес в шуге!

Кострецкий и Володя поднялись на БТ по штормтрапу. Денисков увязался за ними. Человек в реглане встретил их озабоченной улыбкой, пожал всем троим руки.

— Я уж думал, мимо пройдешь?.. — Он вопросительно заглянул в глаза Кострецкого.

— Я тоже думал… — сорвалось у Кострецкого, и капитан «Зюйда», чтобы погасить смущение, хлопнул по рукаву Мышкина. — Кожа… Флотский?..

— С Тихого, браток! — ответил хозяин теплохода.

— А у меня Атлантика… была.

— Аха, — по-сибирски одобрил Мышкин.

— Так что у тебя, старина?

— Хвост занесло. Шесть часов отрабатываемся на одном месте… Ну-у, метров, может, на сто продвинулись. Ветер… Матка парусит — и на якоря негде поставить, потом хвост на перекат занесло. Час от часу не легче… Тут перед твоим приходом новая беда: катер на мель сел.

— Видел.

В разговор вмешался инспектор:

— Интересно, сколько здесь леса?

— Три плота по четыре тыщи, — автоматически ответил Мышкин.

— А что так поздно потащили?

— Нефтяники добавки попросили. Вот лесники рискнули… — капитан раздраженно пожал плечами. — У нас ведь всегда так, как в лес ехать — так и сани чинить.

Капитаны перешли на корму и, жестикулируя, принялись обсуждать предстоящие маневры. Володя и Борис скатились по обледенелому штормтрапу на палубу своего катера.

В рубке их встречали Авзал Гизатович и Никола. Никола, надвинув заячью шапку почти на переносицу, угрюмо смотрел в сумрачную речную даль; на скулах у него размеренно перекатывались желваки. Башкир раздраженно мерил шагами тесное пространство рубки, его плотная коренастая фигура назойливо металась от одной двери к другой.

— Да перестань ты мельтешить, как бабочка! — не выдержал чужой маеты задумчивый Никола. Авзал вздрогнул, опять закостенел лицом и тихо, с расстановкой произнес:

— Ты вот что! Ты мне не тыкай, понял!

Никола неожиданно расхохотался, а угомонившись, с серьезной издевкой сказал:

— Здоровеньки булы! Да мы счас с тобой ровня. Мы на палубе, а не у тебя на ковровой дорожке. Усек?

Авзал Гизатович с какой-то даже радостью, словно спасаясь от Николовой насмешки, накинулся на вошедшего инспектора.

— Что это значит, Владимир Егорович? Какой такой дружеский визит у Кострецкого? Что, водка кончилась у него?.. — распаляясь, он переходил на крик.

— Плот на мели.

— А мы тут при чем?

— Помочь надо.

— Помо-очь! Ах вон оно что! А нам в Сургут надо, в Сургу-ут!

— В Сургуте будем к следующей весне, — вставил Никола.

— Мы сами кое-как на плаву. Нам самим бы дотащиться. Вон течь в трюме…

— Течь невелика, — в рубку вернулся моторист. — Вот и поработаете с качалкой. Наверное, разучились руками шевелить! — В голосе Андрея Денисков впервые за весь рейс услышал злые нотки.

— А что с рыбой?.. — безнадежно подсказал Никола.

— Вот-вот, а рыба? — Авзал Гизатович получил новый заряд. — Рыба во что превратится?!

Борис с необъяснимой настойчивостью ловил мятущийся взгляд начальника, наконец остановил его, посмотрел прямо в темно-коричневые глаза Авзала Гизатовича… Тот распалился еще больше.

— Да, да, да! Я не затем болтался здесь с вами, — он уже не сдерживал себя, — чтобы вернуться с пустыми руками! У нас рыба! Тебе, инспектор, рыба не нужна?

Володя, застигнутый врасплох, удивленно вскинул на башкира мохнатые брови, машинально перевел взгляд на гору под брезентом на палубе, на щеках его заиграли розовые пятна, ответил он растерянно:

— Да-а, рыба… Но что теперь делать…

— Как что? Отзови Кострецкого. Идем в Сургут!

— У нас и солярка кончается, — вставил Никола.

— Солярку берем на буксире, — остановил его моторист.

— Плот бросить нельзя, — тоскливо продолжал инспектор. — Теперь уже нельзя. Если б прошли мимо…

— Так это Кострецкий! — Авзал Гизатович прямо взвился. — Опять Кострецкий…

Денисков посмотрел на распсиховавшегося Авзала Гизатовича, и ему стало смешно: представилось, какая сейчас кутерьма в кипящем мозгу начальника, как шерстит он бедолагу капитана, какие немыслимые наказания сыплет на голову несчастного выпивохи, из-за проклятой доброты которого и ненужной честности теперь погибнет на палубе прекрасная, ценная, валютная обская рыбка. Ах, осетринка на праздничном столе, ах, строганинка из муксуна, замороженного в колодку… боже мой! Денисков рассмеялся. Его смех остудил башкира, Авзал Гизатович напряженно подождал, когда отсмеется этот дурацкий пассажир с таким надоедливым пристальным взглядом, потом безнадежно махнул рукой и бросил в сторону инспектора:

— Не ожидал я от тебя, Владимир, такой свиньи.

Эта тихая примиренческая фраза неожиданно подбросила огня в топку ссоры, теперь завелся инспектор.

— А ты что думал, Авзал! Ты думал, я погоню Кострецкого в Сургут? Мимо буксира? А тут двенадцать тысяч кубиков леса, тысяч! Тут катер на мели, тут люди… лю-ди!

— Мы законно. У нас тоже авария.

— Что-о?.. Это ты называешь аварией! — Володя перевел дыхание. — У нас вон где… авария! — Он показал на гору ящиков под брезентом.

— Еще неизвестно, как войдете в Сургут с этим, — вставил моторист тоном постороннего наблюдателя.

— А я из-за тебя партбилет не намерен выкладывать в горкоме! Плевал я на твою рыбу!

— Да ведь ты добывал ее… Выходит, твоя она, а не моя. Ты инспектор, а не я. Вот как!

Вдруг все успокоились, чего трудно было ожидать в подобной ситуации. Противники словно выкипели, выплеснули наружу скопившуюся за последнее время осадочную злость и теперь переживали тихую пустоту. Лица мужчин расслабились.

Один Никола, не принимавший участия в ссоре, все так же напряженно смотрел из-под шапки в сумрачную даль реки, желваки на скулах выдавали его внутреннюю расчетливую работу: что-то прикидывал, высчитывал, соображал. Наконец он пришел к решению и результаты своей трудной мозговой работы сообщил вслух:

— Вы как знаете, хлопцы… А я пойду до дому, до хаты. Бензину у меня хватит, часа через три-четы-ре буду в Сургуте. Рыбу-то помогнете забросить в лодку?

— Сумасшедший! — процедил Володя.

— Далась ему эта шлюпка! — буркнул Андрей.

— Никола, возьми меня, — по-детски просительно сказал Авзал Гизатович. — К вечеру хоть дома будем, а?..

Моторист повел плечами.

— Боливар двоих не вынесет.

Никола спустился в кубрик, через минуту появился оттуда с рюкзаком, поставил его на капитанский круглый табурет, вытащил из него два больших новеньких мешка. Делал он все это неторопливо, хозяйственно, озабоченно. Глядя на него, Денискову представилось, как Никола аккуратно раскладывает по мешкам рыбу, свой пай…

Холодный поток воздуха ворвался в рубку, разогнав сизое табачное тепло, — появился Кострецкий. Максим Федорович неузнаваемо преобразился. Китель у него был застегнут на все пуговицы, фуражка сидела на голове глухо, по форме, — вообще вид у него был деловой и строгий, а глаза горели молодой заботой. Он приготовился сделать какое-то заявление, но, заметив сборы Николы, сразу оценил обстановку и вопросительно взглянул на инспектора. Володя в ответ пожал плечами: я тут, мол, при чем, собрался человек — пусть катится…

— Та-ак… — Капитан отбросил нерешительность. — Далеко собрался?.. Ты, Никола, опять за свое! А знаешь, что я сделаю с тобой?..

— Ну что ты сделаешь мне? — Никола от такого наскока даже повеселел.

— Я твою дюралевую калошу сейчас прорублю. — Кострецкий спустился в крохотный отсек напротив жилого кубрика, вылез оттуда с большим топором и вышел из рубки.

Никола некоторое время стоял в оцепенении с ухмылкой на лице, потом, очнувшись, бросился вслед за Кострецким на корму, где лежала шлюпка.

Вернулись капитан и Никола вместе. Хохол засунул мешки обратно в рюкзак и со злостью швырнул его вниз, в кубрик.

— Теперь так, — спокойно начал капитан, проследив за полетом рюкзака. — Два-три человека нужно на плот. Двое должны дежурить в машине у ручника…

Никола, Андрей, Борис и сплавщик с буксира, погрузив в шлюпку багры, кувалды, цепи, кованые скобы, пошли к плоту. Сплавщик, ширококостный, квадратный мужик с угреватым простуженным лицом, отодвинул Николу от мотора и медленно повел лодку вдоль плотоматки, серые глаза его с птичьей цепкостью бежали по однообразному скопищу бревен, отмечая в их месиве какой-то ведомый одному ему порядок… непорядок.

— Сплавщиков средь вас нет, че ли? — озабоченно хрипел он, не поворачивая головы. — Дело нехитрое. Это мы счас покажем.

Сплавщик прижал лодку к обоновке, выскочил на плот, бросил на лес связку цепей, скоб, поманил пальцем Андрея:

— Видишь, здесь обоновку вот-вот порвет… Загонишь на скобах между бревнами эту цепь. И там вон, смотри, вишь, пучки разошлись — цепью их сошьешь. Ну, так и пойдешь… Смотри и крепи, понял? Да особ-ливо-то смотри по закрайкам плота, середка и так никуда не девается. Понял, паря?

Оставили Андрея с кувалдой и такелажем. В другом месте мужик опять заметил непорядок, высадил Денискова, без слов кивнул тяжелой головой: делай, дескать, как велено. А сам с Николой погнал шлюпку к хвосту плотоматки, там предстояла особенно ответственная работа: надо было укрепить все хвостовые связи перед тем, как тянуть плот с переката, — не дай бог, порвется в каком месте, не успеешь ликвидировать прореху, вся матка полезет по швам, и уж потом никакими силами не удержишь лес.

Порывистый ветер развернул на одном месте неловко стоявшего Денискова, Борис покрепче угнездил ноги на скользких бревнах бугристого пучка и, чтобы согреться, закурил, сжавшись шалашиком. Пучок под ним метался на нервной волне. Кругом толкался, терся, колыхался лес, сосновые баланы с обманчивой внешностью близнецов; лес этот как будто ожил теперь в своей новой, водяной жизни. Борис посмотрел маркировку пучка, на котором стоял: сосна шла отменная, лучших строительных кондиций. Он вспомнил, как в свое время сбивал пальцы в кровь молотком и долотом, прирабатывая в школьные каникулы на маркировке на нижнем складе в родном лесопункте. Сейчас мажут несмываемой краской, появилась такая. Покурил, нагрузился тяжеленной крепью и неторопливо пошел поперек плотоматки.

Часа через два Андрей, Борис, Никола и сплавщик сошлись у хвостового сигнального фонаря. За это время моторку три раза гоняли на буксир за цепями и скобами: обходчики обнаружили много порванных связей — оно и понятно, столько времени плоты мотало и било на одном месте. Собрались в крохотной переносной будочке, где у сплавщика находилось нехитрое подсобье: плитка с газовым баллончиком, чайник, алюминиевые кружки, кастрюли… Последним подошел Андрей, когда в будочке уже уютно посапывал чайник, а работнички отогревали ладони алюминиевыми кружками с густейшей жидкостью.

— Значит, мужики, сидим крепенько, — с уютными домашними интонациями пояснил сплавщик. — Я тут промерял, пучков десять завязло. Можем порваться. Дак вы не теряйтесь, чуть че.

— Вы-ылезем, — рассудил Никола.

Денисков отметил про себя, что Никола уже отошел от недавней угрюмости, отбросил сургутские помыслы и теперь готов делать все так же обстоятельно и прочно, как всегда привык делать. Сплавщик одобрительно зыркнул на Николу белесыми глазами, а на молодых взглянул с опасливой заботой.

С буксира загудели. И сразу от него отвалил маленький ярославец. Одинокий «Зюйд» на мятежном обском просторе сразу потерялся, выглядел без буксира сиротливо и обиженно.

— Да-а… — с сомнением протянул сплавщик и еще раз окинул строгим взглядом темно-коричневую громаду плотоматки.

— Ничего. Сто пятьдесят лошадиных сил и маневренность что надо! — успокоил его моторист несколько обиженным голосом.

— Вы-ылезем, — повторил свое Никола.

«Зюйд» осторожно прижался к плоту. Капитан вышел на нос и стал совещаться со стоявшим внизу сплавщиком.

— У меня малая осадка, залезу на перекат и попробую подтолкнуть сзади, — решил Кострецкий.

Ярославец и правда подобрался почти к самым крайним справа хвостовым пучкам и начал осторожно отжимать их от мели. В том месте поднялась мутная пена, потом катер окутался черными клубами дыма, что-то затрещало…

— Пор-рвет, шельма! — Сплавщик страдальчески сморщился и кинулся к катеру.

Кострецкий увидел отчаянные жесты сплавщика — сбросил обороты дизеля. «Зюйд» медленно выбрался с мелководья. Капитан стоял на носу катера, а сплавщик, задрав голову, кричал:

— Ну уж, паря, ты уж лучше за цепь… буксиром бери! А то плот порвешь, толкачом-то!

Он прыгнул в шлюпку, принял буксирный трос и, перебирая руками по обоновочным бревнам, добрался до того места, где на самом хвосте плота висела длинная чугунная цепь, которая волочится обычно за плотом по дну реки и держит, не дает рыскать по сторонам хвостовой части каравана. Мужик закрепил буксир за хвостовой трос обоновки, отогнал шлюпку в сторону. «Зюйд» тронулся от плота поперек стрежня, трос натянулся… Вот вытянулись из воды провисшие тросы и цепи, вот разбежались в большие промоины бревна обоновки, постепенно разводья между секциями и самими пучками пропали… — плот сгруппировался.

Денисков, моторист и Никола стояли теперь далеко от сигнального фонаря, в безопасной зоне. Но им хорошо было видно, как напружинилась конечная часть плота, они и под собой почувствовали напряженное движение пучков леса. Борису даже показалось, что он слышит гудение буксирного троса. На «Зюйде» дизель уже ревел на пределе. Вдали заметался в шлюпке сплавщик. «Зюйд» резко сбросил обороты, трос провис в воду. Стали заводить второй канат. Его прикрепили к застрявшему на мели правому краю плота. Попробовали оттянуть его назад — надо было сдвинуть с места присосавшиеся ко дну пучки леса. Второй раз катер натянул тросы, минут пять работал на всю мощность двигателя. Тросы пели. Их ноющий звук ввинчивался в тяжелый влажный воздух, прорезая плотный шум волн и ветра. Вот они снова натянулись до предела, истончились в немыслимом напряжении, зазвенели, зазвенели так, что стекла в рубке катера начали резонировать… Раздался резкий выстрел, следом сразу второй — сзади по рубке и по машинному отделению хлестанули рваные металлические петли. «Зюйд», сорвавшись с буксиров, в сумасшедшем скачке зарылся носом в воду. Кострецкий уже на взлете волны успел застопорить винт катера.

Снова собрались в будочке близ сигнального фонаря. Теперь здесь же были и оба капитана, Кострецкий и Мышкин. Чай больше не варили. Курили, соображали. Беспокойней всех чувствовал себя сплавщик, он же и предложил:

— Дак вот, мужики, я чё думаю. Бросим здесь застрявший лес, а остальное потащим дальше.

— Как это?

— Да отцепим севшую секцию.

— Соображай, Попил, лес-то на нас тобой… — хмуро напомнил Мышкин.

— Дак че?.. Теперь все погубить или хоть че-нибудь спасем?

— Впрочем, тут немного бросать-то?..

— Я уж тут говорил мужикам… Дак пучков десять, смекаю, боле-то не будет…

— A-а, черт с ними. Что же ты сразу не сказал! — Мышкин повеселел, вскочил на ноги, сразу загромоздив своим большим телом тесную избушку.

— Дак жалко, поди, лес.

Работа предстояла нелегкая. Мышкин прислал на помощь двух своих парней с тяжелыми топорами. Надо было разбить обоновку вокруг застрявших пучков, а потом скрепить плот заново, отсекая от него бросовую часть.

Уже в темноте вырывали ломиками усидевшиеся в разбухшем лесе скобы, кое-где приходилось вырубать их топорами вместе с кусками дерева. Перетаскивали освободившиеся бревна на место усечения плота, снова вгоняли в них скобы с цепями связок, делая новое ограждение, новую обоновку. Вместе со всеми работали и оба капитана. Мышкин ловко орудовал тяжелой кувалдой, для экономии времени просто сбивая или разбивая чугунные цепи и кованые скобы. Кострецкий обливался ручьями пота, но на катер не уходил и поддевал скобы легким ломиком. Несколько раз Денисков сталкивался с ним у одной связки, незаметно помогая подцепить трудную скобку, и ему казалось, что по лицу капитана блуждает азартное недоумение. Борис представлял в такие моменты, что же делает сейчас на катере брезгливый, заносчивый Авзал, и ему становилось весело: как ни вертись, а обоим начальникам «Зюйда» приходится попеременно качать ручной насос. Иногда он вспоминал о рыбе под брезентом и снисходительно жалел неудачливых добытчиков.

Ветер незаметно утих. И когда вогнали последнюю скобу в новой обоновке, показалось даже непривычно, что на реке так тихо. Наступившую уравновешенную благодать в природе не нарушал даже ритмичный рокот «Зюйда» и густой гул буксира. Плот стоял на прежнем месте, но чувствовалось, что он теперь почти свободен и держится на мели, как говорится, на одном честном слове.

Только теперь, когда работа была закончена, мужики почувствовали ночной холод и разобрали сброшенную в кучу теплую одежду.

В десять часов под звездным небом и при свете прожекторов «Зюйд» плавно оттянул хвост плотоматки с переката и БТ-349 вывел тяжелую сигару на фарватер. К этому же времени экипаж ТЛ устранил неисправность двигателя, и ярославец выдернул катер с мели.