Последний тайник

26

В пять часов утра — то есть как раз тогда, когда человек видит самые сладкие сны, — пронзительно затренькал будильник моих наручных часов. Открыв глаза, я поначалу никак не мог понять, где нахожусь и как здесь оказался. Однако я удивился еще больше, когда увидел у себя на груди ладонь, которая была явно не моей. Прошло несколько секунд, прежде чем я, изумленно хлопая ресницами, наконец-таки вспомнил, что нахожусь в номере одной из гостиниц Бамако и что прошедшая ночь была одной из чудеснейших ночей в моей жизни.

Я приподнялся на кровати, опасаясь, что могу опять заснуть. Мы с Кассандрой, как я тут же прикинул в уме, заснули в изнеможении всего лишь час назад, а менее чем через два часа нам нужно было вылететь в Томбукту.

— Касси… — тихонько позвал я, стараясь разбудить Кассандру. — Касси, просыпайся. Нам пора вставать, а иначе мы опоздаем на самолет.

— Не хочу я вставать… — сонным голосом пробормотала Кассандра и спрятала голову под подушку. — Идите, я вас догоню…

Я посмотрел на ее голую спину и упругие, очень привлекательные ягодицы, при виде которых у меня даже мелькнула шальная мысль, а не плюнуть ли на этот чертов самолет и остаться в гостинице еще на один денек — конечно же, отнюдь не для того, чтобы спать. Однако времени у нас было мало, и мы не могли позволить себе провести еще один день в Бамако, какой бы соблазнительной ни казалась мне в это раннее утро Касси.

— Сеньорита Брукс, — сказал я, слегка повышая голос. — Кассандра Брукс, будьте добры немедленно подняться с постели, если не хотите, чтобы я вас отшлепал.

В ответ на мои слова Кассандра слегка приподняла попку и поводила ею из стороны в сторону, словно провоцируя меня выполнить свою угрозу.

— Ах, ты так?! Ну я тебе сейчас покажу! — воскликнул я и начал обеими руками щекотать ее. Я щекотал ее до тех пор, пока Кассандра не стала смеяться и просить о пощаде так громко, что я испугался, как 6ы она не перебудила полгостиницы.

Само собой разумеется, мы снова занялись любовью, позабыв и о предстоящем полете в Томбукту, и даже о сокровищах тамплиеров.

— Улисс! Улисс! — послышался голос профессора Кастильо, который настойчиво стучал в дверь. — Ты уже проснулся?

— Да! Что случилось, профессор?

— Ничего не случилось. Я просто хотел узнать, проснулся ты или нет. Дежурный администратор сказал мне, что заказанное нами вчера такси уже стоит возле входа в гостиницу.

— Хм… Прекрасно! — ответил я, поспешно поднимаясь с постели. — Я буду готов через пять минут.

— Очень хорошо. Я подожду тебя внизу, у стойки дежурного администратора. Да, кстати, я постучал в дверь номера Кассандры, но она мне не ответила. Пойду еще разок постучу, а то она, наверное, до сих пор спит.

Кассандра посмотрела на меня широко открытыми глазами, показывая рукой, чтобы я попытался спровадить профессора куда-нибудь подальше от двери ее номера.

— Не переживайте, профессор… Она сейчас наверняка в душе. Касси — женщина очень ответственная, — сказал я, краем глаза поглядывая на «ответственную женщину», нежившуюся под простынями в моей постели. — Я уверен, что она давно проснулась.

— Хорошо. Но ты, прежде чем пойдешь вниз, все-таки поторопи ее. На всякий случай.

— Не переживайте, проф, — повторил я, поворачиваясь к Касси с коварной улыбкой на губах. — Я прямо сейчас ее и потороплю.

Мы с Кассандрой приняли душ, оделись и собрали свои дорожные сумки за рекордно короткое время. Тем не менее, поскольку такси простояло в ожидании нас целых двадцать минут, нам пришлось дополнительно платить и за этот «простой», и за то, чтобы таксист как можно быстрее довез нас до аэропорта. Когда мы с Касси вышли из своих номеров и спустились в вестибюль, профессор немало удивился, увидев, что волосы у нас обоих мокрые, а из наших наспех собранных дорожных сумок торчит кое-как сложенная одежда.

— Вы проспали! — возмутился он. — Причем оба! Мне даже не верится! Хорошенькое дело!

— Да, неплохое… — с усмешкой пробормотал я, подходя к профессору.

— А у тебя еще и темные круги под глазами! — воскликнул Кастильо, приглядевшись ко мне. — И у тебя тоже, Кассандра? — спросил он, поворачиваясь к чуть смутившейся Касси. — Такое впечатление, что вы этой ночью совсем не спали. Можно поинтересоваться, чем вы, черт возьми, занима…

Запнувшись на полуслове, профессор ошеломленно посмотрел на нас: он, по-видимому, наконец догадался, в чем же заключалась причина нашего опоздания и столь измученного вида.

— А-а! Понятно… — пробормотал Кастильо, краснея. — Извините. Считайте, что я ничего не говорил.

Щурясь от ярких лучей солнца, светившего сквозь стекло подернутого ржавчиной иллюминатора прямо мне в лицо, я смотрел с высоты двух тысяч метров на огромную равнину, простиравшуюся аж до горизонта, который слабо прорисовывался сквозь пылевую завесу. Нигде не было видно не то что горы или холма, а даже небольшого пригорка. Хотя настоящая пустыня начиналась в нескольких сотнях километров к северу, высушенная ветрами долина, над которой летел наш самолет, производила такое впечатление тоскливой уединенности, какое трудно даже представить. Кроме редко стоящих акаций, чахлых кустиков и, насколько я мог разглядеть с высоты двух километров, длинных теней непонятно зачем забредших сюда людей, в долине ничего не было. Я прикоснулся к руке, лежавшей на подлокотнике ря-д0м с моей, и уже открыл рот, чтобы поделиться с обладательницей этой руки теми эмоциями, которые вызвал у меня простиравшийся далеко внизу невыносимо печальный пейзаж, однако заметил, что она дрыхнет без задних ног, и не решился лишать ее заслуженного отдыха.

Наш самолет — турбовинтовой двадцатиместник российского производства, принадлежащий компании «Мали Эр», — очень сильно гудел, а еще то и дело резко кренился на борт. Причиной этого, как нам сказал по громкоговорителю пилот, объяснявшийся с пассажирами на французском языке с очень сильным русским акцентом, являлись конвекционные потоки воздуха, которые в утреннее время образовывались над засушливой местностью — как раз такой, над какой мы в этот момент и пролетали.

Девятисоткилометровый перелет из Бамако в Томбукту должен был занять около трех часов, но на самом деле продлился более девяти часов — и все из-за не предусмотренных в расписании посадок, которые мы сделали в Сегу и Мопти, чтобы взять там на борт новых пассажиров. К счастью, я уже не первый раз путешествовал по африканскому континенту, а потому знал, что подобные безобразия, которые на Западе вызвали бы вполне обоснованное негодование, здесь воспринимались как нечто само собой разумеющееся, и совершенно спокойно отнесся к увеличению времени полета на шесть часов. Что касается профессора, то он сильно разнервничался, и оба раза, когда самолет делал непредвиденную промежуточную посадку, ходил к пилоту и на своем ломаном английском языке, перемешанном с испанскими ругательствами, обвинял его в низком профессионализме и возмущенно говорил, что тот перепутал самолет с пикапом, который подбирает всех, кто попадается по дороге.

Наконец — уже в пятом часу дня — мы приземлились в аэропорту Томбукту, чувствуя себя измученными от ерзанья на неудобных сиденьях и думая только о том, как бы поскорее добраться до гостиницы, чтобы принять там душ или ванну, а затем выпить литр-другой-третий холодного пива.

Гостиница «Азалаи», находившаяся буквально в нескольких шагах от окружавших Томбукту песчаных барханов, но располагавшая прохладными и уютными номерами с множеством комнатных растений, показалась нам настоящей Шангри-Лой посреди пустыни, а потому мы с большим трудом заставили себя отказаться от более длительного отдыха и уже через полчаса отправились по делам. Мы решили потратить остаток дня на решение проблем, которые требовали нашего внимания в первую очередь. Нам нужно было встать на учет в местном комиссариате, что в обязательном порядке делали все приехавшие в Мали иностранцы, а затем, как того требовали местные власти, нанять официального гида (правда, за определенную плату избавиться от этого гида не составляло особого труда). К тому же мы рассчитывали посмотреть на диковинную мечеть Джингеребер, которая находилась в южной части города.

Как только мы вышли из гостиницы, за нами тут же увязалась стайка детишек, которые то и дело дергали нас за одежду и кричали: «Каду!», «Каду!»

— Что эти чертенята кричат? Что это за «каду»? — спросила меня Кассандра, отгоняя самого маленького из ребятишек, норовившего залезть рукой в ее карман.

— «Каду» — это «подарок» по-французски, — пояснил я.

— Ага… Такое впечатление, что у всех детей Томбукту сегодня день рождения.

— Подождите секунду, — сказал профессор. — Я посмотрю, нет ли у меня монеток. Если есть, то дам им несколько, и тогда они, возможно, оставят нас в покое.

— Даже не вздумайте засунуть руку себе в карман, профессор, — поспешно вмешался я. — Если они увидят, что вы собираетесь им что-то дать, вам потом не отогнать их от себя и брандспойтом.

— Да, но… они такие грязные и оборванные, что мне не жалко дать им несколько франков.

— Вы тем самым, возможно, облегчите себе совесть, однако им самим никакой пользы не принесете. Своими подачками вы добьетесь только одного: родители этих ребятишек будут ежедневно посылать их попрошайничать, вместо того чтобы заставлять своих отпрысков ходить в школу. Если вы и впрямь хотите сделать для них что-нибудь полезное, то запишитесь в какую-нибудь неправительственную организацию, которая занимается оказанием помощи бедным.

— Черт возьми, Улисс, а не слишком ли цинично ты рассуждаешь?

— Дело в том, профессор, что я видел уже достаточно много африканских городов и селений, где подачки сострадательных туристов избаловали местных ребятишек и их родителей, и они превратились из скотоводов и ремесленников в профессиональных попрошаек.

— Ладно, хватит. Может, ты и прав, я об этом не подумал.

— Не переживайте. Давайте просто не обращать на них внимания — тогда им рано или поздно надоест за нами бегать и они оставят нас в покое.

Следовавшая за нами по пятам шумная орава детей и в самом деле постепенно растаяла, и мы смогли спокойно дойти до комиссариата. Встав там на учет и наняв гида, а затем избавившись от него, мы отправились в южную часть Томбукту, наслаждаясь непривычной для нас прогулкой по засыпанным песком улицам. Время в этом городе, похоже, давным-давно остановилось, и он выглядел почти точно так же, как и несколько веков назад. Стены домов, построенных из дерева, соломы и глины, образовывали улочки, которые под немыслимыми углами извивались то влево, то вправо, делая бессмысленными все карты и путеводители. Лишь только заметный издалека главный минарет мечети Джингеребер позволял нам хоть как-то ориентироваться в этом Хаосе, и после очередного поворота улицы мы увидели перед собой мечеть во всей ее красе.

Этот молитвенный дом — с опорными конструкциями из дерева и минаретами причудливой формы, из которых на разном расстоянии друг от друга торчали концы поперечных балок, — был построен из глины. Стены мечети, казалось, впитывали в себя лучи заходящего солнца, отчего их песочный цвет приобретал оранжевый оттенок.

— Какая красивая мечеть, — восхищенно сказала Кассандра, подняв руки и заложив их за голову.

— А можно в нее войти? — поинтересовался профессор, зачарованно глядя на мечеть. — Мне хотелось бы посмотреть, как она выглядит внутри.

— Думаю, никто не станет нам препятствовать, — ответил я. — Но сейчас, к сожалению, слишком поздно. Давайте уж лучше придем сюда завтра — если, конечно, у нас будет время.

— А знаете, ведь эта мечеть была построена по приказу чернокожего царя, который изображен на Каталанском атласе, — сказал профессор.

— Это тот, который нарисован рядом с изображением Томбукту и держит в руке маленькое солнце? — спросила Кассандра.

— Именно так. Ее строительство закончилось, если я не ошибаюсь, в 1325 году. С этой мечетью, кстати, связан один очень интересный факт… — начал рассказывать профессор, снова пытаясь быть в центре внимания. — Дело в том, что ее архитектором был выходец из Испании, а точнее, из Андалусии, и звали его Эс-Сахели.

— Еще один выходец из Испании? — недоверчиво спросил я. — Не кажется ли вам, что слишком уж много выходцев из Испании оставили здесь свой след, чтобы это было простой случайностью. Если мне не изменяет память, тут так или иначе «отметились» и семья Кати, которая стала самой влиятельной во всем государстве, и Джудар-паша, завоевавший Томбукту и вынудивший семью Кати из него уехать… А теперь еще выяснилось, что эту мечеть построил выходец из Андалусии Эс-Сахели.

— Не забудь и про нашего таинственного картографа, — напомнила Кассандра.

— Да, конечно, — кивнул я, подмигивая ей. — В общем, я думаю, что слишком уж много действующих лиц, чтобы мы рассматривали этот факт как случайность. — Я поднял глаза и посмотрел на солнце, уже почти спрятавшееся за одним из минаретов. — Хотелось бы мне знать, что заставило их всех преодолеть тысячи километров по одному из самых бесплодных регионов планеты, чтобы попасть в этот затерявшийся в пустыне городишко.

Поскольку никакого искусственного ночного освещения в Томбукту не было, мы решили вернуться в гостиницу еще до наступления темноты. Уже шагая прочь от мечети, мы услышали за своей спиной протяжный голос муэдзина, возвещающего о том, что для мусульман пришло время очередной молитвы.

Когда мы шли по городским улицам, постепенно погружающимся в темноту, нам навстречу попадались лишь отдельные прохожие, укутанные с головы до ног в синие, голубые или черные одежды. У некоторых из этих людей было закрыто даже лицо — кроме глаз, сердито взирающих на нас, как на незваных гостей (каковыми мы, в общем-то, и были). Наши голоса отдавались эхом в тихих улочках Томбукту, лишний раз напоминая нам о том, что мы, пребывая в той же самой стране, шагаем уже не по расположенному на берегу реки Нигер шумному африканскому городу, а по захолустному городишку, который находится посреди пустыни, окутанной недружелюбной тишиной и населенной туарегами.

— От одного только вида этих людей у меня мурашки по коже бегут, — прошептала Кассандра, крепко держась за мою руку.

— Насколько мне известно, их всегда побаивались даже живущие с ними по соседству народы, потому что туареги и поныне пользуются репутацией грабителей, работорговцев и безжалостных вояк.

— Большое спасибо, Улисс. Твои слова меня успокоили…

— Ты, Улисс, ври, да не завирайся, — ворчливо произнес профессор. — Не изображай их такими жуткими злодеями. Если хочешь, чтобы Кассандра чувствовала себя с тобой в безопасности, скажи ей что-нибудь ободряющее. Не надо ее стращать. И меня, кстати, тоже…

— А вы что, боитесь, проф?

— Тебя послушаешь — и в самом деле испугаешься.

— Да ладно, не переживайте. Честно говоря, я сталкивался с туарегами всего лишь один раз, когда проезжал по Африке несколько лет назад, но у меня сложилось впечатление, что в общем-то это довольно миролюбивые люди. Времена, когда туареги занимались разбоем, уже давно прошли, и сегодня они в большинстве своем живут тем, что разводят коз и занимаются торговлей: периодически организуют торговые караваны из одного конца пустыни в другой. И хотя отдельные разбойничьи шайки туарегов все еще бродят по Сахаре, в настоящее время главной отличительной чертой этого народа является его исключительное гостеприимство, а также свойственное всем кочевникам уважение к страннику… даже если этот странник одет в шорты.

— Слушай, а ты ведь уже больше часа не затрагивал эту тему, — с невозмутимым выражением на лице заметил профессор. — Я уже начал переживать, не случилось ли с тобой чего…

— Не переживайте, к этой теме я буду то и дело возвращаться еще года два.

— Улисс, хватит дурачиться, — вмешалась Кассандра, сжимая мне руку. — Давайте лучше поторопимся. Что-то мне захотелось побыстрее вернуться в гостиницу.