Последний тайник

29

Уже ближе к вечеру мы попрощались на убогой пристани деревни Батанга с обоими Мухаммедами — компанией «M & M», как мы стали называть их в шутку между собой. Мы крепко пожали мужчинам руки, а они что-то сказали нам на прощание на своем непонятном для нас языке — скорее всего, пожелали счастливого пути. Кассандра, прощаясь с ними, в знак благодарности громко чмокнула Мухаммеда из народности белла в щеку, отчего тот радостно улыбнулся, а его хозяин завистливо нахмурился.

Мы еще на пристани в Кориумэ при посредничестве Даниэля договорились с ними, что если нам не удастся найти для себя какой-нибудь другой способ вернуться из этого захолустья в цивилизованный мир, то они, примерно через неделю возвращаясь из города Гао и вновь проплывая мимо этой деревни, возьмут нас к себе на лодку и доставят в Томбукту.

Мы долго махали им вслед рукой, и, когда лодка исчезла из виду, вдруг в полной мере осознали, что находимся в такой глуши, в какую еще никогда не забирались. К тому же у нас не было ни воды, ни еды, а на местном языке мы знали только одну фразу — «Добрый день!». Что касается срока действия наших временных виз, то он уже подходил к концу.

Размышляя об этом, а также о том, что как бы ни было плохо, всегда может быть еще хуже, я повернулся и посмотрел на деревню, возле которой мы высадились. Эта «деревня» — так ее, во всяком случае, называл Даниэль — представляла собой лишь несколько глинобитных домов в тени немногочисленных акаций, стоявших как бы каждый сам по себе.

— Ну что ж, — сказал я, пытаясь отыскать в данной ситуации хоть какие-то положительные моменты, — здесь нам, по крайней мере, будет нетрудно отыскать того ремесленника…

Едва я произнес эти слова, как из-за ближайшего к берегу дома стремительно выскочила стайка ребятишек. Увидев нас, дети остановились как вкопанные: наверное, им еще не доводилось видеть светлолицых людей в грязной одежде, которые, словно вынырнувшие из глубины Нигера призраки, появились откуда ни возьмись вместе со своими дорожными сумками возле их деревни. Дети смотрели на нас несколько секунд широко открытыми от удивления глазами, а затем, дружно завопив, бросились врассыпную по своим домам, как будто только что увидели самого черта.

А может, орали они вовсе не от страха?..

Мы подошли к небольшой площадке, вокруг которой располагалось большинство из имевшихся в этой деревне домов, надеясь, что при нашем появлении откроется какая-нибудь из деревянных дверей и кто-нибудь выйдет нам навстречу. Однако деревня словно вымерла, хотя мы и были уверены, что за нами тайком следят через щелочки десятки глаз.

— Ну и что нам теперь делать? — спросил профессор.

— Сейчас мы подойдем к какому-нибудь из этих домов и постучим в дверь, — ответил я.

Однако не успел я направиться в сторону ближайшего дома, как Кассандра вдруг схватила меня за руку.

— Нет! Мы поступим следующим образом: сядем под одной из акаций и будем ждать, пока они сами не сделают первый шаг, — сказала она. — Жителей деревни, по всей видимости, испугал наш неожиданный приезд, а потому нам необходимо продемонстрировать свои миролюбивые намерения, чтобы они поняли, что им не следует нас бояться. Вы же знаете старый психологический прием: «Пусть они подойдут первыми».

И в самом деле — стоило нам усесться под одним из деревьев, как через некоторое время любопытство местных жителей пересилило их боязнь, и сначала дети, а затем и взрослые стали осторожно приближаться к нам. Их, вероятно, сильно заинтриговало появление в их деревне, затерянной среди пустыни, трех неопрятных светлокожих людей, расположившихся в тени акации. Дети начали усаживаться группками неподалеку от нас, хихикая каким-то своим шуточкам и время от времени косясь на нас, неведомых пришельцев, а мужчины и женщины как бы невзначай подходили все ближе и ближе, стараясь при этом не показывать, что они, как и их дети, едва не лопаются от любопытства. Наконец седовласый и необычайно морщинистый старик, одетый в разноцветный балахон, прошел через обступившую нас группу людей и, подойдя к нам, с достойным видом обратился с какими-то, по всей видимости, приветственными словами. Поскольку наши знания местного языка были, мягко говоря, ограниченными, мы ответили ему лишь легким поклоном и крепким рукопожатием. Старик, который как мы поняли, был старостой деревни, расплылся в беззубой улыбке и, показав на нас пальцем, с почтительным видом спросил:

— Ибех бох минг?

Мы втроем переглянулись, не имея ни малейшего понятия, о чем же он нас спрашивает.

— Ибех бох минг? — снова спросил старик, а затем, показав пальцем на самого себя, сказал: — Энбех бох Мали. Ибех бох минг?

— Мне кажется… — пробормотал профессор, — мне кажется, он спрашивает нас, откуда мы приехали. — Сделав шаг вперед и обведя нас троих жестом, профессор громко произнес: — Испания. Энбех бох Испания.

— Исбанья! — восторженно воскликнул старик, словно это слово было ему знакомо.

— Ну да, — подтвердил профессор, энергично кивая. — Исбанья. Почему бы нет.

— Эн тох гох Модибо, — четко произнес старик и снова показал пальцем на себя, явно радуясь тому, что ему хоть как-то удается объясняться с чужестранцами. — И тох гох?

— Похоже, что он назвал нам свое имя, — сказала Касси, — а затем спросил, как зовут нас.

Профессор, кивнув Кассандре в знак согласия, прижал ладонь к своей груди и представился:

— Эдуардо.

Затем он показал на Кассандру и меня и назвал наши имена:

— Кассандра. Улисс.

Модибо, нахмурив брови, попытался повторить и запомнить то, что он только что услышал:

— Дуадо… Гаандра… Юлисе…

Нам не оставалось ничего другого, как возгласами выразить свой восторг по поводу его лингвистического таланта, а затем нас всей деревней повели к огромной хижине с крышей из пальмовых листьев, но без стен, которая, по-видимому, служила для проведения общих собраний. Там, словно по мановению волшебной палочки, появились большие глиняные чаши с ананасами, бананами, блюдами из рыбы, пшеном, смешанным с арахисовым маслом, рисом, и мы, вдруг почувствовав сильный голод, стали поглощать все это под радостными взглядами окружавшей нас толпы.

Я и Кассандра уписывали еду за обе щеки, не разговаривая, и лишь профессор, усилием воли заставив себя оторваться на секунду от трапезы, сказал:

— Похоже, что с едой у нас здесь проблем не будет. Кассандра покосилась на профессора:

— Я даже представить не могла, что на свете бывают такие гостеприимные люди.

— Мне жаль, что приходится об этом говорить, — вмешался я, кивнув в сторону стоявших вокруг нас людей, — однако вы должны осознавать, что, возможно, мы втроем поедаем сейчас ужин всей этой честной компании.

— Вот черт! — воскликнула Кассандра. — Ты, пожалуй, прав. Давайте лучше вежливо им объясним, что нам не хочется есть или что мы уже насытились из своих запасов.

— Ни в коем случае! Это было бы для них унизительным оскорблением. Они подумали бы, что ты считаешь, что их еда для тебя недостаточно хороша.

— Как же нам тогда следует поступить?

Облизнув губы и посмотрев на жителей деревни, я слегка наклонил голову в знак того, что выражаю им признательность, и тихо сказал своим друзьям:

— Молча кушать и улыбаться.

Чувствуя легкие угрызения совести, а вместе с ними и приятную тяжесть в желудке, мы жестами поблагодарили жителей деревни за устроенный для нас пир и, пожимая им руки, широко улыбались. Опустошенные нами глиняные чаши исчезли так же быстро, как и появились, и нас пригласили присесть на узкие деревянные скамейки, стоявшие в самом центре хижины.

Солнце уже стало клониться к закату, тени на сухой земле начали быстро расти, а подувший откуда-то с юга легкий ветерок принес своеобразный запах реки, к которому мы за последние дни уже успели привыкнуть. Модибо принялся выстраивать жителей деревни в очередь: тех, кто постарше, — впереди, а тех, кто помоложе, — сзади. Вскоре образовалась длинная вереница, во главе которой встал сам староста. Со стороны казалось, что они почему-то решили, что нас прислал Санта Клаус, и выстроились в очередь за подарками.

Мы с изумлением наблюдали за этой сценой, ожидая, что же будет дальше. Однако ничего особенного не произошло. Жители деревни, стоя в очереди и переминаясь с ноги на ногу, молча стояли перед нами. Мы выжидающе смотрели на них, а они — на нас.

Наконец профессор, уже заработавший себе репутацию внештатного переводчика нашей группы, решил попытаться разузнать, что же все это означает.

— Ну так что? — сказал он, обращаясь к стоявшему во главе очереди Модибо.

Староста тут же сделал шаг вперед и, несколько раз проведя рукой по своему животу, произнес длинный и эмоциональный монолог, из которого мы, естественно, не поняли ни единого слова. Закончив, Модибо уперся ладонями в свои колени и, присев на скамью напротив нас, застыл в ожидании.

— Ну и ну! — вдруг воскликнула Кассандра. — Я, кажется, поняла! Они приняли нас за врачей. — Показав рукой на выстроившуюся перед нами очередь, она добавила: — И все эти люди ожидают от нас медицинской помощи.

Поначалу мы попытались, как могли, объяснить жителям деревни, что мы вовсе не являемся представителями организации «Врачи без границ» и что у нас нет для них никаких лекарств. Однако, увидев разочарование, появившееся в их глазах, мы решили все-таки использовать свои мизерные знания в области медицины, чтобы попробовать хоть чем-то им помочь. В течение более двух часов жители деревни — все без исключения — поочередно рассказывали нам на своем тарабарском языке, причем очень подробно, о всевозможных болезнях и недомоганиях, мучающих их. Мы выдали почти всем им по паре таблеток парацетамола, а некоторым — антибиотики и антигистаминные мази. Нам было, конечно же, понятно, что мы поступаем не очень-то хорошо, однако эти люди встретили нас настолько радушно, что мы не нашли в себе сил ответить им, пусть даже и вполне обоснованно, отказом. Вот мы и старались, как могли. Судя по симптомам, которые наблюдались почти у всех наших «пациентов», они страдали от малярии, а потому те таблетки, которые мы им дали, все равно не смогли бы принести им какую-либо пользу.

Уже стало совсем темно, когда Модибо отвел нас, утомленных своими «врачебными» усилиями, в один из глинобитных домов, который, по всей видимости, был подготовлен специально для того, чтобы мы смогли переночевать не под открытым небом. В этой хижине имелись три постели с соломенными матрасами, на которые мы тут же установили свои москитные сетки и завалились спать, даже не подумав о блохах, клопах и других кровососущих насекомых, обычно встречающихся в такого рода жилищах.

Бросив взгляд на ползущего по потолку хижины громадного мохнатого тарантула, я закрыл глаза и уже почти заснул, когда до меня вдруг донесся голос Кассандры:

— А вам не приходило в голову, что мы так увлеклись, изображая из себя врачей, что даже не удосужились спросить, нет ли среди наших «пациентов» того ремесленника, которого мы ищем?

Первым, кого я увидел, открыв утром глаза, был тарантул, который решил поменять место своего пребывания и сидел теперь не на потолке, а на внутренней части моей москитной сетки. Я с трудом представлял, как он сумел сюда забраться, но теперь это гнусное паукообразное находилось менее чем в полуметре от моего лица, а потому думать о его перемещениях было некогда. С замиранием сердца (есть у меня такая слабость — патологическая неприязнь к паукам) я выбрался из своей постели, надеясь, что эта тварь не примет меня за огромную бабочку, попавшую к ней в паутину, и не вонзит в меня свои жуткие хелицеры, которые у нее наверняка имелись. От моих движений проснулись Кассандра и профессор. После того как я показал им своего ночного «гостя», они тут же устроили тщательный осмотр всех своих вещей, который не оказался безрезультатным: Кассандра обнаружила у себя в ботинке маленькую блестящую змею черного цвета.

— Она ядовитая? — спросила Касси, не на шутку испугавшись.

Профессор пожал плечами.

— Понятия не имею, дорогая моя. Как бы там ни было, она очень маленькая.

Змея, заметив, что ее обнаружили, проворно выползла из ботинка и, сопровождаемая взглядом трех пар человеческих глаз, быстро исчезла, выбравшись наружу через дырку в стене.

— Вполне возможно, что я ошибаюсь, — сказал я, — но, кажется, это был детеныш африканской кобры. Мне доводилось видеть взрослых особей, и он очень на них похож.

— Не знаю, какие у вас планы, — угрюмо произнес профессор, внимательно рассматривая на своих руках красные точки, появившиеся прошедшей ночью, — а лично я, будучи не в восторге от змей, блох и опасности заболеть малярией, склонен к тому, чтобы разыскать нужного нам ремесленника прямо сей час. — Он перевел взгляд на нас с Касси и добавил: — Будет лучше, если мы уберемся отсюда на первой же попутной лодке.

— И я такого же мнения, — кивнула Кассандра. — Я не очень-то обрадовалась, когда обнаружила в своем ботинке змею.

— Итак, решено, — твердо произнес я. — Мы находим того типа, узнаем у него, что послужило образцом для его творений, а затем возвращаемся в Томбукту, в уютную гостиницу на краю пустыни.

Говоря все это, я не мог даже представить, насколько далекими окажутся мои слова от того, что ожидало нас в ближайшие дни.

Выйдя из хижины, мы увидели Модибо, который повел нас в уже знакомую хижину без стен, где нас ждал обильный завтрак. Мы отведали всего, что так щедро было для нас приготовлено, а затем попытались объяснить нашему гостеприимному хозяину, с какой целью мы приехали в его деревню.

Мы использовали и мимику, и жесты, и даже рисунки на песке, стараясь изобразить работающего ремесленника, однако все наши усилия сводились на нет непреодолимым языковым барьером. И тут Кассандра вспомнила о нашем разговоре с Даниэлем в библиотеке в Томбукту.

— Профессор, у вас есть с собой рисунок, изображающий двух всадников на одной лошади?

— Конечно! — воскликнул Кастильо, сразу же догадавшись, что имела в виду Касси. — И как я об этом раньше не подумал?

Он быстро поднялся с циновки и, сбегав в нашу хижину, вернулся оттуда со своей дорожной сумкой. Достав из нее нужный рисунок, профессор протянул его Модибо, а тот, взяв листок бумаги, стал внимательно рассматривать изображенных на нем лошадь и двух всадников. Наконец лицо старика оживилось, и он, энергично кивая, знаками дал нам понять, что догадался, о чем мы его просим. Поднявшись со скамьи, Модибо — опять-таки жестами — пригласил нас следовать за ним.

Мы воспрянули духом, потому что наши поиски, похоже, уже близились к своему завершению. Следуя за стариком, мы отошли на несколько сотен метров от деревни и вскоре оказались перед глинобитным домом, рядом с которым валялись куски обтесанной древесины, деревянные маски и причудливые фигурки. Тут, по всей видимости, и жил наш таинственный ремесленник.

Модибо вежливо постучал в дверь, а затем, отступив на шаг, стал ждать, когда выйдет хозяин дома.

Примерно через минуту на пороге появился щуплый пожилой человечек с совершенно седой головой. Щурясь от яркого дневного света, непривычного после сумрака его хижины, он обменялся с Модибо довольно длинным приветствием, а затем подошел к нам, улыбаясь своей широкой, от уха до уха, беззубой улыбкой.

Модибо, поочередно показал пальцем на каждого из нас и назвал ему наши имена — на этот раз в его фонетической интерпретации они были еще менее похожими на оригинал, чем вчера. Ремесленник пригласил нас троих и старосту деревни присесть на небольшие табуреты, стоявшие в тени его дома. К счастью, этот ремесленник — его звали Диам Тенде — работал когда-то в молодости в Бамако, а потому немного говорил по-французски, так что объясняться с ним нам было намного легче, чем с другими местными жителями, и мы надеялись очень быстро растолковать ему, что нам от него нужно.

Затеяв с «мсье Тенде» разговор о всякой ерунде, чтобы прежде всего попытаться наладить с ним дружеские отношения, я заметил, что профессор беспокойно ерзает на табурете и оглядывается по сторонам. Ему, очевидно, не терпелось побыстрее проникнуть в хижину ремесленника и добраться там до того, ради чего мы сюда приехали, хотя, честно говоря, мы и сами толком не знали, что, собственно, мы здесь ищем. Опасаясь, что профессор не выдержит и в самом деле попытается прошмыгнуть без позволения хозяина в хижину, я попросил у него рисунок, на котором был изображен символ тамплиеров, и протянул его ремесленнику. Едва тот взглянул на рисунок, как его лицо вытянулось от удивления.

— C’est mon cadeau![29] — воскликнул ремесленник.

Профессор с выжидающим видом посмотрел на меня:

— Что он сказал?

— Если я правильно его понял, он сказал, что это подарок.

— Какой еще подарок?

— Quel cadeau, monsieur?[30] — спросил я. Диам Тенде с гордостью посмотрел на нас.

— C’est le cadeau pour mon petite-fille! La cadeau pour sa marriage![31]

Подарок к свадьбе его внучки… Меня начало охватывать дурное предчувствие.

— Où est-que je peux trouver votre petite-fille?[32] — спросил я, пытаясь выяснить, где сейчас находится эта самая внучка.

Тенде повернулся в сторону севера и неопределенно махнул рукой куда-то вдаль.

— Elle, c’est le femme d’un tuareg[33], —мрачно произнес он, вероятно имея в виду, что если девушка выходит замуж за туарега, то ее домом становится вся бескрайняя пустыня Сахара.

Когда я перевел содержание своего разговора с ремесленником профессору и Кассандре, они, как и я, заметно приуныли.

— Ну что ж, — сказал профессор, рассеянно рисуя прутиком какие-то нелепые узоры на песке, — мы сделали все, что было в наших силах. — Поморщившись, он удрученно добавил: — Забавно думать, что этот человек, сам того не ведая, дал своей внучке самое огромное в истории человечества приданое.

— Вот ведь невезуха! — Я сокрушенно покачал головой. — Мы приблизились к разгадке этой тайны, можно сказать, на расстояние вытянутой руки, но она снова ускользнула от нас. Черт бы ее побрал!

— Может, так оно и лучше, — тяжело вздохнув, попыталась утешить нас и себя саму Кассандра. — Если кто-то там, наверху, не хочет, чтобы мы разыскали эти сокровища… то нам, наверное, лучше остановиться.

— Пожалуй, ты права, — со стоическим видом ответил я, ласково касаясь волос Кассандры. — В конце концов, в ходе этих поисков я обнаружил гораздо большее сокровище.

— Да ладно тебе, Улисс, — пробурчал профессор. — Не знал, что ты такой лирик!

Кассандра повернулась к профессору и показала ему язык.

— Итак, — сказал я, поднимаясь с табурета, — нам остается только попрощаться с нашими друзьями, поблагодарить их за все, что они для нас сделали, и попытаться сегодня же отправиться обратно в Томбукту. Не знаю, как вы, а я просто сгораю от желания выпить свежего пенистого пива.

— А еще хорошо бы принять душ, — добавила Касси.

Я уже стал прощаться с престарелым ремесленником, пожимая его мозолистые руки, когда он вдруг с явно обеспокоенным видом задал мне вопрос:

— Pourquoi désirez-vous connaotre mon petite-fille?[34]

Позабавленный беспокойством Диама Тенде, я объяснил ему, что нас интересует не его внучка, а тот подарок, который он сделал ей на свадьбу.

— Le caisse?[35]— спросил он.

— Oui, monsieur… Le caisse[36]. — Я кивнул старику, удивляясь, что предметом наших упорных поисков являлся, как только что выяснилось, всего лишь какой-то там ящичек.

Старик-ремесленник улыбнулся с таким видом, как будто я только что сказал ему что-то смешное.

— Mais le caisse n’est pas avec moi petite-fille![37]

— Pardon?[38] — спросил я, подумав, что плохо расслышал своего собеседника.

— Monsieur… —стал объяснять ремесленник с таким видом, как будто он втолковывал мне прописные истины, — le cadeau c’est chez parents du mari, a la ville du Tabrichat… C’est la tradition[39].

Не успев до конца осознать смысл слов старого ремесленника, я почувствовал, как у меня закружилась голова, — слишком уж резкий и неожиданный поворот произошел в ходе нашей беседы.

— Улисс, что-то случилось? — забеспокоилась Кассандра, видимо заметив, как сильно изменилось выражение моего лица.

Я взял Касси за плечи и в порыве охватившего меня душевного подъема, сам толком не понимая, что сейчас делаю, крепко поцеловал ее в губы.

— Вы не поверите! — воскликнул я, когда овладевшая мной эйфория немного спала. — Похоже, что произошло дурацкое недоразумение. — Я глубоко вдохнул и сделал паузу, чтобы успокоиться. — Этот человек думал, что мы ищем его внучку. Предмет с изображением символа тамплиеров, который он подарил ей в качестве приданого, представляет собой, насколько я понял, какой-то ящичек, — быстро говорил я, не переводя дыхания, — а находится этот ящичек в доме родителей зятя Диама Тенде. Они, как я понял, живут в городишке под названием Табришат!