Последний воздушный пират

Глава семнадцатая. Рассказ капитана

— Было чудесное утро, Плут. Я его никогда не забуду. Это утро наступило после жесточайшего шторма, который бушевал всю ночь, и мы все думали, что нам не дожить до рассвета. — Глаза у капитана подёрнулись мечтательной дымкой, и он стал качать головой из стороны в сторону. — Мне с трудом верится, что с тех пор минуло пятьдесят лет.

Плут задумчиво посмотрел на капитана. Пятьдесят лет! Значит, воздушному пирату никак не меньше семидесяти! За это время в землях Края произошло столько перемен!

— Старое доброе время! Ах, сколько историй я мог бы тебе рассказать о минувших годах! — говорил Прутик. — Но сейчас наступили другие времена. А тогда на наши земли налетела Мать Штормов, воды в Крае обновились, и прозрачный свежий воздух дышал надеждой на светлое будущее.

Плут согласно кивнул. Из древних текстов и свитков, пылившихся в Подземном Книгохранилище, он знал о рождении новой скалы и основании Нового Санктафракса, а также о том, как Вокс Верликс, юный проходимец, совершенно непригодный для выполнения задуманного им предприятия, захватил первую Высшую Академию и заложил фундамент здания, которое впоследствии стало известно под названием Башня Ночи. Теперь, в беседе с одетым в лохмотья странноватым стариком, бывшим капитаном небесного корабля, сухие сведения, которые Плут получил из хроник, внезапно стали для него реальными и живыми фактами.

— Закончив все свои дела, — продолжал капитан, — я сел на борт «Бегущего-по-Небу» и приготовился к взлёту, поскольку пришло время взять курс на Дремучие Леса, чтобы собрать всех верных мне членов команды, которые всё ещё ожидали моего возвращения у Риверрайза.

— Риверрайз. — трепеща, повторил Плут.

— Угу, приятель, — подтвердил капитан. — Именно там я и оставил их всех. Там была Моджин, присматривавшая за летучим камнем, — лучшая из всех каменных пилотов, которых мне довелось знать. И с ней — Лесорыб, водяной эльф, который обладал невероятно тонким слухом, даже по меркам самих эльфов. И ещё Гуум. — Он улыбнулся, оглядываясь по сторонам. — Мой славный Гуум, самый храбрый на свете толстолап, о котором только могут мечтать капитаны. Я им клятвенно обещал, что вернусь, и в то прекрасное утро, много-много лет назад, я решил осуществить задуманное.

Плут сидел рядом с капитаном небесного корабля на упавшем стволе у самого края долины. Перед ними полным ходом шло собрание толстолапов, которые распевали песни, толкались, переходя от одной компании к другой, и обменивались своими знаниями о Дремучих Лесах, пока первые рассветные лучи не окрасили небосклон.

— У меня была отличная команда, с которой мы вместе отправились на поиски приключений, — продолжал Прутик. — Я и теперь вижу их так же ясно, как вижу тебя. С нами был Тугодум, плоскоголовый гоблин, — товарищ, на которого ты мог положиться, как на самого себя, в любом бою. Ещё там был Тарп Молотобой, душегубец, которого я вытащил из питейных заведений в Нижнем Городе. И мой старшина-рулевой, Рован Хит, — у него лицо было чудовищно изуродовано шрамом от молнии. — Он вздохнул. — И много других. Кучкогном по прозвищу Ворсянка — я помню, как ловко он управлялся с канатами. Мой кок Пролаза, со скрюченной спиной и неловкой походкой, старик Джервис, гоблин-утконос, — проку от него было немного, зато он был весельчак. И конечно, Вырвиклок. Ах, Вырвиклок, Вырвиклок, его невозможно позабыть!

— Вырвиклок? — переспросил Плут.

— Да, тролль из глухого захолустья, но какой гигант! Возможно, не самая острая стрела в моём колчане, но сильный, как целое стадо ежеобразов. — Он улыбнулся, погружённый в мысли. — Впрочем. Так о чём это я? Ах да. Остановившись лишь на минутку, чтобы попрощаться с Верховным Академиком и пожелать ему удачи, мы отправились в путь, подняв паруса, и надежда окрыляла нас. — Капитан повернулся к мальчику. Глаза его сияли. — Я до сих пор ощущаю тёплые лучи солнца, греющие мне спину, когда мы взмыли над Великой Топью и взяли курс на Дремучие Леса. — Лицо его озарилось широкой улыбкой. — Я ликовал, радуясь всем сердцем. Риверрайз! Я возвращаюсь к истоку Реки!

Плут тоже заулыбался — его заразил энтузиазм старика капитана, бывшего небесного пирата.

— Конечно же, — продолжал капитан Прутик, на лице у него появилось серьёзное выражение, — я знал, что путешествие будет нелёгким. Нам предстоял долгий и трудный путь. И нужно было сконцентрироваться, напрячь все чувства, чтобы двигаться в его сторону. — В глазах Прутика застыла какая-то потусторонняя тоска, но он продолжал. — Мы летели несколько месяцев, — рассказывал он. — Очень скоро деревушки лесных троллей и поселения гоблинов остались далеко позади.

Каждое утро я окидывал взглядом горизонт, пытаясь собраться с мыслями. Вокруг нас, насколько хватало глаз, простирались безбрежные Дремучие Леса, тёмные, мрачные, непроходимые. Но мы продолжали двигаться вперёд, углубляясь в самую гущу лесной чащи, куда не проникал ни один солнечный луч. Небо над нами было обложено клубящимися чёрными тучами, и в глубине грозных вихрей зарождались бури, которые били и трепали наш воздушный корабль, и «Бегущего-по-Небу» бросало в дрожь, как и всю нашу команду.

Прутик замолчал. Он сидел не шевелясь, закрыв лицо руками.

— А что было дальше? — спросил Плут. — Вы услышали зов Лесорыба? Вы нашли место, где начинается Река?

Капитан Прутик поднял голову, и глаза его сверкнули.

— Нет, — отвечал он. — Ничего я не нашёл. Я слышал только завывание ветра да грохот бури, которая, налетев, рвала в клочья наши паруса, и ещё — издевательскую немоту леса во время коротких затиший между штормами. — Капитал вздрогнул. — Да, и слышал кое-что похуже.

— Похуже? — переспросил мальчик.

— Крик Рована Хита, когда порывом ураганного ветра его смело с палубы, последние вздохи бедняги Джервиса, которого придавил упавший обломок мачты, невнятное бормотание Ворсянки, когда он, потеряв рассудок, спрыгнул с корабля в непроглядную тьму за кормой. Пролаза, наш добрый старый кок, умер вскоре после этого от разрыва сердца или чего-то в этом роде, как сообщила мне команда. И всё же мы продолжали путешествие, потому что я не мог бросить начатое. Я не сдавался, Плут. И не сдавались члены моей команды. Ты должен меня понять, мальчик.

Плут погладил капитана по плечу, прикрытому лохмотьями.

— Я вас понимаю, — прошептал он.

— Правда? — обрадовался капитан. — Но как ты можешь понять меня? Шестнадцать лет мы плыли по небу, Плут. Шестнадцать долгих, утомительных лет. Команда устала, одежда изодралась в клочья, и в душах поселилось разочарование. И это была моя вина. Я не сумел найти дорогу к Риверрайзу. — Он посмотрел на Плута печальными, полными боли глазами. — Я подвёл их, мальчик. Мою команду. Моих друзей.

— Вы сделали всё, что могли, — возразил Плут.

— Но этого оказалось недостаточно, — горько промолвил капитан, покачав головой. — В конце-концов нас осталось всего четверо: Тугодум, Тарп Молотобой, Вырвиклок и я. Лететь на небесном корабле без каменного пилота и раньше было трудновато, но теперь, когда нам не хватало рук, это стало просто невозможно. Что бы найти Риверрайз, мне нужно было набрать новую команду. Мне пришлось повернуть назад и взять курс на одно местечко, о котором мне не раз рассказывали в деревушках лесных троллей и в поселениях гоблинов, которые мы миновали на своём пути, — это место было лучиком надежды во тьме Дремучих Лесов, где гостеприимно предлагали пищу и кров заблудившимся и усталым путешественникам.

— Это Вольные Пастбища! — воскликнул Плут. — Вы побывали на Вольных Пастбищах?

— Да, — отвечал капитан. — Новый Нижний Город тогда представлял собой всего лишь скопище хибар из летучего дерева, а деревни лесных троллей ещё только начинали строиться. Но нас действительно встретили радушно, и юный библиотекарь с Озёрного Острова по имени Парсиммон.

— Парсиммон! — взволнованно перебил капитана Плут. — Он всё ещё там. Только теперь он стал Верховным Правителем Академии. Я — его ученик.

— Значит, у тебя хороший учитель, Плут, — подытожил капитан. — Я прекрасно помню тот вечер. Мы едва доползли до Озёрного Острова и пришвартовались на Башенной Площади. Своим появлением мы наделали немало шума. — Он улыбнулся, углубившись в воспоминания. — Наверное, мы напугали своим видом юных библиотекарей, и в их числе Парсиммона, который вышел нам навстречу. Наша одежда превратилась в лохмотья, обшивка «Бегущего-по-Небу» была во вмятинах и дырах, а с мачт свисали изодранные в клочья паруса. Публика, сгрудившаяся вокруг нас, открыв рот, тихо глазела на пришельцев, пока Парсиммон не вышел вперёд, поздоровался и назвал своё имя.

Он сказал, что, судя по нашему виду, мы нуждаемся в отдыхе, и что мы обязательно должны пообедать вместе с ними в трапезной, и что он не потерпит никаких возражений! За ужином (нас угощали, как я помню, жарким из тильдятины и дубояблочным сидром) мы услышали ужасные новости и только тогда поняли, почему наше появление так удивило всех.

— Какие новости? — ахнул Плут.

— Как это какие? Конечно, известие о Каменной Болезни, — продолжал капитан Прутик. — Парсиммон рассказал, что воздушные суда Купеческой Лиги и корабли небесных пиратов валятся с неба, словно камни, и ни один корабль из Старого Санктафракса вот уже целый год не появлялся на Вольной Пустоши.

Эпидемия, судя по всему, начала набирать силу с того момента, как Каменная Болезнь поразила Скалу Нового Санктафракса. Этот недуг, неизлечимый и заразный, передавался от корабля к кораблю, распространяясь стремительно, словно лесной пожар.

Как только распадался летучим камень на одном корабле, команде приходилось наниматься на другой, и тем самым инфекция переносилась на него. «Первая эпоха небесных полётов завершилась», — сказал он мне тогда, и я понял, что в его словах ужасная, горькая правда.

Хотя мы прибыли на Вольную Пустошь, испытывая отчаянную нужду в новых членах команды, я не мог рисковать, приглашая новичков к себе на корабль, опасаясь заразить его Каменной Болезнью. Нам самим удалось избежать катастрофы только потому, что мы надолго углубились в самые захолустные уголки Дремучих Лесов. Словом, я поднялся из-за стола, спешно отправился к «Бегущему-по-Небу» и тотчас оставил эти края.

Как только мы вылетели из Вольной Пустоши, я все объяснил команде. Тарп похлопал меня по плечу, Рован Хит крепко пожал мне руку, а Вырвиклок крепко обнял меня, сдавив мне ребра своими могучими, как у толстолапа, ручищами. Они обещали, что останутся со мной до конца поисков, даже если нашей крохотной команде, состоящей из четверых, придётся работать и день и ночь. Мои дорогие, отважные друзья. — задумчиво произнёс он, и в голосе его прозвучала тоска. — Их давно уже нет на свете.

Не говоря ни слова, капитан Прутик долго смотрел вдаль. Наконец мальчик спросил его:

— А что с ними случилось?

Лицо у капитана опечалилось.

— Произошла глупейшая история, но кончилась она очень плохо. Видишь ли, нам нужно было запастись провиантом. Так вот, не решаясь заходить в деревни и посёлки из-за боязни подхватить каменную заразу, мы сами обеспечивали себя, охотясь на тильдеров и лесных кабанов, собирая плоды и коренья, которые можно было высушить или засолить, и запасаясь питьевой водой. Однажды Вырвиклок, сильный как бык, притащил на корабль целых двадцать бочек воды. — Он горестно покачал головой. — Эта вода оказалась для нас роковой, потому что бедный, глупый Вырвиклок — да хранят Небеса его душу! — забыл о главной заповеди Дремучих Лесов: никогда не пей стоячей воды! Вырвиклок наполнил все бочки отравой! Но это была моя вина, а не его! — воскликнул капитан. Лицо его пылало. — Капитаном был я. Я должен был проверить, я должен был знать.

Вскоре от этой воды все заболели чёрной лихорадкой. Я продержался на ногах чуть дольше остальных, но затем болезнь подкосила и меня. Меня жутко рвало, желудок выворачивало наизнанку. И в конце концов я потерял сознание. Я никогда не узнаю, сколько дней и ночей я провалялся на палубе, пока «Бегущий-по-Небу» плыл над Дремучими Лесами без руля и без ветрил. Меня лихорадило, бросая то в жар, то в холод, крупная дрожь била меня, корёжа тело.

Плут сочувственно кивнул. Он-то хорошо знал, что делает с человеком тяжёлый приступ лихорадки.

— Занимался рассвет, когда я, очнувшись, открыл глаза и сел. Голова у меня шла кругом, перед глазами всё плыло, а в желудке урчало. Холодная влажная дымка тумана плыла в воздухе. Вся моя одежда, волосы и даже деревянная палуба «Бегущего-по-Небу» были окутаны тонкой склизкой пеленой. С трудом поднявшись на ноги, я огляделся вокруг.

Растительности подо мной больше не было видно — только камни, бесконечное пространство, занятое лишь валунами грязно-серого цвета да иссечёнными глубокими трещинами скалами. Я сразу же узнал это место. Как-то раз мне довелось побывать здесь, и эта равнина наполнила мне душу леденящим ужасом. Это были Земли Края, жуткая, заброшенная местность, где бродят густые туманы. Такой пейзаж может привидеться только в ночных кошмарах.

Именно там, в Землях Края, много лет назад я испытал чудовищный страх, о котором мне и сейчас нелегко поведать тебе. Для меня, Плут, Край связан с самыми тяжёлыми, пугающими меня до сих пор воспоминаниями, потому что именно там я повстречался с Хрумхрымсом.

Плут открыл рот от изумления:

— С Хрумхрымсом? Но как? Когда?

— Настанет время, и я расскажу тебе всю историю, от начала до конца, — пообещал капитан Прутик. — А пока достаточно будет того, что я чудом остался жив и дал себе клятву никогда не возвращаться в эти проклятые земли. Но судьба распорядилась иначе. Мой бедный, истрёпанный бурями небесный корабль занесло ветром именно туда. Я осмотрел «Бегущего-по-Небу». — Глаза у капитана подёрнулись грустью. — Я не увидел никого из своей команды. Куда они все подевались? С момента, как я очнулся, я не слышал ничьих голосов. Я звал их, кричал, но ответа не было.

Я бросил штурвал и помчался на верхнюю палубу. Там я и нашёл их. Всех троих. Ах, Плут, — простонал он. — Все трое были мертвы. И Тугодум. И Тарп Молотобой. И даже бедняга Вырвиклок, огромный, могучий тролль из Захолустья, не смог противостоять чёрной лихорадке, напившись болотной водицы. — У капитана в горле встал ком. — Их распростёртые тела валялись на холодной, мокрой палубе, они застыли, раскинув руки, в муках предсмертной агонии, и лицо каждого было искажено страхом и болью. Да, все они умерли жуткой смертью. — Капитал сглотнул слюну. — Я совершил похоронный обряд над ними, стараясь достойно проводить их в последний путь. Это было самое малое, что я мог сделать для команды, которая служила мне верой и правдой.

Капитан замолчал, и Плут заметил, как небесный пират тайком смахивает слезу. Мальчик тоже чуть не расплакался.

— Теперь ты видишь, Плут, что я потерпел полную неудачу. — Капитан Прутик сделал глубокий вдох. — Возвращаться обратно в Дремучие Леса было невозможно. Я никогда бы не смог справиться с кораблём в одиночку. Поэтому я привязал «Бегущего-по-Небу» к выступу одной из скал — этот уступ, как скрючившийся демон, нависал над бездной, повернувшись спиной к восходящему солнцу, — и ушёл.

— Вы хотите сказать, что «Бегущий-по-Небу» всё ещё там? — ахнул Плут.

— Эх, парень, — вздохнул капитан, — если он ещё не сгнил или Каменная Болезнь не погубила его, мой корабль должен быть там. В то утро, когда я покинул его, моросил мелкий дождик. Мне казалось, что он был в прекрасном состоянии, как бури ни трепали его. И выглядел великолепно, паря над голой, заброшенной землёй, — жестокое напоминание о том, что утрачено навек. — Он помолчал. — Последний небесный корабль. — Капитан Прутик снова сделал длинную паузу и, тяжело вздохнув, продолжил грустное повествование: — Мне потребовалось три дня, чтобы пересечь коварные и зловещие земли Края, и я шёл вперёд ещё недели две, пока случайно не натолкнулся на группу кочующих дуркотрогов, которые дали мне пищу и кров. И с тех пор я брожу в одиночку по Дремучим Лесам.

Я один остался в живых из всей команды. И хотя я стар и болен, но всё ещё не потерял надежды. Каждое утро, проснувшись, я смотрю на горизонт и отправляюсь на поиски Риверрайза, и каждый вечер, ложась спать, я вспоминаю своих погибших товарищей.

До сих пор я чётко вижу их лица, Плут. Гум. Моджин. Лесорыб. Они не держат на меня зла.

Иногда мне хочется, чтобы они проклинали меня. Свет надежды и доверие, которое я читаю в их глазах, в тысячу раз хуже. Я предал их, Плут, — сокрушался капитан. Голос у него сломался. — Они верили в меня. Мои бедные, погибшие друзья. — Он закрыл лицо руками. — Меня преследуют воспоминания, в памяти встают все те, кого я знал когда-то, и мёртвые, и живые, проходя длинной чередой. Я никогда больше не увижу эти лица. Мой отец. Тунтум. Старые профессора Света и Тьмы. Буль. Шпулер. Колючка. — Он покачал головой. — И Верховный Академик Санктафракса. Я помню, как он смотрел на меня в то утро, когда я отправлялся в путешествие, и как он махал мне рукой на прощание.

Плут понимающе кивнул. Всё вернулось на круги своя. Капитан заканчивал свой рассказ:

— Я видел радость и предвкушение новизны, которые прямо-таки светились в его улыбке. Как высоко он держал голову! Какая надежда сияла в его глазах! Когда-то он был моим подмастерьем, а теперь стал Верховным Академиком Санктафракса! Я так гордился им!. — Капитан повесил голову. — Мой бедный, милый Каулквейп!

— Каулквейп? — изумлённо переспросил Плут. — Мне известно это имя!

— Да, Каулквейп Пентефраксис, — горько промолвил Прутик. — Умер много лет назад — погиб от руки тирана, Вокса Верликса. Я узнал о его смерти на Озёрном Острове.

Плут вздрогнул. На память ему пришли слова Ксанта: «Я такой же узник Башни Ночи, как и мой друг Каулквейп, к которому я должен вернуться». Несмотря на лихорадку, терзавшую его тело, он чётко запомнил то, что сказал ему Ксант: «Именно от него я услышал рассказы о Дремучих Лесах и о его приключениях вместе с Прутиком, капитаном воздушных пиратов».

Плут вскочил на ноги. Друг капитана и заключённый из рассказов Ксанта — это одно и то же лицо!

— Он был так молод, — продолжал капитан Прутик, — а я оставил его одного, поручив ему перестраивать Санктафракс, а сам отправился в путешествие, закончившееся полным провалом. Ах, если бы я добрался до истоков реки, до Риверрайза, я мог бы вернуться и помочь ему. Тогда, быть может, он был бы жив!

— Он жив! — воскликнул Плут, не в силах сдержаться. Парочка толстолапов, прервав песнопения, с любопытством глянула на него. Плут схватил капитана за обе руки. — Он не погиб! — кричал мальчик. — Каулквейп жив!

Капитан стал бледным как полотно. Рот у него открылся от изумления.

— Не может быть! — выдохнул он.