Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1

Тель-Авив. Бульвар Ротшильда, 26 5 декабря 2002 года, 22:00

В Тель-Авиве, как просил Альвенслебен, я передал Рафи документы и стал терпеливо ждать. Он читал молча, я тоже старался не нарушать тишины. Прошло чуть больше часа. Видимо, Рафи был удовлетворен тем, что узнал. Не знаю, чем именно пытался удивить его старик, но лицо босса не выдавало никаких эмоций. Теперь я должен был рассказать Рафи о Тайной службе Хранителей.

Я подробно описал Рафи события последних десяти дней. Рафи сидел по обыкновению не двигаясь, не задавая никаких вопросов, ничего не уточняя . Если бы я не знал его столько лет, то наверняка решил бы, что он меня не слышит или не слушает – настолько отсутствующим казалось его выражение лица и незаинтересованной – поза. Но он, конечно, слушал, периодически слегка кивая мне, словно поощряя к дальнейшему рассказу. Закончил я – по просьбе Альвенслебена – описанием моих собственных чувств и оценок происходящего. Рафи приглушенно хмыкнул в ответ, но продолжал молчать. Через несколько минут он абсолютно ничего не выражающим голосом вяло проговорил, что очень устал и просит продолжить беседу позже.

– Встретимся послезавтра. Разговор будет серьезным, – сказал он официальным, довольно непривычным для меня тоном.

– Конечно!

На этом и расстались.

Я вышел на улицу, сел в машину и принялся кружить по городу, проверяя, нет ли за мной слежки. Слежка была, причем умелая. Я несколько раз попытался оторваться, так, чтобы мой «хвост» не потерял меня окончательно. И это ему удалось. Кто на этот раз ходит за мной? Если кто-то от старика, понятно – меня проверяют, я бы поступил так же. Если же «хвоста» послал Рафи – это хуже. Значит, разговор не удался. А если же это люди Кея или, что еще хуже, русские, то мои дела совсем плохи. Но самый неприятный вариант – «Гальба». Если это они, значит, им известно, что именно мне поручено предотвратить передачу технологии в посторонние руки. Следовательно, они знают про Хранителей.

Я продолжал ехать к промышленному району Тель-Авива. Проехал улицу Ракефет. «Хвост» не отставал. Странно, но вокруг него не регистрировалось никаких дополнительных радиоволн, иначе мой аппарат оповестил бы меня зуммером. Значит, преследователь был один. Непонятно. Я направился в сторону знаменитого тель-авивского Тель-Баруха – песчаных дюн, где встречаются работающие на улице девушки и их клиенты, которым для удовлетворения потребности и машины достаточно. «Хвост» двигался, не отставая, в полукилометре от моей «Мазды», и я был обязан узнать, кто следит за мной. Преследование продолжалось около получаса. Наконец я решил действовать.

Мне было нужно вытащить преследователя из машины. Для допроса достаточно нескольких минут, не больше – или я узнаю все сразу, или начнется жизнь, где под каждым кустом будет мерещиться агент какой-нибудь спецслужбы. Сбросив скорость, включил систему отрыва, не позволяющую следить за машиной, самолетом или другим средством передвижения, и на первом же повороте резко свернул направо. Увидеть меня с включенной системой «хвост» не мог. Я видел на экране аппарата, что он притормозил, но продолжал медленно двигаться вперед. Не расслабляясь и не сбавляя скорости, на первой же улице я снова свернул направо, осмотрелся: ни впереди, ни сзади никого не было. Нажал чуть заметную кнопку у руля и услышал характерный хлопок: номера моей машины тут же поменялись, как и передние фары.

Теперь только опытный взгляд мог узнать в моей машине ту, в которой я ехал всего несколько минут назад. Еще один поворот направо – и я увидел преследователя. Его автомобиль продолжал медленно продвигаться вперед, но за несколько метров до поворота остановился на обочине, а сам он внимательно вглядывался вперед, видимо решая, что делать дальше. И пульс, и давление на экране моего аппарата чуть повысились; видимо, потеряв объект, он занервничал. Никаких электромагнитных волн, доказывающих наличие рации или телефона, вокруг него по-прежнему не обнаруживалось. Я выехал на улицу, поставил машину на стоянке метрах в двадцати от него и вышел через правую дверь. В этот поздний час людей на улице практически не было. Перед выходом из машины я намазал руки специальным кремом, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Быстро приблизившись к машине, приставил к замочной скважине дверцы специальный аппарат. Замок тут же поддался, и я резким движением открыл дверь, сел рядом с ним, приставив дуло пистолета с глушителем к его правому боку, прямо к печени, а левой рукой включил сканер. Теперь нашу беседу слышать не могли.

– Ну и откуда ты такой взялся?

Я говорил абсолютно спокойно, слегка кивнув своему преследователю.

Он искоса смотрел на меня. В его глазах читалась паника, вены на шее надулись. Очень хорошо, значит, не такой уж и сильный у него покровитель. Не давая ему опомниться, я резко воткнул ему в шею заранее приготовленный шприц с пентоталом, не ослабляя нажима руки с пистолетом. «Хвост» слегка охнул.

– Ну! – повысил я голос.

– Я частный детектив Дов Мильшон, – чуть не плача, ответил он. – Мое удостоверение в левом кармане.

Я вытащил удостоверение. Да, действительно, частный детектив.

– Кто тебя нанял?

Он аккуратно достал визитку из кармана рубашки.

– Арье Вайс, директор цветочного магазина с улицы Дизенгоф. Он думает, что ты встречаешься с его женой. Велел мне сфотографировать вас вместе, хочет развестись. – Он медленно достал из кармана рубашки фотографию.

От неожиданности я чуть не вздрогнул – с фотографии мне улыбалась Марина. Это уже хуже. Похоже, меня предупреждали, и тот, кто делал это, видимо, знал обо мне все. Я вколол «хвосту» еще одну порцию лекарства. Он проснется только часа через четыре, а мне за это время нужно будет поразмыслить.

Я вышел из машины, осмотрелся. Вокруг вроде бы чисто. Подошел к своей «Мазде», сел за руль и поехал куда глаза глядят. Самое неприятное в моей ситуации то, что я не знаю, откуда ждать удара. Я перестал понимать, кто с кем и против кого действует, не улавливал связи между Рафи и Альвенслебеном. Взаимоотношения Рафи с Кеем тоже стали непонятными, словно кто-то одним движением рассыпал пазл, собранный из моих размышлений и представлений о жизни, и теперь мне осталось только созерцать пеструю и бессмысленную картинку, составленную из обломков моей судьбы.

Так проездив по городу больше часа, не обнаружив никаких признаков дополнительной слежки и убедившись наконец, что никто за мной не увязался, я поехал к себе. Настроение паршивое – хуже некуда: за себя я не боялся, а вот Марина… На наше недолгое счастье опять посягали. Да еще неизвестно кто, хотя кое-какие догадки и были. В любом случае, друзья это или враги, она должна исчезнуть, уехать, раствориться… В нашей профессии дружба или вражда – лишь вопрос времени.

Конечно, я был готов к такому повороту событий. Несмотря на странную историю с Хранителями, я все равно остаюсь нелегалом, то есть веду ненормальную жизнь. Моя самая большая ошибка состоит в том, что я пытаюсь наладить ее – эту жизнь – как человек, а мне нужно оставаться автоматом, бессердечным, безжалостным и одиноким роботом. Но этого я точно не хочу. Если прошедшие годы, полные постоянной опасности и приключений, не выдавили из меня элементарных человеческих чувств, то теперь, будучи посвященным в тайну Хранителей, я больше всего хотел ощущать себя именно человеком.

Бедная Марина! Рядом со мной ей постоянно будет грозить смертельная опасность. Как мне укрыть ее? Пожалуй, ей имеет смысл изменить внешность. Как она это воспримет? Я, мужчина, и то пережил пластическую операцию очень тяжело, несколько месяцев прожил в депрессии, даже таблетки принимал. А она – женщина… Что станется с нашими отношениями? Я люблю именно это милое лицо, эти серо-зеленые глаза, чуть курносый нос, родные губы… И больше не увижу ее! Передо мной окажется другая, незнакомая, скорее всего красивая, но чужая женщина… Смогу ли я любить ее так же, как люблю сегодня? Но выхода-то нет! Если нас нашли сейчас, найдут и потом. Рисковать Мариной я не имею права. Моя любимая, как я скажу тебе, что из-за меня твоя жизнь в опасности, и чтобы ее избежать, тебе придется спасаться, менять внешность?.. Я должен что-то придумать… Должен…

Через день мы снова встретились с Рафи. Он выглядел вполне спокойным, но чувствовалось, что спокойствие это мнимое. Похоже, ему было непросто начать разговор.

Я рассказал про слежку. Похоже, Рафи ничего о ней не знал. Те м лучше – значит, не Моссад, хотя мне вообще-то и не важно, кто затеял со мной игры. Они посягнули на Марину, а этого я терпеть не стану. От размышлений о слежке меня отвлек голос Рафи:

– Леонид, ты знаешь меня много лет…

– Да.

– И понимаешь, что если бы не мое к тебе отношение, как профессиональное, так и человеческое, наша беседа не состоялась бы.

– Да, – я не очень-то понимал, к чему он клонит, но слушал внимательно.

– Мне нужна твоя помощь, но это не обычное задание. – продолжил Рафи тихим, монотонным голосом.

– Всегда готов! – я ответил заученной фразой, понимая, что на сей раз мне предстоит нечто особенно неприятное.

– И это касается тебя лично.

Чуть приподняв голову, я посмотрел Рафи в глаза.

– Вернее, Марины.

«Нет, к этому я не готов. Марина со мной: нужно умереть – умру, но ее не отдам».

– Точнее, ее отца.

«Это уже легче, но ненамного».

– Дело в том, что Давид Зусман, из-за которого тебя послали в Израиль, и отец Марины – один и тот же человек…

И тут страшная догадка прострелила мозг – конечно же я все сразу понял. Готовя меня к поездке, мои начальники выдали мне только часть информации, семейные связи Кузнецова разрабатывал другой следователь. Значит, московские начальники, зная о моей связи с Мариной, специально мне ничего не говорили?

Видимо, у меня отвисла челюсть, так как Рафи замолчал. Отец Марины – уголовник? Вор в законе, уничтоживший десятки человек во время побега из лагеря? Что-то не так. Этот седеющий, элегантный, симпатичный мужчина, с которым мы ужинали в Париже, – вор в законе? Нет, не похож, таких обаятельных аристократичных рецидивистов не бывает…

Рафи продолжал:

– Чтобы у тебя не оставалось сомнений, вот документы. Можешь сам убедиться, что я не лгу. Я бы не стал тебе ничего говорить и портить семейные отношения, но у нас с ним серьезные проблемы. С тех пор как он взял на себя «заботу» по переводу денег для Хезболлы в Ливан из Южной Америки, финансирование этого рассадника террора увеличилось в несколько раз. Наш «друг» Насралла больше не испытывает проблем с финансами. Закупки оружия резко возросли. Потихоньку Хезболла становится регулярной армией, не подчиняющейся правительству Ливана, закупает ракеты среднего и дальнего радиуса действия. И это – на нашей северной границе. Она становится стратегической угрозой.

Ты – единственный, кто может близко подойти к Зусману. Вот тебе отчеты бельгийской разведки о деятельности Хезболлы в Западной и Центральной Африке и Латинской Америке. Почитай. Такие вещи знать полезно. В Западной Африке еще с конца ХIХ века живут выходцы из Ливана, сейчас их там около сотни тысяч. Среди них было немало успешных торговцев алмазами, есть такие и по сей день. Почти все они продолжают поддерживать связи с родственниками с Ближнего Востока.

Один из самых знаменитых торговцев – ливанский шиит Имад Бакри. Это только одно из его имен. Он также известен, как Имад Кабир и Имад Бакир. Как видишь, имя свое он не меняет, только фамилию. В основном он за четверть цены покупал контрабандные алмазы в Анголе у движения «Унита», а на деньги, которые повстанцы выручали за продажу камушков, он же поставлял им оружие.

По мнению бельгийцев, если бы не эти поставки, гражданская война в Анголе давно бы закончилась. У Бакри своя фирма «Афростарс», сотрудничающая с зарубежными, в том числе русскими агентами по торговле бриллиантами. И вот какое совпадение: в кругу его российских знакомых объявился человек по имени Алексей Гонзалес, он же Зусман, он же Кузнецов. В 2000 году, после того как во время покушения в Конго убили президента, неизвестные расстреляли сразу одиннадцать арабов-шиитов, известных торговцев алмазами. Их обвинили в организации покушения. Одним из них был родной брат Бакри, Юсеф. Хезболла потребовала вернуть тела убитых, и их с почестями отправили в Ливан на захоронение. Тогда, почувствовав опасность, Бакри исчез. Через год он появился. И с кем? Молодец, догадался – с твоим новым родственником. Гонзалес в то время уже занимался латиноамериканскими делами Хезболлы.

Если ты думаешь, что все члены ливанской общины добровольно жертвуют деньги для Хезболлы, ты ошибаешься. Просто их навещают посланники с исторической родины и называют сумму, которую они обязаны заплатить. Если же кто-нибудь пытается отказаться, ему обещают навестить близких в Ливане, как ты сам понимаешь, не с благородными намерениями. Поскольку многие арабы-шииты занимаются контрабандной различных товаров, в том числе алмазов (а это и есть их главный бизнес), они не спешат обращаться в полицию. ЦРУ считает, что объем денежных средств, переводимых Хезболле из Африки, составляет сотни миллионов долларов в год.

А теперь расскажу, чем именно твой родственничек с его шиитскими партнерами занимается в Латинской Америке. На этом континенте проживает от трех до шести миллионов мусульман. Шииты из Ливана – лишь небольшая часть из них. Как и у их африканских братьев, большая часть бизнеса незаконная. Это и наркотики, и похищения людей, и контрабанда драгоценных камней. Практически каждого из них также навещали эмиссары с исторической родины. После нескольких «пышных» похорон и здесь все наладилось. Особенно это касается района трех границ Аргентины, Бразилии и Парагвая. Здесь, в этих джунглях, где влияние центральной власти невелико, обстряпываются самые грязные дела. Уже тридцать лет там нет ни права, ни закона, царит необычайно высокий уровень преступности, полно банд и террористических организаций. Этот район – настоящее убежище для всевозможных криминальных структур и преступников, от простых контрабандистов до особо опасных преступников, которых разыскивает Интерпол. Кого там только нет: авторитеты из России, Японии и Китая, представители Сирии… И вот в этой зоне свободной преступности эмиссары Хезболлы собирают огромные деньги. Считается, что треть бюджета Хезболла получает именно из Латинской Америки. Наиболее известные эмиссары района – Али Халиль Мехри и его друг Сабри Фаяд, он же Ибрагим Хушба.

Ходят слухи, что Хушба скоро закончит свои дела в районе трех границ и возвратится в Цидон. Та м его ожидает пост старшего командира Хезболлы. Мы знаем, чем он занят в Латинской Америке, и такой сосед нам точно не нужен. Оба они знакомы с Бакри. А он свел их с Кузнецовым-Гонзалесом. Эти посланцы террора собирают деньги, и, естественно, берут себе проценты наличными. Перевезти их в Ливан на счета Хезболлы довольно трудно, несмотря на наличие банков в городе. Ведь Хезболла в большинстве западных стран считается террористической организацией. Твой родственник как раз и занимается переводом денег. Он великолепно выполняет свою работу. С тех пор как он в деле, количество денежных переводов утроилось. Наша задача – перекрыть этот канал. Как это сделать? В течение нескольких недель мы полностью отработаем план операции. Твоя роль и задача в ней будет весьма важной.

Я покачал головой, сомневаясь. Настолько я знал психологию уголовников, это люди без чувств. Им все равно, кто перед ними. Они не признают родственных связей, им важны только их воровские законы. Но со мной в Париже за одним столом сидел человек, искренне любящий свою дочь, заботящийся о ней. Он не может быть Зусманом! Все, что связано с ним, я знал наизусть, и, чтобы убедить Рафи в ошибке, решил посвятить его в историю нашего заочного знакомства. Историю же с Хушбой, о которой прочитал в архиве, пока решил придержать. В нашей профессии всегда нужно сохранять немного информации для себя и использовать ее только для собственных нужд. Я сразу понял, что мне придется с этим Хушбой повозиться, иначе для чего Рафи говорил со мной?

Я напомнил Рафи о том, как, работая следователем в экономическом управлении КГБ в звании капитана, расследовал очень странную аварию, когда в груди погибшего водителя обнаружили зашитый бриллиант розового оттенка. Очень дорогой камень, формой напоминавший сердце. Выяснилось, что погибший водитель – вор-рецидивист по кличке Змей. Считалось, что он погиб во время побега из колонии, где отбывал пожизненный срок. Расследование дела поручили мне, и я поехал в управление лагерей. В тамошнем архиве я и узнал, как был совершен один из известнейших побегов из сибирской колонии.

Летом 78-го по делу о вооруженном ограблении сберкассы суд вынес решение: Алексея Кузнецова, по кличке Шило, приговорить к десяти годам заключения в колонии строгого режима. После суда, в сентябре того же года он оказался во Владимирской пересылке, а уже через два месяца был переправлен в небольшой лагерь, затерянный в далекой северной тайге. Лагерь представлял собой шесть бараков, в каждом из которых помещалось до пятидесяти заключенных. Вокруг – двойной забор с колючей проволокой, за ними – зона подсобных помещений и еще один двойной забор. Лагерь, предназначенный для особо опасных преступников, охраняла рота внутренних войск из семидесяти восьми хорошо подготовленных солдат. Отдаленность от обжитых мест и слабая связь с внешним миром практически исключали возможность побега.

В отсидке Шило чувствовал себя привычно и уверенно: за плечами уже числилось два срока, хотя и не очень продолжительных. Физическая сила и врожденные качества лидера позволили ему быстро стать авторитетом среди уголовной братии. Двое заключенных, не пожелавших добровольно подчиниться его требованиям, погибли от ножевых ранений, а нескольких других жестоко искалечили. Ни для кого не было секретом, чьих рук это дело, но улик, однако, не оказалось. Соседи по нарам благоразумно молчали. Разочарованный безуспешными попытками поймать нового главаря «на горячем», начальник лагеря решил перевести его еще дальше на север и ждал, когда представится удобный случай. Так продолжалось до 16 февраля 79-го.

Суббота в лагере была банным днем. Как обычно, солдаты охранной роты под усиленным наружным караулом первыми мылись в бане, размещавшейся вне жилой зоны. В каждом из бараков на постах оставалось по двое: сержант и рядовой. Последнего и достал нож, метко брошенный в горло, а на голову сержанта обрушился страшной силы удар. В течение нескольких минут всех солдат, находившихся в жилой зоне, перебили, а их оружие захватили. Через небольшой подкоп, заранее прорытый под колючей проволокой, заключенные вышли из зоны, молниеносно напали на караул у бани, ворвались в нее и хладнокровно расстреляли всех солдат, не успевших даже понять, что произошло. Та же участь вскоре постигла немногочисленный офицерский состав.

…Избавившись от охраны, Шило под дулами автоматов собрал заключенных и приказал всем построиться. Он громко спросил:

– Кто идет со мной?

Вперед вышли несколько десятков человек. Самым верным приятелям Шило предложил подойти поближе.

Из остатков развалившегося строя мгновенно образовались кучки арестантов, и в каждой вспыхнули дебаты на тему «что делать»: сдаваться – не сдаваться, уходить – не уходить, а если идти, то держаться вместе или, несмотря на ужас предстоящей дороги, двигаться поодиночке… Отдельные «нейтральные» уже потянулись было в сторону бараков, подальше от бесполезной болтовни да поближе к привычному теплу, как вдруг морозную тишину распорола автоматная очередь. За ней почти сразу последовали еще несколько, и кровавая вакханалия началась. Десятки людей, в смертном ужасе давя друг друга, бросились врассыпную, безуспешно пытаясь найти хоть какое-нибудь спасение на открытом пространстве. Но смерть заполучила себе верных помощников: сжимая железной хваткой быстро накалявшиеся автоматы, убийцы не останавливались. Меньше чем за час были перебиты почти все заключенные. Люди Шила забрали оружие, запас продуктов, и вышли в сторону ближайшего города, до которого по прямой почти семь сотен километров, причем через тайгу.

Как часто судьба смеется, точнее, издевается над теми, кто абсолютно уверен в своей точно выстроенной позиции! Неважная связь с лагерем была явлением вполне обычным, поэтому дежурный офицер в управлении лагерей не придал особого значения тому, что попытки связаться с лагерным начальством в воскресенье успехом не увенчались: авось в понедельник выяснится. Да и что там, в забытом Богом месте, может случиться? К тому же надо понять и тех, кто дежурит в лагере на линии связи: ребята молодые, скучища смертная… Может, и выпили, если, конечно, раздобыли…

Погоня началась только через два дня, когда в лагерь прибыла колонна со снабжением.

На поимку преступников бросили серьезные силы и массу техники. Задействовали и вертолеты.

Беглецов обнаруживали группами по нескольку человек. Обмороженные, измученные, они затравленными взглядами встречали вертолет и в бессильной злобе цедили сквозь зубы проклятия, на которые способны только видавшие виды уголовники.

Преследование напоминало охоту на волков. После того как опоясавшее бандитов кольцо преследования сузилось, опытные бойцы из полка особого назначения начали отсекать группу за группой, подавляя сопротивление, точнее, остервенелую борьбу не на жизнь, а на смерть. Никто из преследуемых не сдался, последний патрон многие оставляли для себя. Только одного удалось взять тяжело раненным, он-то и описал впоследствии то, что произошло в тайге.

Уйти живыми удалось троим – их следы затерялись в таежной глухомани. Труп одного случайно нашли через год; судя по состоянию останков, его съели. Видимо, двое беглецов взяли его с собой именно для этой цели, что считалось известной практикой побегов из сибирских лагерей. На жаргоне уголовников такой человек назывался «ходячая консерва».

Полгода преступников ждали во всех аэропортах, на вокзалах и пристанях. Они не появились, и поиск прекратили. Опытные офицеры следственного отдела войск особого назначения резонно полагали, что шансов выжить у сбежавших нет, и они скорее всего погибли в лесах Сибири. Этими двоими, так и не найденными, были Кузнецов – Шило и Кудрявцев – Змей.

Когда в 1988 году под Москвой произошла автокатастрофа, в машине обнаружили труп водителя, опознанного как Кудрявцев. Под правой грудной мышцей у него нашли чистейшей воды бриллиант, проходивший по одному старому делу, числившемуся тогда за нашей конторой. А дело это было связано с резидентом внешней разведки Канариса, которого не успели предупредить о входе советских войск во Львов. Я начал расследование, и оно привело меня к Шило, который тогда скрывался под именем Давида Зусмана. Но, выйдя на его след, я узнал, что он буквально месяц назад уехал в Израиль, куда, как ты помнишь, меня мое ведомство вскоре и послало.

Я умолк, посмотрев на Рафи: на этот раз у него в глазах читался не только неподдельный интерес, но и удивление. Видимо, деталей побега Зусмана Рафи не знал.

Я считал, что Кузнецов, сбежавший в 1979-м из лагеря, человеком не был. Не может человек хладнокровно устроить кровавую бойню, уничтожив столько народу. Не может человек перенести в тайге то, что он перенес. Как к зверю могут вернуться человеческие чувства? Он же ел человеческое мясо! Нет, не может он быть отцом Марины!

Но Рафи со мной не соглашался: с фактами не поспоришь.

– Расскажу кое-что, способное раскрыть тебе глаза. Я понимаю твои чувства, но возьми, например, волка. Защитники природы считают его этаким санитаром природы. Когда волки гонятся за стадом оленей, кого они ловят? Да, оленя, который болен, поскольку здоровый от волка уходит легко. А потом, когда волк забирается в овчарню, он убивает одну овцу потому, что голоден. Затем убивает остальных просто потому, что он – животное и не может остановиться, не встречая сопротивления. Добыча не убегает, и поэтому ее уничтожают, исходя из инстинкта. Так же поступают и лиса, и хорь в курятнике, ведь с собой можно унести только одну овцу или курицу, не больше. Но особо страшен волк, когда он обложен. Тогда он будет убивать всех, кто рядом. Свои, чужие – ему не важно. Он лют и зол, и поэтому наиболее опасен. Перед нами – настоящий волк, и наша задача – не дать ему пустить зубы в ход. Вижу, тебе трудно принять то, что я говорю, и я понимаю тебя. Но у меня только одна просьба: относись к нему как к волку.

Значит, отец Марины – преступник, рецидивист, убийца… Волк…

– И что я теперь должен делать? – спросил я Рафи.

Ответ меня немного успокоил. Оказалось, что Рафи только готовил операцию по его разработке. Он добавил:

– То , что ты мне рассказал, увеличивает значимость наших будущих действий. Этот человек – наш враг, причем особо опасный, а с таким врагом все средства хороши.

Я продолжал упрямо смотреть ему в глаза, словно спрашивая: что тебе от меня нужно? Это единственный родной человек моей любимой, и ты наверняка хочешь, чтобы я использовал их отношения в твоих шпионских планах. Что я скажу Марине? Как я объясню ей, что ее отец – враг, и не просто враг, а заклятый бандит, да еще и каннибал? И что вовсе не отец он ей, а зверь, убивший десятки людей. После вчерашнего инцидента со слежкой и моего решения поменять ее внешность (о чем я с ней еще и переговорить не успел) на мою голову падает новая проблема похлеще предыдущих. Справлюсь. Но я мужчина, а как перенесет еще одно несчастье эта бедная девочка?

Рафи тем временем спокойно продолжил:

– Прошу тебя ничего пока не делать. Тебе в этой операции определена ведущая роль, но не сегодня. Я ввел тебя в курс дела для того, чтобы ты начал осмысливать ситуацию. Мы с тобой принадлежим к кругу людей, решающих проблемы. И теперь нам нужно решить проблему Кузнецова, или Гонзалеса, как он себя сейчас называет. Выяснилось, что у него огромные связи в международных преступных кругах. Он очень умело их использует. А мы по роду нашей службы эти связи должны пресечь. Нам необходимо открыть пути отмывания и перевода финансовых потоков Хезболле. Кей обещал мне всяческую поддержку, причем не только своей конторы, но и Федерального банка США. Вообще помощь любой американской или международной организации, в которой мы будем нуждаться, нам обеспечат. Получается, что у нас в руках одно из самых больших финансовых расследований века. И оно должно пресечь поток средств в Хезболлу, да и другие каналы финансовой поддержки террору.

Потихоньку я начал понимать, о чем идет речь. Меня хотят использовать в расследовании, в котором я, оперативник, нелегал-одиночка, стану действовать в команде. При мне будет целая «банда» бухгалтеров, компьютерщиков и других конторских спецов. Все во мне восставало против такой задачи, да оно и понятно. Когда закончат трясти «папашу», ни мне, ни Марине на этом свете места не найдется – слишком много мы будем знать. Но ответить отказом – тоже приговор. И я решил перевести разговор на другую тему.

– Совсем забыл: а что было в документах нашего старика? Он не разрешил мне их просмотреть, но велел спросить у тебя.

– Очень интересные вещи.

Рафи охотно поменял тему разговора и заговорил довольно оживленно:

– Я узнал, что несколько едва ли не самых блестящих операций Моссада проводились при содействии Тайной службы Хранителей. В некоторых из них я участвовал лично и должен отметить, что их помощь была незаметной, но результативной. Однажды, когда я считал, что мне уже крышка, все кончилось тем, что выбрался оттуда героем. Теперь получается, что мне помогли, а тогда я считал произошедшее чудом.

Я не знал, например, что в группе присланных НКВД в 1948 году в помощь израильскому правительству для организации службы безопасности тоже присутствовало несколько представителей Хранителей. Все эти двадцать гэбэшников с хорошим оперативным стажем были женаты на еврейках, некоторые евреи от рождения. Даже Исара Харэля, первого начальника израильской службы безопасности, звали Израилем Гальпериным, причем он имел звание капитана НКВД. Позднее двенадцать человек вернулись в СССР, а восемь остались в Израиле, в том числе Гальперин. Альвенслебен не написал, кто есть кто, хотя и так понятно. Кроме того, в иностранном легионе Моссада служат добровольно пришедших со всего мира ребята и девушки безо всяких еврейских корней. Это подразделение считается одним из самых серьезных, у них никогда не бывает провалов. Оказалось, что практически все эти молодые люди – из семей Хранителей, и именно в Моссаде проходили «крещение огнем». В свете изложенного становится понятно, как нам удавалось приводить совершенно невыполнимые операции и получать абсолютно недоступные сведения. Впрочем, все возможно, если иметь такую поддержку, как служба Хранителей. Но вернемся к «нашим баранам».

Рафи заговорил еще настойчивее, видя, что я слушаю его, уставившись в пол, а не глядя, как обычно, прямо в глаза:

– По Кузнецову-Гонзалесу операция готовится, завершится через пару месяцев, а пока тебе нужно выполнять поручения старика. Поедешь в Санкт-Петербург, документы и легенду получишь через неделю. Твоя задача – выяснить, кто получил задание выкрасть разработки по торсионным технологиям.

Я понял, что Рафи уже все знает, хотя не исключено, что знал и раньше. Может, то, что Альвенслебен поручил мне его вербовку, – спектакль? Откуда он узнал о проблеме Тайной службы Хранителей в Санкт-Петербурге? О разработках технологий, связанных с торсионными полями?

– Твоя задача – найти шпиона. Мы проверили все, что можно. В институт за последний год никого на работу не приняли, значит, действует кто-то свой.

…Итак, у меня всего неделя, чтобы спрятать Марину, то есть организовать для нее пластическую операцию. Времени немного, но достаточно. Самое трудное и важное сейчас – убедить ее в необходимости поездки в швейцарскую клинику.

В тот же день я вылетел к моей любимой в Амстердам, сочинив в дороге целую лекцию на тему о том, что в наше время такая операция – сущая пустяковина, к тому же ею займется опытный врач, и какой красавицей она после этого станет… Но тревога меня не покидала. Я продолжал испытывать едва ли не физическую боль при мысли о том, что именно должен буду предложить Марине. Я дал себе слово: что бы ни случилось, я эту женщину не оставлю, даже если она будет выглядеть совсем по-другому. Все эти годы она была моей единственной ниточкой, связывающей с прошлым. Нет прошлого, как говорили мудрецы, нет и будущего. А я давно позабыл всех и вся. Не помнил друзей по школе и институту, даже тех, с кем учился в школе КГБ, сослуживцев. Да и родителей вспоминал лишь изредка, но о Марине думал каждый день. Только мысли о ней и позволили мне не превратиться в робота, остаться человеком. Всякое бывало. Одно время даже сон не приносил отдыха от тоски по ней, потом, помню, не мог видеть улыбающихся людей. А теперь чужой смех меня не раздражает и не злит, я стал улыбчивее. Я спешу к ней, к моей женщине, чтобы прижаться к ней. Мне нравится вдыхать ее запах, слышать ее голос. Я хочу быть с нею рядом, и это мое самое сильное желание. Кстати (точнее – совсем даже некстати, но что поделать!), надо что-то убедительное приготовить для «папаши», ведь он – мое будущее задание. Я уже придумал кое-что, но это потом, а сейчас – к Марине.

Раздумывая об операции, о разговоре с Мариной и ее отцом, о том, чем нужно будет заняться как можно быстрее, я не сразу заметил, что самолет выпустил шасси, готовясь к посадке.

Быстро пройдя паспортный контроль, я направился к стоянке такси и, пропустив несколько машин, чуть не вприпрыжку вскочил в одну из них.

Через полчаса я уже стоял у дома, в котором меня ждала Марина. Сгорая от нетерпения, взбежал на второй этаж и внезапно остановился. Отчаяние острым ножом полоснуло по сердцу. Казалось, никогда еще я не испытывал такой опустошенности, граничащей с безнадежностью. Как говорить с нею? К тому же ожесточение на неизвестного пока врага росло, как на дрожжах. Я знал, что испытывать страх, отчаяние или ненависть очень плохо. Страх парализует, не дает мозгу работать, не позволяет принимать правильные решения. Но я тем не менее боялся, причем не за себя, а за Марину. Еще хуже ненависть. Когда ненавидишь, то не в силах сосредоточиться, понять, где опасность, какая она. Любая ненависть ослепляет. На курсах Моссада нам объясняли физиологические аспекты этих чувств. Когда ты испытываешь страх или злость, организм выделяет гормоны стресса – адреналин и норадреналин. В критических ситуациях они выручают, так как при их повышенном содержании тело становится сильнее, способно быстрее двигаться. Но их длительная выработка приводит к повышению давления, сердечным заболеваниям и другим сбоям в работе организма. Но я ничего не мог с собой поделать. Я ненавидел того, кто вынуждает меня предложить любимой женщине такое, что, как говорится, и язык не поворачивается произнести.

Но выбора у меня нет.

Поднявшись на четвертый этаж, позвонил в дверь, как мы условились – два коротких звонка, один длинный. За дверью послышались шаги, и через несколько минут я увидел Марину. Она порывисто и нежно обняла меня за шею и поцеловала в губы. От гнетущих мыслей, владевших мною минуту назад, не осталось и следа.

Не размыкая губ, не разнимая рук, сбрасывая с себя одежду, мы бросились в комнату, чтобы рухнуть, обнявшись, на диван. Как же я ждал этой минуты!

Прошло немного времени. В такие минуты абсолютного понимания слова способны только помешать. Мы лежали, отдыхая после любовного марафона и постепенно проникаясь ощущением того, что мы снова вместе. Двигаться не хотелось, разговаривать тоже…

Но вскоре Марина встала, быстро приняла душ и сварила свой знаменитый кофе. Ничего не поделаешь – молчанием наших проблем не решить, а времени слишком мало, чтобы провести его в ничегонеделании.

Глубоко вздохнув и стряхнув с себя остатки расслабленной неги, я решил начать неприятный разговор. Пришлось рассказать Марине о частном детективе, о ее фотографии и о том, что, скорее всего, у нас появился новый враг, могущественный и безжалостный. А если допустить его (их?) осведомленность в том, что именно мне поручено сорвать их планы относительно нового оружия, то наши дела – хоть плачь.

– Значит, наша совместная работа не получится? – почему-то шепотом спросила Марина. – И мы не сможем быть вместе?

– Постоянно – нет. Придется расстаться на время, пока все уляжется и прояснится расклад сил.

– Я не смогу долго без тебя. – Марина опустила голову. – Не смогу и не захочу.

– Милая моя, – начал я, – мы не расстанемся, но какое-то время вместе быть не сможем. Я тоже не хочу жить без тебя, но у меня сейчас задача поважнее – как тебя защитить. Тебе необходимо поменять внешность, может быть, временно уехать в Штаты. Та м тебя искать значительно тяжелее, а потом, немного погодя, мы опять будем вместе. Знаю, как тяжело дается человеку новая внешность. Сам проходил через это, но я был один, и единственное, что меня держало на плаву – это надежда тебя увидеть. Сейчас тебе предстоит то же самое, но я буду рядом и постараюсь помочь тебе. Если это вообще возможно.

К моему удивлению, Марина не плакала, не отказывалась, даже не спрашивала почти ни о чем. Она согласилась почти без колебаний, правда, засомневалась, как объясниться с отцом. У меня уже были кое-какие соображения на сей счет, но делиться ими с Мариной я пока не стал, пообещав, что все улажу. Честно говоря, я не ожидал от нее такой реакции. Бедная, что же ей предстояло! Ведь мне придется рассказать ей правду и об отце! Я решил пока не думать об этом. Проблемы нужно решать в порядке их поступления, как учили в армии, а на курсах мне постоянно твердили, что каждый день будет начинаться с проблемы, у которой решения нет. Ничего страшного, нужно всего лишь дожить до завтра. Завтра появится другая, тоже нерешаемая задачка, и так каждый день. А в экстремальных ситуациях нужно справиться лишь с одной, наиболее важной, остальные подождут или исчезнут.

Собрались мы очень быстро. Предстоящий пропуск занятий не составил особой проблемы – на курсах вопросов не задавали. Через два дня мы вылетели в Берн к доктору Харберу. Операция и последующая реабилитация Марины должны были занять полтора-два месяца.

Это время я планировал провести в Санкт-Петербурге, чтобы выяснить, кто же охотится за торсионными технологиями в Институте физики. Задание как задание, но меня поразило, как Альвенслебену удалось привлечь к его выполнению самого Рафи. Как я понял из последней встречи с ним, Кею оказалось вполне достаточно материалов, которые я привез. Связь нацистов с Аль-Каидой его устраивала, поскольку вписывалась в концепцию вражеского заговора. Если у американцев что бы то ни было укладывается в стройную теорию, то дело считается закрытым. Рафи также сообщил, что Кей сдержал слово и отменил приказ о моей ликвидации. Так я ему и поверил! А кто же за мной следил в Тель-Авиве? Вообще-то полномочия ЦРУ значительно меньше возможностей Агентства национальной безопасности, а приказы о поисках неизвестного ранее оружия шли именно оттуда. А уйти от АНБ значительно труднее, если вообще возможно.

…Доктор Харбер принял нас, едва закончив свои дела в операционной. Великолепно сложенный солидный брюнет с ярко-голубыми глазами и сильными руками, такой холеный – видно, что привык следить за своей внешностью, – с нашей последней встречи нисколько не изменился.

Он усадил Марину перед собой, несколько минут внимательно рассматривал ее лицо, затем спросил дату рождения. Я удивленно посмотрел на него, ведь один из пунктов нашего негласного уговора гласил: никаких данных, позволяющих определить личность.

– Не волнуйтесь, – ответил он на мой незаданный вопрос, – меня интересует не имя, а только астрологический знак. Люди, рожденные под одним знаком зодиака, имеют сходные черты. Вот вы, – он галантно повернулся к Марине, – Скорпион, а это значит, что вы эмоциональны, притягиваете к себе людей, но не слишком быстро приспосабливаетесь к ним. Вам на это нужно время. Считается, что ни один другой тип людей не приобретает себе такое количество друзей, как Скорпионы, и лучше всего они чувствуют себя в качестве консультантов, советчиков, для чего необходима соответствующая внешность. Еще могу сказать, что женщины-Скорпионы очень сексуальны. И я должен в вашем новом лице, мадам, подчеркнуть эти качества. Кстати, они также прекрасные кулинары, вы уж постарайтесь. А еще для Скорпиона характерна огромная работоспособность. Так что вопрос мой не праздный. Сейчас у вас чуть-чуть высоковаты скулы – наверняка славянские предки… да и немного курносый нос говорит об этом. Я предложу вам слегка удлинить подбородок, утончить нос. Зубы мы немного подровняем (два передних зуба Марины немного выдавались вперед). Тогда получится типично белая англосаксонская раса, и о славянских корнях никто и не догадается. Дальше мы изменим цвет волос. На глаза поставим специальные линзы, не влияющие на зрение, а только меняющие цвет радужной оболочки. У вас серо-зеленые глаза, такой цвет легко поддается изменению. Вы можете выбрать голубые, карие или подобрать другие оттенки.

Доктор говорил очень логично, доступно, применяя четкие, хорошо взвешенные аргументы. Впрочем, у нас не было ни выхода, ни альтернативы, и мы согласились. Я не стал оспаривать предложенную цену, хотя она показалась мне завышенной. Доктор Харбер назначил операцию на послезавтра. Договорились, что я побуду около Марины, пока она не очнется от наркоза, а затем уеду.

Швейцарская клиника работала, как их знаменитые часы, и уже через двое суток Марина лежала в послеоперационной палате. Наркоз в наше время – дело отработанное. Боли она не чувствовала, хотя оставалась в сознании, и на протяжении всей процедуры с ней разговаривали. Я находился в соседней комнате, внимательно слушая, о чем они там беседовали. Марина могла проговориться под наркозом и выдать себя или нас, но ничего подобного не произошло. Убедившись, что она пришла в сознание, я попрощался с нею и вылетел в Вену. Мне стало легче: Марина в безопасности, да и по отношению к старику Альвенслебену я не чувствовал неловкости – его семья давно вернулась домой, и ничего тяжелого или опасного в санатории, куда мы их отвезли, с ними не произошло. Девочки обрадовались неожиданным каникулам, а их мать вообще не задавала лишних вопросов: ее беспокоило только здоровье домочадцев.

Мне нужно было получить новые документы, выучить легенду и отправляться в Санкт-Петербург.

Альвенслебен ждал меня с нетерпением. Я не стал объяснять ему причины задержки – не хотел посвящать в подробности, касаемые Марины. Согласно документам, теперь я – гвардии майор Груздев, закончивший службу в одной из частей спецназа российской армии, награжденный боевыми медалями и орденами, по ранению вышедший в отставку. На гражданке я, естественно, начал служить в солидном охранном агентстве, и теперь направлялся работать в качестве заместителя начальника отдела безопасности в институт физики Академии наук России. Легендой этой я уже пользовался в прошлом.

Как пояснил Альвенслебен, моя легенда без проблем продержится около трех месяцев. За этот срок я обязан раскрыть агента и под уважительным предлогом уволиться из института, не вызывая подозрений. Иначе не смогу пользоваться этим именем в будущем, ведь начнутся проверки, и ФСБ узнает, что институтом интересуются. Это заставит их еще серьезнее подойти к проблеме безопасности проекта. Я посмотрел на свои документы. Выглядели они не новыми, изготовлены просто великолепно. «Наверняка меня даже в список избирателей занесли», – подумал я и улыбнулся.

Что ж, задача ясна. Я не собирался проводить в Питере столько времени. Раз уж Марина должна выйти из клиники через полтора-два месяца, то за этот срок я и должен управиться.

Целый день я изучал легенду и вызубрил ее до такой степени, когда даже во сне мог бы пересказать самые незначительные детали событий, якобы произошедших за последние несколько лет.

Через три дня я прибыл в Санкт-Петербург.