Последняя надежда. Шпионская сага. Книга 1

Москва. Аэропорт Шереметьево-2 16 ноября 1991 года, 10:10

В Шереметьево-2 меня ждали двое сотрудников Веретенина. Вскоре черная «Волга» мчалась знакомым маршрутом к центру города. Удобно устроившись на заднем сиденье, я покачивался в такт движению машины, несильно зажатый между парнями в темных костюмах. Лицо мое не выражало ничего, что в известной степени отражало и внутреннее состояние. Машина плавно вкатилась во двор Большого дома на Лубянке.

В одиночной камере, куда звуки практически не проникали, я просидел несколько дней и уже начинал терять представление о времени, когда, наконец, последовал вызов к начальнику управления полковнику Игорю Веретенину. Вообще мне всегда везло с начальниками, и Веретенин был один из таких, приличный и неглупый мужик. Карьера его выглядела довольно типичной: пришел из ЦК, где работал в кадрах, до этого служил начальником политотдела ракетных войск в Семипалатинске. Фронтовик, воевал на Западном фронте, хотя успел туда попасть только в конце 44-го. Войну закончил лейтенантом. Характер у него, и как у большинства комитетских начальников, был показательно крутой, но организаторские способности, безусловно, присутствовали. Да и соображал он неплохо, а главное – славился своей проницательностью.

Довольно много времени прошло с нашей последней встречи, а полковник почти не изменился. Только куда девался мягкий, почти отеческий тон? Передо мной сидел все видевший, все слышавший, не склонный к долгим колебаниям суровый человек.

– Ну, Гардин, говори…

Я пожал плечами, демонстрируя недоумение. И ответ не заставил себя ждать.

– Даю на обдумывание два часа. Или во всем сознаешься, или… сам знаешь, что будет.

Все это было сказано тоном, не вызывающим сомнений в том, что со мной может (или даже должно) случиться.

Меня тут же вернули в гнетущую тишину камеры. Более чем краткая беседа дала мне еще раз возможность ощутить всю свою ничтожность в попытке противостоять той мощи, которую представляет этот одетый в мундир человек.

В камере я вспоминал напутственный инструктаж Рафи, в который раз удивляясь его необычайной прозорливости. Он дал мне массу подробнейших и, как оказалось, весьма ценных советов. Он четко представлял себе все, что будет, а я, дурак, пытался усомниться в его правоте. Например, Рафи абсолютно уверенно сказал, что мои вопросы и сомнения должны разрешиться во время второй встречи. И вот она состоялась.

Как и два часа назад, полковник не отличался приветливостью.

– Рассказывай!

– А что вы хотите услышать, товарищ полковник? – попробовал схитрить я, и не ошибся.

– Рассказывай, с кем связался, до кого добрался, кто тебе помог. Говори! – Мое поведение явно выводило его из себя.

– Да вроде со мной говорил сам хозяин, – ответил я будничным тоном.

– Хозяин? – Веретенин не торопился поверить услышанному. – Рафи, что ли?

– Ну да…

– До Рафи добрался? Дорогой, – суровое лицо мгновенно осветилось улыбкой, – да тебе же цены нет! Знал я, что ты с ними найдешь общий язык, но что до Рафи дойдешь… Этого не предполагал.

Я ждал продолжения.

– Ну ведь не за красивые же глаза Моссад ищет для тебя твоего клиента со всей его свитой! Что ты сделал для них? Все говори!

Голос Веретенина снова зазвучал резко и властно.

Я снова вспомнил наставления Рафи: определенная степень откровенности поможет мне добиться доверия Веретенина, и берлинскую эпопею, конечно, придется изложить. Что я и сделал. Услышав о смерти Алекса, полковник поморщился:

– Мерзкий был человек, до денег жадный. Значит, так ему и надо. Страну опозорил. Так-так, значит, это ты там был? А мы краем уха слыхали, да толком не поняли. Итак, о чем ты договорился с Рафи?

– Да вообще-то ни о чем…

– Ну и хитрюга! Так я тебе и поверил!

– Да нет, ни о чем не договаривались, решили – услуга за услугу, на этом и разошлись.

– А способ связи каков, если нужда появится?

– Нет у меня такой нужды.

– А если будет, как найдешь его?

– Нет у меня с ним связи, нет! И ни о чем мы не договаривались! Если найдут Зусмана, а по их данным он в Германии, обещали сообщить.

Я взял секундную паузу, после чего добавил спокойно:

– Да, вот еще… Прощаясь, он сказал: «Захочешь – найдешь». Вот и все дела!

– Ну, видишь, сказал же ведь – «найдешь», значит, ниточку оставил. Ладно-ладно, успокойся! Возьмешь пару недель отпуска. В Москве чтоб не топтался. Домой можешь позвонить, но как будто из-за границы, понял? И никаких исключений, ты у меня после этой истории на особом контроле.

За окном уже вставал рассвет, но спать мы не хотели, да и не могли. Только теперь я понял по-настоящему, что любовью нельзя заниматься – само понятие «заниматься» относится только к сексу. Любовью надо жить! Я торопился рассказать Марине обо всем, что произошло со мной за годы разлуки. События прошлого проносились в памяти с огромной скоростью, и описать их, не потеряв сути и не забыв о чем-то, было очень сложно. Конечно, я не молчал, но что именно услышала потрясенная Марина – не помню. Похоже, не монолог это был, не исповедь одинокого человека, а типичный психологический срыв. О том, что будет потом, я думать перестал, хотя результат своих откровений представлял довольно ясно. Риск из-за нарушения всех возможных и невозможных инструкций огромен, но что это такое в сравнении с тем, что я могу вновь потерять свою любимую! Однажды нас уже разлучила моя служба, и теперь я сделаю все, чтобы повторения не произошло. Я не могу, не хочу терять ее снова, мне ничего без нее в этой жизни не нужно.

…Тогда я еще не знал, что, описав даже небольшую часть своих нелегальных дел, я втянул Марину в мою полную опасностей и неожиданностей жизнь.

Во мне словно лопнул канат, удерживавший мое спокойствие и невозмутимость. Я физически ощущал необходимость поддержки близкого человека для продолжения моей нелегкой работы. Да что там работы – жизни! Ощущение, что на свете происходит только то, что должно происходить, захватило меня. Итак, будь что будет. Я выбрал путь и пойду по нему до конца.

Я продолжал говорить, а она слушала, притихнув и не выпуская моей ладони.