Потусторонний. Книга 5

Глава 15

— Умри! — повторил Рассказов и снова потряс руками. Ахнул. Схватился за голову, потом за сердце. — Что… Что ты сделал⁈

Я вопросительно поднял брови, будто не понимая о чём он.

— Моя сила! Моя сила! Где моя сила⁈

Рассказов наступил на осколки амулета, разбитого у него под ногами. Опустил взгляд и ещё раз ахнул. Затем обернулся. За его спиной, на расстоянии броска, застыл Рррупи. Демонёнок тяжело дышал, прижавшись к дверному проёму. Фей Смерти облизнулся и спросил меня:

— Пррравильно?

— Обожаю тебя! — не сдержался я. Демонёнок расплылся в широком оскале, но от психующего Верховного Мага всё равно старался быть подальше.

Сквозь стену проплыла Княгиня, ещё более бледная, чем обычно и непривычно испуганная. Призрак, обвиняя, ткнула пальцем в старика.

— Моя сила… Моя сила, — бормотал тот, чуть ли не плача.

— Мне очень жаль, — почти искренне сказал я, прошёл мимо причитающего мага и склонился над Грайбаем. Остекленевшие глаза демона смотрели в потолок, и лик учителя был спокоен и умиротворён. Словно он снова погрузился в медитацию перед боем. Как всегда прежде и делал. Мы почти не общались в этой жизни, но сколько же времени было у нас в прошлой! Внутри неприятно тянуло и, одновременно, разливалось облегчение. На этот раз в смерти учителя нет моей вины… Нет!

Княгиня повисла прямо передо мною с виноватым видом. Коснулась холодом, и я понял, что произошло. Рассказов почувствовал её присутствие и заморозил, желая разобраться с аномалией потом. Поэтому амулет от артефактора госпожи Воронцовой, зажатый в невидимой руке, висел в соседней комнате, у пола. Хорошо, что убегающий Рррупи его увидел и вспомнил, как я объяснял задачу Княгине. Хорошо, что он решил вернуться и завершить наш план по нейтрализации Верховного Мага, если тот вдруг появится.

Демонёнок разбил амулет, сжигающий любой дар в радиусе поражения, и снова меня спас. А я, скотина неблагодарная, то и дело ворчу на него из-за планшета. Надо купить ему домашний кинотеатр. Заслужил.

Я поднялся на ноги, прощаясь с учителем. Теперь всё встало на свои места, но чуточку правильнее. Ведь тот, кто заменил мне отца (жестокого, сурового) уже однажды умер, и смерть его я оплакал достаточно. Такие личности никогда не встречают тихую старость. Они обречены на гибель. Зато на этот раз жизнь Грайбая Белого забрал не мой клинок. Это… Давало сил, честно. Отпускало прочь те терзания, что съедали меня годами, прокрадываясь к сердцу даже в момент отсутствия души.

Слишком глубока была та рана.

Позади из пролома выбрался Колотушка, глухо зарычал, и, прежде чем я успел среагировать, обрушил гигантский молот на жалкого Рассказова. Шмякобум. Ёжкина ж ты кошка, какой бесславный конец.

— Готово, Душеед. Сокровищница наша! — произнёс Мордард. Он оглядел место боя. — Мои лучшие воины мертвы.

— Зато ты ещё жив.

Я торопливо спустился в сокровищницу. Прошёл вдоль раскуроченных отсеков с артефактами Первой Церкви. Грубую силу тут не ждали, полагались на охрану.

Ну, вот она, ваша охрана. Доохранялась. Надеюсь, у группы Оладушкина тоже всё хорошо. Он с паладинами должен был сильно пошуметь в другом крыле дворца. И раз я не увидел здесь ни одного из Претендентов, да и наш путь сюда был не слишком-то и труден, значит, у моего свежеиспечённого соратника всё получилось.

Главное, чтобы не закончилось, как у Грайбая.

Я нахмурился, глядя куда-то сквозь вывалившуюся из отсека палицу, инкрустированную каменьями. Да что ж ты мне всё в голову-то лезешь, учитель? Прекрати уже. Я сунул оружие в карман. Не знаю что это, но раз здесь хранят, то полезно.

Расположенная под Большой Церковью сокровищница заполучила в свои недра бездонный пылесос в лице меня и моего бездонного кармана. Я сгребал всё, не пытаясь разобраться в том, что нашёл. Оружие, медальоны, амулеты, артефакты, книги, свитки, руны. Даже картину одну умыкнул, скатав её в трубочку. Понравилось очень: огромные серые кресты на холмах, повсюду окопы, в которых сидят бронированные солдаты и гигантские пушки плюются огнём в серые небеса. Не знаю что это, но если у меня когда-нибудь будет личный кабинет, то я обязательно себе эту штуку туда повешу. Красиво.

Сибириевые чаши я нашёл в самом конце сокровищницы. Четыре штуки. Даже при виде их у меня задрожали кости от мощи, скрывающейся в церковных артефактов. Было немного не по себе засовывать подобные реликвии в карман. Вдруг там они рванут и разнесут меня на сотни маленьких Илюш, м?

Оставшиеся демоны ждали меня наверху, и когда я поднялся, то Мордард хищно улыбнулся.

— Ты нашёл то, ради чего мы здесь? Я не вижу в твоих руках ничего ценного.

Колотушка так и стоял у трупа Рассказова, положив молот себе на бронированное плечо и шумно дыша сквозь прорези рогатого шлема.

— Нашёл. Идём. Рррупи?

Демонёнок котёнком запрыгнул ко мне на руки, и я отправил его в карман.

Странное это дело, двигаться по разорённому дворцу российских правителей, среди трупов и разрухи. Чувствуешь себя как минимум преступником. Да что говорить, вряд ли за такое меня хоть кто-то по голове погладит. Хорошо ещё, что все камеры Княгиня вывела из строя заранее. Пришлось поднапрячься, конечно, и сил это потратило прилично, но того стоило.

Всё что случается в Зимнем Дворце — остаётся в Зимнем Дворце, хе-хе. Так, что там у Оладушкина-то?

Эрмитаж. Концертный зал

Он всегда знал, что когда-нибудь в его жизни случится переломный момент. Когда-нибудь он поймёт, для чего вообще жил. Достигнув высот Претендента, Святослав Игнатьевич внезапно охладел к знаниям. Возраст позволял идти дальше и, быть может, у него оставался шанс подняться до уровня Верховного Мага, но Оладушкин угас. Выгорел, как модно говорить в некоторых местах. Работа на службу безопасности лишь добавила бессмысленности устремлений. Чем сильнее ты становишься, тем больше ограничений ты получаешь, если служишь государству, а не себе.

Святослав Игнатьевич всегда служил именно государству, и потом больше ответственности уже не хотел. За что себя частенько презирал.

Вот только вся его служба казалась мелочью, бессмысленной вознёй родов, когда самая животрепещущая проблема это поиск выгодной партии и устранение невыгодной, или же фильтрация благонадёжных родов в ближайшем к императору окружении. Плюс те задачи, которые он выполнял ради Императора, но которыми совсем не гордился. Ведь политика всегда грязь. И чем меньше ты её показываешь, тем больше тебя любят.

Иисус милосердный, как же это убивало Оладушкина. Но теперь у Претендента появился шанс на то, чтобы обрести смысл существования. Его совершенно не смущало то, что он помогал демонам серого мира. Пусть такие казусы беспокоят паладинов Первой Церкви, хотя даже их медиумы уже определили истинную угрозу существования и обозначили личность теоретического спасителя.

Святослав Игнатьевич отметил, что необходимость действовать совместно с потусторонними их не беспокоила. Молчаливые воины Первой Церкви выполняли свой долг перед человечеством. Ну, так они считали, судя по разговорам. Да, он слышал их беседы, и никто не выказывал недовольства ситуацией. Всё всегда по делу. Кто куда идёт, какое построение, какие приоритетные задачи да действия, и да поможет им всем Господь.

По плану Артемьев группа паладинов во главе с Оладушкиным должна была отвлечь на себя силы охраны. Разбить обороняющихся на два фронта и тем облегчить работу демонам. Да, они немного припозднились, пока Святослав Игнатьевич обходил магическую защиту дворца, изменённую после его последнего визита, но в итоге свою задачу выполнили. Остальное оставалось на совести Ильи. И Оладушкин искренне надеялся, что схватка с Рассказовым выпадет Артемьеву, у которого, как выразился паренёк, «есть нужный винт».

Сам же Святослав Игнатьевич представлял себе схватку с Верховным Магом в мрачных тонах и с непременно трагичным результатом. Так что, когда из глубины дворца навстречу отряду вышли Басков и Носков —на душе стало как-то полегче.

— Святослав Игнатьевич? — опешил черноволосый и высокий Носков. Относительно молодой, крепкий ещё. Талантливый малый. Блондин Басков точно упёрся в предел своих возможностей, поднявшись до Претендента, но Носков мог забраться выше.

Паладины разделились на два отряда. Один, вместе с клириками, отправился в другой конец зала, откуда вскоре послышались звуки стрельбы, а второй выстроился перед Претендентами.

Зоркий вышел чуть вперёд, внимательно наблюдая за чародеями, за спинами которых готовилась открыть огонь дворцовая стража. Пули здесь ничего не решат, но напрягут сильно. В иной момент огнестрельное оружие может переломить исход боя, но сейчас здесь был целый Претендент, готовый защищать рукопашников.

— Анатолий Анатольевич, Иван Васильевич, — откланялся обоим Оладушкин. — Экая вышла оказия, да?

— Вы… Предатель, Святослав Игнатьевич? Первая Церковь, это же враги государства! — воскликнул Басков. — Слуги цареубийцы! Что вы делаете здесь, Святослав…

— Ложь! — рявкнул Зоркий, перебивая. — Наглая ложь! Священное воинство никогда бы не пошло против Его Императорского Величества.

— Не стрелять! — проорал Носков. — Не стрелять! Святослав Игнатьевич, объяснитесь!

— Анатолий Анатольевич, — Оладушкин вперил взор в Носкова. Они были знакомы прежде. Не могли назвать друг друга приятелями, но всё же уважение имели. Большая редкость среди высших рангов. — Враг не там, где вы его ищете. У меня есть определённые сомнения в искренности князя Разумовского. С косвенными доказательствами, увы, но у меня не было времени готовить законную базу. Каждый день правления Разумовского ведёт Россию к краху. Это необходимо прекратить.

— Твоими устами говорят монахи-предатели! — издевательски воскликнул Басков. — Заткнись! Огонь!

— Отставить! — вновь гаркнул Носков. — Какие доказательства, Святослав Игнатьевич?

— Ты будешь с ними говорить⁈ Здесь, в сердце Империи, с поставленными вне закона людьми⁈ — изумился Басков.

— Помолчи, — отмахнулся сомневающийся Претендент.

Время шло, и это всецело устраивало Оладушкина. Ибо лучше говорить, чем убивать. Главное, чтобы у Артемьева всё получилось. Стрельба из глубины дворца пугала, но её становилось всё меньше, а значит либо вторжение из серого мира захлебнулось, либо группа Ильи удалялась в нужном направлении.

Солдаты охраны нервничали, не понимая, кого слушать, но при этом не горя желание начинать бойню. Десятки стволов целились в застывших посреди концертного зала паладинов и Оладушкина. Никто не хотел прерывать одарённых столь высокого ранга без прямого приказа, и уж тем более не хотел выбирать какой из приказов слушать. А офицеры совсем не горели желанием давать подобные команды. Потому что едва первая пуля покинет ствол, как здесь начнётся мясорубка.

Святослав Игнатьевич видел эти сомнения, и они играли на его руку. Надо тянуть время дальше:

— Вы спросили про доказательства? Почему же не спросили их у вашего дражайшего Разумовского, а поверили его заявлению о вине патриарха? Поинтересуйтесь Москвитиным. Следователем оперативной группы.

О том, что в следственной группе, расследовавшей гибель Императора, на следующий день после начала расследования, случилось сразу два увольнения — Оладушкин и сам узнал недавно. Как и то, что на третьи сутки трагично погиб в автокатастрофе следователь Москвитин. Дело закрыли за день до этого. Участников расследования явно заставили заткнуться под страхом смерти. Кто не испугался и попытался говорить, того устранили.

Москвитин был представителем очень небольшого рода. Ничего с властью князя Разумовского он сделать не смог. Но попытался бороться и потому умер. Социальные сети уничтожены, почта выпотрошена, а близкие бояться оторвать глаза от пола.

— Святослав Игнатьевич, сейчас это неуместно, — поморщился Носков. — Каждый делает свою работу…

— Я знаю, почему погибли Его Императорское Величество. Знаю, кто стоит за его смертью. Анатолий Анатольевич, вы же помните, с кем я работал?

— Покойный Иоанн Павлович, — кивнул Носков. Его напарник посмотрел на него столь гневно, что брюнет повернулся к нему с откровенно раздражённым видом и спросил:

— Ты не хочешь знать правду, Ваня⁈

— Правду узнают не от лжецов! — запальчиво ответил Басков. — Почему ты вообще с ним говоришь, Толя⁈

Оладушкин вытащил из кармана флэшку, заблаговременно взятую с собой. Он надеялся на этот разговор.

— Здесь мои рабочие архивы по работе на Иоанна Павловича. Можете посмотреть на досуге отчёты. Учтите, информация секретная. Была. Там же личный дневник покойного Москвитина. Почитайте, будет интересно.

Святослав Игнатьевич кинул флэшку Носкову и повысил голос:

— А теперь прошу вас вспомнить Анатолий Анатольевич. Оксана Федорова. Яркая была женщина. Князь Разумовский едва не развёлся с супругой из-за неё. Помните?

Носков, поймавший флешку, нахмурился ещё больше, сделал жест свободной рукой, мол, продолжайте.

— На службе мне была поставлена задача ликвидировать одного юнца, который считался незаконнорожденным отпрыском Оксаны Федоровой. Отцом его предполагался князь Разумовский и задача состояла устранить цель так, чтобы его сиятельство не заподозрил участия имперской службы. Я долгое время не мог понять, зачем это нужно Иоанну Павловичу и почему всё так сложно с требованиями. Но потом юноша стал проявлять таланты, свойственные исключительно Романовым.

Носков слушал очень внимательно, а вот Басков занервничал.

— В отчётах это всё есть. И знаете, Анатолий Анатольевич, что произошло с Иоанном Павловичем спустя некоторое время после того, как князь Разумовский узнал о том, что Оксана Федорова вынашивала ребёнка Романова, а не его?

Носков прищурился.

— Совпадение! Фантазии! Не верь ему! — вскричал Басков. Оладушкин продолжал:

— А что случилось и с самим императорским величеством? Полагаете, тоже совпадение? Не месть за измену? Князь обманул всех, и всадил нож в сердце Империи.

Брюнет помрачнел ещё больше.

— Вижу, что вы всё понимаете, — улыбнулся ему Оладушкин. — Видите, что антиклирикальные рода почти сразу же оказались в Санкт-Петербурге. Верно, господин Басков?

О да, этот род был отлучён от церкви и демонстративно не признавал её, иногда совершая откровенно провоцирующие акции в адрес веры.

Носков плотнее сжал челюсти, глаза его сузились:

— Вы предполагаете, что…

— Он лжёт! Лжёт! — заголосил Басков. — Не слушай его.

— Иван Васильевич, а вы тут не замешаны? — поинтересовался Оладушкин у Баскова. — Не с вашей ли помощью случилось столь внезапное и успешное покушение на Его Императорское Величество? Вы выглядите крайне заинтересованным лицом… У меня есть данные, что вы покинули Владивосток, куда были сосланы, за три дня до убийства Его Императорского Величества. Впервые за последние шесть лет вы выехали с Дальнего Востока. Отчего же⁈

Басков захлопал ртом, как выброшенная на берег рыба.

— Твоё любопытство тебя погубит! — в беседе появился новый участник. Из-за спин солдат охраны показался сам Разумовский. — Знаешь, что сделали с Варварой на базаре, которая совала свой нос, куда не надо?

Князь ничего не боялся.

— Ваше сиятельство, это правда? — Носков повернулся к Разумовскому. — То, что говорит Святослав Игнатьевич… Мне нужны объяснения.

— Ваня, успокой его. А вы чего застыли⁈ Это враги Империи! Огонь! — скомандовал тот вместо ответа.

Приказ дан, и в этот же миг со всех сторон загрохотало оружие. Носкова окутало сияние от нескольких отбитых пуль, Претендент растерянно обернулся на Разумовского, потом глянул на Баскова, атаковавшего его вместо паладинов, и тут же исчез, ретировавшись с места боя. Визг свинца, рикошетом высекающего из стен куски камня, заполнил зал. Пули бесполезно драли потолок и пол, отражённые кинетическими щитами, наложенными клириками и Оладушкиным.

— Ты упустил его идиот! — заорал Разумовский. — Кретин! Выбей его, он здесь где-то! Носков первая цель, дурак!

— Во славу Господа! — взревел Зоркий и первым рванулся на оставшегося в одиночестве Баскова. Следом за ним устремились в бой паладины, а за ними зашагал и Оладушкин, внимательно следящий за бурлением чар посреди концертного зала. Сейчас необходимо было сосредоточиться исключительно на защите. Боевую массу можно оставить элитным воинам Церкви, будь она неладна. Удерживать же динамические круговые щиты против свинцового дождя задачка нетривиальная. На кресле над болотами летать много проще.

Оставшийся в одиночестве Басков не успел ничего сделать. Бледный, вспотевший, он встретил атаку паладинов несколькими молниями, сменив стихийную магию на кинетическую, а затем и на энергетическую. Оладушкин нейтрализовал все заряды, чувствуя, как тают под ударами его силы. Одну атаку сдержать проще. Когда противник ошибается, то его всегда можно и контратаковать. Это как фехтование, просто вместо оружия — заклинания. А когда рвущиеся вперёд воины ловят телом пули и магию, не пытаясь уклоняться от них, это очень сильно напрягает силы. Будто с двуручником против комаров выходишь, и при этом справляешься с назойливой мелочью. Вот только какой ценой.

Разумовский сразу же после начала боя покинул концертный зал, прикрывшись телами охранников.

— Толя! Толя! — заорал Басков, озираясь в поисках Носкова. — Сука ты!

Одарённый сорвался на визг, вваливая всю мощь в Зоркого, но это никак не помогло чародею. Потому что за спиной паладина уже стоял Оладушкин, отражающий атаки Баскова и, одновременно, удерживающий щиты на остальных воинах церкви. Пламя стекало с фигуры одноглазого паладина, не причиняя ему вреда, и предводитель святых бойцов без труда добежал до Претендента и взмахнул двуручным крестом, как лесник на лесоповале.

У Баскова не было ни единого шанса. Клинки паладинов проходили множественную обработку у лучших чародеев. Каждый такой крест был ручной работой. Да, он не предназначался для борьбы с людьми, но должен был крошить чародейские барьеры как масло.

Щиты одарённого треснули один за другим, и Басков даже удивиться не успел, когда стальное лезвие рассекло его от ключицы и до бедра. Оладушкин, смахнул пот с лица и остановился, стараясь не терять ритм боя. Каждая пуля нагружала щиты вокруг паладинов и отнимала силы Святослава Игнатьевича. Воины церкви сеяли смерть, заливая пол кровью солдат, но двигались очень медленно из-за свинцового шквала. А выход из концертного зала и вовсе оказался перегорожен массивными щитами, за которыми укрывались стрелки. Когда застучал пулемёт, Оладушкин нашёл в себе силу подавить огневую точку, но из-за этого потерял одного из подопечных и понял что отвлекаться нельзя. Один из святых воинов попытался пробиться сквозь заслон, но это превратилось в неуклюжее бодание. Ударить как следует паладин не мог, из-за проёмов, а солдаты в свою очередь не могли прикончить бронированного гиганта, расстреливая его в упор.

Каждый выстрел отбирал силы!

— На помощь! — заорали сзади. Оладушкин оглянулся: пулемётчик, которого Претендент угробил, оказался не дураком. Стрелок выбил клириков второго отряда, и святые воины остались без защиты. Маги Первой Церкви не смогли выдержать направленный на них свинцовый дождь. А когда Оладушкин накинул щиты на уцелевших паладинов, тех в строю осталось только двое. Причём один был тяжело ранен.

Вот только бронированные гиганты, неуязвимые для пуль, и в таком малом составе могли удержать позиции. Если только…

— Выстрел! — заорали откуда-то сзади, и с дымным следом из дальнего прохода в Оладушкина полетела ракета. Щит! Ещё один. От взрывной волны его отбросило на несколько шагов, но даже в падении он смог удержать все щиты сразу, чтобы спасти себя и оставшихся паладинов от осколков.

— Выстрел! Выстрел! — било по ушам сначала криком, а затем горячими взрывами. Последний паладин у дальних дверей пытался пробиться через баррикаду, чтобы достать гранатомётчика, но его откидывали назад шквальным огнём. Полностью погасить энергию пуль Оладушкин не мог. Тупиковая ситуация.

Перед глазами плыло от взрывов и непривычного истощения. Святослав Игнатьевич упал на колени, пытаясь удержать щиты не только на себе, но и на всех участниках сражения. Взрывы обтекали его фигуру один за другим. От одного из разрывов он на миг потерял сознание, из-за чего тут же погиб один из паладинов.

Проклятье! Он не справляется! Слишком много врагов! Их заперли в этом зале, и могучие латные воины никак не могли выбраться из ловушки.

— Выстрел!

Всё существование Святослава Игнатьевича сузилось до образа нескольких игрушечных фигурок, которые непременно надо было удержать под щитами во время камнепада. Он почувствовал, как по лицу струится вода. С удивлением отёр её ладонью и уставился на окровавленную пятерню, искренне недоумевая, что же произошло.

— Выстрел! — голоса становились всё глуше из-за заволакивающего уши тумана. Во рту пересохло, он упал на четвереньки, выдавливая из себя последнее и наблюдая за боем уже исподлобья. Взрывы будто бы проходили сквозь него, мимо, но обдавали жаром каждый раз. Сил больше не оставалось.

Пришлось снять ещё один щит, и из-за этого ещё один паладин упал на пол, чтобы больше не подняться. Каждая его слабость вызывала чью-то смерть. Оладушкин держался, как мог.

А потом упал, и всё закончилось.