Поймать вора

22

— Вы везунчик, — сказал начальник полиции капитан Панса. Он сидел за столом, расправив плечи, невысокий худощавый малый с золотыми галунами на рубашке и стрелками на форменных брюках. От него пахло любимым лосьоном Скинса Баркли, который теперь мотает срок в Центральном штате[19]. Стрелки всегда привлекали мое внимание: на брюках Берни их никогда не бывало. — Вам повезло, что вы остались в живых, — повторил капитан Панса. Он достал из нагрудного кармана толстую золотую ручку и что-то написал на листе бумаги.

— Прекрасно сознаю, — ответил Берни.

Он сидел по другую сторону стола начальника полиции. Я стоял рядом. На напарнике был тренировочный костюм, который он держал в машине. Все его остальные вещи сгорели в огне. На мне был коричневый ошейник, черный остался дома и предназначался для торжественных выходов.

— Нашли какие-нибудь зацепки? — спросил Берни. — Улики, указывающие на того, кто мог это сделать?

— Термин «зацепки» мне знаком, — отозвался полицейский. — Их ищут, пока мы разговариваем.

— И каковы успехи?

— Может, у вас на Севере полиция и делится планами расследования. У нас порядки другие.

— Я ценю ваши усилия, — начал Берни. — Но…

— Моя служба благодарна вам за сотрудничество, — заявил капитан Панса. — Желаю приятного пребывания в нашей стране.

— Простите?

— Вы свободны.

— И все? — удивился Берни. — Мне не задали почти никаких вопросов.

Полицейский заглянул в лист бумаги.

— Вы дали показание, что спали в тот момент, когда произошел инцидент, спаслись с помощью собаки и никого не видели. Можете что-нибудь добавить?

— Да, — начал напарник. — Очень много. И прежде всего, что кто-то пытался нас убить, и я хочу знать, кто именно.

Золотое перо капитана Пансы двигалось по бумаге.

— У нас нет доказательств, что мишенью являлись именно вы.

— Неизвестный взорвал мой номер, и при этом я не мишень?

— Как вам, вероятно, известно, в нашей стране не перевелись преступные элементы. Опасные, это так, но часто рассеянные, склонные к ошибкам.

— Вы считаете, что охотились на кого-то другого?

Полицейский кивнул.

— На кого? — спросил Берни.

— Эта конфиденциальная информация.

— Есть пострадавшие среди других гостей мотеля?

— В мотеле не было других гостей.

— А женщина-управляющая?

— Розита? — переспросил капитан Панса. — Ей повезло, как и вам. В этот момент она куда-то вышла.

— Интересный факт, — отметил мой напарник.

— Вы так считаете?

Берни и полицейский смерили друг друга взглядами. Они вели вежливую беседу, но у меня возникло неприятное ощущение — почувствовал шкурой, — что эти люди были друг от друга не в восторге.

— Хочу задать вам не совсем обычный вопрос, — продолжил напарник.

— Весь внимание. — Капитан Панса подался вперед.

— Вы слышали, чтобы в вашей пустыне водились габонские гадюки?

— Габонские гадюки?

— Разновидность ядовитой змеи.

— Ядовитые змеи у нас, конечно, имеются. Мы не делаем из этого секрета.

— Проблема в том, что если габонская гадюка окажется здесь, в Соноре, она просто не выживет. Эти змеи обитают в Африке.

У капитана Пансы задергалось веко.

— Вы натуралист? — спросил он. — И поэтому приехали в Мексику?

— Я частный детектив, — ответил Берни. — Полагал, что это вам известно.

— Почему вы так решили?

— Потому что вы меня не спрашивали.

У полицейского вновь задергалось веко. Я, глядя на это, обрадовался, хотя не могу объяснить почему.

— Статус частных детективов с Севера здесь силы не имеет, — заявил капитан Панса. — Следовательно, вы в отпуске.

— Да. — Берни поднялся. — Только-только начали расслабляться.

Полицейский улыбнулся. Э, да у него не хватает зуба. От этого он мне невольно стал неприятен.

— Мы рады, когда нашим гостям у нас хорошо. Но прежде чем вы уйдете, мой долг требует попросить у вас документы на собаку.

— Их проверяли на границе, — ответил Берни.

— Тем не менее я должен посмотреть.

— Документы в машине.

Капитан Панса кивнул в сторону двери. Берни сделал шаг к выходу. Я пошел за ним.

— Пес останется здесь, — потребовал полицейский. — Я люблю собак.

Берни посмотрел на него и кивнул.

— Чет, останься. — Он вышел на улицу, а я остался.

Капитан Панса перестал улыбаться. Он глядел на меня, а я глядел на него. Если ему и нравились мне подобные, по его лицу это было незаметно.

— Я видел, как ты вел себя вчера ночью, — сказал он. — Muy bien[20]. — Мы могли бы составить хорошую команду. — Он выдвинул ящик стола и достал большую галету в виде кости. Именно такой размер мне нравится больше всего. Он протянул угощение мне. — Ven aqui[21].

Я не шелохнулся.

Полицейский рассмеялся.

— Только подумай — тебя боится Джокко! — Он убрал галету и закрыл ящик.

Джокко? Этот тип знает Джокко? Что бы это значило, если вообще что-нибудь значит?

Открылась дверь, вернулся Берни. Он пересек кабинет и положил документы на стол капитана Пансы. Тот едва на них взглянул.

— Бумаги не в порядке.

Напарник одарил его взглядом, значения которого я совершенно не понял.

— Вам предлагается немедленно покинуть Мексику, в противном случае собака будет конфискована.

Берни не отвел глаз.

— Назовите цифру.

— Цифру, сеньор? Для вашего же блага я сделаю вид, что не слышал этого слова.

Берни немного помолчал, затем сказал:

— Мы можем делать какой угодно вид.

Капитану Пансе его слова почему-то не понравились, вроде как укололи. Я понял это по его глазам, в которых будто что-то дрогнуло.

Напарник повернулся ко мне.

— Пошли.

Я последовал за ним к двери.

— И вот еще что, — сказал нам вдогонку капитан Панса. — Если станете держать безопасную скорость, будете на границе, — он посмотрел на часы, такие же золотые, как его ручка, — через час пятнадцать. Как только вы ее пересечете, мне, естественно, доложат по телефону.

— До свидания, — произнес Берни.

— Hasta la vista[22], — ответил полицейский.

— Все здесь насквозь провоняло, — буркнул Берни, усаживаясь в машину.

Разве? Я принюхался — воздух был насыщен запахами, но я бы не назвал это вонью.

Мы поехали в обратном направлении — туда, откуда прибыли, удаляясь от Дос-Хоробас.

— Hasta la vista, — повторил Берни. — Что-то меня не соблазняют новые встречи, особенно на этой территории.

Его мысль ускользнула от меня: я любовался мелькающими мимо окрестностями: холмами, кое-где со скалами и гигантскими кактусами — именно такой пейзаж нам нравится. Обычно в подобных ситуациях Берни включает музыку и мы немного поем, но на этот раз его рука не потянулась к ручке радиоприемника — осталась лежать на руле, и, наверное, сжимала его крепче, чем обычно. Мы проехали ослика, везущего тележку со стариком, и мне показалось, что ослик проводил меня своим большим глазом, когда я, восседая на переднем сиденье, промчался мимо, но точно сказать не могу — меня отвлек вид маленьких белых червячков, ползавших по его морде. Мгновение — и мы уже были далеко.

— Что такое «граница», Чет? — спросил Берни, и я ждал, чтобы он объяснил. — Всего лишь линия на карте, которую провели политики. Неужели мы станем серьезно к ней относиться?

Я не знал. Мы подъехали к перекрестку. Асфальт убегал вперед, а вбок отходила грязная колея. Напарник остановился и заглушил мотор.

Стало по-настоящему тихо. Берни повернулся на сиденье и посмотрел на гору. Между вершинами белело пятно.

— Сан-Ансельмо, — проговорил он. — Таков был наш план. Неужели мы отступим и смиримся с тем, что кто-то хочет дать нам под зад?

Нам собираются дать под зад? Кто? Я понятия не имел. Но допустить это никак невозможно. Я гавкнул. Берни рассмеялся и потрепал меня по холке. Затем открыл бардачок, достал револьвер и коробку с патронами.

— Не знаю, как ты, — начал он заряжать барабан, и на поверхности патронов отражалось солнце — зрелище, которое мне всегда нравилось, — а я намерен дать сдачи.

У меня было точно такое же настроение. Врезать им в самую лунку, хотя я не очень представляю, что это значит. Лунки — это когда играют в гольф, а мячи — это то, что приятно взять в пасть, и, помнится, однажды в магазине… Но я сейчас не об этом. При чем тут гольф? Гольф не присутствовал ни в одном нашем расследовании. Постойте! Присутствовал. Я вспомнил полковника Драммонда на тренировочной площадке. Вот вам и лунки, а также желтые брюки. Может, гольф все-таки фигурирует в этом деле? Я не возражаю. Готов и к гольфу, и к игрокам в желтых брюках, которым не терпится дать нам под зад.

Берни засунул револьвер тридцать восьмого калибра за пояс, свернул с асфальта и оказался на колее. И вслед за этим его рука ослабила хватку рулевого колеса и потянулась к выключателю радио. Послышалась наша любимая мелодия «Мне тоже больно» с Элмором Джеймсом и его гитарой, затем «Если бы ты была моей» с Билли Холидеем и Роем Элдриджем — его труба всегда задевает меня за живое — и, наконец, «Хонки тонк блюз» с Хэнком Уильямсом. К этому времени Берни распевал во всю силу своих легких, а я ему подвывал. Мы сделали еще поворот, и теперь гора стояла прямо перед нами и приближалась.

Дорога стала подниматься на ближайший горб Дос-Хоробас. Я люблю кататься по горкам — сверху можно посмотреть на то место, где только что был, а затем опять и опять. Иногда мне становится от этого муторно, но не на этот раз. Вскоре дорога выровнялась, сделалась мощеной, стали попадаться машины. Мы въехали в Сан-Ансельмо по узенькой булыжной, сплошь в ямах улице и оказались на площади с фонтаном в середине и белеющими на солнце домами по сторонам.

Остановили машину у старого проржавевшего помоста с уймой цветов в глубине. Ну и запахи — класс! Вышли из авто и направились к уличному кафе у фонтана.

Он производил приятный шум разбрызгиваемой воды. Я потянулся и полакал. Восхитительно! На дне сверкали монеты. Проходивший по другую сторону худой босоногий мальчишка опустил в фонтан руку и достал одну из них. Официант прикрикнул на него, и парень убежал. Официант подошел к нашему столику.

— Сеньор? — Из уголка его губ торчала сигарета, и он выпускал в воздух завитки дыма.

Берни не мог отвести от дыма глаз. Даже его ноздри стали чуть раздуваться, словно он пытался уловить ими дым. Бедняга Берни!

— Кофе, — сказал он.

Официант ушел, а мы остались сидеть на солнце. Вернулся худой мальчишка и выловил еще одну монету. Снова появился официант и снова его прогнал. Официант опустил на столик поднос, на котором стояла чашка кофе и блюдечко с несколькими сигаретами. Берни взял кофе и сигарету:

— Да, пожалуй, и это тоже. — И протянул официанту зеленую купюру.

— За одну сигарету и кофе двадцать песо, — ответил тот. — У вас нет денег помельче?

— Оставьте сдачу себе, — отозвался напарник.

Официант кивнул — очень скупо, всего раз. Берни сунул сигарету в рот, официант достал зажигалку и поднес пламя к ее кончику. На щеках напарника появились ямки, и сигарета засветилась красным огоньком. Мне нравится за этим наблюдать. Если бы я мог курить, то обязательно закурил бы, не мучаясь никакими сомнениями.

Берни выпустил клуб дыма, полез в карман и положил на стол фотографию Даррена Куигли. Официант посмотрел на снимок и отвел глаза.

— Знаете его? — спросил напарник.

Официант также скупо, всего раз качнул головой.

Допрос продолжался — Берни по части допроса большой мастер, и в этом сила нашего детективного агентства. Я тоже вношу свою лепту в общее дело, но об этом как-нибудь в другой раз.

— Но вы его видели?

Официант промолчал, положил зажигалку в карман своего передника и обвел площадь неспешным взглядом.

— Предположим, наш друг с фотографии захотел пропустить стаканчик-другой, но у него не так много денег, — продолжил Берни. — Куда бы он мог податься в Сан-Ансельмо?

Официант показал подбородком в сторону улочки, начинающейся на углу площади.

— «Пулькерия».

— Спасибо.

Официант забрал поднос и, не говоря ни слова, ушел. Снова появился худой мальчишка.

Я и раньше бывал во всяких забегаловках — это составляет часть нашей работы, — но такой дыры, как эта «Пулькерия», видеть не приходилось. Темная, прокуренная, стены в коричневых пятках, к полу при каждом шаге прилипали лапы, плюс к этому запах человеческой мочи сверх всякой меры — если «сверх всякой меры», то, значит, самый сильный, какой мне приходилось нюхать, за исключением того случая, когда прямо перед нами на дороге потерпел аварию грузовик, перевозивший портативные туалеты.

В баре был всего один посетитель — он сгорбился у стойки, обхватив обеими руками стакан, из уголка его губ сочилась слюна. Мы заняли место как можно дальше от него. Появилась барменша — грузная женщина в блузке с большим вырезом, золотые кольца у нее в ушах доставали до плеч.

— Что вы желаете? — спросила она.

— Пиво, пожалуйста, — попросил Берни.

Она откупорила бутылку, сняла с полки стакан и, поставив на стойку, сказала что-то на свой, недоступный моему пониманию, мексиканский манер. Берни положил на стойку зелень. Барменша от этого сразу воспрянула духом. Сказала что-то еще. Напарник ответил, и она от его слов рассмеялась. И не эти ли самые слова заставили ее наклониться вперед, чтобы дать возможность Берни заглянуть за край выреза блузки? Напарник хотел отвести глаза, но не сумел. Я не раз замечал за ним такое. Он поднял бутылку, словно хотел наполнить стакан, но рука застыла в воздухе.

— Салют!

— Салют, — ответила барменша.

Берни выпил, но не из стакана, а прямо из бутылки. Я невольно заметил муху на дне стакана. Такие вещи всегда нервировали моего напарника. В этом отличие между нами. Может, есть и другие, но сейчас не приходят на ум.

— Нравится? — спросила барменша. — Хорошее пиво?

— Да, — ответил Берни. — Очень хорошее. А еще я люблю бурбон.

— Бурбон?

Напарник показал на бутылку на полке за ее спиной. Барменша сняла ее и поставила на стойку.

— «Четыре розы». Хотите?

Берни кивнул. Она налила напиток в низкий стакан. Берни достал еще одну купюру и положил поверх первой.

У барменши заблестели глаза.

— Это слишком много.

— У меня есть друг, у которого были проблемы с «Четырьмя розами».

— Друг?

— Да. — Напарник выложил третью купюру. — Мы пытаемся его найти. Его зовут Даррен Куигли.

Клиент, что сидел в конце стойки, крепче сжал руками стакан, но больше не сделал ни одного движения.

— Он выглядит так. — Берни положил на деньги фотографию Даррена.

Барменша бросила на снимок взгляд и стала поспешно махать перед грудью рукой — сверху-вниз и из стороны в сторону. Я и раньше видел, что люди так делают, но зачем, остается для меня загадкой.

— No sé nada[23].

— Не верю, — ответил Берни.

— No Inglés[24], — сказала она.

Берни что-то спрашивал на мексиканский манер. Барменша качала головой.

— No comprendo[25], — твердила она и в то же время пятилась к шторе из шариков в конце стойки.

— Ты куда?

Она подняла палец, словно хотела сказать, что тут же вернется, и скрылась за шторой.

Мы ждали. В стене скреблось какое-то существо. Берни напряженно и торопливо соображал — я это чувствовал. Вдруг его взгляд упал на лежавшие перед ним деньги.

— Господи! — напарник обежал стойку и бросился к занавеси из шариков, я — за ним. За шторой оказалось небольшое помещение с ободранным холодильником, ящиками с пивом и ржавой раковиной с капающим краном. Никаких следов барменши. Берни открыл единственную дверь. Она вела на узкую улочку с высокими побеленными стенами по обе стороны. Ярко светило солнце. Улица была совершенно пуста.

— Надо же быть таким глупым!

Берни глупый? Да никогда!

Мы кинулись назад. Единственный посетитель оставался на своем месте и сидел, распластавшись на стойке. Берни взял деньги и фотографию, и укладывал их в карман, когда тот поднял голову и посмотрел на нас. Жуткий тип, что в нем ни возьми, но больше всего меня поразило его лицо — все в поту. Пот капал с его лица — так бывает у людей после того, как они пробегают большое расстояние. Он открыл рот — у него оказались черные зубы, того же цвета, что муха в стакане Берни, — и заговорил низким голосом. Наверное, самым низким из всех, что мне приходилось слышать.

— Jesús Malverde[26].

— Quién?[27] — спросил Берни.

Пьяница показал на керамическую — «керамическая» — значит, бьющаяся, если ее пихнуть, — статую рядом с большим допотопным кассовым аппаратом. Скульптура, в данном случае только голова и плечи, изображала неулыбчивого темноволосого мужчину с густыми усами.

— Не понимаю, — признался напарник.

— Él sabe[28], — сказал пьяница.

— Что знает?

Пот заливал подбородок нашего собеседника.

— La respuesta[29]. — Это прозвучало совсем как из бочки.

— Иисус Малверде знает ответ? Ты это хочешь сказать?

Пьяница закатил глаза и повалился ничком на стойку, задев при этом стакан; тот покатился, упал на пол и разбился. Рука пьяницы пару раз дернулась, словно он что-то пытался найти.