Поймать вора

24

Нас превосходили числом — огромное число против двух. Если речь заходит о цифрах, «два» — это тот предел, до которого я умею считать, но, по моему мнению, этого вполне достаточно.

— Спокойно, малыш, — шепнул мне Берни. — Не дергайся. — Как он узнал, что я готов был броситься со всех лап вверх, схватить капитана Пансу, а потом… если честно, на потом у меня плана не было, ну и что с того? — Сидеть.

Я сел. Понимал, что Берни что-нибудь придумает. Ему всегда приходят в голову светлые мысли, потому-то наше детективное агентство такое удачливое, если не считать финансовой стороны. Я вспомнил о револьвере тридцать восьмого калибра с полным барабаном патронов, который лежал у напарника в кармане. Берни отменный стрелок — я столько раз об этом рассказывал, что трудно привести хотя бы еще один пример. Следовательно, таков и будет наш план. Перестрелка — превосходный план, и часто нас выручал. В любую секунду, а секунда — это то, что очень быстро проходит, на свет появится револьвер — и… бам, бам, бам. Да, револьвер — и бам, бам, бам, а затем…

— Идите сюда, — приказал капитан Панса, — только очень-очень медленно, и держите руки очень-очень высоко.

Берни поднял руки чуть выше. Теперь они были над головой, а револьвер тридцать восьмого калибра в кармане. Не возникнут ли от этого проблемы? Напарник сделал шаг вверх по холму, я двинулся за ним.

— Собака останется на месте, — бросил капитан Панса.

— Нет, — возразил Берни. — Он пойдет…

Бах! Но не из револьвера тридцать восьмого калибра. Выстрелил один из болванов в форме, что стояли наверху склона. У ног Берни, совсем близко, взметнулся фонтанчик земли. Отскочил острый камешек и, пролетев по воздуху, ударил мне в плечо, но я совершенно не показал, что мне больно.

— У вас плохой слух, сеньор Литтл, — сказал капитан Панса. — И факт остается фактом: вы находитесь в мексиканской глуши, вместо того чтобы спокойно пересечь границу и ехать домой. Поэтому повторяю в последний раз: собака останется на месте. У нас нет времени на собак, особенно на эту. — Человек в форме за его спиной что-то ему сказал, как говорят мексиканцы. — До вас дошло, сеньор Литтл? Вот и сержант Понсон напомнил мне, что сегодня мы как назло забыли захватить ковчег.

Берни очень медленно присел на колени, также медленно опустил руки, обнял меня и посмотрел в глаза. У него самые лучшие глаза, и я не заметил в них никакого страха. И носом тоже не почуял. Он заговорил так тихо, что трудно было уловить хотя бы звук.

— Чет, как только я скажу «беги» — беги. Как можно быстрее и как можно дальше.

Бежать? Мы побежим вместе, ведь так? Тогда почему мне следует бежать как можно быстрее? Не сочтите за критику, Берни даже для людей не лучший бегун — ведь он был ранен на войне.

Он разжал руки, поднялся и, не сводя с меня глаз, сказал гораздо громче:

— Место! — Затем повернулся и с поднятыми руками снова пошел вверх по склону.

«Место»? Но если я останусь где сижу, как мы сумеем вдвоем убежать? Или Берни хочет сначала их всех перестрелять из своего револьвера, а уж потом мы побежим? Пожалуй, неплохая стратегия — позволит нам взять над ними верх. Я так и решил. И остался на месте. Но по мере того как напарник удалялся, я немного перемещался в его сторону, но сидя, чтобы со стороны казалось, что я никуда не двигаюсь.

Как только Берни достиг вершины склона, из-за стены сторожевой башни выехали два джипа. Люди в форме окружили напарника и направили на него оружие. А один принялся обыскивать. О нет: что, если он найдет…

Нашел! Вынул из кармана Берни револьвер тридцать восьмого калибра «специальный» и подал капитану Пансе. Тот показал оружие остальным.

— Какая удача! Это, должно быть, и есть орудие убийства.

Берни не закричал, даже не дернулся, и спокойным голосом, каким говорит всегда, ответил:

— Я никого не убивал.

Капитан Панса показал револьвером на лежавшего в мелкой раскопанной могиле Даррена Куигли.

— А вот он похож на жертву. — Мексиканец повернулся к остальным. — Как по-вашему?

— Да, — ответили ему. Некоторые скалились, словно происходило что-то очень забавное.

— Он и есть жертва убийцы, — кивнул мой напарник. — Только убийца не я.

— Не вы? — Капитан Панса покосился на Берни. — А если не вы, кто же настоящий убийца? Есть на этот счет мысли?

— Думаю, что вы.

На склоне воцарилось молчание, все замерли.

— Может, мой английский никуда не годится, — начал мексиканец. — Может, он настолько плох, что я не понимаю, что вы говорите. Пожалуйста — por favor[31] — повторите, что вы только что сказали.

Берни глубоко вздохнул — я заметил, как поднялась его грудь. А затем громоподобным, страшным голосом, каким никогда не говорил — я даже не предполагал, что он на такое способен, — выкрикнул:

— Чет, беги! — А сам вышиб револьвер тридцать восьмого калибра из рук капитана Пансы.

Я побежал. Громкий, раскатистый голос напарника подхватил меня и понес, толкал вперед быстрее самых быстрых моих возможностей. Бам! Раздался выстрел. Пинь! Пропела пуля и выбила рядом из камня облачко пыли. Затем за спиной раздались тупые удары — эти звуки я хорошо знал. Драка. Я замедлил бег и оглянулся. Точно, Берни. Еще на ногах, отбивается от парней в форме. Двое уже лежат на земле без движения. Да, напарник был великий боец, но их оказалось слишком много. Я замер. Но разве Берни не сказал мне, чтобы я бежал и не останавливался? Однако я ему нужен. Как совместить одно с другим? Я повернул назад к тропинке в сторону напарника. Но что это? Парень в форме с винтовкой пока еще на кладбище, но определенно идет в мою сторону.

Я, конечно, знал, на что способны винтовки, научился на своей работе, но тем не менее продолжал понемногу спускаться. Берни еще сражался на склоне над рощей и кладбищем, и ему требовалась моя помощь. Что он мне велел делать? Забыл, и нет желания вспоминать. Я еще немного спустился — уже не топтался, а пошел шагом. Парень в форме остановился. Я был от него еще далеко, но, предположим, помчусь во всю прыть, прыгну, доберусь до горла и…

Он поднял винтовку, и в тот же миг, словно гром с небес, до меня донесся раскатистый голос Берни:

— Чет, беги!

Я не хотел бежать, но в то же время должен был исполнить приказ или по крайней мере приложить к тому все усилия.

Дульная вспышка, ярко-оранжевая. Бах! Шлеп! Все случилось практически мгновенно. Прямо над моей головой срезало верхушку кактуса. Белые капли из сердцевины разлетелись по воздуху. Я почувствовал несколько капель на морде. Был случай, когда рядом со мной самый настоящий преступник схлопотал пулю. Тогда капли его крови запачкали мне шкуру.

— Чет!

Я вспомнил клейкое ощущение крови на шерсти. И запах — один из самых терпких из всех существующих запахов. После того случая с истекающим кровью бандитом я долго катался в пыли.

— Беги!

Я повернулся и побежал вверх по склону. Сначала не в полную силу, но меня гнала кровь, хотя связь трудно объяснить. Я несся по тропинке, которая становилась все круче, круче и наконец исчезла в нагромождении камней. Сзади раздалось «та-та-та». По занятиям в школе «К-9» я знал, что это выстрелы из автоматического оружия — эх, жаль, что в тот день, когда все пошло не так, как надо, я не получил диплом. Вспомнив, чему меня учили, я не удивился, когда впереди на земле, как во время ливня в период муссонов, образовались курящиеся пылью оспины. Но зрелище производило впечатление. Теперь мне приходилось в одиночку одолевать гору. Я задевал кактусы, и они отвечали мне уколами игл — ох-ох, больно, — а сзади не прекращалось «та-та-та». «Беги, беги, беги!» — слышал я голос Берни. Но не настоящий — он звучал в моей голове, что случалось не раз. Та-та-та. Я вильнул в сторону, стал петлять, тело стелилось по земле, подъем все круче и круче, гора хочет меня опрокинуть, чтобы я покатился вниз. Ветер на высокой, пугающей ноте свистел в ушах — я больше не бежал, а скорее карабкался, передними лапами цеплялся, задними подталкивался. Та-та-та. Что это? Что-то похожее на большое твердое насекомое прожужжало сквозь шерсть на спине и — бинь! — высекло неподалеку искры из камня. Я так рванул, что взлетел в воздух, перемахнул через гребень — та-та-та — и упал на живот, но по другую сторону горы, неуязвимый для оружия людей.

Лежал, пытаясь отдышаться. Какое странное чувство — я запыхался. Невелика беда. Самое главное, я больше не слышал выстрелов, вообще ничего не слышал, кроме шума низвергающихся к подножию камешков, которые я сам столкнул по другую сторону гребня. Но вскоре и он стих.

Дыхание восстановилось. Я мог дышать. Что ж, пора подниматься? Но мне что-то не хотелось. Полежать бы еще, хватая воздух пастью. Хорошая идея? Я не знал. И в это время в голове зазвучал голос Берни: «Вставай на лапы, старина».

Я поднялся. Может, это был не голос в голове, а сам Берни? Как я на это надеялся! Я подполз к гребню и высунулся на другую сторону, совсем чуть-чуть. Ух как же высоко я забрался! Вниз ко дну ущелья убегал местами совсем отвесный склон; я разглядел кладбище и рощицу, которая с вершины казалась садовой клумбой, а дальше — сторожевую башню. И нигде ни души. В переводе с человеческого языка это означает, что люди исчезли. Во всей округе осталась всего одна душа, если я правильно понимаю это слово, — моя. Хотя могу и ошибаться: слова такая замысловатая штука. Впрочем, это сейчас не важно, а важно другое: Берни, капитан Панса, ребята в форме, тип с винтовкой и тип с автоматом — все куда-то подевались. Мне показалось, что я разглядел облако пыли на одном из склонов двугорбой горы. Но не мог поручиться, что это было не самое обыкновенное облако — такое, из которого получается дождь. Я оглядел небо: больше ни одного облачка, только сияющее солнце на фоне синевы. Я почувствовал легкую жажду.

Может, Берни в ущелье и его просто не видно. Я присмотрелся. Нет, напарника там не было. Я гавкнул — раз, другой, третий. Со дна ущелья мне ответили лаем. Но я не заметил никого из собратьев. Оставалось бегать туда-сюда по гребню, как я обыкновенно делаю, когда становлюсь невменяемым. Невменяемый — это выражение Берни. Нам на нашей работе лучше этого избегать. Тут я вспомнил еще один урок: не показываться на вершине. «Нет лучшей цели, старина». Немного спустился с обратной стороны и скрылся из виду.

Но вскоре оказалось, что я снова бегаю взад-вперед по гребню. Где же Берни? Я гавкнул, и звук вернулся ко мне. Раз, другой, третий, и я снова стал невменяемым. Смутно вспомнилось, что напарник объяснял, почему так долго не затихает лай; может, даже тысячу раз объяснял — а это, должно быть, очень много. Почему это происходит, так и не вспомнил, но пришел в себя.

Я стоял на гребне и дышал. Подо мной была Мексика. «А здесь все по-другому, как в Мексике», — еще одна фразочка Берни. Он это говорит, обхватив голову руками. После чего все успокаивается и становится так тихо, что я чувствую его мысли словно дуновение легкого ветерка в воздухе. Но сейчас воздух вокруг меня был теплым, прозрачным и удивительно неподвижным.