Praecellentissimus Rex. Одоакр в истории и историографии

IV. Anonymus Valesianus II

Anonymi Valesiani Pars Posterior (или Theodoriciana) представляет собой весьма ценный, но крайне проблематичный источник для реконструкции королевского достоинства Одоакра и готов[377]. Излишне останавливаться на запутанной рукописной традиции: в этой же серии несколько лет назад мой друг Энцо Айэлло приложил свои последние усилия и тщательнейшим образом воспроизвел непростые события в традиции текста[378]. Поэтому его продуманные страницы о Pars Prior избавляют меня от уточнения многих аспектов передачи этой компиляции. Здесь, таким образом, будет достаточно лишь бегло упомянуть о событиях, связанных с передачей текста Pars Posterior, и о связанных с ним интерпретациях, сформулированных в отношении исторического момента и той культурной среды (milieu), в которой он расцвел.

Anonymi Valesiani Pars Posterior, или Excerpta Valesiana по использованному Гардтхаузеном выражению в тойбнеровском издании 1875 года, передана кодексом Berolinensis-Phillips 1885 (в прошлом — кодекс Meermann-Phillips) IX века и кодексом Vaticanus Palatinus 927 XII века. Берлинский кодекс был использован Анри Валуа в 1636 году (и впоследствии его братом Адрианом в 1681 году) в первом издании, в приложении к публикации Аммиана. А. Валуа не мог обратиться к нему напрямую, но пользовался копией, переписанной для него иезуитом Сирмоном во время пребывания в коллеже Клермона. В 1764 году, после упразднения ордена иезуитов, библиотека коллежа была рассеяна и кодекс утерян. Он был вновь обнаружен во второй половине XIX века в Англии. Похоже, что сначала он перешел в собрание Герарда Меерманна в Гааге; впоследствии был приобретен в Миддлхилле Томасом Филлипсом, оставившим его в наследство преп. Джону Э. А. Фенвику из Челтнема, близ Глочестера, где его смог изучить Франц Рюль[379]. В ходе этих скитаний произошло его расчленение и от первоначального кодекса было отделено несколько брошюр. В действительности кодекс подвергался отсечениям и ранее и некоторые листы из него, к счастью, сохранились в двух кодексах Санкт-Петербурга (Leninopolitani 422 и 327) и в кодексе Berolinensis 1896. Исследованиям Моммзена[380] обязана реконструкция первоначального манускрипта, включающая отдельные брошюры, как содержащиеся в Berolinensis 1885, так и другие, входящие в Berolinensis 1896 и в Leninopolitani 422 и 327. В 1875 году Виктор Гардтхаузен для своего тойбнеровского издания использовал еще одну рукопись, Vaticanus Palatinus 927, зависящую, вероятно, от того же архетипа, от которого происходит берлинская.

Широко распространено мнение, что Anonymi Valesiani Pars Posterior представляет собой «совокупность фрагментов, более или менее вольно извлеченных из цельной работы и изложенных в сжатой форме, вероятно, с целью установить более короткую связь между ними»[381]. Долго обсуждалось, следует ли выделять в ней двух разных авторов: одного, до § 73, расположенного в пользу Теодериха, другого, с § 79 и далее, — против Теодериха[382], или же резкое изменение отношения к Теодериху и его оценки связано с поэтапной сменой политической линии государя и с его постепенным оседанием на резко реакционных и антикатолических позициях, что привело, как известно, к преследованию и уничтожению таких личностей, как Боэций и Симмах[383]. Столь же велика неопределенность в отношении личности автора: был ли он мирянином[384] или принадлежал к духовенству[385], имел ли италийское происхождение или связи с германской средой, и, наконец, в том, что касается периода составления этого повествования[386]. В последние годы доктрина высказывалась в пользу аницианского происхождения текста или, во всяком случае, в пользу использования материалов, почерпнутых из аницианских кругов, отмечая сходство между отношением к Ромулу Августулу у Анонима и тем отношением, которое обнаруживается у Марцеллина в связи с 476 годом, и подчеркивая связь между Анициями и Орестом, чьей карьере мог способствовать тот же Аэций[387].

В ходе исследований больше внимания с неизбежностью было уделено реконструкции изображения Теодериха, оставляя, как мне кажется, в тени косвенные свидетельства — весьма полезные для лучшего понимания личности автора, — связанные с его суждениями относительно Одоакра.

Параграфы 37–56, имеющие отношение к истории Одоакра вплоть до его смерти, содержат много общего с Fasti Ravennati[388], которые, согласно доктрине, составляют преимущественный источник Анонима для царствования Одоакра, наряду с Chronicon Марцеллина и трудами Иордана[389].

В § 36 отмечается, что во время правления в Константинополе Зенона прибывший в Рим patricius Непот низложил Глицерия и стал imperator[390]. Впервые глагол deponere используется в общепринятом значении этого термина, в смысле aliquem magistrate depellere[391][392]. Бледная фигура Глицерия — заклейменного в традиции как Caesar plus praesumptione quam electione[393][394], в соответствии с тем, что сообщает нам Марцеллин, — растворилась вдали от проблемных узлов правления Западной империей, в покое епископской кафедры Салоны. Впоследствии на политическую сцену вступил patricius Orestes, из страха перед которым Непот решил бежать в Салону, где оставался в течение пяти лет. Здесь он был убит a suis (36, 2: mox veniens Ravennam; quem persequens Orestes patricius cum exercitu, metuens Nepos adventum Orestis, ascendens navem, fugam petit ad Salonam et ibi mansit per annos quinque: postea vero a suis occiditur)[395][396]. Далее в валезианской компиляции в свойственной стилю Fasti очень сжатой форме отмечается: mox eo egresso factus est imperator Augustulus. Augustulus imperavit annos X[397]. Связанное с избранием Августула сообщение повторяется затем во второй раз, с пояснением, что оно было осуществлено a patre Oreste patricio[398], и уточнением, что Augustulus ante regnum Romulus a parentibus suis vocabatur[399]. Замечание о годах власти Августула является, очевидно, единственным (unicum), выраженным таким образом, и выглядит довольно-таки непонятным, так как в следующем параграфе фокус смещается на Одоакра и на его переворот, сместивший юного императора. Ссылка на 10 лет правления Ромула интерпретирована некоторыми толкователями как простая ошибка, грубый просчет небрежного компилятора. Другие, однако, усматривают в ней указание на «римское» легитимистское ви́дение со стороны анонимного автора, который, будучи неколебимо верным западной традиции, продолжал считать Ромула все еще царствующим и после 476 года, и даже в течение десяти лет, вероятно, до его смерти, несмотря на захват власти Одоакром.

В действительности, однако, сообщение Анонима о 10 годах правления последнего императора не может считаться одиноким[400]. Оно фактически соотносится с упомянутым выше известным и крайне спорным свидетельством Марцеллина[401], дословно повторенным Иорданом в Getica и Romana[402], которое, как уже было сказано, похоже, является первым явно выраженным и сознательным формулированием произошедшего и свершившегося конца Римской империи на Западе, согласно которому Hesperium Romanae gentis imperium, quod septingentesimo nono Urbis conditae anno primus Augustorum Octavianus Augustus tenere coepit, cum hoc Augustulo periit, anno decessorum regni imperatorum quingentesimo vicesimo secundo, Gothorum debiue[403] regibus Romam tenentibus[404]. Марцеллином, таким образом, очень точно определен хронологический диапазон: Hesperium imperium продолжалась 522 года с семьсот девятого года от основания Рима. Римская империя на Западе, которую первый Август, Октавиан, принял в 709 году от основания Рима, погибла с этим Августулом пятьюстами двадцатью двумя годами после того, как начали править его предшественники, и с тех пор хозяевами Рима стали готские короли. Однако, при принятии в качестве начального показателя подсчета 43–42 гг. до н. э. — что традиционно, с Иеронима и позже, является отправной точкой расчета годов царствования каждого августа, — расчет пятьсот двадцать второго года приводит нас к 479/480 (522 — 43 = 479): таким образом, конец Римской империи произошел в 479/480 гг. По мнению Кальдероне, «максимальная возможная сумма всех приписываемых лет царствования, точно подсчитанная для августов Hesperium Romanae gentis Imperium, от первого Октавиана Августа до последнего и единственного Августула, не могла быть более 513 лет и не может составлять 522 года»; … «разница между 522 и 513, т. е. девять лет, может быть точно восполнена, если мы учтем и в качестве нелепой гипотезы примем на веру приписывание Августулу не одного-единственного года (как было на самом деле), а десяти лет царствования, которые мы обнаруживаем в § 36 Excerpta Valesiana, где действительно можно прочесть: "Августул правил 10 лет" (Augustulus imperavit annos X)»[405].

Последнее быстрое замечание по этому вопросу: в то время как в § 37[406] говорится, что Одоакр «низложил Августула с царства» (deposuit Augustulum de regno), в § 45 используется иное выражение. Этим параграфом возобновляется повествование о западных событиях после изложения событий восточных, бегло упоминающего о заговоре Василиска и о реставрации Зенона, которому расточаются похвалы — правду сказать, чрезмерные, — подчеркивающие его щедрость ко всем (munificus omnibus) и отмечающие его согласие с сенатом и народом, так что устанавливались его «изображения в разных местах в городе Риме» (imagines per diversa loca in urbe Roma)[407]. О таких идиллических отношениях между Римом и Зеноном, мне кажется, больше нет никаких свидетельств: исавр Тарасикодисса, на которого константинопольцы уже смотрели с подозрительным высокомерием и чье правление было усеяно заговорами, сговорами и предательствами, вряд ли очаровал бы великое римское собрание. Кроме того, здесь анонимный компилятор допустил промах, написав Рим вместо Константинополя. Это невозможно проверить, однако в любом случае одобрение Зенона даже в Константинополе, как уже говорилось, переживало взлеты и падения. Поэтому более чем правдоподобно, что компилятор допустил ошибку либо при сшивании отрывков не только эта фраза, но и весь параграф был вставлен произвольно и не к месту, так как tempora Зенона отнюдь не были pacifica, и сам он не recordatus est amorem senatus et populi. В § 45, как мы уже отметили, после отступления о восточных событиях, с возвращением фокуса на Запад повторяется, что Odoacar, cuius supra fecimus mentionem, mox deposito Augustolo de imperio, factus est rex…[408] Один нюанс (nuance), внешне незначительный: deposuit Augustulum de regno (§ 37)[409]; deposito Augustolo de imperio (§ 45), с добавлением упоминания о том, что Августул ante regnum звался a parentibus Romulus (§ 37). Regnum и imperium. Будущее и прошлое институциональной основы Запада. Но, возможно, в этом случае имеет место очередная неточность, банальная погрешность, и анонимный компилятор был заведомо не в состоянии уловить кроющийся в ней подтекст институционального и правового порядка[410].

В § 38 интерес полностью перемещается на Одоакра. Неоднозначная рукописная традиция поспособствовала созданию путаницы и узаконила различные интерпретации. Поэтому для лучшего понимания состояния проблемы будет полезно привести рассматриваемый отрывок полностью — так, как он восстановлен в тойбнеровском издании Жака Моро: (Odoacar) Ingrediens autem Ravennam deposuit Augustulum de regno, cuius infantiae misertus concessit ei sanguinem, et quia pulcher erat, etiam donans ei reditum sex milia solidos, misit eum intra Campaniam cum parentibus suis libere vivere. Enim pater eius Orestes Pannonius, qui eo tempore, quando Attila ad Italiam venit, se illi iunxit et eius notarius factus fuerat. Unde profecit et usque ad patricatus dignitatem pervenerat[411]. Это принятое на сегодняшний день чтение основано, однако, на исправлении, внесенном Анри де Валуа в 1636 году в первом издании Анонима. Действительно, в кодексе Berolinensis 1885, единственном свидетельстве этого отрывка, читается: Ingrediens autem Ravennam deposuit Augustulum de regno cuius infantiae misertus concessit ei sanguinem, et quia pulcher erat, tamen donavit et creditor sex milia solidos et misit eum intra Campaniam cum parentibus suis libere vivere[412].

Очевидны противоречивость и нелогичность оригинального чтения Berolinensis: лишено смысла сообщение о том, что Одоакр даровал жизнь Августулу и, тем не менее, в качестве кредитора подарил ему доход в шесть тысяч солидов. Противоречит всякому законченному смыслу тот факт, что он пощадил его и все же обеспечил ему доход в качестве кредитора[413]. Хиршфельд, столкнувшись с нелогичностью данного выражения, предложил заменить tamen на etiam, что действительно придает предложению бо́льшую органичность: Одоакр пощадил жизнь юного Ромула и, кроме того, предоставил ему доход в 6000 солидов. Но как совместить это с относимым к Одоакру приложением creditor? Существует ли какая-нибудь связь с продолжением параграфа, содержащим чрезвычайно несвязный — по крайней мере, внешне, — очень краткий портрет Ореста, в котором, помимо этнонима Pannonius, упоминается тесная связь с Аттилой, чьим notarius он был до того, как достиг patriciatus dignitatem? Согласно убедительной гипотезе, источник, которым пользовался валезианский эксцерптор, отражал германскую среду или был к ней очень близок, «именно ту среду, в которой выплаченная в пользу Ромула Августула денежная сумма могла восприниматься в терминах германского права как вергельд (weregeldum), внесенный в качестве искупительного штрафа (compositio), уплаченного Одоакром как убийцей: "явившись… Одоакр… убил Ореста" (superveniens… Odoacar… occidit Orestem); вергельд, уплаченный всей семье убитого — Ромулу и его parentes — как было обычным в германском уголовном праве… вергельд, кроме того, наивысшего размера, потому что (enim) речь шла о высшем сановнике, о патриции (patricius), а древнее германское право, как известно, соизмеряло вергельд с "личными качествами" (qualitas personarum)»[414]. Весьма правдоподобным выглядит предположение, что в этом отрывке проступает менталитет, очень близкий к германскому миру и его культуре. Остается, однако, неразрешенным ряд вопросов, из которых первый неизбежно ставится о том, что Одоакр, убив как Ореста, так и его брата Павла, стал бы должником Ромула и его остальной семьи, а не creditor. Следует предположить предшествующие отношения между Орестом и Одоакром, или, скорее, между их семьями. Как уже упоминалось, отец Одоакра Эдекон был одним из primores скиров и стал видной фигурой при Аттиле, когда его народ был покорен гуннами[415]. Многочисленные поручения, как дипломатические, так и военные, возлагались на Ореста Аттилой, чьим comes и scriba, как упоминалось ранее, он был. Мы знаем, что в 448 году Эдекон и Орест вместе принимали участие в дипломатической миссии в Константинополь. Возможно, таким образом, что контакты между двумя семьями восходили ко временам службы при гуннском королевском дворе, но речь идет лишь о гипотезе, основанной на косвенных доказательствах. Также крайне необычным, если не сказать неразумным, кажется то, что решение сохранить жизнь юному Августулу проистекало из того факта, что он был красив (et quia pulcher erat…)[416]. Дальше мы увидим, что Одоакр не был чужд актов милосердия, щадя даже опасных врагов, как в случае с королем ругов Февой, который, по сообщению Auct. Havn. Ordo Prior, несмотря на то, что начал войну и нанес огромные потери войску Одоакра, был пощажен и уведен в Италию. И, наконец, совершенно не связанным кажется вышеприведенный портрет Ореста, о чьем убийстве уже сообщалось в предыдущем параграфе, который в данном параграфе следует непосредственно за информацией о предоставленном Августулу позволении vivere libere intra Campaniam cum parentibus suis. Этими parentes, учитывая, что отец и дядя были мертвы, очевидно, являлись другие члены семьи, безвредные для политических планов Одоакра. Принимая во внимание испорченность текста, мне кажется невозможным отвергнуть предположение, что et creditor, как читается в Berolinensis, может быть в действительности неправильно понятым чтением банального вводного предложения, ut creditur. Если мы допускаем такую возможность, текст приобретает иной смысл: Ingrediens autem Ravennam deposuit Augustulum de regno cuius infantiae misertus concessit ei sanguinem, et quia pulcher erat, tamen donavit ut creditur sex milia solidos et misit eum intra Campaniam cum parentibus suis libere vivere[417][418].

Относительно употребления глагола deponere, дважды встречающегося в валезианской компиляции в связи с событиями 476 года [Ingrediens autem Ravennam deposuit Augustulum de regno (§ 8[419]); Odoacar vero, …mox deposito Augustulo de imperio, factus est rex mansitque in regno annos XIII (§ 10[420])][421] и использованного ранее для регистрации низложения Глицерия Непотом[422], следует уточнить, что он не засвидетельствован в других источниках, за исключением Павла Диакона и Index imperatorum. В этом анонимном перечне императоров от Феодосия I до Анастасия, включенном между 387 и 388 годами в эпитому «Хроники» Проспера Аквитанского и датируемом временем между 491 и 518 гг. (следовательно, в правление Анастасия), перечислены различные императоры вплоть до Ромула Августула, который пронумерован пятьдесят пятым[423]. Следующие за ним Зенон и Анастасий не обозначены, как это происходило с остальными, соответствующими порядковыми номерами. По мнению Дзеккини, «составитель Index намеревался провести различие между "настоящими" императорами Рима, прекратившимися с Ромулом Августулом, и последующими, государями только для pars Orientis и достойными быть зарегистрированными только для практических целей, в отсутствие более правильной императорской преемственности»[424]. Ученый приходит к выводу, что, таким образом, уже до 518 года на Западе было ясно, что Августул был последним императором Рима. Следует отметить, что причастие depositus используется в Index только в связи с Глицерием, после которого упоминается Nepus (Непот), но не в отношении Августула. Таким образом, низложение Глицерия отмечено в Index, как и в Anonymus Valesianus II, как depositio, в то время как к последнему западному императору не добавлено никакого комментария. О его низложении сказано только у Anonymus Valesianus II. Глагол deponere используется Павлом Диаконом, но в совсем другом контексте и с иными следствиями. Рассказывая о принятии Одоакром regia dignitas[425], историк вводит краткое отступление об Августуле, qui imperii praesumpserat potestatem[426] и который, охваченный inopinabilis metus[427] перед успехами, достигнутыми варварским противником по всему полуострову (universa Italia), после одиннадцати месяцев правления sponte purpuram abiciens, imperialem deposuit maiestatem[428][429]. Таким образом, в этом отрывке Августул сам делает шаг назад и оставляет свою должность. Однако далее Павел, воспроизведя содержащуюся у Марцеллина и Иордана знаменитую лемму о конце римской империи, с явным противоречием добавляет, что deiecto ab Augustali dignitate Augustolo Urbem Odovacer ingressus totius Italiae adeptus est regnum[430][431]. Таким образом, очевидно несоответствие между выражением sponte purpuram abiciens, предполагающим независимое решение Августула удалиться в частную жизнь, и принудительным отречением, определенным Одоакром, которое засвидетельствовано во втором отрывке и подтверждено всеми другими источниками. Источники Павла Диакона об эпохе Одоакра не известны нам досконально[432]; несомненна, однако, его недостаточная надежность, прежде всего, в отношении начального этапа власти Августула, в связи с которым, как уже упоминалось ранее, он сообщает, что тот лично обратил в бегство Непота, умалчивая о военном, наряду с политическим, вмешательстве его отца Ореста.

Оставляя в стороне Павла Диакона, следует отметить, что в других источниках — как в записях равеннской канцелярии, так и у Марцеллина и Иордана — содержится упоминание о Ромуле Августуле, но нет каких-либо ссылок на официальный акт, на отстранение, на низложение. Обобщенно говорится о exilii poena, и только Прокопий отмечает, что «он (т. е. Одоакр) не сделал ничего плохого императору Августулу, но лишь заставил его удалиться в частную жизнь»[433].

Поэтому правомерно задаться вопросом о причинах, побудивших Anonymus Valesianus II использовать столь специфический глагол (в его «склонениях»), имевший на протяжении веков такой успех, что мы и сегодня продолжаем обсуждать «низложение» Ромула Августула. В уже упоминавшейся работе Кальдероне[434] как раз подчеркивается исключительность, в том смысле и в том контексте, в котором он был использован, глагола deponere, оказавшегося весьма специфическим термином церковного языка[435], встречающимся только в отношении людей церкви и в том контексте, где речь идет именно о «низложениях» клириков епископом или синодом. Им было высказано подозрение, что depositio императора может быть приведено к церковным менталитету, писателю, interpretatio. «Следовательно, тот, кто интерпретировал события 476 года как depositio, с определенным смыслом, желал признать в победителе дарованную свыше власть, так сказать, "человека Провидения"»[436]. Так в определенной среде оценивался Одоакр, сильный благословением апостола Норика, которой в omen imperii[437], пророчествуя ему о славном будущем, не добавил ни слова о смиренной оппозиции или несогласии. Он был описан Евгиппием как человек, проявляющий уважение к святости святого своим поведением (Одоакр склоняется, и возможно, не только из-за роста, чтобы войти в келью Северина) и поступками (gratulabundus paruit imperatis)[438]. И, конечно, не случайно одной из самых загадочных особенностей валезианской компиляции является дословное приведение нескольких выдержек из Vita Severini Евгиппия[439].

Действительно, в § 45 после упоминания о низложении Августула Аноним возвращается к рассказу об Одоакре[440], который factus est rex mansitque in regno annos XIII, cuius pater Edico dictus: de quo sic invenitur in libris vitae beati Severini monachi intra Pannoniam, qui eum admonuit et praedixit regnum eius futurum[441]. Далее следует дословная цитата отрывка из Vita Severini (§ VII), воспроизводящая omen imperii, когда святой предсказал славное будущее тому бедно одетому юноше высокого роста, который вместе с несколькими варварами отклонился от пути в Италию, побуждаемый славой vir Dei[442]. Затем анонимный валезианский компилятор подшивает другой отрывок из работы Евгиппия, самостоятельно вводя в качестве согласования фразу …ut Dei famulus ei praedixerat, mox in Italiam ingressus, (Odoacar) regnum accepit[443]. Далее следует почти дословная цитата из Vita Severini, в которой засвидетельствован обмен письмами между святым и Одоакром[444], который familiariter[445] продолжал к нему обращаться, memor factus quod a viro sancto praedictum audierat[446], и который по просьбе Северина, tantis eius adloquiis per litteras invitatus[447], проявил милосердие к некому Амвросию, показав себя, таким образом, gratulabundus[448].

После беглого упоминания о войне, которую Одоакр вел против ругов, Аноним продолжает цитировать работу Евгиппия. Он приводит отрывок из Vita, где рассказывается о том, как некие знатные люди хвалили Одоакра с оттенком лести, а Северин спросил, кто тот король, которому они расточают столь великие похвалы. Узнав, кто был объектом их похвал, он предрек: inter tredecim et quattordecim annos, предсказывая годы его власти. Любопытно, что для введения данного эпизода Аноним высказывает суждение, отсутствующее у Евгиппия и прямо не связанное с темами, затрагиваемыми как до, так и после него. Он сообщает, имея в виду Одоакра: Nam dum ipse esset bonae voluntatis et Arrianae sectae favorem praeberet, «quodam tempore dum memoratum regem multi nobiles coram sancto viro humana, ut fieri solet, adulatione laudarent, interrogat quem regem tantis praeconiis praetulissent. Respondentibus "Odoacrem", "Odoacar", inquit, "integer inter tredecim et quattuordecim annos"; annos videlicet integri eius regni significans»[449][450]. Как известно, в некоторых местах у Анонима мы сталкиваемся с несообразностями в последовательности предложений, результатом запутанной и вымученной передачи текста. В этом случае можно, пожалуй, предположить наличие связи между сообщением о благосклонности, проявленной по отношению к арианству, и последующим упоминанием об оценке провинциальных nobiles, также, возможно, ариан, несмотря на их общение с таким поборником православия, как Северин. Малопонятной, если не сказать темной, выглядит оценка, безусловно, не нейтральная, «доброй воли» короля, которая кажется совершенно неуместной в экономной речи. Поэтому представляется, что фраза nam dum ipse esset bonae voluntatis et Arrianae sectae favorem praeberet была грубо вырезана и приклеена к рассказу; она, тем не менее, засвидетельствована и передана как кодексом Berolinensis 1885, так и кодексом Palatinus Vaticanus 927. Нет никаких сомнений относительно favor Одоакра в отношении secta ариан, ясно засвидетельствованного письмом папы Геласия, в котором римский епископ обвинял его в том, что он приказал ему сделать «нечто неправедное»[451]. Весьма неясное сообщение; однако стоит отметить, что данное письмо датируется 1 февраля 496 года, во времена полного остроготского господства, когда римская церковь пыталась определить возможные пути диалога с новым повелителем Италии и, конечно, было уместно не афишировать положительные моменты в предыдущих отношениях с Одоакром. Однако имеется документ, хотя и противоречивый, но подтверждающий принадлежность Одоакра к арианству, — Synaxarium Ecclesiae Constaninopolitanis[452], в котором рассказывается о сильном давлении, оказанном его женой Сунегильдой (Sunegild)[453], при поддержке неизвестного миланского епископа, в отношении женщины, которую принудили принять арианское крещение[454]. Несмотря на невероятную обстановку рассказа, украшенного множеством деталей, например, замечанием о μισθὸς τοῦ βαλανείου[455], к которому была принуждена данная женщина, в любом случае необходимо отметить, что поведение преследователя приписывается Сунегильде, а не Одоакру[456]. И похоже, что это, будучи сопоставленным с тем, что сообщает Anonymus Valesianus, как бы понижает ценность свидетельства о благосклонности, оказываемой Одоакром secta (dum …Arrianae sectae favorem praeberet), выхолащивая, даже практически нейтрализуя его сочетанием со свидетельством, относящимся к его bona voluntas, но прежде всего используя его как затравку для дословной цитаты из отрывка Vita о таком поборнике католической ортодоксии, как Северин.

Еще больше усложняет проблему тот факт, что точно такое же суждение с использованием тех же самых терминов высказывается о Теодерихе. В этом случае, однако, считается, что рассматриваемый отрывок, приводимый только кодексом Berolinensis 1885, мог быть передан с искажениями: Ergo praeclarus et bonae voluntatis in omnibus, cuius temporibus felicitas est secuta Italiam per annos triginta ita ut etiam pax pergentibus esset[457]. Nihil enim perperam gessit. Sic gubernavit duas gentes in uno romanorum et gothorum. Dum ipse quidem arrianae sectae esset tamen militiae romanis sicut sub principes esse praecepit. Dono et anonas largitus quanquam aerarium publicum ex totum faeneum invenisset suo labore recuperavit et opulentum fecit nihil contra religionem catholicam temptans. Exhibens ludos circensium et amphitheatrum ut etiam a romanis Traianus vel Valentinianus quorum tempora sectatus est appellatur et a gothis secundum aedictum suum quem eius constituit rex fortissimus in omnibus iudicaretur (§ 60)[458].

Прославив felicitas temporum, вызванное bona voluntas Теодериха, обеспечившего мир и безопасность в Италии, Аноним задерживается на его правлении готами и римлянами. Однако не вполне понятной оказывается связь между militia, доверенной этим последним как при императорах, и уступительным «хотя сам он был арианской секты». Прежде всего по причине этого несоответствия Моммзен, частично принимая некоторые указания Рюля[459], восстановил этот отрывок следующим образом: Nihil enim perperam gessit. Sic gubernavit duas gentes in uno Romanorum et Gothorum, dum ipse quidem Arrianae sectae esset, tamen nihil contra religionem catholicam temptans: exhibens ludos circensium et amphitheatrum, ut etiam a Romanis Traianus vel Valentinianus, quorum tempora sectatus est, appellaretur, et a Gothis secundum edictum suum, quo ius constituit, rex fortissimus in omnibus iudicaretur. Militiam Romanis sicut sub principes esse praecepit. Donum et annonas largitus quamquam aerarium publicum ex toto faeneum invenisset, suo labore recuperavit et opulentum fecit[460][461]. Предположение Моммзена, казалось бы, решает проблему, связывая то, что Теодерих, хотя и был арианином[462], с тем, что он ничего не предпринимал против католической религии, однако представляет ряд содержательных элементов запутанным и малоприемлемым образом: за проявленной им религиозной терпимостью следуют сначала сообщение об играх, предназначенных римлянам, а затем об эдикте, обращенном к готам. Римляне вновь наделяются полномочиями в сфере militia[463], щедрот и государственных финансов. Предложение такой реконструкции вызвало немалое недоумение из-за уменьшения связности многих отрывков, чрезмерного даже для Анонима. Разумеется, если понимать militia как государственное управление, смысл переданного нам традицией текста не будет столь неясен и не вызовет необходимости менять расположение предложений, как это предложено Моммзеном: Аноним хотел сказать, «что наиболее очевидным признаком намерения Теодериха не искать религиозных конфликтов было его решение не отстранять римлян от управления королевством; затем он напоминает о добром управлении Теодериха, который нашел казну в катастрофическом состоянии и сделал ее богатой, не отказываясь, однако, от раздач dona и annonae»[464]. Желая, таким образом, уделить больше внимания умеренности арианского государя по отношению к католической религии, он и уточнил tamen nihil contra religionem catholicam temptans. Очевидно, что текст принимает совсем иной смысл, если militia отсылает к militia Christi[465].

В любом случае, принять ли или отвергнуть предложение Моммзена, очевидна логическая последовательность в оценке готского короля, поскольку она опирается на felicitas temporum и на факт отсутствия какого-либо ущерба для католиков, несмотря на расположение Теодериха к арианству. Согласно Анониму в вышеприведенных отрывках как Одоакр, так и Теодерих[466] оказываются, по меньшей мере, людьми доброй воли, несмотря на их приверженность Arriana secta. Однако не хватает законченного смысла, логичной связи в том, что касается Одоакра. В то время как отмеченная в отношении Теодериха bona voluntas in omnibus задает контекст для введения описания атмосферы мира, в течение тридцати лет отличавшей его царствование, в суждении, относящемся к Одоакру, бессвязно сближаются наличие bonae voluntatis и проявление favor в пользу Arriana secta перед тем, как ввести в повествование эпизод, заимствованный из Vita Severini. На мой взгляд, нельзя исключать, что здесь Аноним мог, вне зависимости от Евгиппия, использовать благосклонный к Одоакру источник из церковной среды[467]. Похоже, что прежде всего такое предположение подтверждается использованием глагола deponere, который, как уже отмечалось, встречается в валезианской компиляции целых два раза в связи с событиями 476 года. Таким образом, Одоакр, хотя и арианин и еретик, был для Анонима человеком доброй воли, и подразумеваемая библейская отсылка является весьма очевидной. Не зря Тамассия[468] посчитал неслучайной отсылку к Luc. II, 14[469]: «Это библейское и евангельское выражение написано неслучайно: людям доброй воли глас небесный обещал мир; и мир означает спасение, не отвергая даже еретиков. Такая снисходительность согласуется лишь с совершенно своеобразной концепцией тех времен, когда политически господствующий еретический элемент находился в непрерывных отношениях с большой православной массой. Католический святой, состоявший в дружеских отношениях с еретическим королем, представлял странное зрелище; но добрая воля еретика смягчает впечатление от рассказа». С другой стороны, Одоакр, как будет показано далее, проявил уважение и почтение также в отношении другого католика, епископа Епифания. Эннодий по этому поводу доходит до утверждения, что король «начал уважать выдающегося человека (т. е. Епифания) с таким почтением, что превзошел уважение, которое все его предшественники имели в отношении него»[470].

В § 49 взгляд вновь перемещается на Восток и связывается с тем, что было введено ранее, в § 42, о соглашении, заключенном между Зеноном и Theodericus, dux Gothorum, находившемся в Novae (сообщение, скорее всего, взятое из Vita Severini[471]), против Василиска. Зенон вознаградил Теодериха, предоставив ему патрициат и консулат. Он отправляет его на Запад и, если тот победит Одоакра, то в награду за свои труды будет править вместо него, пока император не прибудет в Италию. Теодерих, таким образом, отправляется ad defendendam Italiam. Но с каким титулом и в какой форме он обладал властью в качестве представителя Зенона (praeregnare), сменив Одоакра (loco eius), нам знать не дано[472]. Возможно, что фундаментальная неоднозначность была заложена уже в самой миссии, а не только в изложении компилятора; однако представляется очевидным, что в случае победы над Одоакром правление Теодериха было бы временным, до прибытия и обустройства восточного императора (dum adveniret).

Следующие параграфы занимает повествование о столкновении между Теодерихом и Одоакром. После битвы на Изонцо Одоакр бежал и укрылся в Вероне, провел оборонительный ров, а затем вновь бежал в Равенну. Ceciderunt populi ab utraque parte, записывает Аноним, используя то же самое выражение, которое мы находим в Fasti Vindobonenses Priores[473]. Аноним также отмечает измену многих его приверженцев, которые перешли на другую сторону — мы не знаем, соблазненные ли возможным вознаграждением или только потому, что предчувствовали, чьей будет победная колесница. Среди них Tufa magister militum, quem ordinaverat Odoacar[474]. Повествование о сражениях перемежается упоминанием консульской пары; в подкрепление к войскам Теодериха добавляется визиготское войско. Столкновение у Адды знаменует конец comes domesticorum Pierius, одного из приверженцев Одоакра, которому король в предыдущем году подарил земли, расположенные на Сицилии и на острове Меледа в Далмации. В связи с этой битвой Аноним также отмечает, что «ceciderunt populi ab utraque parte» — утверждение, подкрепляющее предположение, что силы обоих соперников были почти равными и количественно войска были равноценными. Когда судьба сражения еще не была решена, mittens legationem Theodericus Festum, caput senati, ad Zenonem imperatorem et ab eodem sperans vestem se induere regiam[475] (§ 53). Об этом посольстве вновь говорится в § 57: Theodericus enim in legationem direxerat[476] Faustum Nigrum ad Zenonem. At ubi cognita morte eius antequam legatio reverteretur, ut ingressus est Ravennam et occidit Odoacrem, Gothi sibi confirmaverunt Theodericum regem non exspectantes iussionem novi principis[477]. Исчезновение со сцены Зенона смешивает карты. Из намеков Анонима вырисовываются постепенно возрастающая и все более заметная слабость Одоакра, который, будучи покинут многими из своих приверженцев, был вынужден запереться в Равенне per triennium[478], и, напротив, возрастающая сила Теодериха, который повысил ставки в игре и потребовал у восточного императора induere vestem regiam, что, вероятно, не было предусмотрено ранее заключенными соглашениями и не вписывалось в praeregnare, как было предварительно установлено обеими сторонами. Igitur coactus Odoacar dedit filium suum Thelanem obsidem Theoderico, accepta fide securum se esse de sanguine[479]. Сжимаемый тисками голода Одоакр, в течение трех лет запертый в осаде, совершает последний отчаянный поступок: вынужденно отдает собственного сына в заложники, но fides Теодериха имеет варварский привкус, не признает правил римского мира и не предусматривает соблюдения данного слова. Одоакр уходит со сцены при почти полном молчании Анонима. С ним, iussu Theoderici[480], в тот же самый день были убиты все его сторонники. Теодерих готовится praeregnare и в 497 году facta pace cum Anastasio imperatore per Festum de praesumptione regni, et omnia ornamenta palatii, quae Odoacar Constantinopolim transmiserat, remittit[481].

Аноним является единственным источником, который говорит о depositio в связи с Ромулом Августулом и сообщает о ежегодном доходе (reditus) в 6000 золотых солидов, гарантированных ему Одоакром после убийства Ореста и Павла. Ни у Марцеллина, ни у Иордана, ни у Кассиодора, ни у других последующих авторов, далеких от рассматриваемых событий, нет никакого намека на эти обстоятельства. Также у Анонима приводятся целые отрывки Vita Severini Евгиппия, из которых однозначно выясняются хорошие отношения между варварским королем-арианином и святым поборником православия. Несмотря на арианство Одоакра, он назван «человеком доброй воли». Таким образом, хотя Аноним или его источник с идеологическо-религиозной точки зрения относились к catholica ecclesia, все же очевидно, что они рассматривали эксперимент Одоакра в безусловно положительных выражениях.