Прах

Глава 18

— Так значит, вы утверждаете, что оказавшись возле воронки, вы потеряли память? — уточнил увээровец Иванов. Задавал вопросы пока только он, остальные двое слушали молча. Караваев иногда делал пометки ручкой в блокноте, третий же тип — представитель общесоюзного следственного отдела — сидел почти неподвижно, положив перед собой диктофон. Из ГСБ не было никого, хотя, казалось бы, расследуемый вопрос имел прямое отношение к службе безопасности.

— Именно так всё и было, — подтвердил я.

— И вы даже не помните, как добрались обратно?

— Нет.

— И как проникли на базу, не помните?

— Совершенно верно, не помню.

— Хм, — Иванов кивнул с важным видом. — И когда конкретно произошёл провал в памяти?

— После воронки. Как пошёл обратно, так и забыл всё.

— Очень интересно. И как же вы в таком состоянии нашли дорогу? Расстояние от воронки до базы около двадцати километров.

— Так. Вы на что сейчас намекаете? — остановил я череду вопросов.

Изначально меня просто просили рассказать о поездке, и я рассказал. Теперь это уже напоминало допрос. Агенты мне не верили и всячески демонстрировали это.

— Нам важно знать все детали, — спокойно ответил Иванов. — Пропало первое лицо государства. Это очень серьёзно.

— А разве не служба безопасности должна расследовать подобные происшествия? — спросил я.

— В данном случае речь может идти о действиях со стороны иностранной агентуры. Итак, продолжим. Вы добрались до базы…

— И вы меня подозреваете в этом?

— Мы пытаемся установить порядок событий. Такова моя работа.

— Но я уже всё рассказал. Мы идём на второй круг. С первого раза вам непонятно?

— Я вынужден уточнить некоторые детали.

— А по-моему, наш разговор превращается в допрос.

— Это всего лишь беседа. Но если будете и дальше противиться следствию, придётся действительно вызывать вас на допрос. Тогда с вами будут говорить в иной форме. Поэтому…

— Вы мне угрожаете? — снова перебил я. — И что сделаете? Один раз вы уже обосрались. Мало было? Мало пиздюлей отхватили?

— Артём Эдуардович, я всё понимаю, но…

— А мне кажется, не понимаете. По сравнению с тем, что тут происходит, вся эта ваша возня — детский спектакль. То, чем мне приходится заниматься, поважнее ваших расследований. Что будете делать, если серая тварь заявится сейчас прямо сюда? А если до города дойдёт? А если отправится дальше? Не надо меня напрягать своими идиотскими подозрениями. Я не знаю, что случилось с канцлером, не знаю, что за хрень происходит возле воронки. У меня самого вопросов херова гора. Но мне почему-то никто на них отвечать не торопится. А с вами, господа, мне беседовать больше не о чем, — я поднялся с места, демонстрируя, что разговор окончен.

Я не злился на них: слишком устал за сегодня, чтобы злиться. Просто надоело. Подозрения, допросы, спецслужбы… Хотелось послать всех в жопу. Что, собственно, и сделал. Доказательств моей причастности к исчезновению канцлера и ночной кибератаке у них нет и быть не может. А попытаются арестовать — снова огребут. Вот только вряд ли УВР на это пойдёт. Сейчас я один мог остановить нашествие серых тварей. Это раньше терраморфы сидели в своей зоне и никого не трогали, а теперь расхаживают, где хотят. Так что без меня им никак.

Я вернулся в палатку. Настроение было отвратительное. Улёгшись на раскладушку, уставился в зелёный брезент потолка. От стоявшего рядом электрообогревателя шло тепло, меня клонило в сон.

Конечно, не удивительно, что я попал под подозрения. Возле воронки были только мы пятеро, а вернулся я один. Усугублялось это тем, что мы с Сергеем — противники на будущих выборах. С другой стороны, все знают, что воронка — гиблое место. Тогда причём тут я? Не я потащил канцлера в эту проклятую пустошь. Многие это подтвердят.

С точки зрения здравого смысла это очевидно. Но кого волнует здравый смысл в таких вопросах? Увээровцам надо найти крайнего. Пропажа первого лица государства — дело серьёзное. Общественность потребует покарать виновного, и я на эту роль подходил по всем параметрам.

Вот только предыдущая попытка арестовать меня чуть не привела к расколу Союза. Вряд ли УВР рискнёт повторить это в ближайшем будущем. Новгородцы на взводе и любое посягательство на кого-то из своих воспримут в штыки. Чтобы арестовать меня, понадобятся очень веские улики, а их нет.

Мне же самому было интересно, что случилось с канцлером. Среди окаменевших людей я его не обнаружил. Мог ли он остаться жив? Или Сергей Вельяминов навсегда сгинул в серых песках? Может, я его просто не нашёл среди окаменелых фигур, поскольку времени досконально разглядывать каждую не было, или он погиб другим способом. И что за существо, владеющее техникой дистанционного боя, напало на меня на подступах к воронке?

Но сейчас имелись заботы поважнее, чем разгадывать загадки. Терраморфы прорывались из серой зоны, угрожая человечеству новыми бедами, и я должен был сделать всё возможное, дабы остановить их. Кроме меня больше некому. Речь уже не шла о том, на какой род или организацию работать — теперь это было делом совести. Если моя сила поможет спасти тысячи жизней, я не вправе отступить. Началась война, но война не между фракциями людей с мозгами, засранным политическим говном, а между человечеством и неведомой потусторонней силой, против которой люди беспомощны, если не считать единиц, вроде меня, обладающих открытым дельта-каналом. Терраморфов следовало уничтожать быстро и безжалостно.

Именно этим я и занялся в последующие дни. Первоочередной задачей было истребить существ, выбравшихся за пределы серой зоны, затем — тех, которые подошли близко к границе.

Пока угроза не исчезнет, о возвращении персонала на базу и продолжении научной работы и речи идти не могло, поэтому все силы были брошены на обнаружение и уничтожение существ. Над голицынскими владениями летали квадрокоптеры, военные разведывали местность с земли, а на снимках со спутника постоянно искались подозрительные объекты, которые могли оказаться терраморфами. Ну а я, естественно, целыми днями разъезжал на вездеходе и уничтожал обнаруженных существ.

В окрестностях Франкфурта уничтожать тварей оказалось сложнее, чем в аннигилированной зоне. Тут было много лесов и заброшенных городков. Порой приходилось бросать вездеход с экипажем на открытой местности, а самому топать искать цель в лесу или среди развалин. Существа оставляли след из серого песка, но всё равно порой их поиски отнимали много времени. Мы уезжали рано утром, ещё затемно, а возвращались поздно вечером, когда солнце уже скрывалось за горизонтом.

К счастью, теперь мне не требовалось принимать таблетки, а потом терпеть жуткие отходняки. За счёт этого моя продуктивность увеличилась в разы. Я постоянно ощущал потоки внешней энергии, разлитой в окружающем мире и, стоило только сосредоточиться нужным образом, она сразу поддавалась мне. Больше не требовался адреналиновый всплеск, дабы на короткие мгновения активизировать альфа-канал, теперь я умел делать это осознанно.

Удивительно, как быстро и внезапно оформилась у меня эта способность. Учёные не могли объяснить данный феномен, как не могли объяснить и прирост энергетического баланса. Предполагалось, что дельта-энергия аннигилированной материи подпитывает тех, у кого открыт дельта-канал, но проверить гипотезу пока не представлялось возможным.

Однако сколь бы значительной силой я не обладал, от частого использования внешней энергии всё равно приходила усталость.

За три дня я ликвидировал всех тварей, вышедших за пределы серой зоны. В первый день уничтожил двух существ, во второй — трёх, в третий — одно, которое обнаружилось на юге и которое почти дотопало до жилых районов. Его я уничтожил с большим трудом, поскольку к третьему дню оказался ужасно вымотан. Поэтому на четвёртый день пришлось устроить отдых. Это помогло: на следующее утро я снова был в форме, хотя ощущение усталости полностью не ушло.

За пределами серой зоны существ больше обнаружено не было, и мы снова начали ездить в пустошь. Возле границ шатались несколько терраморфов, и их требовалось срочно ликвидировать, дабы им не захотелось погулять по лесам и полям Гессена.

Лишь на седьмой день Дмитрий, который временно возглавлял местную группу учёных, принял решение возвращаться. Сложно было говорить о сто процентной безопасности, но научную работу требовалось продолжать. Наблюдение за периметром усилили, а моя деятельность по «отстрелу» тварей у границ серой зоны оказалась ещё более актуальной, нежели раньше.

Первого декабря срок моего контракта истекал, оставалась последняя неделя, и меня запрягли по полной. После возвращения на базу я выезжал в аннигилированную серую зону два дня подряд, потом день восстанавливал силы, а потом — опять два дня трудился. Выматывало это знатно, но я и сам не желал отдыхать больше необходимого минимума, даже когда предлагали. Перед возвращением в родные края требовалось выложиться на сто процентов.

Однако первого декабря я домой не поехал. За три дня до окончания контракта Дмитрий вызвал меня к себе и попросил остаться до Рождества. Второй специалист задерживался, а на базе требовалась охрана.

Я отказался. Нагрузки были слишком велики, и я чувствовал, что скоро ослабну и однажды у меня просто не окажется сил, чтобы раздолбить очередную тварь. Дмитрий обещал поторопить второго специалиста, но остаться ещё на неделю меня всё же уговорил. Таким образом, командировка продлилась.

Конечно, уже не терпелось оказаться дома. Я скучал по Ире и остальным, но самое главное, что я хотел — как можно скорее достать со шкафа загадочную книгу и прочесть то, что там написано, или убедиться, что там ничего нет, если видение обмануло меня. Я считал дни до своего возвращения, а те тянулись невыносимо медленно, и каждый выезд давался всё труднее и труднее из-за накапливающейся усталости.

К тому же вдобавок к тем странным вещам, которые со мной происходили прежде, появилась ещё одна странная вещь. Это произошло на второй день после возвращения учёных на базу.

После вылазки в серу зону мы, как обычно, проследовали в бытовой корпус, чтобы сдать оборудование. Я выбрался из вездехода и пошёл к двухэтажному оранжевому зданию возле научного комплекса, как вдруг… обнаружил себя лежащим в кровати в своей комнате. Где я был и что делал целых четыре часа, я не помнил, словно время это просто вырезали.

Я встал, вышел из комнаты, потом — на улицу. Тут всё было по-прежнему, всё, как раньше, ходили люди, база продолжала функционировать в обычном режиме. Неделю у меня не было галлюцинаций, и я решил, что моё состояние стабилизировалось, но, к сожалению, это оказалось ошибкой. Усталость накапливалась, приводя к непредсказуемым последствиям.

Это была одна из причин, побудивших меня отказаться от продления контракта на месяц. Не хватало ещё совсем с катушек слететь.

А в понедельник произошёл второй подобный случай.

Вылазка была трудная. Вначале из-за ошибки водителя мы уехали не туда, затем долго не могли найти существо, которое, как оказалось, забрело в руины неподалёку. Чтобы экипажу не приближаться к обломкам стен, превратившимся в серые каменные образования, мне пришлось вылезти из машины и топать пешком почти километр, а после уничтожения твари — столько же возвращаться на своих двоих.

Я забрался в кабину, вездеход развернулся и отправился на базу. Колея, петляла меж холмов. Перед глазами стояло серое марево: небо почти сливалось с песчаной пустошью. И тут следующая картинка — я сижу в лаборатории, мне измеряют давление.

Я с удивлением обвёл глазами трёх человек в белых халатах:

— Я уже на базе?

— Кажется, вы пришли в себя, — произнёс старший врач — мужик с седеющими усами. — Что последнее помните?

— Мы были в серой зоне, я уничтожил терраморфа, вернулся в вездеход и… всё. Что произошло?

— Пока мы не можем установить. Всё это время вы находились в полубессознательном состоянии, не реагировали ни на какие сигналы, но при этом сохраняли двигательную активность. Мы будем выяснять. Советую до конца дня оставаться в стационаре под присмотром врачей.

— И давно я так?

— Уже два часа. Прошу, пройдёмте на МРТ.

Мне сделали снимки головного мозга, но нарушений или аномальной активности не обнаружили. Другие обследования показали, что энергетический баланс увеличился ещё на пару десятков единиц.

На ночь палате я не остался и после ужина вернулся в свою комнату. Там было спокойнее. Я устроился в кресле и стал читать журнал, но меня поглотили размышления о загадочной проблеме.

Вспоминались слова покойного водителя, который привиделся мне, когда я впервые оказался неподалёку от воронки. Он говорил, меня пожирает пустота. И это очень уж походило на правду. Сознание иногда отключалось, и я боялся, что случаи эти будут повторяться всё чаще, промежутки времени становиться длиннее, пока от меня не останется лишь пустая оболочка.

Аннигилированная зона пагубно влияла на людей, и я не стал исключением. Она дала мне силы, но взамен забирала личность. Возможно, именно поэтому меня одолевали безумные видения, а разум блуждал в переплетении реальностей.

Я сидел в кресле в своей тихой уютной комнатушке, а рядом жестокой тенью стояла пустота. Она прокрадывалась в душу, вырывала её по частям и пожирала, жадно чавкая. Её цепкие лапы стискивали меня холодом неминуемого небытия, скребли страхом потерянного будущего.

Только на следующее утро немного отпустило, и я снова отправился в аннигилированную зону, которая оставалась такой же серой, как и раньше, хотя поля и руины за её пределами накрыло снежное одеяло. Весь день я думал о провалах в памяти и о судьбе, ожидающей меня, возможно, в недалёком будущем. Как ни странно, страха больше не было — только грусть отчаянно свербела в душе.

А когда мы вернулись на базу, Дмитрий сам заглянул ко мне и сообщил, что в субботу я должен отправиться в Слуцк и последние четыре дня до окончания контракта находиться там. В институте проводились какие-то исследованиях, в которых меня собирались задействовать, хотя я подозревал, что истинной причиной такого переезда являются мои провалы в памяти.

Как бы то ни было, я обрадовался такому повороту событий. Ужасно хотелось поскорее свалить на большую землю, и тут уж любой предлог был хорош. Там нет серого песка, нет руин, нет гнетущей тишины, что предвещала нависшую над миром угрозу. Среди людей, среди гама городских улиц была жизнь, там я чувствовал себя спокойнее.

И вот наступил заветный день.

Я проснулся в прекрасном расположении духа. За последние дни не случилось ничего дурного: не было ни галлюцинаций, ни провалов в памяти, а терраморфы не очень-то и стремились вылезти из серой зоны. Они прекратили движение и вернулись к своему размеренному полусонному существованию. К тому же за последнюю неделю я уничтожил одиннадцать тварей, и возле восточной границы не осталось ни одного монстра. А через три дня должен был приехать мой сменщик, и значит, научные базы и близлежащие города снова будут в безопасности.

Я собрал свои немногочисленные вещи, надел пальто и вышел из жилого корпуса. Меня уже ждал микроавтобус. В салоне сидели пять учёных, они тоже ехали домой.

Я устроился на сиденье, микроавтобус тронулся с места, выполз за ворота и покатил к аэродрому. Колёса отсчитывали стыки бетонных плит, а вокруг простиралось снежное поле, вскоре сменившееся руинами заброшенного города. Домики провожали меня завистливыми взорами дыр оконных проёмов. Я уезжал, а им предстояло остаться здесь и медленно умирать, превращаясь в землю и пыль. Когда-нибудь и сюда доберётся серая зона. По расчётам учёных, если процесс не остановить, площадь пустоши через сто лет увеличится в два раза.

Радость переполняла меня. Наконец-то домой! Конечно, впереди ещё четыре дня, но они пролетят незаметно. В Слуцке немного отдохну, а в Новгород вернусь свежим и полным сил, а не таким изнурённым, как сейчас.

Ехавшие со мной учёные тоже находились в приподнятом настроении. Близ серой зоны мучились все, и каждый был рад свалить домой, когда вахта заканчивалась.

На аэродроме нас ждал небольшой грузопассажирский самолёт. Его белая туша с синей полосой на боку почти сливалась с окружающим зимним пейзажем.

Однако на борт посадили нас не сразу. Пришлось подождать.

Я решил не терять время даром. Вышел из микроавтобуса, отправил текстовое сообщение Николаю, известив его о дне моего возвращения, и позвонил Ире.

Конечно же, Ира обрадовалась, услышав мой голос.

— Ты уже всё? — спросила она. — Контракт закончился? Когда домой?

— Почти. Немного осталось. Сегодня улетаю из Гессена. На три-четыре дня задержусь в институте в Слуцке, а потом — в Новгород. Либо в среду, либо в четверг уже буду дома.

— Круто! А я боялась, что до Рождества не приедешь. Я тут ужасно скучаю вечерами. В доме так пусто.

— На учёбу уже ездишь?

— Да, разумеется. Чего дома сидеть? Нога зажила. Побаливает иногда, но на прошлой неделе врач разрешил вернуться к подвижному образу жизни. Правда, бегать пока не стоит, сказал, — Ира хихикнула. — Ну вот, потихоньку нагоняю программу. Вроде несложно. К Наталье Николаевне опять ходила на сеанс.

— Да неужели? Это хорошо. Очень хорошо. Ты, главное, не забрасывай это дело. Тебе обязательно помогут.

— Да пока нормально, знаешь. Хотя, бывает, конечно, накатывают эмоции, злость, но я справляюсь.

— Это ничего. Всё пройдёт.

— Слушай, а правду говорят, будто канцлер уехал в серую зону и так и не вернулся? Что у вас происходит?

— И кто говорит? В новостях пишут? Я читал другое.

— Нет, не в новостях. По официальной версии он, как будто, заболел. Ну так, знаешь, в соцсетях всякое пишут. Я просматривала ленту, наткнулась. Так что там случилось? Это правда?

— Давай не по телефону. Вот приеду и всё расскажу, ладно? А в Новгороде как дела?

— Да вроде всё спокойно.

— Надеюсь, так и дальше будет.

Наконец объявили посадку. Ко взлётной полосе подкатил ещё автобус с людьми — тоже учёными, но с соседних научных баз. Мы поднялись на борт.

В салоне я разговорился с учёным, который сел рядом. Мужчина летел домой после двух месяцев работы.

— Последнюю смену отпахал, — похвастался он. — После Рождества в Москву перевожусь. А то тяжеловато тут. Пять лет уже сюда летаю и, надо сказать, ничего хорошего. Платят нормально, да, но лучше поберечь здоровье и нервы. А то знаете ли, не хочется ни инвалидом стать под старость лет, ни в психушке свои дни закончить.

Учёный выглядел лет на сорок, он был полным, с обрюзгшим лицом нездорового цвета.

— Да, тяжеловато тут, — согласился.

— Ну пока молод, ещё туда-сюда, знаете ли. Там о здоровье не думаешь, а вот когда пятый десяток уже, и то тут проблема, то там, приходится иными категориями мыслить. С другой стороны, здесь тоже кому-то надо работать. Дело важное. Как иначе пески остановить?

— Что-то пока успехов не видно.

— Да, — крякнул виновато учёный, будто лично нёс за это ответственность. — К сожалению, пока никак, но руки опускать нельзя.

Мне оставалось только поздравить человека с переводом в Москву. Он избавился от необходимости снова и снова возвращаться сюда. Деньги деньгами, а здоровье действительно дороже, думал я. Мне тоже неплохо платили, в разы больше, чем простым выездникам. Вот только стоит ли оно того? Нет. Деньги этого не стоят.

Однако есть кое-что поважнее денег. Этот мир погибал, и я считал, что обязан остановить угрозу, коли мне даны такие силы. Кто-то ведь должен истреблять тварей. Много ли энергетиков, обладающих открытым дельта-каналом, согласятся ездить сюда несколько раз в год и торчать по целому месяцу? Они есть, но их надо искать и привлекать к работе. Такими вещами должно заниматься государство. Вот я и подумал: если стану канцлером, надо наладить данный процесс. А если нет — судьба такая, значит: бродить по серым пескам и охранять человечество от вторжения монстров.

Самолёт разогнался и взлетел, оставив под собой бетонные плиты аэродрома, белые поля и огромную пустошь на западе, зловеще сереющую сквозь редкие облака. В этот раз аннигилированная зона забрала жизни шестерых человек — не первая и, скорее всего, не последняя жертва.

Я откинулся на спинку кресла. Мой взгляд упал на соседний ряд. Возле противоположного иллюминатора сидел человек в уже знакомой мне клетчатой рубашке. На лице мёртвого водителя застыла хитрая усмешка. Он опять глумился надо мной, над моими непониманием и неведением, над моими наивными надеждами.

В Слуцке погода была плохая. Тучи висели низко, шёл густой снег. Учёных повезли в аэропорт, им предстояла дорога домой в свои города, меня же на взлётной полосе встретила машина.

На передних сиденьях были два типа в костюмах.

— С возвращением на Родину, Артём Эдуардович! — поприветствовал меня тот, который сидел рядом с водителем, когда я со своим баулом втиснулся в салон авто.

— До Родины ещё пилить и пилить, — ответил я.

— Ну скоро и там будете. А пока в гостиницу вас отвезём.

Машина покатила к воротам аэропорта.

— Когда наши учёные приезжают из Гессена, всегда радости много, — продолжал балаболить парень. — Говорят, там тяжело. Люди оттуда, как с войны возвращаются.

— Точно подмечено, — согласился я, — как с войны…

Парень продолжал чесать языком, а я смотрел в окно, радуясь знакомым местам.

Город встретил меня оживлёнными улицами. Слуцк не был большим мегаполисом, как Новгород или Москва, но после развалин Гессена, казалось, что жизнь тут бьёт ключом. Пешеходы брели по тротуарам, машины ползли по заснеженным дорогам и толпились перед светофорами. Люди занимались обыденными делами, и никто из них не подозревал, что где-то существует огромная чёрная воронка посреди серой пустоши, поглощающей эту планету.

А снег падал большими пушистыми хлопьями, делая улицы белыми и чистыми, укутывая плотным одеялом и принуждая снегоуборочную службу работать без отдыха.

На следующий день усилился ветер, с самого утра мела метель. Было воскресенье, но меня всё равно вызвали в институт. После завтрака позвонил тот парень, который вчера встречал меня в аэропорту, сказал, что машина ждёт внизу.

— Не удивляйтесь, — предвосхитил он мой вопрос, зачем машина, если институт находится через дорогу, — нам надо на полигон ехать за город. Простите, что в воскресенье вас дёргаем, но учёные время терять не хотят, тем более, через три дня вас домой отпускать надо. Впрочем, если желаете отдохнуть, можно перенести исследования на завтра, но тогда придётся задержаться на день.

— Да ерунда, дома отдохну, — сказал я. — Сейчас спущусь.

Всю дорогу мой сопровождающий трещал, как сорока.

— Вообще, раньше главный корпус находился там, куда мы сейчас едем. Там до сих пор есть лаборатории, хотя большинство перенесли в новый комплекс сорок лет назад, когда институт расширили. Теперь у нас два здания. Полигон, разумеется, за городом. В городе нельзя. Эх, погода вот только подкачала. Метёт сурово. Третий день снег валит.

А я сидел и думал, что как-то это всё странно. Куда везут? Зачем везут? Стоит что-то предпринять, или всё идёт, как надо? Просто остановить машину и уйти? Так может, и не стоит панику наводить. Если бы УВР задумало что-то недоброе, так уже давно бы осуществило, пока я на их территории находился вдали от цивилизации. Ладно, думаю, посмотрим, как оно получится. Что они мне сделают, в конце концов?

Машина выехала за город и, спустя минут двадцать езды по оживлённой магистрали, свернула на узкую дорожку, ведущую через лесополосу. Вскоре мы оказались возле высокой кованой ограды, за которой виднелось старинное здание с колонами, похожее на наш особняк, но только больше раза в два. Состояние его было не лучшим: на колоннах и стенах краска местами потрескалась, обвалились капители. Тут явно требовался косметический ремонт, однако запущенный внешний вид не делал сооружение менее величественным.

Ворота открылись автоматически, машина проехала на территорию и остановилась возле крыльца.

Болтливый парень провёл меня внутрь, и мы оказались в просторном холле.

— Идите наверх, там вас встретят, — сказал сопровождающий.

По широкой лестнице я поднялись на второй этаж. Ещё один огромный холл. Из него в разные стороны вели двери, четыре люстры висели на высоком потолке, но света не хватало, и в помещении был полумрак.

По периметру были понатыканы несколько старых диванов и кресел, на стене висела большая рамка без картины. От всего здесь веяло запустением, царила атмосфера казённого заведения.

У окна спиной ко мне стоял невысокий человек в чёрном пальто. Он обернулся. Мужчина имел лысоватую голову и носил очки. Лицо его было худощавым и неприветливым, а две глубокие складки возле рта придавали какое-то недовольное выражение.

— Вот и вы, Артём, — заговорил человек хрипловатым голосом, который показался мне до боли знакомым. — Как добрались?

— Я вас знаю? — с подозрением спросил я. — Погодите. Я вас знаю. Вы…

— Пётр Голицын, — закончил мужчина. — Рад познакомиться лично.

— Зачем вы хотели со мной встретиться? Полагаю, речь пойдёт о научных исследованиях? Меня обманули?

— Да вы присаживайтесь. Что стоять-то?

Я расположился на диване, обтянутом потёртым дермантином, Пётр придвинул кресло и уселся напротив.

— Вы теперь обладаете большой силой, Артём, — произнёс он. — За вами стоят не последние люди в государстве. Вы высоко поднялись за последние полгода, и всё благодаря вашим выдающимся способностям в сфере владения энергией.

— Сам удивлён, — ответил я сухо, обуреваемый нехорошими предчувствиями.

— Однако порой молодость слишком опрометчива и самонадеянна. Ваша сила велика, но на силу всегда найдётся другая сила. Возможно, вы пока не задумывались об этом. Но факт остаётся фактом. Многие самонадеянные люди плохо кончили, как, например, глава новгородского тайного приказа.

— Дуплов? Что с ним? — удивился я.

— Он посчитал себя крупным игроком, но ошибся в оценке своих возможностей и, в итоге, сыграл в ящик.

За высокой двустворчатой дверью послышались шаги множества ног, и я сконцентрировался на энергии, понимая, что ничего хорошего меня не ждёт.

Дверь распахнулась, и в холл вышли десять человек в строгих почти одинаковых костюмах. На поясах их висли шашки.

— Не пытайтесь сопротивляться, — произнёс Голицын. — Я выучил урок, который вы нам преподнесли. Перестраховаться лишним не будет. Перед вами мастера третьего и второго рангов. Не советую предпринимать необдуманные шаги.

Я смотрел на мужчин, что встали полукругом вокруг нас. Лица их были невозмутимо каменными. Казалось, что это и не люди вовсе, а машины для убийств, и здесь они лишь с одной целью. Меня загнали в угол, припёрли к стенке — теперь уж наверняка.

— И что вы хотите? — спросил я.

— Прояснить ситуацию, — в голосе Голицына послышались железные нотки.