Правила

Глава 23 (Ариана)

Это был только один вечер. Еще один вечер. Только один. Это ничего не изменит.

Это то, что я повторяла себе снова и снова на протяжении всего дня и на каждом шагу по пути домой. Зейн предложил подвезти меня, но раз уж я пошла вопреки желаниям своего отца, то не хотела лишний раз испытывать свою удачу. Или судьбу или карму.

Моя нечистая совесть уже работала сверхурочно, делая меня нервной. После разговора с Зейном, я была в состоянии повышенной готовности, ожидая, что мой телефон чирикнет с смской от отца, сообщающей, что меня поймали (если он контролировал камеры наблюдения, это было вполне возможно) или, что нам нужно бежать.

Но мой телефон до сих пор молчал. Так долго, что я даже вытащила его из рюкзака и выключила, и затем снова включила, чтобы убедиться, что он работает.

Сейчас, идя по тротуару, я напрягалась каждый раз, когда мимо проезжала машина, ожидая резкого визга шин и тормозов, и либо злющего отца, либо поисковую команды GTX, на своем пути.

Но было тихо, за исключение обычного движения машин и того же молчаливого черного фургона. Хотя, в этот раз, он проехал мимо меня. На боку у него был большой белый баннер с надписью «ФЛОРИСТ ДОРИС — ЛУЧШЕ ТЮЛЬПАНЫ, ЧЕМ НИЧЕГО!»

Это нервировало, но если фургон был прикрытием для GTX и они знали, кем/чем была я, они бы не тратили время, разъезжая вокруг.

Я становлюсь параноиком. Заявляю с абсолютной уверенностью.

Подойдя к нашему дому, я не смогла не заметить пустоту — пустую подъездную дорожку, плотно закрытые занавески. Но это было только моим воображением, моим страхом, что отца могли забрать и сделать ему больно, из-за моих поступков.

Правда, ведь?

Я поспешила вперед по дорожке, и трясущимися руками повернула ключ в замке. Оказавшись внутри, я заглянула на кухню, почти ожидая, что стол и стулья будут перевернутыми, а посуда разбита на полу. Но все было так, как я оставила. Моя одинокая ложка и миска сохли в сушилки. Насколько я могла сказать, здесь никого не был, с того момента, как сегодня утром я ушла.

Я вздохнула с облегчением. Мой отец, скорее всего еще на работе, на этой неделе у него было больше рабочих часов. Он присматривал за мной — как всегда.

Я посмотрела на его кресло, где он сидел вчера вечером, заливая спиртным свое разочарование во мне.

Стоило ли это того?

Я закусила губу. Я должна буду всю свою оставшеюся жизнь следовать Правилам. Я просто хотела еще одну ночь, чтобы поставить Рейчел на место.

Я ушла к себе в спальню, кинув сумку на пол, и забравшись на кровать, утонула в пушистом стёганом одеяле и подушках. Но они не принесли облегчения, ощущения комфорта и безопасность. Они вызывали клаустрофобию, плотно окружив меня.

Я уставилась на пластиковые звезды, которые усеивали потолок, и впервые поняла, что воссоздала внутри комнаты окружающий мир. Звезды над головой, голубое небо в верхней части стены, под ним земля темно песчаного цвета. Думаю, это ответ на вопрос — как сильно я боялась жизни три года назад. Я чаще бывала здесь, чем выбиралась по-настоящему наружу.

Расстроившись, я встала со своей кровати и начала ходить по всей комнате, как я когда-то ходила в своей клетке в GTX.

Я остановилась перед шкафом и распахнула дверцы. Если я собираюсь пройти через это сегодня, мне нужно что-нибудь одеть. Я уже знала что одену, когда Рейчел вынудила меня согласиться прийти на ее вечеринку.

В глубине моего шкафа, засунутая под серые, белые, и темные оттенки, розовая рубашка, кричала как неоновая вывеска.

В прошлом году Дженна подарила ее мне на мой (Арианы) День Рождения, раздраженная отсутствием «счастливых цветов» в моем гардеробе. На ярлыке цвет назывался "пыльной розой", это звучало ужасно, если подумать о прямом значение слов; рубашка была красивой, из мягкого и розового материала.

Глубокий V-образный вырез, слегка собран под грудью, подчеркивая ее. Дальше, рубашка спускалась вниз неровными слоями, один поверх другого. Это выглядело модно и кричало «Посмотри на меня».

Рубашка была слишком яркой для моего обычного гардероба, так что я ни разу не одевала ее. И, вдруг я поняла, Дженна, скорее всего никогда и не ждала, что я ее одену. Она предпочитала меня такой, какой я была — бледной, бесцветной, кроткой, безобидной.

Прежде, чем я смогла отговорить саму себя, я отпихнула другую одежду в сторону и стянула с вешалки рубашку, цвета "пыльной розы".

Она была такой же красивой, какой я ее запомнила. Дженна потратила круглую сумму на этот подарок. И вдруг мне захотела надеть эту рубашку, доказать, что она была не права. Что я могу быть кем-то, кто может надеть эту рубашку и чувствовать себя комфортно в ней. Что я не буду просто причудливой девушкой, чья единственная цель заключалась в то, чтобы на ее фоне средненькие девушки выглядели лучше.

Я сняла свой серый джемпер. Воздух был слишком прохладным, и я задрожала.

Затем одела свою новую рубашку — она была теснее, чем большинство других вещей, которые я носила. И не зря. Я повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Как я и подумала, пересечение ткани увеличивало объем груди, а слои оборок ниже, визуально увеличили расстояние между грудью и бедрами.

Я отступила на шаг или на два, чтобы лучше видеть. Рубашка визуально сделала меня выше. Не то, что бы я хотела быть с Зейном одного ростом, стоя рядом. Плюс пара моих любимых джинс — тех, с кристаллами Сваровски на задних карманах — и я готова.

В зеркале, мое лицо пылало, и светлые волосы были в полном беспорядке.

Но я выглядела… счастливой. Я выглядела лучше, чем обычно.

И я захотела стать ей на сегодня, этой девушкой в зеркале. Может быть не на завтра, может быть не на следующую неделю. Только на сегодня.

Я повернулась, чтобы оторвать ярлычок от рубашки и увидела свою первую проблему. Вырез, который спереди шел от декольте к шее слишком сильно открывал плечи. Настолько сильно, что край пластыря, прикрывавшего татуировку GTX на моей лопатке, было видно.

— Возьми новый пластырь! — сказал мой внутренний голос. — Или поменьше. У тебя есть разные варианты!

Я так и сделала. Но я была заинтересована только в одном варианте. Используя зеркало, я дернула пластырь трясущимися руками. Через секунду я смогла оторвать его полностью. Он отклеился скрученным и немного искореженным куском ваты и клейкой ленты. И четыре-на-четыре-дюйма моей кожи — постоянно закрытой, на протяжении десяти лет, кроме тех нескольких секунд, которые уходили на то, чтобы поменять пластырь — оказались нелепо чувствительными, как если бы нервные окончания увеличились от постоянной темноты. Ткань рубашки казалась прохладной и мягко скользила по этому участку кожи.

Прежде, чем отправиться мыть голову и затем уложить волосы, я дважды убедилась, что татуировку не было видно поверх или через мою рубашку.

Ее не было видно. Моя спина полностью была прикрыта рубашкой.

Итак, сегодня последняя ночь, чтобы сделать то, чего я хотела. Я нарушу Правила и буду такой Арианой Такер, какой хотела быть.