Правила отбора

Глава 9

— Здравия желаю, Константин Николаевич.

— Здравствуй, Миша. Присаживайся… Ну? Какие ещё новости сорока на хвосте принесла?

— А… откуда вы…

— Да у тебя всё на лице написано. Сияешь, как новый пятак. Что, действительно что-то стоящее?

— Да, Константин Николаевич. Выяснилось, наконец, насчёт девушки Свояка.

— Вот как? Ну что ж, это действительно интересно. Давай, докладывай, что накопал.

— Докладываю. Кислицына Елена Игоревна, шестьдесят первого года рождения, закончила МИИГАиК, в настоящий момент работает в ДСМУ геодезисткой, фотография прилагается…

— Какого, говоришь, года рождения?

— Шестьдесят первого.

— Хм, выходит, она его старше?

— Да, на четыре года.

— И что у них там… ну, в смысле, как они… эээ…

— С интимной жизнью у них, я думаю, всё в порядке. В ночь с шестого на седьмое Свояк ночевал у Кислицыной, так что… сами понимаете…

— Уверен?

— Да. По словам очевидцев, утром они вышли вместе и выглядели… ну, короче, выглядели они соответственно. Как люди, которые провели ночь в одной постели.

— Кто очевидцы? Доверия заслуживают?

— Молоткова Валерия Павловна, двадцатого года рождения, пенсионерка, соседка Кислицыной по лестничной клетке. Островская Татьяна Петровна, тринадцатого года рождения, пенсионерка, страдает бессонницей, особенно по утрам, проживает в том же подъезде, в квартире на втором этаже, окна выходят во двор. Никанорова Ольга Васильевна, двадцать первого года рождения, проживает в доме напро…

— Всё-всё, можешь не продолжать. Я понял. В справке это указано?

— Да, указано.

— Слушай, а не может так быть, что эта Елена Кислицына вовсе не девушка Свояка, а, хм, просто лёгкого поведения?

— Вряд ли. Характеристики и с места учёбы, и места работы у неё исключительно положительные. Институт закончила с красным дипломом. Её соседки Молоткова и Островская тоже утверждают, что до третьего октября ничего предосудительного за Кислицыной не замечали.

— Третьего? Ты же говорил, седьмого.

— Третьего Свояк тоже ночевал у Кислицыной. Островская и Молоткова его запомнили, и кроме того Островская сообщила, что, возможно, видела Свояка две или три недели назад возле подъезда. Правда, не уверена до конца, что это был именно он. Плюс имеется ещё один факт, говорящий о том, что у Кислицыной и Свояка не просто любовная связь, а более-менее серьёзные отношения.

— Какой факт?

— Восьмого Свояк пришёл в бильярдную вместе с Кислицыной. Видимо, хотел познакомить её с нами. Согласитесь, Константин Николаевич, вряд ли бы он пошёл на такой шаг, если бы дело касалось просто подружки или обычной гулящей девицы.

— Да. Пожалуй, ты прав. Жаль, что нас в этот день там не было.

— Увы. Если бы мы знали заранее…

— Да. Было бы хорошо… Так… А это ещё что такое?

— Скорей, кто такая. Клёнова Жанна Викторовна, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, учащаяся ММУ номер семнадцать, второй курс, фотография прилагается.

— То есть, ты утверждаешь, что…

— Ну да. Ещё одна девушка Свояка.

— Надо же, как интересно. Наш пострел везде поспел. Тоже интимная связь?

— Точно сказать не могу, но, думаю, нет. Отношения исключительно романтические. Видимо, из-за возраста девушки.

— То есть, Свояк совершенно сознательно не форсирует близость с ней только лишь из-за возраста?

— Скорее всего.

— Ещё интереснее. Парень уже вкусил запретного плода, гормоны должны зашкаливать, а тут… Другой на его месте давно бы уже плюнул на эту девицу и, если одной Кислицыной ему мало, нашёл бы себе какую-нибудь без комплексов и постарше.

— Вот-вот, мне это тоже показалось странным.

— И что, по-твоему, из этого следует?

— Она для него чем-то важна. Чем-то, я бы сказал… эээ… нет, не могу сформулировать. На языке вертится, но… не могу.

— Может быть, перспективой?

— Да нет, ну какая там перспектива? Таких, как она, в стране тысячи или даже десятки тысяч. И родители у неё самые обыкновенные: не были, не участвовали, не состояли.

— Другие родственники?

— Всё как у всех.

— Что-нибудь в прошлом? В смысле, по родственным линиям. Семейные тайны или, к примеру, способности какие-нибудь необычные?

— До этого пока не дошёл, но займусь обязательно.

— Правильно. Прямо с сегодняшнего дня и займись. Как что любопытное обнаружишь, сразу докладывай.

— Сделаю, Константин Николаевич… Разрешите идти?

— Иди… Да, кстати! Ты Спортлото вчерашний тираж смотрел?

— Нет.

— А зря.

— Зря?.. Вы хотите сказать, что…

— Именно! Свояк угадал шесть из сорока девяти!

— Охренеть!.. Упс… Виноват, товарищ майор. Не сдержался.

— Нет, Миш. Ты сказал правильно. Именно что — ОХРЕНЕТЬ!..

Телевизор я с утра не смотрел. Во-первых, из-за того что не было у нас в комнате этого самого телевизора, а во-вторых — потому что в половине десятого, когда по «ящику» начали транслировать лотерею, мы с Рыбниковым и Лункиным уже «висели на стенах».

Заказчик не обманул, материал привезли точно в срок, работать пришлось ударными темпами. Пускай холода ещё не настали, но каждый погожий денёк следовало использовать с толком. Зарядят дожди, рабочий сезон завершится вне зависимости, хотим мы этого или нет.

Трудились же мы и, правда, как пчёлки. Здание четыре этажа. На каждый проход сверху донизу уходило минут по тридцать, ещё пять — на то, чтобы наполнить вёдра герметиком, очистить кисти и шпатели, снова подняться наверх, перекинуть верёвки и — очередной спуск. Плановый перекур — через четыре спуска-подъёма. Обед — полчаса, а дальше опять: вверх-вниз, пока не станет совсем темно и не только швы между панелями, но даже собственные руки без фонаря в потёмках хрен разглядишь…

В прошлые выходные мы прошли полторы стены из четырёх имеющихся, за эти — кровь из носу — надо пройти две с половиной. То есть, закончить полностью этот объект, чтобы скорей перейти на следующий, про который Рыбников уже обмолвился: «Жирный, собака! Работа та же, денег в три раза больше». Мне он, кстати, пообещал в дальнейшем закрывать объёмы не по стандартной «таксе» — пятьдесят копеек за ви… тьфу ты! за метр, конечно же… а по «справедливости» — в процентах от прибыли. Один в один, как и два года тому вперёд, в параллельном будущем.

Через пару часов после начала работы я, наконец, вошёл в ритм, руки стали действовать практически на автомате, а в голову, соответственно, полезли всякие мысли.

Волей-неволей припомнились события вчерашнего вечера.

Честно скажу, когда Лена попросила меня рассказать о будущем, первое, что пришло на ум — «Она меня раскусила!». Однако нет. Всё оказалось и проще, и одновременно сложнее…

— О будущем? В каком смысле? — внешне мой голос звучал довольно спокойно, но внутри бушевала настоящая буря.

— Знаешь, Андрей, — Лена внезапно поёжилась, словно замёрзла. — Последнее время у меня какие-то странные ощущения. Я вдруг стала бояться того, что ещё не случилось. Раньше, до встречи с тобой, этого не было, а сейчас есть. Не знаю, почему, но мне действительно страшно. Что будет завтра с нами, с другими людьми, с нашей страной, с миром? Легче становится, только когда ты рядом, но и то… у тебя иногда такой взгляд, как будто тебе всех нас жалко…

— Кого нас?

— Всех, кто вокруг, — пожала плечами девушка. — И даже когда мы ночью… ну, это самое… кажется, что ты любишь меня последний раз в жизни, словно бы завтра — война и мы никогда больше не увидимся. В такие минуты и впрямь хочется умереть, чтобы последние мгновения стали бы и самыми лучшими… Глупо, да?

Я тихо вздохнул, обнял Лену и буквально зарылся носом в её пахнущие дождём волосы. Она же как будто только этого и ждала. Неожиданно всхлипнула, обхватила меня руками и тесно-тесно прижалась ко мне, не желая не отпускать ни на миг.

— С тобой всегда так хорошо. Не хочу тебя никому отдавать.

Я молча погладил девушку по волосам, потом по спине…

— Пусть завтра война, землетрясение, наводнение, всё, что угодно, пусть даже на нас упадёт какой-нибудь астероид, я всё равно никому тебя не отдам.

— Не бойся. Никакой войны завтра не будет.

— Правда? А что будет? — Лена подняла голову и заглянула мне прямо в глаза.

Я улыбнулся.

— Новое утро. За ним день, вечер, ночь. Неделя, год, век. Многое будет меняться, и только люди… Нет, не так. Люди тоже изменятся. Не сразу, конечно, а постепенно, в зависимости от того, как будет меняться мир.

— А как? Как он изменится? Каким он станет лет через двадцать-тридцать? — не успокаивалась Лена.

— Не знаю. Могу только предположить.

— Ну, так предположи!

— Хорошо. Я попробую, — я сделал вид, что задумался.

Лена ждала. Затаив дыхание. Словно и впрямь была готова поверить всему, что я расскажу.

Обманывать её не хотелось, говорить правду — тем более. Хотя… можно ведь ограничиться «технической» стороной, а выводы и обобщения — оставить на «суд истории», поскольку как оно всё повернётся, не знаем теперь ни я и никто другой, включая оставшихся в «прошлой» жизни друзей и родных. Будущее — оно ведь и вправду не предопределено. Мы сами его творим своими поступками. Хорошими ли, плохими — не важно. Главное, что мы это делаем. Каждый день, каждый час. Уверенные в своей правоте и в том, что в одну реку можно войти дважды…

— Как странно, — пробормотала Лена, когда я закончил рассказ.

— Что странно?

— Какое странное у тебя получилось будущее. Люди ходят по улицам с миниатюрными телефонами, у всех своя маленькая ЭВМ, любую информацию получают мгновенно, даже думать не надо. Практически в каждой семье автомобиль, многие путешествуют по заграницам, а в магазинах можно купить всё что угодно, были бы деньги. Телевизоры висят в комнатах вместо картин и ковров, на кухнях посудомоечные машины и чудо-печки, бабушкины рецепты никому не нужны, еду готовят чуть ли не роботы. Из всех развлечений главные — ходить по магазинам и что-нибудь покупать или играть с ЭВМ в какие-то непонятные игры… — девушка перевела дух и покачала в сомнении головой. — Неужели это всё, что придумает человечество в ближайшие годы?

Я усмехнулся.

— Нет. Не всё. Тебе, например, лет через тридцать уже не придётся смотреть в обычные теодолиты и нивелиры и рисовать исполнительные с помощью карандаша и линейки. У тебя будет специальный прибор, который сам настроится и сам снимет нужные точки. А потом его можно присоединить к другому прибору и тот за десяток секунд напечатает необходимое количество чертежей.

— Да. Это было бы здо́рово. Прямо «Дверь в лето» Хайнлайна, чертёжник Дэн, — Лена мечтательно улыбнулась, но затем снова нахмурилась. — А как же полёты на Марс, Венеру, Луну, к звёздам? Ты ничего про это не говорил.

— Да. Не говорил. Поскольку этого не случится, минимум, лет пятьдесят или больше.

— Но… почему?!

— Потому что подавляющему большинству это будет не нужно, — развёл я руками.

Лена молчала секунд пятнадцать. А потом словно продолжила мою мысль:

— Кажется, я понимаю. Когда всё достаётся легко, а вокруг так много соблазнов, какой смысл задумываться о звёздах? Легче и проще мечтать о новом наряде для вечеринки, о поездке на море, ещё об одном телевизоре или, к примеру, магнитофоне и чтобы не хуже, чем у других… Увы, но ты абсолютно прав. Всё, видимо, так и будет. Люди начнут жить в выдуманном ими же мире или даже мирах. А всякие роботы и ЭВМ им в этом помогут. Подскажут, что лучше, где лучше и как лучше, и постепенно заменят друзей, а потом и мужей, жён, детей, родителей, родственников. Человечество не успеет опомниться, как превратится в сборище одиноких несчастных ненавидящих весь свет эгоистов. Сколько оно ещё проживёт после этого, я даже боюсь предсказывать.

Девушка опять замолчала.

Молчал и я. Не потому что мне нечего было сказать, а потому что был удивлён точностью сделанного Леной прогноза. Всё-таки хорошо, что эта умница и красавица не досталась какому-то полудурку Витьку, мелкому жулику и фарцовщику. Есть в этом какая-то… высшая справедливость. Жаль только, что потом она опять выбрала не того… Но тут уже ничего не поделаешь. Любовь зла, и козлы этим беззастенчиво пользуются… Ума не приложу, как нам теперь из всего этого выбираться… да и надо ли?..

На холодной скамейке мы сидели ещё минут двадцать.

А потом я ушёл, и Лена меня не удерживала.

Просто спросила:

— Завтра придёшь?

И я ответил:

— Не знаю.

— А послезавтра?

— Послезавтра приду обязательно, — и, улыбнувшись, добавил:

— Даже если война…

Чтобы закончить объект, нам хватило полтора дня. Правда, и вымотались, как собаки. Вчера я вернулся в общагу в половине двенадцатого и сразу же завалился спать. А сегодня поднялся на ноги в шесть утра и снова поехал на Войковскую. Впрочем, дело того стоило, поскольку уже в пятнадцать ноль-ноль я был свободен как птица. Верёвки, альпинвентарь и строительный инструмент мы спрятали в выделенной в подвале каморке и, договорившись о том, когда займёмся перебазированием на новый объект, разбрелись кто куда. Мишаня пошёл в кино, Лёха с Олегом поехали на какую-то «тайную» встречу, а я двинулся назад в Долгопрудный.

В общежитии первым делом отправился в душ — смыть с себя пыль и грязь хотелось на уровне почти что инстинкта. А когда, распаренный и до безобразия чистый, с обмотанными полотенцем чреслами, вернулся в комнату, то обнаружил там не только соседа, но и двух никак не ожидаемых здесь персонажей.

— А вот и он! Я же говорил, пять минут, — указал на меня Олег Панакиви.

— Здорово, бродяга!

Крепкий под два метра ростом парень поднялся со стула и сперва по-медвежьи облапил меня, а затем словно клещами сдавил мою длань своей здоровенной ручищей.

— Ой! Андрюшка!

Сидящая возле окна девушка приветливо махнула рукой, но, узрев мой оголённый торс, вдруг покраснела и, опустив глаза, принялась сосредоточенно рыться в сумочке, как будто забыла там что-то важное и что надо обязательно отыскать прямо сейчас.

Гена Кулешин и Ира Чарникова. Мои одноклассники.

Сколько же я их не видел? Лет, наверное, двадцать.

И ведь не изменились почти. Какими запомнил когда-то, такие и есть…

— Сейчас. Секундочку. Только переоденусь.

Я, наконец, вырвался из Генкиного «захвата» и, прихватив шмотки, стыдливо нырнул за шкаф.

— А мы думали, уже не дождёмся тебя. Уже уезжать хотели, — посмеивался Кулешин, дожидаясь, когда я закончу с одеждой. — Силён ты, однако, в ванной плескаться.

— Не в ванной, а в душе, — бурчал я, пытаясь попасть ногами в штанины.

— Да какая разница?

— Большая. В ванной я бы сидел в три раза дольше.

— Значит, повезло.

— Это точно…

Я выбрался из-за шкафа, поправил ворот рубахи и широко улыбнулся гостям.

— А вот теперь и вправду привет! Какими судьбами?

— Да вот, решили тебя навестить, — Ира оставила сумочку и, чуть прищурившись, внимательно осмотрела меня с головы до ног, словно прикидывая, не ошиблись ли они адресом, тот ли это Андрей Фомин, которого они знали, или не тот. — А то ведь два месяца уже прошло, а от тебя ни слуху, ни духу. Нехорошо.

— Знаю, что нехорошо, — развёл я руками. — Дел просто много. Учёба, работа, туда-сюда.

— А пошли на улицу. Покажешь нам, чего тут и как, интересно же, — неожиданно предложил Генка, бросив быстрый взгляд на подругу.

Та едва заметно кивнула.

М-да. Что-то они мудрят. А что, не понятно. Да и зачем?..

По городу мы гуляли около часа. Я показывал друзьям институт (снаружи, естественно — внутрь бы их всё равно не пустили), рассказывал, как учёба. Они интересовались, какая стипендия, ездил ли я на картошку, видел ли кого-то ещё из наших. Вспоминали последний звонок, выпускной, учителей, знакомых из параллельных классов… Словом, общались вовсю, в какой-то момент даже показалось, они меня проверяют. Помню ли я своё недавнее прошлое или же по непонятной причине всё позабыл? Паранойя, конечно, но что поделаешь — знакомство с товарищами «чекистами» просто так не проходит.

О главной цели визита одноклассники сообщили в самом конце, когда мы уже подходили к станции.

— Слушай, Андрюх. Мы тут хотели в Питер сгонять, на ноябрьские. Ты как? За? — как бы между прочим поинтересовался Кулешин.

— А почему бы и нет? — пожал я плечами.

Скататься на праздники в Ленинград показалось мне хорошей идеей. В городе на Неве училось сейчас человек десять из наших. Повидать их было бы весьма интересно. Тем более что именно там, в Питере, проживали и два фигуранта из моего «расстрельного списка». Изучить к ним подходы, выяснить, где живут и работают — дело полезное. А лучшего прикрытия, чем встреча с друзьями, нельзя и придумать. Поэтому — решено. Еду, без вариантов.

— Когда и на сколько?

— Пятого вечером выедем, три дня там, восьмого обратно.

— А…

— Билеты будут, — не дала договорить Ира. — У меня у подруги знакомая в кассах работает…

Проводив однокашников, я не спеша направился к общежитию. Ощущения от встречи остались двойственные. С одной стороны, ностальгия, а с другой… чувствовалось, они приезжали не только чтоб повидаться и пригласить меня в Ленинград…

За размышлениями я не заметил, как дошёл до общаги и…

— Андре-ей! Привет!

На лавочке под деревьями сидела Жанна.

Точь-в-точь как Лена позавчера. Даже окликнула так же.

Вот хохма была бы, если бы они там вместе сидели.

— О! Привет! Ты откуда?

Я плюхнулся на скамейку рядом с девушкой.

— Откуда-откуда… из дома, — пожала плечами та. — Думала уже, не дождусь, уже уходить собиралась.

— А как ты узнала, где я живу?

Жанна покосилась на меня с недоумением.

— Ты же мне сам рассказывал.

Честно сказать, не помню, чтобы я ей об этом рассказывал, но — не суть. Зная Жанну, можно наверняка быть уверенным: если она решит что-нибудь выяснить, то выяснит обязательно.

— Ну? Что будем делать? Куда пойдём?

Я почесал затылок.

Действительно. Куда?

Мне-то без разницы, а вот для моей бывшей-будущей просто гулять по городу может быстро наскучить, поэтому…

— А давай ты меня к себе пригласишь.

«Надо же! Опередила».

— Давай.

Я поднялся и протянул девушке руку.

— Не страшно?

— Страшно? Почему страшно?

— Ну… там у нас одни парни.

— Так это же, наоборот, здорово! — рассмеялась красавица.

В общежитие мы прошли без проблем. Занятая вязанием вахтёрша даже голову не подняла. Непорядок, однако, зато удобно. Не пришлось придумывать какую-нибудь историю и объяснять-упрашивать, чтобы пропустили «всего на пару минут».

На шестой этаж мы поднимались на лифте.

— А давай дальше поедем, до самого верха, — неожиданно предложила Жанна, когда кабина остановилась.

Я возражать не стал. Просто нажал на кнопку, двери закрылись, лифт двинулся дальше.

— Ну, и зачем мы сюда приехали?

— А крыша у вас вон там, да?

— Да, но туда мы не выйдем, там на люке замок.

— Жалко, — девушка тряхнула косой и указала на лестницу. — Тогда давай вниз.

— Пешком?

— Ага.

Мы пошли по ступенькам, но почему-то не сразу «ко мне», а опять до самого низа, задерживаясь на каждом этаже минут по пять-семь.

Жанна заглядывала во все коридоры и холлы, рассматривала таблички, трогала стены, заходила на общие кухни, «испуганно» пряталась за меня, если где-нибудь хлопала дверь или поблизости раздавались чьи-нибудь голоса…

— А нас не будут ругать, если застукают? — спрашивала она всякий раз, когда ситуация «успокаивалась».

— А за что нас ругать?

— Ну… что мы тут ходим и смотрим.

— Не будут, не бойся.

— Хорошо. Тогда пойдём дальше смотреть…

И мы шли и смотрели.

Насколько я помню, она всегда такая была. До того любопытная, что любую прогулку могла превратить в настоящее приключение.

Нынешнее «приключение» закончилось в половине седьмого.

— Уф! Ну, у вас и общежитие! Устанешь, пока всё обойдёшь, — резюмировала бывшая-будущая, когда мы, наконец, добрались до нашего блока. — А где все? Ты же мне целую кучу парней обещал.

Спросила и начала «беспокойно» осматриваться.

— Тебя испугались, — подыграл я ей. — Вдруг ты и их сосчитаешь?

— Семь — это Кот, восемь — это Пёс, девять — это Баран, десять — это капитан Гусь, — прыснула Жанна.

— Точно! А быть ни гусём, ни бараном никто не желает…

В комнате никого не было. Олег куда-то слинял, а Дима на выходные всегда уезжал в Дубну.

Может, оно и к лучшему. По крайней мене, никто нам теперь не помеша…

— Андрюха, ты тут?.. Ой!

Протиснувшийся в дверь Шурик, увидев даму, внезапно смутился и попробовал улизнуть, однако не тут-то было.

— А ну, стой!

Синицын замер в проёме. Я с интересом наблюдал за разворачивающимся действием.

— Ты кто?

— Я?

— Ну, не я же, — с великолепным апломбом заметила Жанна.

— Это Шура Синицын, — пришёл я на помощь приятелю. — А это Жанна.

— Здрасьте, — Шурик всё-таки справился со смущением и вошёл в комнату.

— Чего хотел-то?

— Да тут… по локальности кварков у меня вопросик имеется. В смысле, по их запутанным состояниям.

— Знаешь что?

— Что?

Я сунул в руки Синицыну чайник и подтолкнул приятеля обратно к двери.

— Дуй на кухню. Когда вскипит, приходи.

Шурик ушёл.

Жанна проводила его недоуменным взглядом, потом повернулась ко мне.

— Слушай, о чём это он?

— В смысле?

— Какие-то кварки запутанные. Это вообще что?

Я улыбнулся.

— Не обращай внимания. Это мы так. Развлекаемся.

— Понятно… что ничего не понятно, — с сомнением протянула гостья…

Синицын вернулся через пятнадцать минут, с горячим чайником, банкой сахара и пачкой печенья. За это время Жанна успела основательно изучить комнату, попеняла мне на бардак на столе, пыль под кроватью и вполне доходчиво объяснила, почему убираться в помещении надо не ежемесячно, а ежедневно. Я слушал свою бывшую-будущую с удовольствием, вспоминая её же, но несколькими годами старше, и не здесь, а в снимаемой нами однушке на краю города. Нет, мы нисколько не изменились. Она всё так же боролась за чистоту и порядок, а я всё так же старался этот порядок нарушить. Эта борьба держала нас в тонусе без малого тридцать лет, скучно никому не было…

Чай с печеньем мы пили около получаса.

Шурик понемногу освоился, перестал стесняться, а затем, словно забыв о том, что в гостях у нас дама, а не доцент с кафедры теорфиза, принялся грузить меня вопросами по теории времени. С одной стороны, хорошо, а с другой — совершенно не вовремя. Жанна начала откровенно скучать.

— Шур, ты не в курсе, что там сегодня? — прервав в очередной раз словоизлияния друга, я подошёл к окну, открыл створку и высунулся наружу.

— Где?

— Да вон, в пристройке.

— А! Ерунда всякая, — отмахнулся Синицын. — Не то дискотека, не то группа какая-то выступает…

— Пойдём? — развернулся я к Жанне и, судя по её заблестевшим глазам, понял, что поступил правильно…

Уже в коридоре, когда девушка выходила из блока, а я закрывал дверь в комнату, тусующийся рядом Шурик одобрительно цокнул:

— Красивая… И прежняя тоже была ничего.

Слава богу, Жанна этого не услышала, не то я Синицына точно убил бы.

А так — просто ткнул его локтем поддых и прошипел на ухо:

— Только попробуй ей вякнуть. Прибью нахрен!

В ответ приятель лишь несколько раз судорожно хватанул ртом воздух, а потом испуганно закивал.

Зря я, наверно, с ним так. А впрочем, пусть учится. Чем раньше узнает, что друзей подставлять нельзя, тем лучше. Особенно, если дело касается прекрасного пола…

Факультетская дискотека несколько отличалась от той, на которой мы были пять дней назад.

Внутри никто не курил, пьяных тоже не наблюдалось. Зато симпатичных и не очень девиц хватало с избытком.

— Не знала, что у вас столько девушек, — заметила по этому поводу Жанна.

— Это не наши.

— А чьи?

— Кто-то из МГИКа, он тут недалеко, на Левобережной, кто-то из педагогического, кто-то ещё откуда-то.

— Их что, специально сюда привозят? — удивилась спутница.

— Не привозят, а приглашают. Своих-то у нас раз-два и обчёлся. А у них, получается, те же проблемы, только с парнями. Вот так и живём…

Жанна покачала неодобрительно головой, но развивать тему не стала. В конце концов, она и сама попадала в похожую категорию. Ведь в её медучилище с представителями сильного пола тоже не всё хорошо. В смысле, мало их там. Исчезающе мало. В пределах статистической погрешности…

— Знаешь, а мне ваша дискотека понравилась.

Мы не спеша шли по вечерним улицам, держась за руки, останавливаясь там, где темнее и где легко можно спрятаться от чужих глаз.

— Понравилась? Чем?

— Не знаю. Просто здорово было и всё… Слушай, а о чём тебя друг твой спрашивал? Ну, этот… Синицын. Он что, машину времени хочет построить?

Я мысленно усмехнулся. Всё-таки женщины — существа проницательные. Сперва Лена о будущем интересовалась, а теперь и Жанна туда же.

— А ты сама хотела бы прокатиться на подобной машине?

Девушка пожала плечами.

— Даже не знаю. Прошлое и так всем известно, а будущее… Мне почему-то кажется, что если о нем узнаешь, то жить станет как-то… неинтересно, что ли.

— А если бы ты получила возможность влиять на события? Например, могла бы исправить былые ошибки, изменить что-нибудь в своей жизни или в жизни родных, друзей, а, может быть, даже и всей страны. А?

Жанна задумалась.

— Нет. Не стала бы я ничего менять.

— Почему?

— Потому что вместо одних ошибок обязательно сделала бы другие, и стало бы ещё хуже. Может, не сразу, может быть, даже лет через сто, но всё равно: узнать когда-нибудь в будущем, что именно ты причина всех бед — это просто ужасно. После такого и жить, наверное, не захочется.

— Странно, — я тоже сделал вид, что задумался. — А мне кажется, наоборот, лучше сделать и ошибиться, чем после всю жизнь ругать себя и корить, что мог, но не сделал.

Жанна неожиданно улыбнулась.

— Ну да. Это так по-мужски. Сначала сломать что-нибудь, а потом рассказывать всем, что это было единственное решение.

Я с удивлением посмотрел на спутницу. Потом почесал в затылке.

Таких слов я от неё и вправду не ожидал. «Раньше» она никогда такое не говорила.

— Что ж, возможно, ты и права. Я над этим подумаю…

Мы расстались в одиннадцать. Жанна ушла домой, а я ещё долго стоял возле подъезда, пытаясь разобраться в себе. Понять, как быть и что делать. Быть или не быть, делать или не делать? Делать и ошибаться или же плюнуть на всё и идти по давно проторённому пути?.. Ответов на эти вопросы у меня не было. Как не было и желания решить всё прямо сейчас, поскольку прямо сейчас хотелось иного. Увидеть ещё раз Лену. Остаться с ней ещё на одну ночь. Ведь я обещал ей прийти. Сегодня. Даже если война…

Всю сегодняшнюю «войну» капитан Кривошапкин меня подчёркнуто игнорировал. Ни разу не вызвал к доске, не сделал ни одного замечания и даже, когда глядел в мою сторону, смотрел поверх головы, будто не видел.

Почему именно, я понял, когда обнаружил лежащий на его столе воскресный номер «Советского спорта». Точно такой же валялся у нас в общаге. Его прочитали многие, но главного, естественно, не заметили. Потому что не знали, что главное таится на последней странице, в разделе, где «Спортлото». Тираж 41, «6 из 49», выигрышные номера: 4, 32, 35, 36, 42, 48. Те самые, что я намалевал полторы недели назад в «полученном на сдачу» билете. Их видели все, кто был тогда в бильярдной. И братья Ходыревы, и Смирнов, и Новицкий, и, конечно же, сам Кривошапкин — куда без него? Он, кстати, помогал мне тогда больше других. Даже парочку правильных цифр посоветовал, а я его совет принял. Теперь же Павел Борисович, видимо, локти кусает и клянёт себя за то, что не приобрёл такой же билет и не проставил в нём такие же числа. Хотя откуда ему было знать, что обычный клочок бумаги, словно в кино, вдруг превратится в полновесные десять тысяч?

Меня же он, скорее всего, не замечал сейчас не потому, что завидовал, а потому что не хотел портить эффект от моего сегодняшнего появления в бильярдной. Наверняка думал, что сам я о выигрыше знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Ведь, если бы я о нем действительно знал, то обязательно подошёл бы к Павлу Борисовичу и похвастался. А раз так и не подошёл, значит — увы.

Развеивать его заблуждения я не стал, поскольку план, как распорядиться выигранными деньгами, уже составил и капитан Кривошапкин играл в этом плане не последнюю роль.

Сегодня вечером, в отличие от пятницы, в бильярдной был настоящий аншлаг.

Когда я вошёл, на обоих столах уже вовсю стучали шарами. Товарищи офицеры мерились, кто искуснее в кладке, и делали вид, что моё появление их совершенно не взволновало. Поздороваться — поздоровались, но дальше опять склонились над зелёным сукном и продолжили прерванную игру.

Я тоже решил не выпендриваться, взял кий и принялся ждать, когда кто-нибудь проиграет и освободит место возле стола. Первым проигравшим оказался Иван Николаевич. Он уступил брату в «Сибирку» всего два шара и отошёл к столику с чайными принадлежностями. Через минуту к нему присоединился Павел, проигравший, в свою очередь, майору Новицкому, а спустя ещё секунд тридцать «спектакль», наконец, начался.

— Слушай, Паш, не в курсе, как наши в субботу сыграли?

— ЦСКА?

— Ну да, а кто же ещё?

— Выиграли, как обычно. А вы что, не смотрели?

— Да у меня телевизор сломался, прямо невезенье какое-то. С каким счетом закончили? Кто забивал?

— Восемь один. Две Крутов забросил, две — Зыбин, по одной — Хомутов, Быков, Гимаев, Макаров. У СКА — Лапшин, в большинстве… Да что я вам говорю! У меня же газета есть, — Кривошапкин отставил в сторону недопитую чашку и полез в портфель. — Вот, можете сами обзор почитать.

Иван Николаевич развернул газету и углубился в чтение.

— Ага. А сегодня, выходит, с «Химиком» будут играть… Вот, чёрт! Опять не увижу. Или, может, к соседям сходить?.. Так! Что ещё? — Ходырев-старший добрался, наконец, до четвертой страницы. — О! Гляди-ка! Тираж Спортлото. Ещё не смотрели?

Михаил и Василий Васильевич остановили игру и с интересом уставились на меня.

— А? Что? — я сделал вид, что не расслышал вопрос.

— Иван спрашивает, ты тираж смотрел? — «помог» мне Константин Николаевич.

Я нахмурил брови, изображая мыслительный процесс, после чего выдал:

— Тираж? Какой тираж?

— Как это какой?! — всплеснул руками капитан Кривошапкин. — Мы же вместе билет заполняли.

— Вместе? Билет? — я всё ещё продолжал «тупить».

— Потерял?! — ахнул Павел.

— Что потерял?

— Билет! Спортлото! В прошлую пятницу! Ты что, забыл?!

— А! Спортлото. Ну, так бы сразу и говорили, а то я подумал, что на хоккей, — я сунул руку во внутренний карман куртки, потом в наружный… — Да где же он? Я же его сюда клал…

Всё время, пока я искал билет, Павел буквально держался за сердце — мне с огромным трудом удавалось удерживать себя от того, чтобы не заржать в голос.

— Ага. Вот он, голубчик. Видимо, когда в ящик бросал, карман перепутал.

— А ну-ка, тащи его сюда, — протянул руку Иван Николаевич. — Сейчас проверим, везучий ты или нет.

— Да пожалуйста, — пожал я плечами и передал билет подполковнику. — Думаете, он что-нибудь выиграл?

— Проверим, узнаем…

Ходырев-старший расстелил газету на столике, положил сверху мой лотерейный билет и, словно опытный конфераньсе, принялся объявлять угаданные номера, выдерживая почти театральные паузы перед каждым.

— Номер четыре, «альпинизм»… Тэкс, смотрим теперь, что у нас? И у нас «альпинизм». Отлично. Поехали дальше… Тридцать два, «прыжки в воду». Опаньки! У нас тоже прыжки. Везёт, однако…

— Иван, не томи, — Ходырев-младший подошёл ближе и, опершись на кий, встал за спиной у брата.

Все, кто был сейчас в бильярдной, бросили играть и столпились вокруг чайного столика. Я их хорошо понимал. Не каждый же день кто-то из их знакомых выигрывает в Спортлото десять тысяч. Тем более что происходит это прямо у них на глазах.

— Не торопи, — отмахнулся Иван Николаевич. — Тридцать пять, «спидвэй». Есть тридцать пять. Трёшка уже в кармане… А следующим у нас идёт… тридцать шесть, «слалом».

— Мать твою! — не выдержал майор Новицкий. — У меня четыре угаданных только раз было.

— Да подожди ты, Васильич. Дай дослушать, — совершенно забыв о субординации, шикнул на него Кривошапкин.

— Сорок два, «тяжёлая атлетика», — продолжил тем временем подполковник. — Тоже верно… Ох! Что-то мне нехорошо, — он вытер выступивший на лбу пот и повернулся к Павлу. — Паш, читай ты последнюю, а то я с этими лотереями точно инфаркт заработаю.

Он, конечно, играл, причём явно, но, с другой стороны, я же не Станиславский, чтобы кричать «Не верю!». Это совсем ни к чему. Люди же для меня стараются. Ну и развлекаются заодно. А положительные эмоции ещё никому не мешали. Не будут мешать и сейчас. Скорее, наоборот, помогут.

— Сорок восемь. «Шахматы», — объявил Кривошапкин последний угаданный номер, затем откинулся в кресле и «ошарашенно» выдохнул. — Шесть из шести. Полный улёт.

Товарищи офицеры молчали. Видимо, ждали моей реакции.

И я их не обманул.

— Это… это, типа… он выиграл, что ли?

Я плюхнулся на свободное кресло, подтянул газету к себе, сравнил напечатанные в ней числа с теми, что на билете, после чего растерянно поднял глаза на сидящего напротив Ходырева.

Тот ухмыльнулся и молча развёл руками. Мол, это не розыгрыш, всё это на самом деле, по-взрослому.

— Так и есть. Выиграл, — хлопнул меня по плечу Новицкий. — Ну что ж, поздравляю. Сам не увидел бы, ни за что б не поверил…

Остальные тоже начали поздравлять:

— Молодец… свезло так свезло… такое раз в жизни бывает…

— Постойте! — я, наконец, «вышел из ступора» и, вскочив на ноги, помахал зажатым в руке билетом. — Почему только я?! Мы же его вместе все заполняли!

— И что? — подполковник с интересом посмотрел на меня.

— Как это что?! Раз вместе все заполняли, значит, все вместе и выиграли!

В помещении бильярдной вновь повисло молчание.

Секунд через десять его нарушил всё тот же Иван Николаевич.

— То есть, ты предлагаешь… ты предлагаешь…

— Поделить выигрыш на всех, — закончил я с самым бесхитростным видом.

Сказал и обвёл взглядом собравшихся.

Чего-чего, а этого они от меня точно не ожидали.

Первым очнулся Ходырев-младший.

— Кх-кхм… Всё это, конечно, прекрасно, но лично я — пас, — он покачал головой и отступил на шаг от стола. — Я тогда не участвовал, поэтому и сейчас — не в праве.

— Я тоже, — поддержал его Михаил и тоже отошёл в сторону.

Оставшиеся переглянулись.

Положение требовалось срочно спасать.

— Но я же на самом деле так думаю, — голос мой звучал почти жалобно. — Ну, товарищи офицеры. Что же я, не могу ни с кем поделиться? Это же будет действительно честно. Да и потом… — я притворился, что нашёл ещё один аргумент в пользу «честной делёжки». — Я и выигрыш-то не смогу сам получить. Мне ж восемнадцати нет, кто ж мне его в сберкассе отдаст?

— А ведь и верно, — почесал затылок Новицкий. — Рублей сто-двести ещё бы отдали, а десять тысяч… Нет, столько ему на руки не дадут. Тут надо или родственников привлекать или друзей-знакомых постарше, — он повернулся ко мне. — Родственники у тебя здесь есть?

— Здесь нет.

— Да-а, проблема, — Иван Николаевич посмотрел сначала на Кривошапкина, потом на Новицкого. — Ну что, товарищи? Поможем курсанту?

— А куда деваться?.. Поможем, конечно. Почему не помочь? — согласились оба.

— Ну, и как ты хотел делиться? — снова обратился ко мне подполковник.

К этому вопросу я был готов на все сто.

— Поровну.

Замначальника кафедры рассмеялся.

— Э, нет, брат. Поровну для нас слишком. Билет покупал ты, в ящик опускал тоже ты, поэтому… — он ненадолго задумался. — Тебе три четверти…

— Половину, — вскинулся я. — Больше я не возьму.

Ходырев хмыкнул.

— Ладно. Пускай половину. Остальные пять тысяч… — он вопросительно глянул на брата и Михаила.

Те дружно помотали головами.

— Остальные пять тысяч мы делим так. Нам троим по пятьсот, — кивнул подполковник Павлу и Василю Васильичу. — А три с половиной пойдут на новый инвентарь для бильярдной, зала единоборств и тира. Согласны?

Противтакого расклада никто возражать не стал. Даже я. Сумма в пять тысяч меня более чем устраивала. Оставалось решить последний вопрос. Его озвучил майор Новицкий:

— А деньги-то кто будет получать?

Павел даже привстал, так сильно ему хотелось стать этим самым получателем дивидендов. О причине я догадался ещё неделю назад, когда подслушал его разговор со Смирновым, в котором он признавался, что давно мечтает о «Волге». А право на её внеочередное приобретение по госцене — я это выяснил в тот же день — как раз и давал выигрыш в лото «шесть из сорока девяти».

Его страдания заметил и Иван Николаевич.

— Что, Паш, не терпится машину сменить? — со смехом поинтересовался он у мгновенно покрасневшего Кривошапкина. — А Жигули-то тебе чем не нравятся?

— Да нравятся они мне, нравятся, товарищ подполковник. Просто… ну, сами понимаете, Волга — это Волга.

— А денег-то хватит?

— Жигуль свой продам, все деньги с книжки сниму, у тестя займу… Это же мечта детства, ну как вы не понимаете?

Павел сейчас и вправду напоминал ребёнка, у которого злые взрослые собираются отнять честно притыренную из вазы конфету.

— Ну, хорошо. Ладно. Только сначала мы у других спросим. Может, им тоже Волга нужна? Тебе нужна? — Ходырев посмотрел на Новицкого.

Тот усмехнулся и покачал головой.

«Чекисты» тоже не стали претендовать на новый автомобиль.

— А у меня, увы, уже есть. Ты, Паша, даже не представляешь, какой это геморрой, иметь Волгу, — «грустно» вздохнул Иван Николаевич. — Ну, а тебе, Андрей? — он обернулся ко мне. — Может быть, тебе тоже машина нужна? Можно ведь и по-другому выигрыш оформить, например, через поручительство или ещё как-нибудь. Возьмёшь машину сейчас, а водить начнешь, когда восемнадцать стукнет. А?

Я улыбнулся.

— Взять-то, наверное, взял бы, но не сейчас, а лет эдак через пять-шесть. Да и потом, мне её хранить негде.

Сказал и, ничего больше не говоря, протянул билет Кривошапкину.

Тот принял его с каким-то почтительным трепетом, словно бы этот клочок бумаги и впрямь мог сделать кого-то счастливым. Хотя… Кто знает, чего именно не хватает каждому для настоящего счастья? Кто-то хочет спасти весь мир, а кому-то и «детской мечты» достаточно. Не самый плохой вариант, между прочим…

Вчерашний день и вправду прошёл удачно. Мало того, что я заручился мощной поддержкой по Спортлото, вечером после бильярда ко мне заявился Рыбников. При свидетелях — кроме меня в комнате находились ещё Олег с Димой — он говорить не стал. Зато, когда мы вышли с ним в холл, первым делом Алексей вытащил из-за пазухи пачку денег, отсчитал мне двести сорок рублей — зарплата за Войковскую плюс премия, а затем сообщил:

— В субботу выходим на новый объект. Так что готовься.

— Какой? Где?

— На Соколе. Тот самый, что обещали.

— Это который жирный?

— Ага. Но я ещё уточню, все подробности в пятницу.

— Понял. В пятницу жду сигнала…

После этого разговора моё настроение поднялось выше некуда, поэтому, вернувшись обратно в блок, я глянул на пустой угол слева от шкафа и, как бы задумавшись, пробормотал:

— А неплохо было бы там телевизор поставить. А, мужики?

— Телевизор? — мгновенно встрепенулся Олег.

— Ну да. Телевизор. Надоело, блин, бегать на третий этаж, и народу там всегда чёрт знает сколько. Хочешь, например, футбол посмотреть, а там уже человек двадцать сидят, и ни черта из-за них не увидишь. А то и вообще включат какую-то дрянь, хрен заставишь переключить на нормальное.

— Это верно, — кивнул прислушивающийся к разговору Дима. — Телевизор в комнате — это удобно.

Он отложил конспект по матану, поднялся с кровати, вышел на середину комнаты и оценивающе посмотрел в угол, где, по моим задумкам, стоило поставить прибор.

— Хорошее место. Вопрос: где мы его возьмём?

— Кого? — не понял Олег.

— Телевизор, конечно. А ты что подумал?

— Ничего я не подумал, — проворчал Панакиви. — Просто мой брат, когда тоже учился, много чего брал в прокате.

— Прокат? — задумался Дима. — Прокат — это хорошо. Прокат — это дешевле, чем покупать. Но тогда возникает вопрос номер два: где в Долгопрудном прокат? И сразу вопрос номер три: есть ли там свободные телевизоры? Ведь таких умников, как мы, здесь, наверное, несколько сотен, и значит, всё лучшее и ходовое в местном прокате уже разобрали.

— Да что ты заладил, как попугай? — отмахнулся Олег. — Вопрос номер два, вопрос номер три, разобрали. Завтра сходим и всё сами узнаем.

— Узнаем, где здесь прокат? — уточнил Петров.

— И то, и то другое…

— И можно без хлеба, — добавил я, чтобы разрядить обстановку…

В прокат мы пошли во время обеденного перерыва, сразу после лекции по исткапу.

Выяснилось, что расположено это заведение рядом со станцией, от общаги всего километр. С одной стороны, удобно — не надо тащиться черт знает куда, а с другой — Петров оказался прав — нормальных телевизоров там уже не осталось, их разобрали ещё в сентябре. У единственного худо-бедно работающего «Рекорда-312» не было ручки переключения передач, а прямо в центре экрана на всех каналах присутствовало непонятного рода пятно, внутри которого любое изображение, словно на фотоплёнке, превращалось из черно-белого в бело-чёрное. Негатив, одним словом. Как в прямом, так и в переносном смысле.

— Ну? И что будем делать? — досадливо сплюнув, поинтересовался Олег, когда мы вышли на улицу. — Только время, блин, зря потеряли. Теперь даже пожрать не успеем.

— Не кипишуйся, — охолонил я его. — Есть ещё вариант.

— Какой?

— Такой, что телевизор можно не только взять напрокат, но и просто ку-пить.

Последнее слово я произнёс раздельно. Специально. Чтобы доходчивее.

Дима почесал за ухом. Потом вздохнул.

— Слишком дорого.

— Да. Дорого, — согласился Олег. У меня столько не будет.

Я усмехнулся.

— А у меня будет. Поэтому сделаем так. Я куплю телевизор и поставлю его в нашей комнате. А вы просто поможете донести его до общаги. Ну что, согласны?

Парни, естественно, согласились. Да и кто бы не согласился? «Ящик» же всё равно будет стоять там, где и предполагали, и смотреть его будут все, а не только хозяин.

Продавали бытовую электро— и радиотехнику в том же магазине, где я неделю назад покупал гантели, эспандер и гирю. Собственно, я для того и устроил «спектакль» с прокатом, что тащить ТиВи в одиночку не слишком хотелось. Раз уж с компактной гирей измучился вусмерть, пока донёс, то про объёмный груз и говорить нечего. Один я его и впрямь не осилил бы.

Решение оказалось правильным. Подходящих прокатных телевизоров, как и предполагал, не нашлось, а возвращаться в общагу несолоно хлебавши, особенно после того, как раструбили всем, куда и за чем идём, было бы несолидно. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось Диме с Олегом тащиться со мной и дальше, до «Культтоваров». Ещё одним бонусом для меня стало то, что парни быстро сообразили: груз надо не тащить, а катить. Поэтому, перед тем, как идти в магазин, они снова зашли в прокат и через пару минут выкатили оттуда стальную тележку.

— Всего полтора рубля и ты — супергерой, — с гордостью сообщил Дима, поддевая ногой подпорку двухколёсного чуда.

Что ж, они действительно молодцы. Я до аренды тележки попросту не додумался…

Телевизор мы выбирали почти полчаса. Моделей было достаточно много, но в итоге остановились на бюджетном варианте. «Рассвет-307», чёрно-белый, диагональ экрана 40 сэмэ, цена — 210 рублей. «Рубины» и «Электроны» стоили гораздо дороже, а от «Рекорда», который дешевле, я отказался по той же причине, что выявилась в пункте проката. Ручка у этого супердевайса отлетала чересчур быстро и для переключения программ приходилось использовать пассатижи.

В общежитие вернулись в половине четвёртого.

Обеденный перерыв прошёл, на следующую пару мы уже опоздали… Ну, да и чёрт с ней! Устанавливать, включать и настраивать свежеприобретённый «Рассвет» интереснее на порядок. Особенно, если нет нормальной антенны, а вместо неё — длинный кусок алюминиевой проволоки. Но даже с ней, как выяснилось, телевизор показывает аж три программы — первую, вторую и, хм, четвёртую. По первой крутили какие-то документальные фильмы, по второй — пели народные песни, по четвёртой — показывали рамку-заставку, сопровождающуюся противным звуковым сигналом.

Минут через десять фильмы на первом канале сменились на «Ленинский университет миллионов».

Раньше я, помнится, никогда эту передачу не смотрел, а сейчас заинтересовался. Не потому что был яростным апологетом марксистско-ленинского учения, а потому что речь вдруг зашла об управлении социалистической экономикой. В голове будто тумблер какой-то переключили, и перед глазами неожиданно появилась совсем другая картинка: первый «демократический» мэр Москвы громит на многотысячном митинге «административно-командную систему» СССР.

Вообще говоря, в качестве учёного-теоретика этот «видный деятель перестройки» никому тогда был и даром не нужен, но в качестве обвинителя-обличителя-практика, он оказался весьма и весьма полезен. Только не простому народу, а тем, кто сперва разорвал на части страну, а затем с удвоенной силой принялся растаскивать и грабить её богатства, ставшие «внезапно» бесхозными. Как по мне, так и бог с ними, с переименованными улицами столицы и поверженными памятниками вождей, но вот чего точно нельзя простить этому господину-товарищу, так это его реализованного в 90-х призыва: «Народу нужен барин. Он (народ) не собирался сам работать. Должен кто-то прийти и устроить ему другую жизнь вместо той, которая его перестала устраивать».

Да уж! Устроили, так устроили. И лишь через двадцать лет, в конце нулевых, господин Попов развил до конца этот тезис и объяснил-таки, что он имел в виду, когда говорил про барина и народ.

Роспуск ООН, Мировое правительство, передача под глобальный контроль всего ядерного оружия, ядерной энергетики, ракетно-космической техники, «всех богатств недр» планеты и «прежде всего — запасов углеводородного сырья» — вот главные цели таких, как он, ненавистников собственной Родины, а заодно и всего человечества.

Но даже и этого ему будет мало.

«Должны быть установлены жёсткие пределы… Надо будет иметь определённый размер населения, объём накопленного национального богатства и определённую величину национального дохода на человека… Пора установить специальные нормативы рождаемости с учётом уровня производительности и размеров накопленного каждой страной богатства. Пора выйти из тупика, на который указывал ещё Мальтус: нельзя, чтобы быстрее всех плодились нищие… Перспективным представляется генетический контроль ещё на стадии зародыша и тем самым постоянная очистка генофонда человечества… При формировании государственных структур надо полностью исключить популистскую демократию… При избрании законодательной палаты гражданин должен иметь то число голосов, которое соответствует его образовательному и интеллектуальному цензу, а также величине налога, уплачиваемого им из своих доходов… Страны, которые не примут глобальную перспективу, должны исключаться из мирового сообщества…»

Блин! Да за любое из этих высказываний во времена оные его бы просто повесили, по приговору суда или особой тройки, или вообще — обычного схода неравнодушных граждан. Однако — увы. Всего через несколько лет волна перестройки вынесет эту пену, этого идеологического мерзавца и негодяя на самый гребень…

— Знаете что, мужики? Поеду-ка я в Москву.

— В Москву? Зачем в Москву? — Олег оторвался от телевизора и с недоумением посмотрел на меня.

— Да. Зачем? — поддержал его Дима, перестав на какое-то время крутить «непослушный» провод.

— Да так. Надоело учиться. Развеяться хочется.

— Ну… езжай, — парни пожали плечами и вернулись к настройке «волшебного ящика» и антенны…

Я мысленно усмехнулся.

Всё правильно. Всё так и должно быть. Глобальные проблемы их пока не волнуют. В отличие от меня, вспомнившего, наконец, о «прямых обязанностях попаданца»…

На станцию метро «Университет» я прибыл без четверти шесть. Никакого конкретного плана, как и в случае с Гайдаром, у меня не было. Имелась только надежда. Вдруг опять повезёт, и всё покатится как бы само собой, как две недели назад. Тогда ведь тоже была среда, и чёткое, абсолютно осознанное желание разобраться с одним из творцов развала великой страны.

Здание экономического факультета МГУ, где, насколько я помнил, сейчас работал Попов, располагалось недалеко от метро, прямо на проспекте Вернадского, через дорогу от цирка. Соседство, прямо скажу, неслучайное и словно бы намекающее о том, что и то, и другое — два сапога пара. Экономика, частенько напоминающая цирк, и цирк, экономикой которого время от времени руководят клоуны.

Я не ошибся. «Экономический» корпус действительно выходил на проспект боковым фасадом. Пройдя через небольшой парк, я оказался около главного входа и понял, что «не ошибся» дважды. На стенде, левее стеклянных дверей, висела афиша-анонс.

Ну что ж, на ловца, как говорится, и зверь бежит.

Пойдём, посмотрим на будущего Московского мэра… или не мэра… или и вовсе — не будущего…

Внутрь меня и в самом деле пропустили свободно.

Единственное неудобство — пришлось зарегистрироваться на входе.

Зарегистрировался по студбилету. С одной стороны, плохо — всё-таки след для органов, ежели что, а с другой, «вежливость — главное оружие вора». Честно пришёл, честно вышел, никого не трогал, ничего не украл.

Сама лекция проходила на втором этаже Овального корпуса. Народу, не то чтобы яблоку негде упасть, но всё же достаточно. Я занял место недалеко от выхода, с краю, на пятом ряду. Оттуда и видно неплохо, и уйти можно так, что никто и внимания не обратит.

Лектор появился в аудитории в десять минут седьмого. Тот самый, Гавриил Харитонович. Выглядел он практически так же как и во времена перестройки, только, наверное, седины было чуть поменьше, а помимо усов имелась ещё и бородка. Точнее, щетина, как у «киношных» шкиперов.

В принципе, можно было уже уходить — клиент опознан, место работы определено, осталось выяснить, где живёт — однако я всё же остался. Захотелось послушать, какие речи ведёт этот фрукт, какие читает лекции, что впаривает под видом науки ничего не подозревающим студиозусам.

Нет, про административно-командную систему профессор пока помалкивал, но кое-что «неблагонадёжное» в его словах уже начинало мелькать. Чего он явно терпеть не мог, так это разного рода планов. Квартальных, годовых, пятилетних… А ещё он не любил кибернетику и яростно обрушивался на тех, кто предлагал автоматизировать экономические процессы с помощью ЭВМ. Ну, просто на дух их не переносил, изливая в речах «желчь» и прочие… нехорошие словеса… В общем, ничем он в этом потоке времени не отличался от прототипа из моего прежнего прошлого-будущего. А значит, и снисхождения, даже малейшего, не заслуживал.

На улицу я вышел, когда объявили небольшой перерыв. Типа, чтобы перекурить и оправиться (три раза ха-ха). А вот обратно уже не вернулся. Просто потому что стало противно. Противно до блевоты. Не хотелось мне больше слушать этого пока ещё гражданина Великой Страны, равно как и следить сегодня за ним и выяснять, где живёт. Успеется ещё сделать и то, и другое. Может, через неделю или даже попозже, когда настроение будет. Сегодня же лучше и впрямь погулять-развеяться. Тем более что места для прогулки здесь замечательные. Москва-река, Лужники, Воробьёвы Горы… Впрочем, сейчас они называются Ленинскими, но — не суть. Природа та же, что и когда-то. И воздух такой же. Сладкий. Хотя и холодный. Всё же октябрь на дворе, а не май. Последние погожие дни, до снега с морозами не так уж и далеко…

По окрестностям я гулял часа полтора. И главное здание МГУ обошёл, и на обзорной площадке успел постоять, и полюбовался вечерним видом на Лужники, и на знаменитый «летний» трамплин посмотрел. А когда стало совсем темно и повсюду зажглись фонари, с комфортом устроился на скамейке в парке около Университетской площади, глазея на пробегающих мимо девиц. Их было не так уж и много, всё-таки вечер, чего им здесь делать в эдакую позднотень?

Проходили мимо и парни. Двое последних — весьма подозрительные и явно не из студентов. Правый, мелкий и тощий, одетый в франтоватую кепочку и постоянно сплёвывающий под ноги, достаточно злобно зыркнул в мою сторону и даже приостановился на миг, однако второй, который повыше и чуть покрепче, дёрнул первого за рукав и через десяток секунд они скрылись среди деревьев.

А ещё через пару минут в начале аллеи вдруг появился тот, кого я никак не ожидал увидеть здесь и сейчас. Гавриил Попов собственной персоной. Поначалу я даже глазам своим не поверил. Что он, блин, тут забыл? Метро в другой стороне, и стоянки машин поблизости тоже не наблюдается. Может быть, тоже решил прогуляться? Воздухом подышать, подумать, развеяться…

Когда будущий мэр миновал мою лавочку, я не спеша поднялся и двинулся вслед за ним. Зачем? Да фиг его знает. Как будто бы посоветовал кто-то: иди, мол, за этим придурком, может, что-нибудь и получится, а что получится, не сообщил.

Гражданина профессора я сопровождал метров примерно тридцать, затем он неожиданнозабеспокоился, начал оглядываться, ускорил шаги, а потом и вовсе свернул в сторону, перебежал дорогу и быстро-быстро засеменил мимо чугунного ограждения над спуском к Москве-реке.

Преследовать его я не стал. Не было никакого смысла разбираться с ним прямо сейчас. Во-первых, не был готов, а во-вторых — засветился я здесь сегодня по полной. И на вахте в Овальном корпусе данные свои оставил, и на лекции побывал, и на лавке сидел, словно ждал — многие меня видели и наверняка запомнили… Словом, не стоит оно того. Лучше и впрямь подождать… недельку-другую…

Минут через пять аллею, по которой я шёл, внезапно перебежали те двое, крепыш и мелкий, которых встретил «перед Поповым». Меня они, видимо, не заметили, поскольку явно спешили, а сам я в этот момент находился не под фонарём, а в тени деревьев. Неслись, кстати, эти типы как раз оттуда, куда убежал от меня гражданин «будущий мэр». То есть, от спуска к реке.

Буквально на автомате я повернул туда же, пересёк пустынную улицу и спустя полминуты наткнулся на валяющийся на тротуаре портфель. Память услужливо подсказала: такой же или похожий я видел в руках у Попова. Самого профессора поблизости не было. Ни слева, ни справа, ни на другой стороне дороги. Чисто для самоуспокоения я обошёл кусты, перегнулся за ограждение и…

Ё-моё! Вот оно, значит, как… вот оно, значит… куда…

Внизу на камнях лежал человек. Лежал неподвижно и неестественно, со свёрнутой набок шеей. В падающем откуда сбоку свете уличного фонаря всё это можно было относительно хорошо разглядеть. Плащ на трупе был точно такой же, как и на господине Попове.

На него я смотрел секунд пять. Затем развернулся и быстро пошёл, почти побежал, в сторону Университетской площади. Спуститься вниз я не мог — слишком круто, да к тому же темно, а на площади имелось несколько таксофонов.

Добежав до ближайшего, я заскочил внутрь, снял трубку и дважды провернул диск. Длинное «0», короткое «2», денег не надо, милиция у нас, слава богу, бесплатная.

— Дежур…по… у… тан …цов слушает, — прозвучало через пару секунд.

— Найден труп, неизвестный мужчина, район МГУ, улица Косыгина, двести метров правее трамплина, за ограждением.

— Кто говорит? Представьтесь…

Я молча повесил трубку.

В запасе у меня было, максимум, десять минут. Или чуть меньше. За это время требовалось дойти до метро или хотя бы до людного места, а там…

М-да, зря я сегодня зарегистрировался перед лекцией. Глупо. Бездарно. И совершенно не по-игроцки…