Правила отбора

Глава 8

На утреннюю лекцию я не пошёл. После свиданий, сначала с Леной, а потом с Жанной, думать не о них, а о чем-то другом, было смерти подобно. Впрочем, я себя всё-таки пересилил и «осчастливил» своим присутствием последующие семинары. По физике, химии, аналитической геометрии и матлогике. Негоже было бы их пропускать, это все же не лекции — экзамены и зачёты мне, так или иначе, сдавать придётся. И, значит, не стоит лишний раз злить преподавателей по этим предметам.

Вечером после занятий решил восполнить ещё один пробел в собственном образовании. Только на этот раз не умственном, а физическом. Вспомнил советы Кривошапкина и Смирнова и направил стопы в магазин спортивных товаров с целью прикупить какой-нибудь инвентарь для силовых упражнений. Физическую форму надо развивать и поддерживать, и простая зарядка здесь не поможет. Обычными приседаниями и размахиваниями руками-ногами нарастить мышцу́ не получится. Без эспандеров и гантелей об этом не стоит и думать.

И то, и другое в магазине, конечно, нашлось. Я даже подобрал себе кое-что. Пружинный эспандер с пятью «ветвями» и небольшие гантельки по три килограмма каждая. Тем не менее, решил только ими не ограничиваться. Внимание моё привлекли стоящие в ряд гири, весом от шестнадцати до тридцати двух. После недолгих размышлений «остановился» на самой лёгкой. По той причине, что и в «прошлой» жизни пользовался исключительно однопудовиками. Причём, не только в физкультурно-оздоровительных целях. Одна из гирек служила гнётом для закваски капусты, вторая хранилась в гараже — во времена всеобщего дефицита на ней было очень удобно выправлять гвозди, третью я использовал заместо кувалды на даче, четвертую… хм, к четвертой судьба была более благосклонна: будучи подарена одному моему знакомому, она использовалась им по прямому назначению — в качестве спортивного инвентаря…

В общем, гирю я все же купил. Удовольствие обошлось мне в 5 рублей 90 копеек. Еще семь рублей были потрачены на гантели с эспандером. Ими («упакованными» в холщовую сумку) я загрузил левую руку, правой соответственно подхватил «чугуняшку с колечком», после чего, довольный собой, вышел на улицу.

Увы, радость от удачных приобретений быстро сошла на нет. Уже через сотню метров я понял, что «компактность» — это не всегда хорошо. Несмотря на наличие ручки тащить шестнадцатикилограммовый груз оказалось весьма неудобно. Да ещё сумка с гантелями и эспандером оттягивала другую руку и постоянно норовила упасть или вообще разорваться. Гиря же с регулярной настойчивостью била меня по колену, отчего походка моя все больше и больше напоминала перемещения заржавевшего робота с подломленными суставами. Даже мысль появилась — водрузить гирю на голову подобно восточным красавицам, переносящим тяжеленные кувшины с водой. Одна незадача: «амортизатора» в виде копны волос у меня не имелось — пришлось забрасывать «чугунок» на плечо. «Ох, и твёрдый, собака! Нет, лучше как раньше, прежним способом, только руки менять почаще».

В итоге, когда добрался, наконец, до общаги, умаялся как негр на плантации. Опустил на пол гирю, бросил на стул выдержавшую испытание сумку и плюхнулся на кровать, переводя дух, мечтая о глотке холодного пива. Лежащий в соседней кровати Олег оторвался от изучения иностранного языка (то есть, проснулся), приоткрыл один глаз, покосился на гирю, вздохнул и принялся листать английскую методичку. Секунд через двадцать он вновь захрапел, не в силах противостоять гипнотическому влиянию present perfect continuous.

А ещё через двадцать секунд в комнату заглянул Володя Шамрай.

— Ух, ты! Гиря! Твоя?

— Моя.

— Дай поиграться.

В ответ я только и смог, что махнуть рукой, разрешая забрать этот уже успевший изрядно поднадоесть спортивный снаряд.

Олег Панакиви проснулся спустя пять минут. Разбудил его сильный грохот из-за стены.

— Это что? — недоуменно протёр он глаза. — Землетрясение?

— Шамрай спортом занялся, — лениво ответил я, разглядывая потолок.

— А-а, ну это ненадолго, — зевнул сосед, поворачиваясь к стене и опять раскрывая книжечку с английскими «иероглифами».

Как вскорости выяснилось, он очень сильно ошибся. В течение последующих десяти минут грохот повторился ещё восемь раз.

— Надоел, — не выдержал в итоге Олег и, шаркая тапками, пошёл разбираться с горе-спортсменом. Я молча последовал за ним.

Открыв дверь в соседнюю «трёшку», мы обнаружили следующее. Все соседи были на месте. Шурик лежал в постели и, прикрыв голову сразу тремя подушками, бессовестно дрых. Олег Денько сидел за столом и что-то строчил в тетради, не обращая никакого внимания на окружающих. Посреди комнаты на полу валялся матрас, а прямо над ним «жонглировал» гирей Шамрай. То бишь, подбрасывал её вверх, а потом ловил. В одном случае из десяти цирковой номер заканчивался неудачей. Гиря падала на пол. Точнее, на матрас. Володя чесал затылок, плевал на руки и снова брался за старое — опять начинал подбрасывать и ловить «инвентарь». С тем же девяностопроцентным результатом.

— Ещё пять минут и хорош! — радостно сообщил Шамрай, узрев наши хмурые лица.

— Хрен с тобой, — бросил Олег, разворачиваясь на выход. — Дураков лечить — только мучиться.

— Андрюх, а пусть она у меня хранится, — неожиданно попросил «жонглёр», подбрасывая гирю в очередной раз.

Выдержав короткую паузу, я милостиво согласился.

«Фух! Слава богу, отмучился. По крайней мере, не надо будет думать потом, как избавляться от хлама…»

Вчерашний день прошёл буднично. Можно сказать, рутинно. Римма Юрьевна на занятиях по иностранному языку меня почти что не спрашивала, Павел Борисович на военке не напрягал, на лекции по матлогике и семинаре по матанализу тоже ничего особенного не случилось. В общем, вторник вполне себе мог оказаться одним из тех дней, о которых даже следователю нечего рассказать, не то что друзьям. Однако нет. Размеренное и скучное течение жизни неожиданно прервалось вечером, во время игры в бильярд.

Клуб, помимо меня, вчера посетили Кривошапкин, Смирнов и подполковник Ходырев. Именно он, после очередной (что уже стало хорошей доброй традицией) проигранной партии внезапно поинтересовался:

— Андрей, а ты в детстве про голубую чашку читал?

— Я не разбивал голубой чашки, — машинально отшутился я, еще не зная, к чему ведёт Иван Николаевич.

— Верю, — усмехнулся Ходырев. — А про Чука и Гека и про Тимура с его командой знаешь?

— Знаю, конечно, — пожал я плечами. — Кто же про них не знает?

— А кто это всё написал?

— Гайдар, кто же ещё? — только в этот момент до меня стало доходить, что «это жжж неспроста». Но вот до какой степени неспроста, было пока не ясно.

— Так вот. Помер он, значит, на днях, — подполковник положил кий и покачал головой.

— Кто он? Аркадий Петрович? — изумился я. — Он же ещё в 41-м погиб.

— Да я не про писателя говорю, — отмахнулся Иван Николаевич. — Внук у него имелся. Егором звали. Вот внук этот неделю назад и того… Вроде молодой ещё был, а тут бац и помер. Такая вот, понимаешь, судьба барабанщика.

— Как это? От чего это он вдруг помер? Лет-то ему было сколько?

— Двадцать шесть ему было, на год старше меня, — вмешался в разговор Михаил. — Нас тоже собирались к расследованию привлечь, но потом отказались. Выяснилось, что несчастный случай.

— Под машину что ли попал? — спросил я, стараясь казаться спокойным.

— Почти, — усмехнулся Смирнов. — Вечером вышел на улицу, а по дороге грузовик проезжал. Камешек из-под колёс вылетел и прямо в висок.

— Камешек? В висок? — пробормотал я, с большим трудом удерживая себя от лишних вопросов.

— Ну да. Самый обычный камешек, — развёл руками Смирнов. — Такая вот нелепая смерть.

— Да, и вправду нелепая. А я как раз в ту среду вечером в Москву ездил. Тоже, наверное, мог под этот камень попасть…

— А почему ты решил, что это случилось в среду? — внезапно прищурился Михаил.

— Дык… это… вы же сами говорили, что неделю назад, — нашёлся я через пару секунд. — Сегодня вторник. Минус неделя — это значит, скорее всего, среда. А вообще не знаю, просто мне так показалось.

Товарищи офицеры быстро переглянулись.

— А что ты в Москве в прошлую среду забыл? — продолжил «допрос» Смирнов.

— Ну-у, я на центральный аэровокзал заезжал, — брякнул я не подумавши. — Смотрел билеты на самолёт.

— А куда?

— Да я думал на Октябрьские в Ленинград прокатиться. Во-первых, не был давно, во-вторых, у меня там тётя живёт, в-третьих, одноклассников в Питере дохрена, хотелось бы встретиться-пообщаться.

— Понятно, — кивнул «чекист». — Билет-то хоть как? Купил?

— Не, поездом решил ехать.

— А чего так?

— Дешевле плюс рейсы для меня не слишком удобные.

— А потом?

— Что потом?

— После аэровокзала чего? Вернулся назад в Долгопрудный?

— Да нет. Ещё погулял немного, в кино сходил, — начал я придумывать на ходу.

— Что за кино? И в каком, кстати, кинотеатре?

— Эээ… — я принялся срочно вспоминать, какие картины числились на афише ближайшего к месту событий кинотеатра. — Кинотеатр «Баку». Что-то про революцию. Честно скажу, я где-то полфильма проспал, тоска оказалась жутчайшая. Даже пожалел потом, что пошёл.

— Что? Вообще не помнишь названия? — удивился Смирнов.

— Кажется… кажется, что-то «на перекрёстке».

— Бой на перекрёстке? — попробовал угадать собеседник.

— Точно, — ответил я с облегчением. — Там ещё Лановой был Дзержинским.

— Хм, странно, что ты на этом фильме заснул, — пробормотал Михаил. — А, впрочем, вкусы у всех разные. Да, кстати, я что-то совсем подзабыл. Этот кинотеатр на той же стороне, что и вокзал, только к центру поближе? Да?

— Не, на другой. От метро минут десять, не больше.

— Ну да, ну да. Точно. Метро «Аэропорт», улица Усиевича.

Я мысленно вздрогнул. Название улицы говорило само за себя. Как раз на ней всё и произошло. То есть, встреча с Гайдаром и то, что за этим последовало. А что за этой встречей последовало? Да ничего не последовало, я просто ушёл оттуда. И, тем не менее, Егорушка потом окочурился. Причём, без какой-либо «помощи» с моей стороны. Хотя… Да, действительно, камушек и вправду мог оказаться тем самым…

— Ладно уже. Хорош парня трепать, — неожиданно пришёл мне помощь Иван Николаевич. — Ты его, Миш, как будто допрашиваешь, как будто это он того гражданина пришиб.

— Привычка, — улыбнулся Смирнов…

В общагу я возвращался обуреваемый мыслями и чувствами.

Неужели Смирнов догадался?

Да нет, не может такого быть.

Или может?

Почти до двух ночи я ворочался в кровати, не в силах уснуть. Мне не давал покоя один вопрос: почему всё-таки помер Гайдар? Кто виноват в случившемся? Неужто и вправду мой замысел реализовался сам по себе… я дал лишь толчок, а затем события понеслись лавиной и брошенный на дорогу камушек вызвал настоящий обвал, цепь замкнулась, причина и следствие поменялись местами…

Ответа не находилось.

Утром проснулся невыспавшийся и совершенно разбитый…

На занятия идти не хотелось, но — лабы по общей физике пропускать нельзя. Хотя бы одну продинамишь, замучаешься потом доделывать и пересдавать.

Сегодня мне выпало работать с Шуриком. Два с половиной часа мы занимались тем, что разными способами пытались определить момент инерции диска. Ерунда, по большому счёту, но когда учебное оборудование изношено в хлам, настройки сбиты, а шкала измерений не соответствуют реальным значениям, лабораторный практикум превращается в сущее наказание. Штангенциркуль хлябает и болтается, деления у линейки потёрты, весы на ноль не выставляются никаким образом, грузик массой 25 граммов тяжелее тридцатиграммового, секундомер срабатывает через раз, нить подвеса рвётся, едва раскрутившись… В иные мгновения мне просто хотелось взять эту дурацкую установку с валиками и дисками и запулить в окно, прямо на головы беспечно гуляющих граждан…

С лабой мы всё-таки справились. Измерения кое-как провели, требуемый результат получили, оставалось лишь подогнать разброс под нормальное распределение, рассчитать погрешности и переписать данные в лабораторный журнал. Подгонка досталась мне, Синицын взял на себя расчёты и оформление, а когда закончил считать и, высунув язык, принялся выводить в тетради нужные числа и формулы, я начал понемногу грузить его другими не менее важными рассуждениями и выводами…

Со стороны могло показаться, что мы просто треплемся и обсуждаем итоги успешно выполненной лабораторной работы, причём я как бы диктую приятелю полученные данные, а тот их записывает и переспрашивает, если не понял.

Смешно, но на самом деле всё так и было. Только обсуждали мы не какие-то дурацкие диски и их моменты, а кварковую теорию времени, разработанную всё тем же Синицыным в далёких двухтысячных.

Я сжато пересказывал всё, что узнал из полученного недавно «письма», Шурик, продолжая что-то писать в тетрадке, внимательно слушал и время от времени задавал уточняющие вопросы…

Нет, он всё-таки гений. Будучи школьником, освоить квантовую механику, статфизику и теорию поля дано не каждому. А уж понять принципы общей теории относительности и «родить» на её основе идею, воплотившуюся в будущем в открытие мирового уровня — на это вообще способны считанные единицы. Ньютон, Максвелл, Эйнштейн, Бор, Дирак… и Шура Синицын, ещё и ведать не ведающий, что когда-нибудь встанет в один ряд с великими…

— Слушай! А ты это всё сам придумал? — в голосе Шурика чувствовалось искреннее восхищение, сдобренное некоторой толикой зависти. Мне даже неудобно стало. Ведь плагиат же чистой воды, причём, «украденный» у самого спрашивающего.

— Не всё. Основу один мой приятель придумывал.

— А он кто? Где он сейчас? Можно с ним как-нибудь пообщаться? — не успокаивался будущий доктор наук.

Я мысленно чертыхнулся. Врать не хотелось, а говорить правду — тем более.

— Нет, пообщаться с ним не получится.

— Почему?

Шура сейчас выглядел как ребёнок, у которого отняли конфетку.

Я вздохнул и покачал головой.

— Потому что его нет в нашем мире.

И ведь не соврал ни разу. Того Шурика в этом потоке времени действительно нет.

Синицын секунд пять или шесть с недоумением смотрел на меня, затем вдруг нахмурился и бросил в сердцах:

— Да ну тебя! С тобой по нормальному, а ты… Эх!

Махнув рукой, он снова склонился к тетради.

На этом наш разговор завершился…

Вечером того же дня случилось то, чего ожидали многие. Ждали, ждали и, наконец, дождались. Ведь это же форменное безобразие, почти беспредел — месяц с начала учёбы прошёл, а комсомольского собрания курса до сих пор не было…

«Мероприятие» назначили на 17:05 в 301-й аудитории Лабораторного корпуса (она же «Малая химическая»). С местом и временем организаторы не ошиблись. Подгадали тютелька в тютельку. Последняя пара, перед ней физкультура, аудитория небольшая, завтра День Конституции и, соответственно, выходной. Душно, тесно, студенты-москвичи рвутся домой, иногородние — в столовую (пока там народу немного) и на воздух, засиживаться допоздна никому неохота, и, значит, «правильные» решения поддержат без лишних дискуссий.

На повестке дня — всего два вопроса. Выборы курсового бюро и — «куда девать деньги, заработанные на стройке и на картошке?»

С первым вопросом разобрались молниеносно. Представитель бюро факультета предложил три кандидатуры и секретарём курса — Диму Южного из первой группы. Их и проголосовали по-быстрому. Некоторые, похоже, даже не поняли, за кого поднимали руки — главное, чтобы эта бодяга поскорее закончилась.

А вот второй вопрос вызвал вполне предсказуемый интерес, и времени на его решение потребовалось гораздо больше. Деньги — они и при социализме деньги, и отдавать их какому-то дяде желания мало. Пусть даже этих денег — раз, два и обчёлся, они — свои, кровные, за которые горбатились две недели в поте лица и не покладая рук.

— Но ведь мы же и так потратим их на себя, — с пафосом в голосе убеждал «факультетский» товарищ. — На ремонт клуба…

— Клуб мы и сами отремонтируем! — орали с мест.

— …новую технику для дискотеки… — продолжал «пришлый».

— Старая отлично работает!

— …поездки, мероприятия, соревнования…

— Вот пусть, кто ездит туда, тот и платит!..

Вообще говоря, из сотни присутствующих активно протестовало не больше десятка, остальные поддерживали их молча. Впрочем, и те, и другие отлично знали, чем завершится собрание, но просто так сдаваться на милость комсомольского руководства было бы не по-игроцки. Подозреваю, что если бы даже вопрос стоял по-другому и нам предложили всё поделить и раздать каждому свою долю, доморощенные активисты высказывались бы против такого решения с тем же задором, что и сейчас, только в «обратную сторону». Из принципа. Точнее, из чувства противоречия. Почти как Баба Яга, которая всегда против.

По моему мнению, всё это глупости. Полмесяца так и так не учились, а стипендию получили в полном объёме. Поэтому — какие претензии? Скорее, наоборот — это мы должны доплачивать институтским начальникам за прекрасно проведённое время, а не они нам. Свежий воздух, хорошая компания, здоровый труд, невинные шалости и развлечения семнадцатилетних оболтусов, впервые почувствоваших вкус настоящей свободы.

Какой смысл размахивать шашками из-за двадцати рублей, на которые никто изначально и не рассчитывал? Они ведь, можно сказать, с неба упали.

То ли дело мы, «строители». Всего одиннадцать душ, заработали в три раза больше «крестьян», а сидим тихо и не отсвечиваем. Почему? Да потому что с нами соответствующую работу уже провели.

За пять минут до начала собрания к каждому подошёл Рома Гребенников и по-заговорщицки сообщил:

— Сегодня был в комитете. Пообещали, что летом всех возьмут в дальние строяки.

Как говорится, информация к размышлению. Не надо быть Штирлицом, чтобы понять.

В так называемые «дальние» стройотряды (в нашем случае — в Казахстан и на Дальний Восток), пускали лишь после четвёртого курса, а денег там за два летних месяца зарабатывали от штуки и выше, не в пример подмосковным, где пределом мечтаний считались четыреста-пятьсот рубликов за сезон. А поскольку все стройотрядовские списки утверждались комитетом ВЛКСМ института, то… Ну да. Всё правильно. Синица нам не нужна, нам журавля подавай. Желательно, в жареном виде. Из-за шестидесяти целковых здесь и сейчас отказываться от перспективы несколько лет подряд получать по полторы-две тысячи дураков нет. Тем более что в таком деле обманывать как бы не принято — не поймут-с…

В общем, собрание завершилось как и положено — единодушным голосованием «за» с несколькими воздержавшимися. Нормальный такой демократический централизм позднесоветского образца…

Вечером, когда часть наших разъехалась «по делам», оставшиеся уткнулись в учебники, а самые активные разбрелись по общаге в поисках, к кому бы приткнуться, чтобы пожрать нахаляву, я спустился в фойе, опустил в таксофон двушку и набрал номер Жанны.

Хвала Илутвару, она оказалась дома и совершенно не занята.

Договорились встретиться через полчасика около её дома.

Моя будущая-бывшая опоздала всего на десять минут. В смысле, выпорхнула из подъезда, когда я уже вовсю мерил шагами детскую площадку напротив.

— Ну что, снова за линию? — поинтересовалась она вместо приветствия.

Я покачал головой.

— Не, не стоит. Темно уже. Давай лучше просто по городу прогуляемся.

— Ну-у… давай.

Жанна взяла меня под руку, и мы пошли.

Странно, но я до сих пор ещё не привык к ней молодой. А шестнадцатилетней вообще видел только на фотографиях. Очень хотелось, как в «прошлой» жизни, обхватить Жанну за талию, прижать к себе, прошептать на ушко что-то интимное, и чтобы она смеялась, шутила в ответ и «встревоженно» спрашивала, всё ли я проверил в квартире, вдруг там газ не закрыт или утюг не выключен…

Мой подарок — золотую цепочку с кулоном — она как будто нарочно демонстрировала и мне, и всем окружающим. Совершенно «случайно» расстегнувшаяся пуговица на блузке, зачёсанные назад и собранные в косу волосы, открытая шея, горделиво вскинутый подбородок.

— Красиво! — похвалил я её, выдержав почти театральную паузу и словно бы ненароком покосившись на украшение.

— Тебе нравится?

— Очень.

Я ничуть не кривил душой.

Жанна действительно выглядела великолепно, а мой подарок ей определённо шёл — своего рода завершающий штрих к образу таинственной незнакомки.

Слава богу, она не стала выяснять происхождение средств, на которые я приобрёл драгоценности. Видимо, уже придумала собственное объяснение и посчитала его достоверным и не требующим специального подтверждения…

По городу мы гуляли около часа. Болтали, смеялись, присаживались на лавочки, останавливались в тени деревьев и, воровато оглядываясь, начинали целоваться, а затем, «испугавшись» чьих-то шагов или просто шороха за спиной, бросались бежать, держась за руки и хохоча на ходу…

После одного из таких случаев Жанна вдруг предложила:

— А давай на дискотеку пойдём.

— Дискотеку? Какую?

— А в «Маяке». Они там в одиннадцать закрываются.

Взглянул на часы.

Без четверти десять.

Минимум час у нас есть. И потом желание женщины — это закон. Даже если сегодня ДК не работает, лучше пойти и убедиться на месте, чем не пойти и прослыть «человеком в футляре».

На месте мы были через двадцать минут.

Клуб работал. Из приоткрытых дверей доносились «мелодии и ритмы зарубежной эстрады», а около входа тусовались такие же, как мы, парочки и шумные компании уже принявших на грудь граждан.

Входной билет стоил рубль. Дам пропускали бесплатно.

За что, спрашивается, такая дискриминация? У нас же, блин, равноправие!

Внутри было накурено так, что хоть топор вешай.

Неприятно, но что поделать — какие времена, такие и нравы.

Музыку крутили сплошь иностранную. Супермодный в этом году «Чингиз-Хан», уже выходящие в тираж «Арабески», «свеженькие» итальянцы с фестиваля Сан-Ремо, нестареющие «Бони-М»… стандартный набор любой дискотеки начала 80-х. Хотя какая, собственно, разница? Для обнимашек в полутьме танцевального зала какая угодно музыка подойдёт, особенно, если партнёрша не против.

Жанна была не против. И насчёт музыки, и насчёт обнимашек.

Впрочем, определённую грань она все же не переходила, и когда я в какой-то момент вдруг опустил руку чуть ниже, чем следовало, она самым решительным образом пресекла мои нахальные поползновения. Типа, тут можно, а тут нельзя. И вообще — не надо портить хорошее впечатление о себе, ты очень мне нравишься, но до пошлости опускаться не стоит, тебе это не идёт…

Ну что ж, не стоит, значит, не стоит. До свадьбы она всегда такая была. Да и после, как помнится… тоже… время от времени…

Я мысленно вздохнул, потом виновато развёл руками, и мир между нами восстановился. Мы продолжили танцевать, только уже чуть «скромнее», чем раньше.

— Ты не обиделся? — минут через пять Жанна оттаяла окончательно и снова прижалась ко мне близко-близко.

— Да нет, ну что ты? Сам виноват.

Я выдохнул это буквально на автомате, поскольку внимание неожиданно отвлеклось на некое движение в конце зала. Словно бы там мелькнуло что-то знакомое… или кто-то знакомый…

Кто именно, стало понятно секунд через десять. Танцующие парочки на мгновение расступились и…

Витёк. Тот самый. Бывший Ленин жених. С компанией.

Вот уж кого мне хотелось здесь встретить меньше всего! Не потому что боялся драки, а… короче, увидит меня с другой девушкой, обязательно Лене наябедничает. Поэтому лучший выход из такой ситуации — это тихо слинять, пока не увидели и не опознали.

— Что случилось? — в голосе Жанны звучала тревога, моё напряжение она безусловно почувствовала.

— Да дыма табачного не выношу, даже голова закружилась, — нашёлся я в ту же секунду.

Отмазка, конечно, дурацкая, но более правдоподобной придумать не удалось.

— Тогда пойдём на улицу. Они всё равно уже скоро закроются, минут десять осталось.

— Пойдём…

На свежем воздухе было и вправду комфортнее, чем в душном, насквозь прокуренном помещении.

Вдохнул полной грудью. Не спеша огляделся.

Ни Витька, ни его подельников рядом не наблюдалось, за мной никто не следил.

Фух! Прямо камень с души свалился.

— Ну как, лучше?

— Лучше, — я широко улыбнулся и, слегка приобняв Жанну, шутливо заметил. — Всё просто за-ме-ча-тель-но.

— Да ну тебя, — девушка дёрнула плечом и надула губы. — Я думала, тебе на самом деле нехорошо, а ты…

— Ну, извини, извини, — я примирительно поднял руки. — Там же действительно невозможно дышать. Я за тебя волновался.

— За меня?

— Ну да, а за кого же ещё?

Жанна смерила меня оценивающим взглядом, потом хмыкнула и вновь взяла под руку:

— Ладно. Так уж и быть. Прощаю…

До её дома мы добирались почти полчаса, а потом ещё столько же стояли возле подъезда. И с каждой проведённой вместе минутой меня «колбасило» всё больше и больше. Чёртов Витёк появился совершенно не вовремя. Это из-за него я вспомнил о Лене, и эти воспоминания внезапно смешались с такими же, но связанными уже с Жанной, с тем, что мы вытворяли когда-то в будущем, в нашей с ней «прошлой жизни». Терпеть было просто невмоготу, «спермотоксикоз» входил в острую стадию, и я молил бога, чтобы мне не сорвало крышу прямо сейчас, пока девушка не ушла.

Расстались мы, когда стрелки часов уже подходили к двенадцати. И пускай облегчения это не принесло, зато теперь у меня появилась «свобода манёвра». Долго раздумывать я не стал, и едва за Жанной закрылась подъездная дверь, на всех парах рванул на окраину города, к знакомой многоэтажке. Чтобы преодолеть полтора километра, хватило пяти минут. Рекорд не рекорд, но сложно припомнить, когда ещё в жизни я бегал так быстро, подгоняемый единственной мыслью: «Только бы она была дома. Только бы была дома…»

Воспользоваться имеющимся в подъезде лифтом мне даже в голову не пришло. На девятый этаж буквально взлетел и с ходу, не думая ни о чём, ударил по кнопке звонка. Десяток секунд томительного ожидания показались настоящей вечностью. Я бил копытом как конь, рвался на волю как запертая в электромагнитной ловушке плазма, лазерный луч, стиснутый зеркалами оптического резонатора, красный гигант, раздираемый на части внезапно подкравшейся чёрной дырой…

— Кто там? — послышалось, наконец, из-за двери.

— Лен! Это я, Андрей.

Щёлкнул замок.

— Ой! А я уже думала, ты не при…

Договорить ей не удалось. Захлопнув за собой дверь, я просто притиснул девушку к стенке прихожей и впился в её губы яростным поцелуем. Мощная тестостероновая волна хлынула едва ли не через все поры измученного желанием организма, а ещё через миг навстречу ей покатилась точно такая же, но уже эстрогеновая. Что было дальше, можно не объяснять. Полный улёт! Атас и ахтунг! Спасайся, кто может! Никакой ураган не сравнится, любой шторм позавидует, а буря забьётся под нависающую над морем скалу и целую ночь будет сидеть там как мышь под веником, дрожа от страха и от бушующих снаружи страстей…

— Доброе утро, уважаемые радиослушатели! Вы только что прослушали передачу о безопасности приближающейся к нашей Галактике чёрной дыры. В Москве по-прежнему 10 часов 44 минуты…

Я с размаху плюхнулся на кровать.

Пружины жалобно заскрипели.

— Чего так рано? — Олег Панакиви, дрыхнущий в койке напротив, приподнял голову, смачно зевнул и перевернулся на другой бок.

— Какое рано?! Одиннадцать скоро!

— Двенадцать будет, толкни, — буркнул Олег и вновь засопел в обе дырочки.

Я покачал головой, поднялся и по очереди заглянул в соседние комнаты.

Везде будто сонное царство раскинулось. Герц, Денько, Желтов, Пшеничный, Шелестов, Шурик, все дрыхли без задних ног и даже не думали просыпаться. Отсутствовал только Шамрай, но с ним понятно. Семнадцать лет, от рождения и до окончания школы, по гарнизонам — это уже не привычка, а образ жизни, за месяц его не изменишь, тут годы нужны, чтобы стать «нормальным» и в выходные по утрам спать, а не шариться непонятно где.

Честно сказать, я бы тоже сейчас с удовольствием покемарил — ночка у нас с Леной выдалась бурная, после такой отсыпаться надо, как минимум, до обеда. Однако, увы — вставать пришлось в половине десятого. Не потому что меня выгоняли или сам торопился, а потому что любят у нас в стране придумывать разные «повышенные обязательства» и никому не нужные «встречные планы». Например, сдать такой-то объект не к утверждённому сроку, а к празднику… И в итоге, вместо того чтобы наслаждаться законным выходным, работники местного стройуправления, в том числе Лена Кислицына, вынуждены с утра бежать на работу и срочно доделывать то, о чем начальство уже отчиталось и даже грамоту получило, почётную…

Короче, в общагу я припёрся, хоть и счастливый, но совершенно невыспавшийся. Поэтому, немного подумав, решил: буду как все. Скинул ботинки и куртку, завалился в кровать и благополучно продрых аж до половины четвёртого.

Отоспавшись, первым делом я навестил столовую, а затем приступил к решению давно назревшей проблемы. Неделя уже прошла с матча Арсенал-Спартак, а выигранные в тотализаторе сто восемьдесят целковых получить до сих пор не могу. Сначала Рахмонов отбрехивался, что не успел сделать подсчёты, потом несколько дней тупо прятался, а вчера, будучи пойман на улице, принялся мямлить что-то насчет залогов и перезалогов, что средства все в обороте и вытащить их прямо сейчас не получится, надо ещё подождать, но ровно через неделю, кровь из носу, они точно будут и вот тогда… Жулик, короче. Насмотрелся я на таких в девяностых-двухтысячных. В своё время их расплодилось как грязи. Начиная от напёрсточников-катал, заканчивая «респектабельными» банковскими аферистами. Способ противодействия им был прост как хозяйственное мыло — надо лишь не встревать ни в какие финансовые авантюры, сулящие быстрый и лёгкий доход.

Увы, это элементарное правило я как раз и нарушил. Причём, дважды. Впервые — когда связался с Рахмоновым. Затем — когда решил сыграть в Спортлото. И если со вторым случаем проблем не предвиделось — лотереей занимались не частные лица, а государство, то с «подпольным тотализатором» всё обстояло иначе. Сам вляпался — сам выбирайся.

Как именно выпутываться из ситуации и к кому следует обратиться за помощью, я понял ещё вчера. А сегодня взялся за реализацию плана.

Слава богу, Лункин и Рыбников оказались на месте.

Насколько я помнил, с Даулем они, хотя и пересекались время от времени, но особых симпатий к нему не питали.

— Кидать своих — последнее дело, — высказался насчёт Рахмонова Лёха.

— В репу ему зарядить, чтобы прочувствовал, — поддержал товарища Лункин.

— Зачем в репу? Можно и по другому. Например, по карману…

Спустя час я снова входил в комнату к Даулету с сакраментальным «Где деньги, Зин?»

— Но мы же договорились уже! — удивление Рахмонов изображал довольно посредственно, даже до детских утренников не дотягивал.

Впрочем, его игра меня не особо и волновала. Главное было не переиграть самому. Возмущаться и настаивать на своём следовало так, чтобы комар носа не подточил. То есть, орать всё громче и громче, размахивать руками, требовать бабки сейчас, а не когда-нибудь на неделе…

Минут через десять, когда словесные баталии достигли пика, дверь «неожиданно» распахнулась и в комнату с шумом ввалились Лёха с Олегом. Первый был явно навеселе, второй тащил тяжёлую сумку, в которой что-то позвякивало.

— Дауль! Б…! Когда червонец отдашь?!

— Какой червонец?! Вы что, охренели?! — Даулет, ещё не отошедший от разборок со мной, уставился очумелым взглядом на Рыбникова.

— Ты мне его в субботу в покер продул. Забыл, что ли? — Алексей, ничтоже сумняшеся, плюхнулся на стул рядом с Даулем и скомандовал Лункину. — Наливай!

На столе, словно по мановению волшебной палочки, выстроились восемь бутылок «Останкинского» и нехитрая закусь в виде пакета с сушёной хамсой.

— Это не я, а ты мне продул, — буркнул Рахмонов, отодвигаясь к окну и освобождая место за столом обоим гостям.

— Ну, может, и я, — не стал спорить Рыбников, откупоривая первую из бутылок. — Темно было, не помню уже, что да как.

Как могут быть связаны между собой карты и темнота, он уточнять не стал. Вместо этого со смешком выудил из кармана пачку пятирублевок и «отслюнявил» Даулю пару купюр:

— На, держи свой червонец. Два объекта сегодня закрыли, так что гуляем. А это кто?

Алексей посмотрел на меня.

— Да так, знакомый один. Мы тут… — начал крутить Даулет, но договорить не успел.

— Он мне денег должен!

В эту фразу я постарался вложить как можно больше вселенской обиды.

Кажется, получилось неплохо. Клиент, похоже, так ничего и не заподозрил.

— Сколько? — деловито поинтересовался Рыбников.

— Сто восемьдесят.

Лёха восхищённо присвистнул.

— Ух ты! Сурово у вас. Тоже в покер? — он развернулся к Даулю.

— Да нет, — поморщился тот. — Это ставки.

— Тю-ю! Ставки! Вот если бы в преф или покер, это я понимаю, а тут… — Рыбников с интересом взглянул на меня. — Слушай, а ты в преф играешь?

— Ну-у… вообще играю. А что?

— Как звать?

— Андрей.

— Слухай сюда, Андрюха, — голос Рыбникова звучал почти задушевно. — Хрена лысого ты от этого кадра хоть что-то получишь, я его знаю, — Лёха махнул рукой в сторону Даулета. — Давай лучше хряпнем пивка и пульку распишем. А? Сороковничек, по пятьдесят копеек за вист…

Я тут же изобразил смятение и испуг:

— Не, не могу. И денег у меня с собой нет.

— Как это нет?! — Лёха картинно всплеснул руками. — Тебе же Дауль два стольника должен. Вот на них и сыграешь. Да ты не тушуйся, — он хлопнул меня по плечу. — Проиграешь, останешься по нулям. А выиграешь, вернёшь всё с лихвой. Карточный долг — долг чести. Пусть только попробует не отдать…

Пока Рыбников «уговаривал» меня, Лункин проделывал то же самое с Даулетом. И судя по хитро поблёскивающим глазам последнего — небезуспешно. Идея раскрутить на бабки неопытного первокурсника легла на хорошо «унавоженную» почву. Именно так, по нашему замыслу, и должен был отреагировать хитровыделанный «букмекер» на предложение расписать пулю на четверых, трое из которых давно знакомы да к тому же собаку съели на преферансе…

— Ладно. Давайте, — принял я, наконец, «судьбоносное» решение. — Только не по полтинник за вист, а по двадцать.

— Замётано! — Алексей бросил вопросительный взгляд на Рахмонова. — Дауль! Ты как?

— Пишем. Сороковка по двадцать. Ростов, джентльменский полуответственный, с тяжёлым распасом. За взятку десять вистов.

— Ростов, с тяжёлым, — подтвердил Лункин.

— Десять, с тяжёлым, — вздохнул я с самым что ни на есть обречённым видом…

— Играю раз.

— Играю два.

— Пас.

Шёл уже восьмой розыгрыш, но только сейчас, на своей раздаче, я получил от Рыбникова условный знак. Типа, хорош джентльмениться, играем на лапу.

В предыдущих партиях я успел сыграть семерик без одной, затем чистые шесть, получить на двух распаса́х четыре «лишние» взятки и с нулевым успехом завистоваться «втёмную» против восьмерной бескозырки от Дауля.

По текущим раскладам я находился, пусть и не в очень глубоком, но минусе. Выигрывал пока Рахмонов. Олег с Лёхой отставали от него на три десятка вистов…

— Шесть третьих, — объявил Даулет, когда получил от меня две малки в прикупе и их же, скорее всего, и снёс через пару секунд.

— Пас, — бросил Олег.

— Висту́ю.

Рыбников не спеша разложил карты, и розыгрыш начался.

Спустя полминуты Лёха тяпнул залпом стакан, потом сплюнул и зло уставился на Рахмонова:

— Дауль, ты что творишь?

— Что я творю? — пожал тот плечами, делая вид, что не понимает.

— Нахрена, б…, такие перезаклады?! Три туза и длинная масть, а ты шестерик играешь!

— Имею право! — мгновенно набычился Даулет.

Алексей смерил его чуть прищуренным взглядом.

— Хорошо. Ладно. Хрен с тобой, золотая рыбка. Играем дальше.

Дальше игра пошла совсем по другому сценарию. Ибо Рыбников «разозлился». Причём, абсолютно по делу, не подкопаешься.

Четыре подряд раунда распасо́в закончились явно не в пользу Рахмонова. Даже на собственной сдаче он почти ничего не выиграл от чужих промахов, поскольку в запись ушла только одна взятка, а в четвёртом розыгрыше, когда на раздаче опять был я, парни попросту укатали Дауля «под асфальт».

— Полковник был большая сука, — с удовольствием продекламировал Лункин после шестого хода, скидывая Рахмонову бланкового короля. — Пас говорил при трёх тузах…

— Его пример другим наука, — продолжил Рыбников на девятом ходу, отдавая чужую масть под Рахмоновскую восьмёрку …

— Он восемь взял на распасах, — закончил Олег, бросая трефовую даму на лежащие на столе семь и девять червей. Девятка, понятное дело, принадлежала Даулю, а червы… Увы, но червовый марьяж, на который тот как раз и рассчитывал, так и остался в прикупе.

После столь неудачной партии Рахмонов явно разнервничался. И совершил ещё одну глупость. Решил сыграть против Лункина. Видимо, в отместку за распасы́. В два виста, стоя, на мои шесть бубе́й. Взяв своё, он, вместо того чтобы спокойно прорезать тузом короля, швырнул даму и тем самым отдал мне лишнюю взятку. Олег, получивший на полку незапланированную единичку, ничего не сказал. Он просто взглянул на Дауля. Но так, что всем всё стало понятно.

Следующие полтора часа превратились в сплошное «избиение младенцев».

Рыбников с Лункиным, обретя «моральное право», играли на лапу, почти не скрываясь.

Я делал вид, что «я тут ни при чем, совсем тут ни при чем».

Рахмонов скрипел зубами, кряхтел и пытался отыгрываться, но выходило у него плохо. Нервы — игре не помощник. Он получал подсады за вист, за игру, неудачный распас, ловленный мизер без двух, а потом и вообще — паровоз с четырьмя вагонами…

Словом, когда подсчитали пулю, то оказалось, что Даулет умудрился слить больше двух с половиной тысяч вистов. Результат почти уникальный, если, конечно, не знать подоплёку.

В итоге я заработал пятнадцать рублей, а Лёха с Олегом — около пятисот на двоих.

Самое же приятное заключалось в том, что раскошеливаться Рахмонову пришлось сразу после игры. Победители на расписки не согласились, а активно протестовать Даулет не рискнул. Пусть и ходили слухи, что он якобы каратист какого-то высокого дана, боксёр Лункин и борец Рыбников не дали бы ему ни единого шанса, без вариантов…

— Не связывайся больше с Рахмоновым, — посоветовал Алексей, когда мы вышли на улицу и он передал мне третью часть выигрыша, как договаривались.

— Не буду. Научен уже, — ответил я абсолютно искренне…

Сегодняшний день прошёл довольно спокойно. Английский язык, лекция по матлогике, два подряд семинара по языкам программирования, физкультура… ничего сложного, ничего необычного. И настроение под стать. Умиротворённое, благодушное. Ну а чего? Эстетическое и плотское наслаждение позавчера-вчера получил, финансовое положение поправил, все «ружья» заряжены, по стенам развешаны, надо лишь подождать, когда выстрелят. А пока, чтобы не застояться, можно и даже нужно сходить в бильярдную, с товарищами офицерами пообщаться, поспарринговать, узнать последние новости. Про того же Гайдара, к примеру, как расследование продвигается, вдруг на камушке мои отпечатки нашли, вот хохма будет… Хотя навряд ли по этому делу мне что-то расскажут. Его вроде как МВД ведёт, а не «чекисты». Да и потом, если меня и впрямь заподозрят, я узнаю об этом самым последним — когда неизвестный дяденька в форме вдруг скажет «Пройдёмте», и примут меня под белы рученьки да в воронок, «Владимирский централ, ветер северный…»

Первым, точнее, первой, кого я встретил, выходя вечером из общаги, была Лена.

Она сидела на лавочке под деревьями и явно ожидала меня.

— Андрей! Привет!

— Привет! А что ты тут делаешь?

Вопрос, безусловно, дурацкий, но девушка на него всё же ответила.

— Да вот… Проходила мимо, подумала… Может, тебя увижу.

— Ну и молодец, что подумала. Я тоже к тебе собирался.

— Правда? — просияла красавица.

— Конечно. Только сначала хотел в бильярдную заскочить. Думал, ты позже с работы придёшь. Вы же там праздничные исполнительные должны были рисовать.

Лена засмеялась.

— Праздничные мы вчера рисовали, а сегодня короткий день.

— Ну, значит, ошибся, — развёл я руками.

Мы замолчали.

Похоже, нам обоим было как-то… неловко, что ли.

Понятно ведь, что не просто так она «проходила мимо», нацепив на ноги неудобные, но эффектные шпильки, а на уши — мой подарок, те самые серьги с сапфирами. Да и во всём остальном — так наряжаться на «просто прогулку» не стала бы ни одна женщина…

Я тоже… тот ещё конспиратор. Тоже, мол, к ней собирался. Ага, щас! Даже не думал, поганец! Ну, то есть, думал, конечно, но с прицелом на завтра или даже на послезавтра, чтобы, так сказать, совместить приятное с офигенным. Поскольку решил уже: сначала встречаюсь с Жанной, потом с Леной. С первой завожу себя до упора, со второй — пружина раскручивается. Знаю, что поступаю нехорошо и где-то даже цинично, но лучше, наверное, так, чем вообще никак или наоборот. Наоборот получается только хуже. Сплю с Леной и думаю, как там Жанна. Гуляю с Жанной и вспоминаю, как здо́рово было с Леной. Свихнуться можно, а проколоться и вовсе — раз плюнуть. Они же женщины, эмоции считывают на уровне подсознания. Вот поэтому сначала гуляем с одной, потом спим с другой, а не сначала спим со второй, а после гуляем с первой. Такая вот получается высшая арифметика. От перемены мест слагаемых сумма меняется и существенно…

Первой подзатянувшуюся паузу прервала Лена:

— Слушай, а где она, эта бильярдная?

— Да рядом совсем, во втором спорткорпусе, — махнул я рукой, указывая направление.

Девушка посмотрела туда же.

— А можно… — она обернулась ко мне и смущённо потупилась. — Можно я тоже?

— Что тоже?

— Ну… тоже с тобой. В бильярдную.

Брови мои поползли вверх.

— Ты играешь в бильярд?!

Лена пожала плечами.

— Немного. Мне больше смотреть нравится.

Я почесал затылок.

Чёрт его знает, как отнесутся к гостье товарищи офицеры. Да и не хотелось мне пока светить перед ними своих… м-да. Известно ведь, женщина — почти идеальный рычаг для воздействия на любого «шпиона». А уж если их две…

— Ну, можно, а? Я тебе не буду мешать. Просто посижу где-нибудь в уголочке. Тихонечко. А?

Лена сделала такие умоляющие глаза, что отказать ей было сродни преступлению.

— Ладно. Пойдём. Познакомлю тебя… с нашими…

Как ни странно, познакомить Лену хоть с кем-то сегодня не получилось.

Сидящая на входе вахтёрша окинула нас цепким взглядом и невозмутимо заметила:

— А нету там никого, и сказали, не будет.

— Как не будет?!

— А вот так. Не будет и всё. Уехали все сегодня на эту, как её, конхвиренцию.

— Так что же нам делать? — я озадаченно посмотрел на бабульку, потом на Лену, затем на ведущую в подвал лестницу. Света там действительно не было.

— Что, что, домой идти, — назидательно проговорила вахтёрша и, нацепив на нос очки, заглянула в «Журнал посещений». — А ты случайно не А эН Фомин?

— Он самый, — я вытащил студбилет и показал его в раскрытом виде «хранительнице дверей».

— Так бы сразу и говорил, — проворчала та. — Как будто мне делать нечего каждого проверять, записан он али не записан… Вот, держи, — она протянула мне ключ. — Токмо долго там не сидите, в десять мне всё опечатывать.

— Да мы ненадолго.

— Знаю я вас, ненадолго, — буркнула вдогонку вахтёрша. — Вам волю дай, так до утра куролесить будете, а мне отвечать…

Играть в бильярд с симпатичной девушкой — занятие довольно пикантное. Особенно, если в бильярдной никого кроме вас нет, а девушка настолько азартна, что сама уговаривает кавалера остаться здесь ещё «на немножко»… Обстановка для «продолжения вечера» почти идеальная. Таинственный полумрак и словно висящий в нём поток яркого света, падающий на зелень сукна и разделяющий мир на две неравные части. Внутреннюю, где жизнь и где свет, и ту, что снаружи, где в сгущающейся за краем стола темноте любое движение кажется танцем теней, которые рождаются и умирают, играют полутонами и размывают любые линии и силуэты, заставляя включать фантазию, угадывать, кто прячется за границей света и тьмы, какая красавица скрывается под сумеречной вуалью…

— Так, да? — Лена изящно изгибается над столом и чуть поворачивает голову, разыскивая глазами меня.

Поза у неё до того сексуальная, что я невольно сглатываю и всеми силами стараюсь оставаться невозмутимым.

— Левую ногу ещё немного согни… Отлично. И руку расслабь. Держи только локоть. Чтобы ни влево, ни вправо. Строго в одной плоскости.

— А мост?

— Мост у тебя хороший. Теперь надо, чтобы кий двигался по одной линии. Четыре точки опоры. Рука, мост, подбородок и эээ…

— Грудь?

— Ну да. Корпус.

Я подхожу к девушке и как бы приобнимаю её, проверяя «правильность» стойки.

Самый интимный момент обучения. Но одновременно и самый важный. Нет стойки — нет удара, нет удара — нет кладки и выхода. Хотя, если цели «учителя» и «ученицы» вовсе не в этом, то…

— Целимся… Теперь фиксируем… Бьём!

— Ой!

Кий проскальзывает по битку.

Смеёмся.

— Это называется кикс.

— Я знаю.

— Прекрасно. Тогда повторяем…

Учить Лену — одно удовольствие. Она не только схватывает всё на лету, но и ведёт себя соответственно. То есть, не спорит и не капризничает, а делает то, что требуется. По ощущениям, кий она и вправду держать умеет. И удар, в общем и целом, поставлен, надо лишь немного подрихтовать стойку и закрепить навыки. Если, конечно, она сама хочет именно этого…

— Ну что? Готова к игре?

— Готова. На что играем?

— На интерес.

— Не, просто на интерес не хочу.

— А на что хочешь?

— А на желание.

— Любое?

— Любое.

— Тогда разбивай.

Выставляю шары на точку и, мысленно ухмыляясь, отхожу в сторону.

В голове мелькает: «Поддаться, что ли? Желания-то у нас, скорее всего, одинаковые…»

Лена склоняется над столом, прицеливается…

«Ё моё!»

Моя челюсть «падает на пол».

Пущенный с хорошим винтом биток расшибает в хлам пирамиду и сваливается в угол.

Шары раскатываются по поляне.

Лена, сосредоточенно хмурясь, обходит вокруг стола.

Новая пара выбрана.

Свояк в середину.

Следом за ним чужой в угол с подставкой.

Ещё три девушка кладёт в ту же лузу на тихом накате.

Переход на ближнюю половину.

Свояк.

До победы всего два шара.

Из оставшихся десяти шесть на игре. Один из них легко скатывается, два идут в лузы с хорошим выходом…

Лена выбирает самый сложный и самый эффектный вариант.

Классические «штаны» с чужим в угол и свояком в середину.

Прицельный летит «под железку». Я на него не смотрю. Как зачарованный, слежу за пущенным на оттяжке битком. Он катится медленно… по пологой дуге… назад и вправо… с левым винтом… натыкается на правую губку…

Девушка аккуратно кладёт кий на стол.

— Партия.

Моя челюсть возвращается на место.

Я вновь обретаю дар речи.

— Ты это… каталой случаем не работаешь?

Лена смеётся.

— Нет, не работаю.

Затем подходит ко мне и кладёт руки на плечи.

— Извини, но… я не смогла удержаться. Ты так забавно меня учил…

Обнимаю её за талию, притягиваю к себе, шепчу на ухо:

— Ну? И какое будет твоё желание?

Красавица трётся щекой о мою щетину.

— После… узнаешь…

А целуется она, прямо скажу, замечательно…

На улицу мы вышли минут через десять. Учить Лену искусству бильярдной игры не было никакого смысла. Брать реванш — тоже. Безусловно, я мог бы, как и она, собрать во второй партии восемь с кия, но… зачем? Зачем показывать ей, что мы, как минимум, одного уровня? Пусть всё идёт как идёт. Я теперь точно знаю, что шары Лена кладёт вполне профессионально, ничем не хуже меня, но что из этого следует, пока сказать сложно. Информация к размышлению получена, но прежде чем делать какие-то выводы, надо её как следует переварить…

Снаружи, пока мы играли в бильярд, прошёл дождь. Совсем небольшой, если верить вахтерше, однако луж на асфальте было так много, что, казалось, город подвергся настоящему наводнению. И «угол срезать» тоже не получалось. Сырая земля, сырые листья, сырая трава на газонах. Идти приходилось хоть и по тротуарам, но какими-то зигзагами, что ли, из-за чего путь до Лениного дома удлинился раза, наверное, в два.

Странно, но за всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова.

Лена держала меня под руку, я время от времени помогал ей перебираться через бегущие вдоль бордюров ручьи.

Просто шли. Просто молчали.

И только возле подъезда девушка вдруг указала на деревянную беседку на детской площадке напротив.

— Присядем?

В ответ я только плечами пожал. «Присядем. Почему не присесть?»

Скамейки в беседке оказались сухими.

На одной из них мы и расположились.

— Ты спрашивал, какое у меня будет желание? — Лена придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.

Я кивнул.

— Да.

Девушка тихо вздохнула и…

— Расскажи мне… о будущем…