Право на месть

001 Пролог

Оскар Стоун

Ядерной вспышкой сверкнул закат, и темнота, густая и серая, словно пепельный саван, опустилась на город. Пожилой мужчина подслеповато обвел глазами кабинет. Привычная обстановка утонула в полумраке.

Сколько времени он провел здесь? Час? Два часа? Несколько дней?

Он растеряно взглянул на руки — пальцы нервно подрагивали в такт неслышной мелодии.

Надо собраться. Надо преодолеть искушение еще раз нырнуть за грань, туда, где боль настолько сильна, что ею начинаешь упиваться. Надо взять себя в руки и ненадолго заморозить сердце. Мыслить расчетливо и без эмоций.

Пусть на пару часов — потом у него будет время, чтобы в полной мере осознать собственное бессилие и несправедливость мира. Утонуть в этой едкой щемящей боли. Уйти в нее с головой. Но сейчас, ради нее, ради маленькой Рут, он должен быть сильным.

Мужчина еще раз бросил прощальный взгляд туда, где в сумраке на широком столе притаился страшный сверток, уже готовый к утилизации. Выдохнул, набрал нужный номер по памяти и произнес единственное слово, которое от него ждали:

— Да.

Все. Теперь точно все. Он принял решение. Оно было тяжелым и болезненным, но необходимым. Оставалось только ждать. Темнота навалилась с новой силой, растеклась и в глазах, и в мыслях.

Через полтора часа бесконечного затяжного ожидания поздний гость скользнул через порог продолжением сумерек. Словно одна из вечерних теней, столь же безликий и незаметный. Отсутствие света ему ничуть не мешало. Он свободно передвигался по кабинету, легко ориентировался и действовал. Темно-серый костюм скрывал высокую фигуру в полумраке.

Лишь блеск росчерка скальпеля и абсолютно лысого черепа доказывали мистеру Стоуну, что он не один. Не сошел с ума от горя, принимая тень за живого человека. Мужчина жадно прислушивался к звукам в темноте, они стали его поводырем в пространстве и времени: тихие щелчки, шелест пакета. Скрип, протяжный, тягучий, который он услышал или только представил? Снова шелест. Снова щелчки.

По логике то, что сейчас происходило, должно было привести мужчину в ужас. Но Рут, его маленькая Рут уже не имела ничего общего с мертвым телом в свертке. Ему проще было поверить, что она уехала или просто задержалась, чем в кошмар последних дней. Да-да, просто кошмар, дурной сон. И этот человек в нитриловых перчатках с небольшим чемоданом хирургических инструментов — его продолжение. Скоро все закончится. Скоро он проснется.

— Мистер Стоун, — мужчина подошел вплотную к столу и заговорил тихо и вкрадчиво.

Голос его разительно отличался от внешности. Настолько, что Оскар Стоун вздрогнул, очнулся от оцепенения. Незнакомец обладал глубоким бархатистым баритоном, в то время как лицо его было пустым и блеклым, брови — едва заметными, а глаза столь светлыми, что казались пустыми глазницами слепого. В обманчивых лучах уличных фонарей, чей свет украдкой проник в комнату, он скорее напоминал рисунок мелом, чем живое существо.

— Мозг извлечен. Операция будет проведена уже сегодня, но на адаптацию нужно несколько дней. Обычно три, чтобы вспомнить.

Оскар только сейчас заметил, что ужасный сверток вновь запакован и перевел взгляд на руки гостя. Следов крови на перчатках не было. Этот факт почему-то очень волновал его.

— Сейчас я уйду, а вы включите электронику и утилизируете тело, понятно?

Не иначе, как мягкий голос имел фантастическую способность проникать сразу в мозг, превращать слова в четкие и понятные команды. Сделай-раз, сделай-два, сделай-три…

— О результатах операции я сообщу. Ваш помощник передал мне вещи, все в порядке. Теперь — ждать. Ни о чем не беспокойтесь. Вы узнаете о ее решении, как только оно будет принято.

С этими словами мужчина подхватил плащ, чемоданчик и удалился. Заблокированная входная дверь жалобно щелкнула открытым замком. Точно возмущенная автоматика недоумевала: зачем отключать услужливую технику? Зачем набирать номер вручную, когда достаточно сказать телефону — куда ты хочешь позвонить?

Зачем блокировать двери, если их функция — защищать хозяина дома от незваных гостей? Зачем тянуть с утилизацией мертвого тела, дышать запахом разложения, когда все законно и за немалое количество органики на счет поступит кругленькая сумма? Зачем-зачем-зачем?

Недовольство техники выплеснулось жужжанием и непривычным гулом машин. Тишина ушла. Остались лишь боль, горечь, одиночество.

За столом кабинета, охватив седую голову дрожащими ладонями, сидел пожилой мужчина, в одночасье ставший стариком.

Эрих Сумире

Последний квартал он шел пешком. Давняя привычка, чтобы не оставлять адрес в приложении визора. Чемодан и увесистый пакет оттягивали руки. Неизбежный дискомфорт, плата за анонимность.

Слепящие вспышки вывесок окрашивали фигуру мужчины и особенно его лысый череп в ядовитые цвета. Пустые глаза случайных прохожих скользили мимо.

Почти под конец пути он поймал жадные оценивающие взгляды сбившихся в стаю подростков. Наркоманы, игроманы, прочие «маны» — их тут было много. Яркие цвета одежды и волос. Пирсинг, татуировки и имплантаты самых неожиданных частей тела. Стаи шакалов, нападающих толпой. Их заинтересовал пакет. Но нечто хищное в походке незнакомца служило предупреждением: «Опасно», «Прочь». И толпа разочаровано отступила, переглядываясь, но все-таки не рискуя прицепиться.

Окраина Сити — любой выживший здесь, в мусоросборнике человеческих жизней, чутко реагировал на простые сигналы: «Бей» или «Беги». Словно в пособии по биологии прослеживались основные правила: «Боевая окраска отпугивает слабых противников», «Группой охотится легче». «Одинокая фигура является легкой добычей», — правило падальщиков из которого тоже есть исключение: «Внимание! Опасные хищники не сбиваются в стаи».

Окраина. Это был его мир, привычный, знакомый. Он знал каждый закоулок темных грязных подворотен. Тесных, громоздящихся друг на друге домов, которые строились сперва по нормативам, затем в обход нормативов, а потом и вовсе пытались заполнить собой любое свободное пространство. Трущобы, знакомые, как свои пять пальцев.

Здесь его предпочитали не замечать. Он же старательно игнорировал несовершенство форм и содержания.

Тщательно проверил входную дверь, прежде чем открыть ее. Следовало быть осторожным. Но, очевидно, ни полицейские патрули, ни обколотая шпана, ни охотники за чужим добром в его отсутствие не пытались вскрыть надежную хромированную красавицу, оснащенную дополнительными замками и сигнализацией. Последняя была проведена незаметно, без ярких диодов и предупреждений. Не следовало переусердствовать. Если слишком защищать жилище, то рано или поздно у окружающих возникнет вопрос: что именно прячется за стеной металла и охраняется так тщательно? А вместе с вопросом появится и желание посмотреть на ценности владельца.

Этого Эрих допустить не мог.

Оказавшись внутри, он аккуратно запер замки, отщелкивая их один за другим, будто наигрывая веселую мелодию. Задвинул внутренний засов. Подтвердил код сигнализации и снова активировал ее. Поставил чемоданчик на специальный стол в прихожей. Распаковал пакет и отставил в сторону. Не сейчас. Стоило поторопиться, счет пошел на часы, но Эрих всегда все делал старательно и последовательно.

Повесить шарф — ровно за середину. Затем плащ, тщательно расправив чуть влажный подол. Разуться, протереть ботинки влажной губкой, поставить на сушилку. Эрих наклонился и выровнял их положение. Носок к носку. Все должно быть идеально.

Носки и белье сразу в утилизатор. Перчатки из чемоданчика — туда же, прямо в пакете. Остальную одежду в стирку. Инструменты на дезинфекцию. Этим он займется позже.

Предстояло много подготовки, все вручную. Никакой «заботливой» электроники, вроде робота-дворецкого или робота-уборщика в его квартире не было. Никаких «умных домов», голосящих колонок, пополняющего через интернет запасы холодильника. С его работой, с его проектом, Эрих прекрасно осознавал: лучше сделать самому, чем загреметь в утилизатор по наводке пылесоса. С момента введения тотального контроля лишь дети еще верили, что телевизор вещает только в одну сторону.

Намылил руки и лицо. Сполоснулся под душем и скрупулезно обтерся полотенцем, безжалостно отправив его в утилизатор. Еще раз вытер стенки кабинки и лишь потом запустил процесс очистки. Распаковал и одел новую смену белья.

Домашний мягкий спортивный костюм пах свежестью и ополаскивателем. Босиком, борясь с предвкушением, мужчина прокрался по коридору, прислушался к тишине за одной дверью и направился к другой. Отпирая ее, он улыбался.

— Девочка моя…

Она сидела в глубоком кресле, притянув колени к груди. Закутанная в плед, словно гусеница в коконе. Голова наклонена влево, вместо лица — безразличная маска и только глаза, живые и цепкие, внимательно следили за его движениями.

Эриху нравилось думать, что она ждала его. Считала минуты, в раздражении кусала губы и, лишь стоило щелкнуть дверному замку, приняла безразличный вид. Он сдернул плед с обнаженного тела — теперь девушка вовсе выглядела жалко. Худая, бледная. Подстриженные неровными клоками, короткие волосы придавали ей сходство с бездомным котенком, которого потрепали дворовые псы.

Эрих подхватил легкое, как былинка, тельце и понес в душ. Тщательно намылил, миллиметр за миллиметром, словно впервые изучая каждый изгиб, промыл водой. Вдохнул аромат чистой кожи, коснулся губами розового соска, заглянул в глаза и… с величайшим сожалением прекратил ласки.

Тело куклы — всего лишь тело. Он может взять его, как делал уже не раз, но это не принесет ни удовольствия, ни пользы. И все же забота об этом теле вызывала в нем странную, необъяснимую палитру чувств. Словно в едино сплелись столь разные желания: беспокойство о ребенке, страсть к женщине, уход за лежачим больным. Одержимость любимой игрушкой.

Да, он был одержим, и осознавал это.

Когда, десять лет назад, Эрих искал среди неблагополучных детей будущий сосуд для чужих воспоминаний, он и подумать не мог, что удача сделает ему роскошный подарок. Двое, мальчик и девочка, близнецы с отклонениями работы мозга в области гиппокампа[1]. Сироты без семьи и документов. Идеальный материал для работы.

Тогда Эрих Сумире, молодой врач, блестящий специалист в области психиатрии и наркологии, научный сотрудник фармакологической компании и подумать не мог, что будет продавать людям исключительную услугу. Золотой товар.

Право на месть.

Гретель

Как-то раз Эрих сказал, что душа человека как мелодия. В одном бушуют мажорные гимны, другой идет по жизни чеканным шагом военного марша, ну а кто-то сидит на берегу ручья времени и насвистывает свой, тихий и лиричный мотив.

А если внутри — тишина? Не просто отсутствие звуков, нет, как тьма — не только лишь отсутствие света. Если тишина звучит и наполняет до краев… Кто я? Человек без души? Пустой сосуд? Сломанная заводная кукла?

Он ушел и закрыл дверь. Я знаю, он скоро вернется. Принесет чужой мозг, подключит гадкую машину, и… я перестану быть собой.

Но кто я?

Тишина свернулась в душе мягким кошачьим клубком и затихла. Разве плохо, когда тихо и темно? Я люблю это состояние — в нем спокойно и уютно. В нем не надо думать о непонятном, чувствовать странное. Переживать, мучиться, заживо грызть себя изнутри.

Пустота — и нет ни боли, ни страданий. Нет ничего, что заставило бы меня зажечь свет, встать с кресла, одеться, взять пистолет и пойти убивать…

[1] Область мозга, отвечающая за формирование эмоций и консолидации памяти (переходе кратковременной памяти в долговременную)