Право на месть

018 Глава шестая

Ван Хэвен

— Офис Виолы Майерс. Слушаю вас. — Я ни разу не видел молодого человека лично, но уже ненавидел его всей душой. Гладко выбритый, холеный, вышколенный. Белая рубашка и костюм. Он стоял между Виолой и прочими хомосапиенс как незыблемая скала, отсекая всех нежелательных и подозрительных. В список «нежелательных и подозрительных», очевидно внесли и меня.

— Мне необходимо поговорить с Виолой Майерс. — В сотый раз повторял я, но секретарь, очевидно, оставался глух к мольбам просящих.

— Вы можете оставить сообщение. Я передам. — И так по кругу. В прошлые попытки на этом моменте я отключался. В этот раз уже добрался до собственного офиса и, то ли родные стены придавали решительности, то ли мое, и без того не самое хваленое терпение, наконец лопнуло, но я продолжал оставаться на связи. — Какую информацию вы бы хотели передать миссис Майерс?

— У меня информация частного порядка. По… делу Данте Доу.

— Я слушаю вас. Вы из полиции, сэр? — Показалось, или в голосе секретаря появилось любопытство? Эмоции — это хорошо. Эмоции — это признак человека, а не бездушной машины, повторяющей раз за разом: «Извините» и «Будьте любезны». «Оставайтесь на связи. Ваш звонок очень важен для нас. Мы обязательно вам перезвоним!», — фразы, которые расшифровываются не иначе как посыл в пешее эротическое.

— Нет, я частный детектив. Могу я?..

— Сожалею, в данный момент миссис Майерс не на связи, но я передам, что вы звонили. — Сомневаюсь. Я во все глаза уставился на экран визора, где секретарь постоянно отвлекался то на посетителей, то на сообщения. Ах, если бы я обладал ментальной силой подчинять окружающих своей воле! Хотя бы как Док убаюкивать голосом, привлекать внимание. Но чего нет, того нет. — Простите. Так что передать миссис Майерс?

Молодого человека по ту сторону экрана можно было бы назвать привлекательным: темно-русые волосы, гладко выбритые щеки, вежливая улыбка. Если бы не застарелый шрам, рассекающий верхнюю губу рваными краями, отчего лицо принимало отталкивающее выражение. Кто-то снова отвлек его, и я повысил голос, пытаясь отвоевать его внимание обратно.

— Мне необходимо встретится с миссис Майерс лично.

— Сожалею, сейчас миссис Майерс никого не принимает. Не могли бы вы…

Я скрипнул зубами и произнес то, чего говорить явно не следовало.

— У меня на руках список тех, кто был в студии Данте Доу в день его гибели. — Повисла тишина. Изображение в визоре дрогнуло и пропало. Лицо со шрамом на секунду исчезло с экрана, а затем появилось снова, все так же улыбаясь приветливо.

— Простите, не могли бы вы повторить?

— У меня на руках список… — начал и напрягся.

Ведется ли запись нашего разговора? Или еще хуже, кто-то любопытный вроде Купера может перехватить сигнал и подключиться к трансляции? А если полиция? Нет-нет-нет.

Почувствовал, как замедляется сердце. Два удара я невольно балансировал на грани вхождения в транс, как если бы кто-то стоял за спиной и представлял угрозу. Повернулся, но нет, в офисе я один. Это все нервы.

Я — не Соло. И не Док. На нервах совершаю, обычно, необдуманные поступки. Вот и сейчас ляпнул то, чего не следовало.

— Ваша хозяйка возможно помнит меня… — «Зачем, Ван?», — орало чутье, но было уже поздно. — Детектив Ван Хэвен. Мы были знакомы. Давно. — Еще одна совершенно лишняя информация, но, кажется, без нее этот Эверест не преодолеть. — Миссис Майерс есть в списке.

— Ясно. Я передам миссис Майерс, что вы звонили, сэр. — Меня повысили до «сэра», приятно. Секретарь даже замялся ненадолго, прежде чем сбросить видео-звонок. — Этот номер. Могу я использовать его для связи с вами, если миссис Майерс захочет перезвонить, сэр?

— Да. — Я покосился на индикатор батареи. Он мерцал, требуя экстренной зарядки. — Буду ждать.

— До свидания, сэр.

Ну вот, теперь я привязан к устройству, а оно требует есть.

Сидеть в четырех стенах не улыбалось. Вышел на улицу и задумался куда податься. Снова накрапывал дождь. Потоптался в сомнениях. Проводил взглядом проехавший мимо патруль. Закрыл дверь и пока еще был жив визор, набрал номер Лилии Деверо.

— Слушаю. — Стоило мне услышать ее хриплый голос, как снова захотелось курить. Видео она не включала, а жаль. Смотреть на женщину было приятно.

— Вы соврали мне, Лилия. — Я старался говорить холодно, а не обиженно. — Нужно встретиться.

Минутная заминка. Я явно позвонил не вовремя.

— Студия. Через час.

Только прервав звонок задумался над тем, что ни разу (ни разу!) за сегодняшний день не подумал о Данте Доу. Точнее о носителе его памяти.

И накатило. Ведь парнишка слеп и совершенно беззащитен. Со вчерашнего дня заперт в студии совершенно один. Без идентификационного чипа, без доступа к умному дому. Без возможности включить бытовую технику или спуститься на лифте, выйти из здания.

Второй день без еды. О визоре ты думаешь, Ван, а о людях нет!

Уязвим в помещении, куда может проникнуть любой, ранее бывавший там человек. Человек из списка. Убийца.

— Да вашу ж мать! — Чертыхнулся и быстрым шагом направился в сторону молодежных кварталов. Знаю там один недорогой кафетерий с едой на вынос. Кажется, у них было детское меню, ну или чем его кормить, а? Стоит признать, Ван, ты совершенно не знаешь как обращаться с ее слепым братом. Впрочем, сейчас он художник Данте Доу…

Доу. Данте Доу. Что-то засело в памяти как заноза. Перекатывалось на языке. Какая-то мысль, лежащая на поверхности, прямо на виду. Я попытался сосредоточится, вытащить ее, ухватить за хвост. Но лишь зазевался и наступил в лужу. Запрыгал на сухой ноге, проклиная вся и всех.

Почему-то наибольшее количество проклятий я традиционно посылаю Доку. Он точно виноват во всех моих бедах.

Данте Доу

Шаг. Скрип. Шелест. Какое-то время я пытался сохранить спокойствие. Делал вид, что все нормально. Нормально. Все хорошо. Темнота сжималась вокруг плотным коконом, но не давала ощущения безопасности. Давила неопределенностью. Пугала запахами краски, растворителя и пота.

Перестал рисовать. Добрел до бара. Ощупал равнодушные бока закупоренных бутылок. Нашел и нагрел в непослушных пальцах пузатую емкость с отворачиваемой крышкой. Хотел поставить обратно, но передумал и резким движением отвинтил колпачок, припал к горлышку и сделала крупный глоток. Закашлялся. Сладко.

Масляная густая жидкость потекла по горлу. Облизал губы. Шоколад.

Не отпуская бутылки из рук, побрел обратно к мольберту. Налетел на столик с палитрой, ударился и чуть не опрокинул краски. По студии я теперь перемещался осторожными мелкими шажками. Предметы играли со мной в прядки, пропадая и появляясь то здесь, то там. Возможно кто-то ходит рядом, невидимый, бестелесный, и постоянно переставляет их? От этой мысли стало не по себе.

Будь я зрячим, я бы обвел глазами студию. Убедился, что один и успокоился. Я бы ушел в написание картин, растворился бы в мире цвета и полутонов. Отвлекся на наложение аккуратных мазков, нежное прикосновение щетины к холсту. И даже — даже! — будь я снова не один, я бы принял это. Опять. Как тогда. Среди красоты и красок не страшно умирать.

Но он отнял у меня все. Даже это.

Теперь, в темноте, страх переполняет тело. Врывается в сознание смехом и голосами из окна. Жужжанием лифтового подъемника, шорохом за спиной. Чужим дыханием. Чужими шагами.

Я раз за разом вспоминаю как смотрел в его глаза. Злые. Безумные. Одержимые.

Тогда я нашел в себе спокойствие принять эту боль. Как наказание за прошлый грех. Как расплату за содеянное. Мое персональное распятие.

Но сейчас спокойствие не приходило. Лифт снова двинулся и остановился на этаже. Створки разошлись. Послышались шаги, быстрые, торопливые. А я пытался и не мог настроиться. Не мог смириться. В голове пульсирующей болью билась лишь жалкая мысль: «Я не хочу умирать!»

Ван Хэвен

Чувство, похожее на вину, захлестнуло меня. Мальчишка сидел на полу у мольберта, прижимая к себе початую бутылку «Мозарта». Сгорбившийся, несчастный, с пустыми глазами, смотрящими в никуда. На его лице застыло выражение отчаянья и ужаса. «Ну ты и козел, Ван!», — подумал, а вслух сказал: «Это я».

Подошел. Сел рядом. Ободрительно похлопал по руке. Он не одернул ее, и это было хорошо. Но ничего не ответил и не шелохнулся, и это было уже плохо. В отсутствии реакции мне почудилась обреченность приговоренного. «Не волнуйтесь, детектив, я ничего с собой не сделаю», — так он сказал?

Не волнуйтесь, как же. Определенно с парнишкой не все в порядке.

Мысленно ругая себя на все лады, открыл пакет с блестящей наклейкой радостного карапуза. Зацепил одну из сосисок-осьминожек и сунул парню в рот. Тот покорно ел с моих рук, и веселые рожицы фирменных шпажек, казалось, издевательски смеялись мне в лицо. Дурацкая ситуация.

Когда с сосисками было покончено, я извлек из пакета заботливо упакованную салфетку и бережно вытер его губы, подбородок и по-детски гладкие щеки. На сестру похож, да. Только выглядит младше и глаза пустые, черные. Парнишка замер, позволяя мне ухаживать за собой, как за больным, а затем снова пригубил ликер прямо из горла. Линия губ, перепачканная шоколадным напитком, сжалась до тонкой полосы.

Мне показалось, он хочет что-то спросить. Или сказать. Или попросить. И я первым прервал мучительное молчание.

— Я слушаю тебя. — Снова на «ты», будто это условие помощи. Обычно я не такой упертый. Наверное.

Он замялся, но заговорил. Вот так, Ван, стоило бросить подопечного на день, и он «созрел» для просьбы.

— Картина… передайте ей… это… прощание…

Картина? Бросил быстрый взгляд на мольберт: новая картина ДиДи представляла собой мешанину абстрактных пятен. Не то. Роуз радовалась, что она обещана ей.

Перевел взгляд на незаконченный натюрморт рядом — тоже мимо. Лимон и полынь, это для Лилии, так и останется незаконченной. И безошибочно остановил выбор на вскрытой упаковке холста с рыжим котом. Вот она. Значит тоже подарок. Все-таки решился.

— Кому?

— Видимо той девице, что выскочила отсюда утром. Мы столкнулись. Она очень злилась. — Хриплый голос сзади ответил за Данте и разрушил то хрупкое равновесие, что возникло между нами.

Я цыкнул раздраженно. Обернулся и сделал жест Лилии, чтобы молчала и не вмешивалась. Она дернула плечом и уехала на лифте. Судя по звуку — на крышу. Курить.

Возвращаюсь к Данте.

— Как зовут девушку? — Ни на секунду не сомневаюсь в чувствах, которые испытывает художник. Тепло красок, нежность оттенков, любовь в каждом мазке. Картина не врет. Такое не подделать.

— Джейн Доу… то есть, Джейн Уолис. — Вот это оговорка! Сестра? Жена? Какая-то надоедливая мысль снова бьется в мозг как муха о стекло. Доу… Доу… Достаю и открываю список. «Д***НУ**И*». Джейн Уолис, значит. Попалась.

— Хорошо. Дай мне минут десять.

Подхожу к терминалу умного дома. Заблокировать вход, конечно, не хватит прав. Растеряно смотрю на сенсорную панель. Ну да, только так. Делаю то единственное, что доступно мне, как обычному пользователю, затем вызываю лифт и отправляю систему на проверку целостности. Купер зря называл меня мамонтом. Есть разница между «не умею» и «не люблю», а ломать что-то вообще просто.

Пока система проведет самодиагностику, пока проверит сама себя, студия изолирована, а значит ДиДи в безопасности. После осознания его беспомощности, я боялся оставить мальчишку одного хоть на миг. Не прощу себе, если с ним что-то случится.

Так-то лучше. Ну, а пока мы с Лилией успеем покурить и пообщаться.

#$%#%^%%*^%*%^#$%Д***НУ**И*#$%#%^%%*^%*%^#$%@#$#$@%$$#%#$@%$$#%#$@%$

Обычно я от носителей памяти ни на шаг. Куда они — туда и я. Сопровождаю, веду душещипательные беседы, успокаиваю, расспрашиваю. Док не раз повторял, что моя задача — не вести расследование, а узнать подробности у жертвы и расположить ее к себе. Заодно не дать столкнуться с заказчиком, если убитому вдруг такое в голову взбредет.

В этот раз все не так, и в какой-то момент я четко осознал, что беззащитный слепой художник никак мне не поможет. Еще и навредит сам себе. Его фатализм, его желание скрыть обстоятельства собственной смерти — все это мешает проводить классическое расследование, а необходимость защищать носителя памяти отвлекает.

Поэтому я почти не слушал оправдания Лилии. Что-то про отмену процедур наложения органических масок с водорослями, запланированных на утро. Вместо этого она забежала узнать не закончена ли картина, но неудачно: ДиДи был расстроен из-за ссоры с молодой (совсем молодой!) девицей… Художник был молчалив и не расположен к приятному времяпрепровождению. Картина не закончена. А во всем виновата эта… и дальше по новой.

Почему-то именно обстоятельство молодости девушки вывело Лилию из себя. В общем, визит был испорчен, утро не задалось, а обиженная женщина предпочла вернуться к привычному расписанию и вычеркнуть то утро из памяти. Да так удачно, что на мои вопросы отвечала совершенно честно. Просто забыла.

Верил ли я ей? Удивительно, но да.

Пока слушал сбивчивый рассказ, сопровождаемый быстрыми никотиновыми затяжками, смотрел на нервные дрожащие пальцы, на покусанные губы и да, черт возьми, верил. Поэтому дождался паузы и произнес: «Мне необходимо, чтобы вы забрали ДиДи отсюда и позаботились о нем. До завтра».

Ее изумление было столь велико, что недокуренная сигарета выскользнула из рук.

— Больше ни о чем не прошу. Но это меньшее, что вы можете сделать. Здесь ему грозит опасность.

Она посмотрела пристально, глаза в глаза, и кивнула.