Предателей не прощают

Глава 20. Гайки

Когда слегла бабушка, мы с мамой почувствовали, как на нас обеих надвигается целая лавина хлопот.

Чтобы выплыть, я хваталась за любую подработку, какую можно было найти студентке, ухаживала за бабушкой. А мама взяла на себя еще одну ставку на работе.

Казалось, мы вот-вот выберемся, но проклятый китайский вирус внезапно свалил отца. С его болезнью надежда на прежнюю жизнь покрылась трещинами и рухнула.

Все это было совсем недавно. И вот сейчас опять я чувствую нечто похожее — приближение новой лавины, причем более разрушительной, чем прежняя.

Эти ощущения мешают уснуть ночью, преследуют меня днем, пока просматриваю объявления о работе и рассылаю резюме. Сбивают с мыслей во время учебы в университете.

Легче не становится даже вечером. А когда решаюсь позвонить родителям, лавина срывается и несет меня под откос.

— Привет, моя любимая девочка, — голос мамы звучит подозрительно тихо.

— Привет. Скажи, что у вас все в порядке.

Не хочу верить своим предчувствиям. Мне просто необходима хоть какая-то надежда на то, что я все выдумала или устала.

— Милая… — мама закашливается.

— Ты здорова? — вжимаюсь лопатками в бетонную стену за спиной.

— Я? Да. Нормально. Так, аллергия какая-то.

— У тебя никогда не было аллергии. — Не нравится мне эта ее ложь.

— Я не молодею.

— Мам, тебе всего сорок два! Пожалуйста, не нужно приписывать себя к числу немощных старушек.

— Иногда мне кажется, что я еще большая развалина, чем они, — смеется мама.

— Значит, все же что-то случилось…

За девятнадцать лет я научилась считывать ее эмоции на расстоянии по любым фразам. Сейчас мой внутренний датчик трещит как дозиметр возле атомного реактора.

— Мы с папой решили продать квартиру. Нужно будет, чтобы ты дала согласие, — словно нехотя, скороговоркой произносит мама.

— Продать?! Зачем?!

— Нас сейчас трое. Бабушка лежачая. Куда нам трехкомнатная? Поместимся и двушке. Меньше затрат, и дом можно будет выбрать возле поликлиники, чтобы папе было ближе ходить на процедуры.

— Мама, какая двушка? Нам в трешке было тесно. А процедуры… Они скоро закончатся. Дальше медосмотр и неизвестность. Может, с папы вообще инвалидность снимут, и нужно будет возвращаться на завод.

— Так он снова жить будет на этой своей работе. А нам двоим в хоромах куковать? — Слышу непривычные злые нотки в любимом голосе.

— После такой тяжелой болезни никто его на работе сутками держать не станет.

— Не станет… Никто… — С непонятной обреченностью выдыхает мама. — Но квартиру все равно нужно продать. У меня уже нет никаких сил в ней убираться и бегать из комнаты в комнату.

— Ясно. — Я решаю не спорить.

За маминой ложью явно скрываются какие-то серьезные проблемы. Сама она о них не расскажет, а если надавлю — расстроится еще сильнее.

— А у тебя как дела? Как учеба? Как твоя работа?

— У меня тоже все замечательно. — Бумеранг лжи летит обратно. — В университете ввязалась в интересный научный проект. На работе тихо и спокойно.

— Я так рада за тебя, доченька. Ты у нас такая умница. Все сама, без нашей помощи. И со всем справляешься.

Я не вижу маму, но, кажется, она плачет.

— Да, мама, не переживай! — Кошусь на кошелек, торчащий из кармана рюкзака. — Я хорошо устроилась. Наниматели добрые, работа легкая.

За время работы я скопила небольшую сумму. Мечтала купить какой-нибудь бэушный ноутбук взамен своего древнего. Работать на нем с каждым днем становится все труднее, но, кажется, пока придется потерпеть.

Разговор с мамой только усиливает мое предчувствие надвигающейся беды. Не зная, с какой стороны прилетит следующая плохая новость, я, как следует, готовлюсь к двум семинарам на завтра, рассылаю еще с десяток резюме и готовлю для девчонок свои фирменные сырники с морковкой.

Дела и учеба постепенно отвлекают от мыслей о маме и поиске работы. Оранжевые творожные кругляши получаются идеальными с виду и на вкус. А обилие вакансий вселяет веру в быстрое трудоустройство.

Вспомнив, что забыла сказать о денежном переводе, я ближе к десяти снова набираю маму. Однако в этот раз трубку снимает ни она, ни папа, а почему-то соседка.

— Здравствуйте, Инна Витальевна, а что случилось?

Пока нет ни одной причины для паники. Мама запросто могла забыть мобильный у Инны или попросить ее ответить, пока сама колдует над плитой. Такое уже было. Не раз! И все же сегодня от этой замены становится неспокойно.

— Мамка твоя в аптеку выбежала. У бабки давление скакнуло, а присмотреть некому.

— То есть? А папа?

— Ой, Евка, я тебя умоляю! Какой папа?! Он уже неделю здесь не живет. Как спутался с этой своей врачихой, так, считай, и пропал. Любовь там у него!

— Тетя Инна, вы сейчас ничего не путаете?

— Да что путать?! Пиздец здесь, Евка! Батяня твой по бабам на старости лет пошел. Отжился старый кобель, орлом себя возомнил.

— Боже… Папа… он не мог. — Горло перехватывает.

Я отчетливо помню, как мама с папой обнимали меня, провожая в Питер. Помню, как радовалась, что они у меня такие дружные и мне не страшно оставлять их одних.

— Он у тебя королем жить привык. Обед из трех блюд, пироги два раза в неделю да еще порядок в доме такой, словно у вас здесь операционная. А после того, как мать с работы выгнали, красивая жизнь накрылась медным тазом.

— Маму уволили? — Это настоящий водопад жутких новостей.

— Сразу после твоего отъезда в Питер. Вначале хотели на нее недостачу повесить. Потом согласились на увольнение по собственному желанию. Выперли твари без выходного пособия. Бабка на нервной почве чуть богу душу не отдала. Все деньги, что были, на лекарства ушли. Сейчас мамка квартиру разменяет, хоть долги сможет раздать.

— Так квартиру она из-за этого продает… — Хочется бросить все, купить билет и рвануть к маме. Обнять ее и пообещать, что все будет хорошо.

— Знаешь, Евка, я и так тебе уже слишком много всего рассказала. Лучше тебе у мамки остальное узнать. А еще лучше… — Она на миг замолкает, будто задумывается. — Бросить свой институт. Вернуться домой. И устроиться на нормальную работу.