Предвестники конца: Развеивая золу

Глава 3

Небо гневалось от ударов Тора, обрушаясь на землю хлёстким ливнем и буйным ветром. Молнии освещали хмурые скалы и закравшуюся тьму пролеска. Вдали бесновалось море, утягивая на дно добычу с берегов.

Непогода застала нас возле старого храма — единственное, что уцелело после пожара в Опустошённом хозяйстве. Жизнь в городе прельщала далеко не всех, и многие селились по всей западной, восточная преимущество была изрезана скалами, части Хвивальфюльке большими группами, возделывая землю на протяжении поколений. Каждую осень в столицу тянулись возы с собранным урожаем, а обратно возвращались телеги с тёплыми одеяниями, животными, оружием, мотыгами, серпами и трэллами.

Так, недалеко от палисада Виндерхольма двадцать лет назад поселился один богатый бонд, который устал от вечного шума прибоя, уличной брани и толкотни. Найдя плодородный участок земли, он вместе с трэллами возделывал поле, собирал урожай и ухаживал за животными. Вскоре его семья разрослась, работников стало больше, и дела пошли в гору, а золото вместе с серебром постепенно копились в сундуках, спрятанных в неприметной пещере близ хозяйства. В благодарность за счастье и достаток бонд построил небольшой храм, заказав у лучших мастеров статую Всеотца. Однако богатство способно извести даже самое чистое сердце: сын бонда пал в азарт и связался с разбойниками — бандой из Змеев, как поговаривали знатоки сплетен. Пьяные сборища, забавы на пирсе с тир, бои без правил, воровство и серебро, что утекало подобно элю на пиру — юноша оказался по уши в долгах. И когда пришёл час уплаты, негодяй сбежал, обчистив тайник в пещере. В наказание и назидание другим Змеи вынесли сожгли амбары. Пламя быстро перекинулось с одной постройки на другую, забирая с собой жизни несчастных. Спустя пару дней сына бонда нашли и казнили, но банда словно испарилась. Предполагали, что они вернулись в Ормланд, другие же шептались, что это происки местных разбойников, но правда навсегда осталась потерянной.

С той поры прошло два года, и Опустевшее хозяйство постепенно разрушалось. Храм печально взирал свысока на обугленные постройки, однако и его крыша прогнила и стонала от происков ветра, грозя рухнуть в любой момент и похоронить под собой статую Одина. Бродяги держались от хозяйства подальше: поговаривали, что по ночам старый кошмар оживает и призраки заново сгорают в пламени, крича от боли и ужаса. Проверить бред всегда хмельных людей никто не решался, поэтому Опустевшее хозяйство негласно стало приютом для изгоев и скрывающихся. Пропитанное эмоциями, уединённое место наверняка стало бы идеальным для нелюдимого колдуна со шрамом. Я невольно вглядывалась в поваленные и обгорелые останки домов, пытаясь различить знакомый силуэт, но дождевая завеса надёжно искажала тени и очертания.

— Не задерживайся! Сегодня проедем мимо, — окликнул Вальгард и толкнул коня вперёд.

Вальгард уважал чужой покой и обычно не упускал возможности прошептать пару слов о заступничестве и покое несчастных, но сегодня он упрямо следовал к сторожевому домику близ Одинокой башни — старой заставе на пути к Утёсу слёз и краю Десяти водопадов.

— Дальше ехать опасно, Вал. Буря может усилиться, останемся здесь, — прокричал Сигурд, слезая с бурого коня и уверенно ступая к сторожке.

Втроём мы хотели добраться до водопадов, но не успели. Вместо скалистой долины, плавно поднимающейся ввысь, будто каменные ступени великанов, и рокота воды, низвергаемого с высоты горы Тролльтинд, нас встречала башня с поеденными мхом стенами и маленькая хижина для усталых путников. Одинокая башня выполняла роль заставы: смотрящие в случае опасности должны были зажигать сигнальный огонь и постараться задержать неприятеля.

Оставив лошадей в загоне под крышей, Сигурд по-хозяйски толкнул дверь домика и фыркнул, явно недовольный скромным убранством. Узкое окошко прямо под покрытой дёрном крышей едва ли пропускало свет. Стены представляли собой ряд плотно сдвинутых столбов, вкопанных в землю и обмазанных глиной для тепла. Пара полок с утварью, посуда грудилась на единственной лавке, а очаг в центре занимал всё пространство, не позволяя свободно развернуться.

— Я поднимусь, спрошу разрешения остаться, пока дождь не стихнет, — Вальгард метнулся к скользкой лестнице, ведущей на вершину башни.

— Понадобилось вам тащиться в такую срань, — Сигурд снял капюшон и брезгливо поморщился, глядя на пыльные полки и грязные скомканные одеяла на дырявом тюфяке.

Я закатила глаза:

— Если бы не твое желание познакомиться с каждой встречной юбкой, мы бы выехали раньше.

Сигурд Харальдсон от природы считался красивым: голубые глаза, прямой нос и волевой подбородок, волнистые, соперничающие с отблесками солнечных лучей, волосы, которые он всегда собирал в высокий хвост. Ещё в детстве, глядя на миловидное личико, старушки назвали его или мидгардским ликом Бальдра. Домотканые разноцветные рубахи со сложными узорами, начищенные сапоги из мягкой кожи, плащи с брошью и сверкающее холодом оружие, украшенное рунами — он подкупал внимание. Девушки заглядывались на него и полыхали румянцем, стоило ему бросить мимолётный взгляд. Плюясь завистью многие шептались за спиной Харальдсона, считая его высокомерным мальчишкой, неспособным ни на что без своего влиятельного отца, однако хоть Сигурд и обладал дурным характером, он всё же был добрым и участливым господином Болтуном, от которого мы узнавали все слухи и планы конунга.

Единственным его другом был Вальгард, однако истинные их отношения вызывали сомнения даже у меня. Они росли вместе, тренировались и знали тайны друг друга, но порой Сигурд украдкой бросал тяжёлые взгляды на брата, которые словно кричали о спрятанной в глубине души неприязни. Вальгард был выше, но худее, чёрные кудри всегда торчали в стороны, как бы он их не собирал, а ранняя борода, которую он срезал, добавляла облику дикости. Сдержанный Дьярвисон легко понимал военные тактики и пользовался уважением самого конунга, но слыл необщительным и холодным, за что его и прозвали Ледышкой. Харальдсон же был своенравным, но крайне обходительным: он всегда знал, что и кому сказать. Однако ни мастерство уговоров, ни тренировки до потери сознания, ни охотничьи трофеи не приносили Сигурду должных отцовской любви и признания.

— Как юная госпожа поёт, пока никто не слышит, — оскалился Сигурд, скрещивая руки на груди. — Не боишься прослыть грубиянкой?

— А ты не боишься навсегда остаться Болтуном? Влияния Торви следовало избегать, а не уподобляться ей, — хмыкнула я и тут же осеклась: злость и сожаление пронеслись на лице друга, заставляя брови вздрогнуть, а кулаки напрячься — не хотела обижать, ведь знала, как сильно Сигурд не любит упоминаний о семье, но язык повёлся на ядовитые мысли.

Конунг Харальд был женат трижды. Как рассказывала Этна, Эйр, мать Сигурда, умерла в родильной горячке. Харальд долго горевал, но бремя правления диктовало ему указания, вопреки воле сердца. Желая закрепить шаткий на тот момент союз с кланом Медведя, конунг выбрал в спутницы Торви — неприятную женщину, лишённую красоты и обделённую тактом. Брак с ней не принёс долгожданных наследников: одна дочь умерла совсем крошкой, вторая трагически погибла, а единственный сын родился слепым. Тогда Харальд взял себе вторую жену из дальних земель: слабая здоровьем, но изворотливая Рангхильд подарила сына с дочерью и даже смогла завоевать доверие Сигурда, в отличие от Торви.

Старшую мачеху друг презирал: много лет назад во время пира поддавшись хмелю, Торви оскорбила Эйр, припомнив, что однажды та провела ночь с тремя мужчинами под одной крышей. Услышав это, конунг пришёл в ярость и дал жене пощёчину, запретив ей пить и упоминать имя Эйр.

— Ударивший женщину не достоин уважения, но позволить оскорблять честь — страшное преступление, — объясняла Этна. — На следующий день Харальд попросил твоего отца высечь его на площади. Двадцать ударов плетью и глубокие шрамы — вот, что оставила ему Торви своим длинным языком. Стоит ли говорить, что ни о каком уважении меж ними больше не могло идти и речи.

Сигурду, видевшему и слышавшему всё это, было пять лет, и с тех пор он презирал мачеху.

— Ладно-ладно, не злись, — протараторила я, пытаясь отвлечь друга. — Сам напросился, господин «спасу любое бревно».

Щёки Харальдсона вспыхнули, и я засмеялась, глядя на его насупленную гримасу.

— Вообще-то это ты указала на «бревно», а я, внемля воле великой ведущей, решил проверить. И твоё чутьё не подвело, хоть вместо бревна там оказалась девушка, которой стало плохо, но если бы не я…

— То её бы накрыло волной, так что ты герой с пламенным сердцем, да-да, — отмахнулась я, развешивая промокшие плащи и устраиваясь на тюфяке.

Близ выезда из поселения я заметила странную фигуру на песчаном берегу: сначала почудилось, что это выброшенное волнами бревно или собака. Светлейший Харальдсон вызвался проверить и наткнулся на девушку, которая бредила и дрожала от холода. Закутав её в свой плащ и различив сквозь скрипящий шёпот произошедшее, Сигурд узнал, что бедняга была из гулящих и вчера перебрала эля. Желая проветриться и унять позыв желудка, она отправилась гулять, но болезнь настигла её раньше. Жуткая вонь, исходившая от её худого хангерока и порванной накидки, не оставляли сомнений в произошедшем. Ласково придерживая девушку за плечи, Сигурд повёл её к ближайшей травнице, а Вальгард оставил серебра на лечение. Так, мы покинули Виндерхольм, когда на горизонте уже мелькали тучи. О том, что подобным поведением Сигурд заполучал должников и своих соглядатаев, предпочтительно было умалчивать — у каждого свои методы выжить.

Дверь скрипнула, и на пороге возник Вальгард:

— Сторожевые предупреждены. Нам разрешили остаться и даже выдали припасов, — он выудил сальные свечи из-за пазухи и оставил их подле походных мешков. Развесив плащ, с которого стекала вода, Вальгард протянул мне сухую тёплую накидку и, набросив на плечи покрывало, уселся на соломенный тюфак, чуть толкая меня. — Боюсь, дождь утихнет только к вечеру.

— Если не к ночи, — протянула я, глядя на чёрные тучи сквозь отверстие в крыше для дыма.

— А что, Златовласка не знала о надвигающемся дожде? Как мы тогда к водопадам собирались? — ехидничал Сигурд, растянувшись на скамье и покручивая в руках амулет-молот.

Желание треснуть задиру чесало руки, но брат удержал на месте.

— Когда тебя всё донимает и тревожит, то нет особой разницы куда сбегать, лишь бы подальше ото всей кутерьмы, — отрезал Вальгард, ероша кудри. — А что касается тебя, Харальдсон: следи за языком. Я тебе доверяю сестру, так что обернись добреньким ниссе и разведи огонь, холодно — вещи не сохнут.

Дурной язык Сигурда горел от гневных комментариев, но он смолчал и, выудив из висевшего на поясе кожаного кисета кресало, принялся разводить очаг. Заметив искры, Вальгард стянул сапоги и подставил их к огню, заставляя меня последовать его примеру. Пламя принималось долго и нерешительно жалось в уголке, боясь показаться холодной, продуваемой сквозняками комнатке.

— Пить что будем? Если ночевать здесь придётся, то лучше за водой сходить и шкур побольше принести — Астрид замерзнет. Или, может, вовсе в башню поднимемся? — предложил Харальдсон.

— Там пять мужчин в узкой каморке — душно, — брат покачал головой. — Еда у нас есть, покрывала дали, отвар заварим. Нечего лишний раз людей беспокоить — сами виноваты.

Я виновато опустила голову. Как сказал Эймунд: неприятности преследуют только меня, и оказался прав. Ведь именно я, заметив поведение брата и понимая его состояние, предложила отправиться к водопадам, не подумав о коварстве осенней погоды — опрометчиво, наивно и лишний раз свидетельствовало, что сейд обходил меня стороной. Можно было собраться в другом месте, хоть в пустой хижине на окраине или вовсе остаться дома, но Вальгард поддался на провокации и сбежал из Виндерхольма, внемля моим уговорам, словно так просто избавиться от тревожных мыслей и проблем.

Сигурд молча кивнул и, скинув сапоги, улёгся обратно, закидывая ногу на согнутое колено.

— Не думай, что ты виновата, — прошептал Вальгард, трепля меня по голове, заставляя косу совсем расплестись. — Уж лучше здесь, чем сидеть дома и спорить с отцом, ведь так? — я кивнула. — Ну вот, а так маленькое приключение. Надо же развлечься до отъезда.

— Замолчи, — буркнула я, подтягивая ноги к груди и плотнее укутываясь в меховой жилет, надетый по совету брата вместе с шерстяными штанами и рубахой.

Вальгард хмыкнул.

— Лекарство с собой? Наносить нужно? — я покачала головой, помня указания Эймунда. — Хорошо. Что до остального: помни о пользе. Обещаю, время пролетит незаметно, тем более что теперь у тебя есть о ком заботиться. Ауствин нуждается в твоей защите, ты ведь не оставишь его, верно?

После встречи на поляне минула пара дней, а казалось, несколько лет. Плечо больше не болело благодаря чудодейственному отвару, а сокол, которого я нарекла Ауствином в честь переменного ветра, шёл на поправку благодаря заботам Тьодбьёрг. Не знаю, что именно рассказал ей Вальгард, но спрашивать она ничего не стала: лишь выхаживала птенца. Не ведала я и о том, как брату удалось убедить отца оставить сокола: сказал, что это очередная демонстрация статуса или же указал, что нам понадобиться ловчая птица — осталось тайной, ведь Вал отмахивался, но результат того стоил. И всё бы было нормально, если бы не предстоящий отъезд брата и моя новая наставница.

Тогда, стоило мне переступить порог дома, как на меня набросилась Этна. Она омыла меня, обработала рану и быстро собрала на пир, попутно рассказывая, что после «неудавшегося поджога» Идэ прибежала к Дьярви и, не скупясь ни на брань, ни на ложь, обвинила во всех бедах, отказываясь дальше заниматься моим воспитанием. Счастье длилось недолго: новую наставницу отец представил в Длинном доме конунга. Распивая эль и пачкая бороду крошками лепёшек, он отдал меня в обучение к бешеной Сигрид — свирепой воительнице, чей бурный нрав держал в страхе даже мужчин.

— Главное: не поддавайся на её провокации, Астрид, молчи и сможешь избежать сотни неприятностей, — наставлял брат. — Это не Идэ, чьим поведением ты могла играть, будто перебирала струны тальхарпы. Придётся быть хитрее и осторожнее.

— Но ты ведь знаешь меня… — страдальчески протянула я.

Ночью после того пира так и не сомкнула глаз, переживая события дня и тревожась за брата и себя. Бои и тренировки всегда страшили, а здесь настоящая валькирия в наставниках — иная бы завидовала, ведь многому можно научиться, однако мне хотелось совсем другого. Сжимая медальон, я попыталась поговорить с отцом, но он и слушать не стал, пригрозив, что придушит Ауствина и Кётр, если ещё раз попробую перечить или ослушаться наставницы. Бедные животные, которых я спасла во время побегов от Идэ, должны были стать расплатой за моё поведение — жестоко и глупо.

— Как раз, потому что я знаю тебя, прошу молчать и не нарываться, — продолжил Вальгард. — Сигрид опасная женщина, Астрид.

— И крайне мстительная, — подал голос Сигурд, вальяжно усевшись на скамье. — Ледышка дело говорит: тебе нужно быть осторожной и молчаливой. Хочешь выстоять против неё — не поддавайся на провокации, прикинься камнем, которому всё нипочём.

Я нахмурилась и переводила взгляд с одного на другого, ожидая пояснений. Вальгард кивнул другу и принялся заниматься нашим ужином, вытаскивая еду из походных мешков.

— Не моё это дело, но раз на меня спихнул, то расскажу, — Сигурд подобрался поближе. — Сигрид из семьи ульфхеднаров, поэтому и зовётся бешеной. Рефил не раз ловил её за распитием бурды из мухоморов, но всё бесполезно. Он же мне и рассказал, что Сигрид с детства влюблена в господина Дьярви и мечтала с ним делить поле боя днём, а ночью ложе.

— А говоришь, что сплетни не собираешь, Болтун, — упрекнула я, заставляя Вальгарда рассмеяться и чуть пролить воду из увесистого бурдюка мимо котелка.

— Тебе нужны сведения или нет? — голос Сигурда прозвучал непривычно строго, словно принадлежал другому человеку.

— Прости-прости, — замахала я руками и принялась помогать брату варить овощную похлёбку. — Продолжай, пожалуйста.

Раскладывая подле себя мешочки с хлебом и сушёным мясом, Харальдсон продолжил:

— Планам Сигрид не удалось сбыться: однажды ваш отец повстречал на поле боя отменную лучницу Герду из Воронов и влюбился с первого взгляда. Сигрид никогда не умела проигрывать, а тут Норны так жестоко сплели ей узелок. Рефил говорил, что негласно этих двух женщин прозвали двумя валькириями: одна жестокая как Кара, вторая переменчивая будто Хильд. Однако Дьярви сделал выбор сразу и очень долго договаривался о предстоящей свадьбе с девушкой из другого клана. Великие асы оказались милосердны, Фригг помогла устроить им семью, ну а дальше вы знаете. Тем не менее Сигрид никогда не теряла надежды и постоянно пытается оказаться подле хэрсира.

Раньше я мало пересекалась с Сигрид, которая жила в западной части Виндерхольма около амбаров и конюшен. Отец никогда не приглашал её в наш дом, так что впервые мне удалось разглядеть её пару дней назад. Высокая рыжеволосая женщина с шрамом на губе внушала страх и дурное предчувствие: в её глазах полнилась скрытая злоба, и теперь я понимала почему.

— Сигрид наверняка поставит тебя в пару со своей дочерью Лив, — предположил Вальгард. — Она не похожа на глупых Далию и Уллу, Астрид. Лив скорее всего сильнее тебя и более ловкая…

Звонкий смех Сигурда заставил брата замолчать и непонимающе уставиться на друга.

— Тренируется-то она с детства, но, увы, ох и ах, не достигла к пятнадцати годам ничего. Точнее не так, — он откусил смачный кусок ячменной лепёшки и проговорил с набитым ртом: — Однажды в лесу я видел, как Лив стреляет из лука — то ещё зрелище. Спокойная, собранная и попадала точно в шишки. Однако она крайне неуклюжая и боится матери, а потому теряется и руки дрожать будут.

— А это тебе какая Рататоск нашептала? — нахмурился Вальгард, всегда поражающийся, откуда друг столько знал.

Я прокашлялась, мешая в котелке булькающие капусту и морковь:

— Раз боится, значит, единственное, что удалось Сигрид — это стать воином. Дитя не должно бояться родителей.

Вальгард метнул выразительный взгляд:

— Главное: ей так не скажи, иначе не миновать беды. Что-то ещё полезное нужно знать, господин Болтун?

Сигурд задумался, прокручивая меж пальцев хвост вяленой пикши.

— Не поддавайся на провокации и постарайся все слова Сигрид использовать против неё. Знаю, Вальгард, не одобрит, но если она плохая мать, то постарайся подружиться с Лив и сделать из неё союзника по несчастью. С Идэ у тебя это не вышло бы: Далия под властью Уллы, а та слишком любит мать. Тут иной случай: Сигрид боятся. Да, кстати, в браке она вроде тоже несчастна и, как я могу судить по всем пирам, по-прежнему любит вашего отца, раз вызвалась стать твоей наставницей.

Вальгард возразил:

— Но разве это не показывает, что она заинтересована в обучение Астрид и будет с ней учтива?

Сигурд зло усмехнулся:

— Как раз наоборот, наивный. Ваш отец, уж простите, скуп на чувства и не внемлет просьбам дочери — это все знают. Отсюда и вывод, что к словам Астрид он относится несерьёзно. А значит, что бы не сказала наша маленькая ведущая против Сигрид это вряд ли будет воспринято с должным вниманием.

Ни я, ни Вал не нашлись с ответом.

Когда овощи сварились, я разлила каждому по порции рагу, которым мы поужинали вместе с пикшей и лепёшками. Ливень не успокоился к вечеру, а потому решено было остаться в хижине на ночлег. Я опасалась недовольства отца, но Вальгард заверил, что предупредил его о возможном ночлеге в сторожке. По правилам с нами должны были отправиться личные хускалры Сигурда, но то ли все они были заняты визитом ярла Воронов, то ли Харальдсон сбежал от них, а, может, и на этот раз нашёл доводы отпустить его без свиты.

Укутанная в накидку, шкуру и шерстяное одеяло, я тревожилась грядущим будущим и вторящим переменам метанием погоды. Сторожка погрузилась в сон и тишину, нарушаемую похрапыванием Сигурда.

— Астрид, — вдруг шёпотом позвал Вальгард. Я обернулась, встречаясь с испытывающим взглядом. — Я благодарен тебе за правду об этом Эймунде, но попрошу: будь осторожна: отец казнит колдуна, если прознает о вашем общении. Поэтому не рискуй. Обещаю: сделаю всё возможное, чтобы ты не сошла с ума от зова сейда, но не делай глупостей, иначе кровь окажется на твоих руках.

Я кивнула и отвернулась. Как Вальгард планировал помочь, если он будет далеко — очередная загадка. Но брат был прав: ради сохранения жизни Эймунда, придётся держаться от него подальше. Однако, чего это будет стоить мне? В памяти предательски всплыли испытывающий взгляд чёрных глаз и дикий шрам. Такую рану получить можно было только в сражении: что же для него припасли Норны? Мысли вертелись в голове, мешая уснуть.

Дом скрипел под гнётом ветра, угольки шипели, вновь и вновь пытаясь разгореться со всей силой, а в небе игрались молнии. Покручивая медальон с мировым древом, я думала о грядущих событиях, злопамятной Сигрид и гонимом отовсюду Эймунде: почему можно одним, но нельзя другим — едва ли получу ответ когда-нибудь. В терзающих тревогах и сомнениях не заметила, как погрузилась в страшный сон.

Мерцание очага в центре залы отбрасывало причудливые тени на сидящую подле женщину с младенцем на руках. Она тихо напевала колыбельную, боясь лишний раз пошевелиться, дабы не потревожить сон ребёнка. Бессонные ночи отпечатались под глазами матери сеткой ярко выступающих венок.

— Спи спокойно, радость моя, — прошептала она, благоговейно глядя на дочь и продолжая укачивать её. Не удержавшись, очертила детское личико, золотистые локоны, поправила кулон с мировым древом на тоненькой шее и плотнее укутала.

Сквозь оконце над дверью виднелось ночное небо и сокрытый рваными чёрными тучами диск бледной луны, предвещающим скорую пургу. Покой накрывал с головой местность, а потому, мирно покачиваясь из стороны в сторону, женщина и не заметила, как сама начала засыпать.

Неожиданно раздался клич горна, заставляя матерь встрепенуться. В тщетной попытке унять громкий плач она принялась укачивать дитя, в испуге поглядывая на дверь. Она металась от стены к стене, с опаской глядя на висящий топор. Горн кричал всё громче, крики заполонили округу. Подвешенные над кроватью колокольчики неистово метались, суля лишь горе и страдания. Укутав дочь потеплее и облачившись в тёплый плащ со шкурой лисы, женщина бросилась к двери, как неожиданно на порог вбежал запыхавшийся мужчина. Глаза его сверкали страхом, волосы прилипли ко лбу, доспехи измараны, а с топора стекала кровь.

— Оли! Что происходит? На нас напали?

Женщина качала ребенка, с ужасом глядя, как муж носится по дому, натягивая доспехи и срывая со стены топор.

— Оли, ответь мне! — прокричала она, хватая его за руку. Он дёрнулся и сжал её лицо в ладонях:

— Нас предали, Рота.

Она отшатнулась и крепче прижала к себе дитя, надеясь унять плач. Глаза то и дело боязливо смотрели на улицу, где мерцали огни, слышались крики и брань. Слишком близко.

— Вам надо выбираться, Рота, — заткнув за её пояс меч и кинжал, Оли повёл жену прочь из дома к пристройке, где лошадь билась в истерике. — Уходи и не возвращайся. Найди помощь в Виндерхольме, предупреди их об опасности, слышишь?

Он запрягал лошадь и хотел усадить жену, но она вырвалась.

— Я не уйду без тебя, — Рота вцепилась ногтями в его наручи, не думая отпускать.

Пронзительный крик раздался прямо за спиной мужчины: горящий заживо нёсся вперёд, не разбирая дороги. Дома возле берега уже пылали, плач женщин и мольбы звучали со всех сторон, резня волнами подкатывалась всё ближе и ближе, лишая надежды на побег Знамёна с орлами развеивались на ветру подобно ожившему кошмару: их не должно быть здесь, не должно.

— Прошу, — прошептала Рота, потянув мужа за собой. — Ты не станешь предателем, если поспешишь за помощью, предупредишь. Они должны знать, кто всё это учинил, Оли. Прошу!

Трупы валялись всюду, кровь окропила девственный снег, а пылающие знамёна волков затмевали багряные орлы. Сбежать с поля боя — удел труса, что не достоин жить, но слабая жена, едва родившая дитя, не справится одна и сгинет в снегах. Ему всего лишь надо добраться до Одинокой башни, а там им помогут, конунг не оставит в беде.

Не говоря ни слова, Оли усадил жену на лошадь и забрался следом, отправляясь в лес. Он не заметил погони.