Вашингтонский Чайнатаун – небольшое, но весьма сплоченное сообщество, и я понимал, что никто из местных жителей не проявит особенного желания помочь негру и белой девушке в поисках на их территории.
Я позвонил Данте, надеясь получить побольше информации.
– Забегаловка называется “Черный лебедь”, – сообщил он. – Название написано иероглифами, но на вывеске есть изображение черного лебедя. Даже ты его не пропустишь, Гидеон. Это совсем рядом с Галереей. Ксенон оповещен о вашем приходе.
– Спасибо, Данте.
– Послушай… вы еще не решили предать огласке свои приключения?
Я посмотрел на Рэчел. Она кивнула:
– Почему бы и нет? Валяй, распространяй информацию в подпольных сетях. Сообщи все, о чем мы тебе рассказали. Нам может понадобиться любая помощь, прежде чем… ладно, не будем об этом.
– Не переживай. Когда о вас узнают, вы станете настоящими героями нашего времени. Пока, до встречи!
Я отключил связь, и мы направились к “Черному лебедю”. Как и говорил Данте, это местечко оказалось нетрудно найти. Десница заклеймила владельца лавки как буддиста, поставив на окне трафаретный знак из двух кругов: нижний побольше, верхний поменьше.
– Почему магазинчик называется “забегаловкой”, хотя он расположен в Чайнатауне? – поинтересовалась Рэчел.
– Китайцы называют его по-другому. Пренебрежительные клички дает Десница, а все остальные просто повторяют за ней. Каждый магазинчик, чей владелец принадлежит к этническому меньшинству, называется “забегаловкой”, независимо от того, китайский он, индийский или ливанский. За исключением тех случаев, когда владелец работает на Божью Десницу.
Хотя день был солнечный, в магазине царил полумрак. На полках стояла самая разнообразная еда, причем настоящая, а не синтетическая. Не знаю, что это были за продукты; скорее всего, я стал бы их есть лишь в том случае, если бы к моему виску приставили заряженный пистолет. Просто удивительно, что Товарная комиссия не закрыла подобные лавки уже много лет назад. Возможно, все дело в том, что это продукты для буддистов, а Десницу волнует лишь содержимое желудка правоверных граждан.
Старик с жиденькой седой бородкой появился из тени в углу и что-то произнес по-китайски.
– Альдус Ксенон, – сказал я. – Человек по фамилии Ксенон. Мы ищем его.
Старик потряс головой и снова затарахтел по-китайски. Внезапно Рэчел обратилась к нему на языке, которого я раньше никогда не слышал. Могу лишь предположить, что это был какой-то китайский диалект, так как старик разразился длинной речью, помогая себе усиленной жестикуляцией. Она выслушала его, кивнула и поклонилась, сложив ладони вместе. Старик поклонился еще ниже.
Мы с Рэчел вышли на улицу.
– Что это означает? Я не знал, что ты говоришь по-китайски!
Рэчел смущенно покачала головой:
– Я тоже не знала. Это просто пришло ко мне. Когда он заговорил, я поняла его речь, поняла каждое слово. – Она испуганно посмотрела на меня. – Что происходит, Гидеон? Почему мы… узнаем столько вещей, о которых не знали раньше?
– Ты не проходила курс обучения во сне? – поинтересовался я.
– Разумеется, нет. Такие курсы незаконны, и, кроме того, обучение во сне не дает удовлетворительных результатов.
– А нейрошунтирование?
Она пробежала пальцами по волосам на затылке.
– Это тоже незаконно. Гидеон, ты же знаешь каждый квадратный дюйм моего тела. Разве ты видел что-то в этом роде?
Я улыбнулся:
– А может быть, у тебя есть любовник-китаец?
– Мне хватает одного дурака! С двумя не справиться.
– Тогда отнесем это к разряду загадок, вместе с нашими боевыми навыками и пластической хирургией. Похоже, мы с тобой не так просты, как кажется на первый взгляд.
– Это не смешно, – прошептала она. – Это страшно.
– Я шучу для того, чтобы не обделаться от страха. – Я пытался отделаться от зловещего ощущения, будто мы с Рэчел чужие люди, не знающие даже самих себя. – Ладно, давай поищем Ксенона.
Рэчел подвела меня к металлической лестнице, о которой ей сообщил старик. Это была обыкновенная пожарная лестница, примыкавшая к торцу старого кирпичного здания, которое могло когда-то служить складом.
Однако дребезжащие ступеньки и прогнившая стеклянная дверь служили камуфляжем для хитроумной сканирующей системы. Когда я поднял руку, собираясь постучать, электронный голос отчетливо произнес:
– У вас есть оружие. Избавьтесь от него.
– А… где мы можем его оставить?
– На лестничной площадке. Его никто не тронет.
Нам не нравилась мысль о том, что придется расстаться с маленькими кусачими приятелями, но мы подчинились. Когда мы выпрямились, дверь отворилась сама собой.
– Входите.
Внутри открылся короткий коридор, похожий на тамбур. Дверь за нами закрылась. Я распахнул следующую дверь, ведущую в большое чердачное помещение с высоким потолком, настолько загроможденное различными предметами, что пробираться приходилось боком. Повсюду стояли фанерные ящики, иногда пустые, но большей частью запечатанные. Механизмы, о предназначении которых я мог лишь догадываться, высились, словно металлические насекомые, а вдоль одной из стен тянулась длинная стойка, заваленная деталями приборов и инструментами. Чердак был освещен тюбинговыми ксеноновыми лампами дневного света, напоминая заводской цех. Единственным украшением служило изображение черепа рогатого демона – довольно искусное, если учесть, что рисовали прямо на некрашеной стене.
У стойки стоял высокий, болезненно худой мужчина. Похоже, он ничуть не опасался нас, ибо беззаботно дымил сигаретой, тем самым совершая преступление, которое могло обойтись ему в год тюрьмы – или в пять лет, если пачка лежала у него в кармане. Его волосы имели ярко-рыжий оттенок. Плотно облегающий серо-голубой костюм еще сильнее подчеркивал его худобу. Казалось, он почти не замечает нас; его леденящий взгляд застыл на какой-то точке перед нами.
– Он выглядит так, словно сочиняет поэму, – прошептала Рэчел.
– Или думает о том, каким способом будет лучше нас прикончить. – Я обратился к Ксенону, пытаясь вывести его из ступора: – Меня зовут Гидеон Эшанти, а это Рэчел Брак. Данте должен был сообщить вам о нашем приходе.
– Да, я просил его прислать вас сюда, – дребезжащим тенором ответил Ксенон. Согласные шипели, словно рассерженные змеи. – Двое перебежчиков из ОИР могут оказаться… полезными для нашего дела. – Он выдохнул струйку дыма и сжал губы. – Вы знаете, что такое архангелы? Это наиболее могущественные ангелы в пантеоне, способные на великие свершения. Гидеон Эшанти и Рэчел Брак, согласны ли вы стать архангелами нашего отмщения?
Я не торопился примерять на себя архангельскую униформу – во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем побольше.
– Может быть, – сказал я. – Данте говорил, что вы можете помочь нам.
– О, это правда, – произнес он после очередной глубокой затяжки. – Вопрос в том, можете ли вы помочь нам?
Его расслабленный тон возмутил Рэчел.
– Вы сами сказали, что можете найти применение для двух бывших агентов ОИР. Да, мы готовы помочь вам. До некоторой степени.
Альдус Ксенон ничуть не смутился. Он потушил окурок в плоском ящичке, куда стряхивал пепел, и закурил новую сигарету, втягивая дым с таким видом, словно наслаждался непозволительной роскошью.
– До некоторой степени? Так не пойдет, моя дорогая. Нам нужно иметь все или ничего. Что бы вы там ни думали, в Сопротивлении нет случайных людей, подрабатывающих время от времени. Либо вы помогаете, либо нет.
– Расслабься, приятель, – посоветовал я. – Разве ты не видишь, что Рэчел трудно принять концепцию тотальной войны против людей, которым она служила всем сердцем и душой.
Ксенон впервые выказал признаки оживления.
– В таком случае, мисс Брак, вам следует как можно быстрее востребовать обратно свою душу и сердце. Вы работали на одну из самых коррумпированных систем в истории. Возможно, худшую из всех, поскольку нынешняя тирания оправдывается божественным откровением. – Он сердито выдохнул дым через ноздри. – В результате истинная вера гниет в темницах, а ее цели извращаются и опошляются.
Он глубоко вздохнул и улыбнулся одними губами:
– Вы должны простить меня за назидательный тон. Это естественное следствие моего воспитания. Я лютеранский священник в шестом поколении, и все мои предки отреклись бы от меня, если бы знали о тех… деяниях, которые мне пришлось совершить в силу обстоятельств.
Но протестуют не только протестанты, прошу прощения за невольный каламбур. В подполье действует братство римско-католической церкви, еврейские синагоги… Сопротивление объединяет людей любой веры, включая восточные религии. В наших рядах есть даже атеисты и агностики, которые подверглись бы немедленной чистке, если бы стало известно об их истинных чувствах. Изменения, внесенные императором в конституцию этой страны, изуродовали ее, но возрождение еще возможно. Мы хотим вернуть страну людям, чтобы они могли верить в то, что им нравится, и молиться тому Богу, которого они выберут. – Он виновато улыбнулся: – Все, проповедь окончена. Если я не слежу за собой, то становлюсь слишком болтливым, поэтому приходится работать в одиночку. Кроме того, так безопаснее. Если это ловушка – не думайте, будто я не учитываю такую возможность, – если вы собираетесь предать меня и отдать в руки Десницы, Фронт все равно выживет. Поэтому я могу рискнуть, поверив вам на слово. Скажите, вы хотите присоединиться к нам?
Рэчел молчала, что было непохоже на нее.
– Хотим, – ответил я. – Императору нет оправдания.
– Вы говорите и за Рэчел?
– Нет, – сказала она. – Я сама говорю за себя. Все зависит от того, чего вы от нас хотите.
– Мне казалось, я выразился совершенно ясно. Никаких “если”, все или ничего.
Она кивнула:
– Тогда я присоединяюсь. Что нужно сделать?
– Я хочу, чтобы вы нанесли удар по Деснице. Небольшой удар, но он будет иметь огромный резонанс. Ваши знания и опыт работы в правительственных учреждениях помогут вам добиться успеха. Мне нужно, чтобы вы прикрепили к автомобилю один небольшой механизм.
– Иначе говоря, бомбу? – спросил я.
– Нет. Это устройство наведения.
– Для бомбы?
– Может быть.
– Чей автомобиль? – поинтересовалась Рэчел.
– Солюкса, разумеется. Чей же еще?
Я не верил своим ушам.
– Вы собираетесь совершить покушение на императора? Это безумие. Он окружен такой плотной системой безопасности, что даже помыслы о покушении в буквальном смысле означают самоубийство. Я слышал, что у него есть телохранители-псионики.
– Есть, – согласился Ксенон. – Их трое. Эта информация стоила жизни двум борцам за свободу.
– Его автомобиль будет охраняться не хуже, чем он сам. Даже если мы сможем проникнуть в гараж, разве служба безопасности не будет просвечивать машину в поисках любого мыслимого устройства?
– Взрывного устройства, – поправил Ксенон. – Но не обязательно устройства наведения. Они охраняют в основном здание, в котором находится автомобиль. Расчет простой: если подходы надежно перекрыты, то внутри опасаться нечего. Но любой, кто имеет пропуск четвертого уровня, может попасть туда.
– Да, но у нас нет такого пропуска.
Словно волшебник, Ксенон запустил руку за спину и вытащил откуда-то маленькую пластиковую карточку.
– Теперь есть. Во всяком случае, у одного из вас. Рэчел, вы кажетесь мне наиболее подходящим кандидатом. Дело в том, что за исключением Джоанны Бойл, главного механика Солейна Солюкса, все остальные сотрудники гаража – мужчины.
– В таком случае мне будет легче смешаться с ними, – возразил я.
– Да, но Рэчел может выйти из положения, таким образом, который для вас, э-э-э… недоступен.
– Вы имеете в виду, что если я похлопаю ресницами и покачаю бедрами перед мальчиками, то у меня не будет проблем? – возмущенно спросила Рэчел.
– Да, с пропуском четвертого уровня, – подтвердил Ксенон.
– Хорошо, я согласна, но должна выразить свой протест.
– Он будет принят во внимание, – заверил Ксенон. – Конечно, если вы вернетесь оттуда живой.