Президент Каменного острова. Президент не уходит в отставку

Глава тридцать первая

Вечером на острове вспыхнул костёр. Искристый дым взвился над соснами. Взошла луна. Она была бледной на фоне вечернего неба. Ещё розовел закат. Синие узкие тучи неподвижно застыли вдали. Давно дождя не было. Не будет дождя - не будет грибов. Это Коля Гаврилов сказал. В нашем лесу растут подберёзовики и белые. Немного отойдёшь от дома - и собирай. За час можно целую корзинку набрать.

Мы сидели на старой лодке, от которой пахло гнилыми водорослями и рыбой. Отец куда-то ушёл. В лес, наверное. За дождём. Алёнка задумчиво смотрела на воду, в которой отражались берега, тучи и луна. Она сидела, обхватив руками колени, - её любимая поза. Вот так же в Ленинграде садилась на подоконник и смотрела на улицу. А книжка лежала рядом. Я не знал, о чём Алёнка думает.

С тех пор как Гарик поселился у нас, он стал какой-то неразговорчивый, задумчивый. Одно не забывал - рыбалку. С Алёнкой они тоже мало разговаривали. И во взглядах, которые бросал на неё Гарик, была грусть. И у Алёнки настроение было не лучше. Но грустили они о разном.

Синяки у Гарика прошли. Их отношения с Сорокой были странными. Они смотрели друг на друга с любопытством, изредка обменивались незначительными фразами, но дальше дело не шло. Вражды между ними не было. Но гордость не позволяла им познакомиться поближе.

- Это правда, что они танцуют у костра? - спросила Алёнка.

- Твист, - сказал Гарик.

- Поплыли к ним, - предложила Алёнка.

- Если бы я знал, где вход…

- Я знаю, - сказал я.

- И молчал? - укоризненно посмотрел на меня Гарик.

- Я с Сорокой не воюю, - ответил я.

Гарик оживился: на остров наведаться и он был не прочь.

- Подкрадёмся - никто не заметит, - сказал он.

- Коля говорил, у них часовой…

- Свяжем и рот заткнём!

- Спустят вас, мальчики, вниз головой, - сказала Алёнка.

- И колодец у них запирается, - вспомнил я.

- Не хочешь - я один, - сказал Гарик и пошёл к лодке. Я подождал, пока он найдёт вёсла и заберётся в лодку, а потом тоже поднялся.

- Один не найдёшь, - сказал я. Вслед за мной подошла к лодке и Алёнка.

- Я с вами, - сказала она.

Гарик осторожно стал грести. Лодка шла неслышно, вёсла опускались в воду без всплеска. Мне очень хотелось посмотреть, что в такое время делают на острове Сорока и его друзья. К ним кто-то приехал. Я видел, как в полдень с того берега моторка доставила на остров пожилого человека. В руках он держал рыболовные снасти. Человек стоял рядом с Сорокой и улыбался. Видно, рад, что приехал сюда. Потом я ещё раз увидел, он рыбачил на деревянной лодке, неподалёку от острова. На плёсе.

Остров медленно надвигался на нас. Вот нос лодки коснулся камышей. Я велел держать на сосну с обломанной веткой, которая ещё выделялась на фоне вечернего неба. Раздвинув камыши, мы сразу наткнулись на вход. Он был отворён. Правильно я запомнил.

В гроте было темно, как в могиле. И лишь когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели в смутном колодезном квадрате кусок неба. Нам во второй раз повезло: крышка не закрыта. Я первым полез по железным скобам. Гарик - за мной. Алёнка осталась в лодке.

- Вы быстрее, - сказала она.

Мы выбрались на поверхность. Тропинки я не заметил, но меж стволов мерцали блики костра. Мы старались не наступать на сучки, не задевать за ветки. Совсем близко раздался шумный вздох, затем кто-то потёрся о дерево. Слышно было, как скрипела шерсть и сыпалась на землю кора. Мы с Гариком замерли на месте. Но сколько ни таращили глаза в темноту, так ничего и не увидели. Лишь потом я догадался, что это был мой тёзка, лось Серёжа.

До нас доносится потрескивание костра. Мы видим облитые жёлтым отблеском стволы, спины мальчишек. Они сидят вокруг костра. Не танцуют твист. Кое-кто лежит. Сорока привалился к толстой ели. В руках у него обугленная палка. Рядом с ним мужчина в брезентовой куртке и резиновых сапогах. Возле него лежит военная фуражка. Это тот самый, которого я видел днём. Над костром на толстой палке, всунутой в рогульки, висит большой котёл. В нём бурлит уха. Я ощущаю пряный запах, сглатываю слюну. Ветерок тянет на нас. Пламя костра то удлиняется, облизывая закопчённые бока котла, то укорачивается. Когда пламя взмётывается вверх, кончик его изгибается в нашу сторону, а мальчишки, сидящие к нам спиной, отодвигаются от огня и дыма и прикрывают глаза руками.

Человек в брезентовой куртке что-то рассказывает. Ему лет пятьдесят. Голова большая, коротко остриженная. Возле носа - глубокие морщины. Пламя костра пляшет на его лице, глаза прищурены. Я вижу, как двигаются его губы, но слов пока не слышно. Мне очень хочется услышать, что рассказывает этот человек. Я толкаю Гарика в бок и осторожно ползу на животе к костру. Спина ближайшего ко мне мальчишки метрах в семи. Рядом сидит кто-то большой. Спина весь костёр загородила. Я слышу, как стучит моё сердце. Вот Сорока поднял голову и через костёр посмотрел на меня. Я даже дышать перестал. Но Сорока видеть меня не мог. Я находился в тени, а он на свету. И потом, ему мешал костёр. Сорока сунул палку и стал шуровать. Искры столбом взметнулись в небо. Затрещали сучья.

Человек в брезентовой куртке рассказывал:

- …Второй самолёт сбил я. В этот вылет на нашем счету было три «мессершмитта». Мою машину подбили, еле до аэродрома дотянул… Не успели позавтракать, как снова команда: «Воздух!» Налетели на наш аэродром «юнкерсы». Одна бомба угодила в бензовоз. Дым, огонь! Виктор первым побежал к своему самолёту. А сверху сыплются бомбы, пулемёты строчат. «Юнкерсы» ревут над самой головой. Проносятся на бреющем. Виктор успел добежать до своего «ястребка». Как сейчас вижу: бежит и на ходу доедает бутерброд со свиной тушёнкой. Подивился я его храбрости… Да-а, так вот, вскочил он в машину - и в воздух. В общем, на наших глазах трёх «юнкерсов» сбил. За этот бой наградили его орденом Ленина. - Рассказчик замолчал, глядя на огонь. Мальчишки смотрели на него, ожидая, что он станет рассказывать дальше. Но бывший лётчик вздохнул и произнёс:

- Больше мы с ним не встречались. Меня ранили в голову. В авиацию врачи вернуться не разрешили: заработал это чёртово головокружение! На высоте терять память стал. Чуть машину не угробил. Распрощался я с авиацией, а про Виктора слыхал из газет. Он под Ленинградом отличился. Там и дали ему Героя Советского Союза. А я был направлен в авиационное училище и там обучал теории лётного дела молодое поколение… А недавно ушёл на пенсию. Вот такие дела, мальчишки!

Большая спина мешала мне. Я готов был еловой шишкой запустить в эту спину. И потом, она мне показалась знакомой… Это спина взрослого человека.

- Кто это? - шёпотом спросил я Гарика.

Он пожал плечами.

Бывший лётчик спросил:

- Ну, а как у вас дело продвигается?

Сорока пошевелил палкой красные угли, вздохнул:

- Во все детдомы написали, нет такого… Может быть, у него другая фамилия?

- Много лет прошло…

- Маленький мог забыть свою фамилию, - ввернул словечко Коля Гаврилов. Он примостился рядом с Сорокой. Я его сначала и не заметил. Из-за этой спины. Коля лежал на животе, лишь одна голова виднелась. На щеке красный отблеск.

Я понял, о чём речь. Этот лётчик, очевидно, старый знакомый ребят, знал того самого человека, внука Смелого, после гибели которого сын убежал из дому. Ребята вот уже год его разыскивали. Да разве найдёшь? Страна такая огромная, а тут один человек. Мальчишка какой-то.

Гарик дышал мне в самое ухо. Но двигаться было опасно, и я терпел. Он тоже слушал лётчика и, наверное, ничего не понимал, так как не знал истории про Смелого и его внука.

Спина пошевелилась и сказала удивительно знакомым голосом:

- Мальчика кто-нибудь усыновил…

Вот это сюрприз. Спиной ко мне сидел не кто иной, как мой собственный отец. Куст, за которым я прятался, мешал мне его разглядеть. Сидит себе у костра, прохлаждается. И нам ничего не сказал. Отец называется! Ещё хорошо, что Алёнки здесь нет, она бы сейчас такой шум подняла.

Гарик тоже узнал отца. Он толкнул меня в бок и неслышно засмеялся. Я всё-таки не выдержал: нащупал сухую шишку, их тут полно валялось, и, отодвинув ветку, бросил в отца. Шишка попала в спину. Отец повернул голову, но ничего не сказал. Подумал, что с сосны свалилась. Или жук ударился.

Гарик щипнул меня и показал кулак.

- Уха-то, наверное, готова? - спросил лётчик.

Рыжий Лёха полез деревянной ложкой в котёл. Пока нёс ложку ко рту, на кого-то капнул, мальчишка вскочил на ноги и стал тереть под общий смех обожжённое место.

- Телячьи нежности, - пробормотал Лёха и, подув, протянул ложку лётчику. Тот попробовал, улыбнулся:

- А лук?

- Эх, забыли! - с сожалением сказал Лёха и бросился в дом. Вернулся он быстро. Сев в сторонке, стал чистить ножом две крупные луковицы. Он их далеко держал от себя, но скоро в глазах заблестели слёзы, он чихнул. Нарезав лук, бросил в котёл.

- Двойная? - спросил лётчик.

Лёха кивнул и снова запустил ложку в котёл. На этот раз сам попробовал и снова побежал в дом. Вернулся с большой деревянной солонкой. Взглянул на лётчика, спрашивая его согласия, тот кивнул. И тогда он всыпал в котёл полную ложку соли. От котла потянуло в нашу сторону таким вкусным запахом, что у меня слюнки потекли. Гарик тоже облизывался. Лёха и Вася Островитинский сняли котёл с костра. Осторожно поставили в специальное углубление на земле. Появились деревянные и алюминиевые ложки, две буханки хлеба. Ели прямо из котла. Сначала хлебали жижу, а потом вылавливали крупные разварившиеся куски рыбы. Отец тоже уписывал уху за обе щеки. И похваливал.

- Полмесяца у нас поживёте? Как в прошлом году? - спросил Коля.

- Одну неделю, - ответил лётчик. - У меня путёвка в санаторий.

- Все мои болезни здесь побоку, - сказал отец.

- Рыбачите?

- Сын с дочерью увлекаются…

- Они места не знают, - сказал Коля.

Лётчик положил ложку рядом с котлом и сказал:

- Давайте завтра на зорьке?

- А почему бы не съездить? - ответил отец.

- Отправляйтесь к Щучьему острову, - посоветовал Сорока.

Куст хлестнул меня по глазам, кто-то горячо задышал в ухо, потом лизнул в щёку. Я оглянулся и носом к носу увидел коричневую звериную морду. Охнув, я вскочил и бросился куда глаза глядят. Я уже не думал о том, что меня кто-то слышит. Ветви лупили меня по лицу, под ногами трещали сучья. А вслед за мной кто-то гнался и тоже шумел на весь лес. Совершенно неожиданно я выскочил на поляну и увидал колодец, через который мы сюда попали. И только здесь я остановился и перевёл дух.

Затрещали кусты, я метнулся к колодцу, намереваясь спуститься, но тут увидел Гарика. Это он, оказывается, бежал за мной.

- Живого медведя видел! - тяжело дыша, сообщил он.

- Он меня лизнул, - сказал я.

И только тут я сообразил, что это был Кеша. Наверное, узнал меня и решил разжиться сахаром.

- Ничего себе, - сказал Гарик. - По острову медведи разгуливают…

- Это Кеша, он маленький… Здесь живут лоси. Серёжа и Борька.

- Ноев ковчег, - сказал Гарик, заглядывая в колодец.

Мы спустились в грот и позвали Алёнку. Зашевелились камыши, закрывающие вход в пещеру, всплеснула вода, и в дыре показался нос нашей лодки.

- Украдём медвежонка? - сказал Гарик.

- Я часы потеряла, - сообщила Алёнка.

- Где?!

- Вон там, - неопределённо махнула рукой Алёнка. - Ремешок расстегнулся, и они - буль-буль.

Эти часы Алёнке подарил отец в день рождения. Она их очень любила.

- Завтра всё тут обшарим, - сказал Гарик.

- Я не сразу сообразила, что это упало в воду, - рассказывала Алёнка. - Посмотрела на руку, а часов нет.

- Найдём, - сказал Гарик.

Алёнка так расстроилась, что забыла спросить, что мы увидели на острове.