Президент Каменного острова. Президент не уходит в отставку

Глава 25

К Сороке подошел Вася Билибин и, нагнувшись к верстаку будто бы за ключом, шепнул:

- Можно начинать… операцию «Ы», - и, не выдержав, коротко хохотнул, но тут же снова сделался серьезным. Взял разводной ключ и не спеша, вразвалку зашагал к своему рабочему месту. Сорока намертво завернул гайку подвески, снял с передних колес оптические приборы, растопырившие в разные стороны по три острых стальных щупальца, и выбрался из ямы. Сегодня он проверял и регулировал сходимость колес. Вытирая ветошью руки, подошел к Длинному Бобу. Тот, прислонившись к массивной квадратной опоре, подписывал наряд-заказ о проделанной работе. Его напарник Леонид Гайдышев услужливо протирал тряпкой замасленные колпаки новеньких сверкающих «Жигулей», которые только что прошли ТО-1 (первое техническое обслуживание).

- Все закончили? - поинтересовался Сорока.

- Я могу ставить личное клеймо со знаком качества… - ухмыльнулся Садовский, протягивая владельцу машины наряд-заказ.

- Разрешите? - попросил у того квитанцию Сорока.

Невысокий, крепкого телосложения мужчина молча отдал.

Гайдышев, сидя на корточках перед машиной, метнул на Сороку настороженный взгляд. Длинный Боб с улыбкой наблюдал за Сорокой, внимательно изучающим наряд-заказ.

- Товарищ старший смены, разрешите спросить: это что, недоверие к рабочему классу? - поинтересовался он.

- Наш старший смены, видите ли, не верит нам, - взглянул на клиента Гайдышев.

- Вам масло в двигателе и в коробке передач заменили? - взглянул Сорока на владельца машины.

- Всю смазку заменили, - подтвердил тот. - В заднем мосту - тоже.

- Почему в наряде не указано, что смазка заменена? - повернулся Сорока к Длинному Бобу.

- Гражданин привез свою смазку, - продолжая улыбаться, ответил тот.

К ним подошли Вася Билибин, Миша Лунь - он работал на другом подъемнике, - еще кое-кто из мотористов и слесарей. Из боковой двери, ведущей в инструментальную и в душевую, появился Тимур Ильич Томин и мастер Теребилов. Он шага на два отстал от начальника. На лице мастера уныло-покорное выражение: мол, мое дело сторона, позвала - я и иду…

- У вас была своя смазка? - спросил Сорока у клиента.

- В Тулу со своим самоваром? - улыбнулся тот. - Я ведь приехал на станцию технического обслуживания, а не за город на лужайку. Никакого масла, разумеется, я сюда не привозил.

Такого оборота, по-видимому, ни Садовский, ни Гайдышев не ожидали. Если Длинный Боб отвернулся и стал смотреть в другую сторону, сохраняя на лице спокойствие, то Гайдышев не выдержал и заорал:

- Ишь следователь нашелся! Допросы тут устраивает… Твое какое собачье дело?!

- Тихо! - не повышая голоса, вмешался Томин. Он подошел к машине, открыл капот, нагнулся и стал руками отворачивать фильтр очистки масла. Видно, он был завернут на совесть, и начальник попросил тряпку. Обмотав ею черный гладкий цилиндр, отвернул, внимательно осмотрел его и протянул Сороке. Лицо начальника не предвещало ничего хорошего.

- Покажите наряд! - потребовал он.

Сорока отдал ему документ. Томин быстро пробежал его глазами и положил в карман кожаной куртки.

- Фильтр тоже вы заменили? - бросил он взгляд на Гайдышева.

- Все сделано как полагается, - пробурчал тот.

- Фильтр-то негодный! Он уже был в употреблении! - повысил голос начальник.

- Разрешите взглянуть? - Садовский взял из рук начальника цилиндр, осмотрел его и с отвращением бросил в бак для отходов. Повернувшись к Гайдышеву, сердито заметил: - Что же ты, раззява! Смотреть надо…

- Видно, обмишурился, не тот со стола взял… - сказал Гайдышев.

- Посмотрите, товарищ начальник, что у него на верстаке творится? - кивнул Садовский. - Тут черт ногу сломит! Не то что фильтр, задний мост можно по ошибке другой поставить… Куда старший смены смотрит!

Сорока только подивился изворотливости Длинного Боба: мало того, что старается выручить дружка, так и его, Сороку, ухитрился лягнуть…

- Чтобы старый фильтр не отличить от нового?! - взорвался Томин. - Кому вы сказки рассказываете?!

- План гоним, товарищ начальник, - не сдавался Длинный Боб. - Стараемся… А не ошибается тот, кто не работает.

- Садовский, Гайдышев, Лунев, Сорокин - ко мне в кабинет, - приказал Томин и повернулся к владельцу «Жигулей»: - Вас, товарищ, тоже попрошу пройти ко мне.

- Я тут ни при чем, - в спину забубнил Миша Лунь. - Я же на другом подъемнике…

Гайдышев взглянул на него и презрительно сплюнул.

- Запричитал, Лунь… - пробормотал он.

- Счеты сводишь, Сорокин? - громко, чтобы услышал начальник, сказал Длинный Боб. - Все из-за нее, Алены?

- Страшный ты человек, Садовский… - ответил Сорока.

- Рад? - с ненавистью посмотрел на него Ленька Гайдышев. - Взял, гад… за горло?

- За руку, - спокойно ответил Сорока. - Жуликов ловят за руку.

Из кабинета начальника производства Садовский и Гайдышев больше в цех не вернулись. Миша Лунь, сурово предупрежденный, был оставлен на работе.

Против Садовского и Гайдышева, в тот же день уволенных с работы Томин, как всегда, действовал быстро и решительно, - было начато уголовное дело.

А неделю спустя, когда Сорока поздно вечером возвратился из института на Кондратьевский, в него кто-то запустил здоровенным отрезком водопроводной трубы. Не будь у него мгновенной реакции спортсмена, ему бы несдобровать. Он успел отклониться в сторону, и железная штуковина просвистела возле самого виска. Треснувшись о тротуар, она козлом запрыгала по мостовой, высекая из асфальта искры. Сорока заподозрил, что трубой в него запустили из проехавшего в сторону кинотеатра «Гигант» грузовика-фургона. Жаль, номер не успел разглядеть. Трубу он на всякий случай прихватил с собой, а об этом случае никому не стал рассказывать, даже Васе Билибину.

В цехе сразу стало легче дышать. Никто не жалел Садовского и Гайдышеим. Даже Миша Лунь старался не вспоминать про своих бывших дружков. Теперь с ними чаще всего встречался в кабинете следователя, в качестве свидетеля. Настроение у Миши было подавленное, но работал он исправно и никакими темными делами больше не занимался.

Встретились в коридоре милиции и Сорока с Длинным Бобом. Их обоих вызвали к следователю, который почему-то больше чем на полчаса задержался. Садовский был, как всегда, модно одет, курил американские сигареты с золотым обрезом. С улыбкой протянул пачку Сороке, хотя отлично знал, что тот не курит.

- Благодаря тебе снова у меня отпуск, - сказал Садовский.

- Ну и как отдыхается? - поинтересовался Сорока и тут же пожалел, что дал волю языку, потому что Боб не преминул отомстить ему.

- Ходили с Аленой в кино, - глядя на него, охотно разговорился Боб. - Какой-то двухсерийный японский - забыл, как называется… Алене очень понравился.

- Я думал, ты сухари сушишь, - подковырнул и Сорока.

- Не будь у меня компаньоны лопухи, в жизни бы тебе не поймать нас, - сказал Боб. - Не впервой, переживем и это.

- Значит, уже попадался?

- Самое большое - дадут условно год с вычетом процентов из зарплаты, а может, и обойдется…

- Мягкий у нас закон к таким, как ты, - заметил Сорока.

Боб протянул длинные руки, пошевелил пальцами. Глаза его смеялись.

- Эти рычаги везде понадобятся, - сказал он. - Работу я в два счета найду. Не хуже этой… А вот Алена…

- Не трогай Алену, - оборвал Сорока. - Лучше расскажи: как ты с Борисовым Сашу Дружинина угробил и меня чуть на тот свет не отправил?

Он даже не ожидал, что Длинный Боб так перепугается: кровь отлила от его щек, глаза затравленно забегали по сторонам. Всю его былую самоуверенность будто ветром сдуло.

- Не докажешь! - свистящим шепотом произнес он. - Никто не хотел вас пришить… И потом за рулем был не я… - Он заглядывал Сороке в лицо, кривил губы в улыбке. - Вы же сами прицепились к нам… Ну и доигрались! А я тут ни при чем. Сбоку припеку. Еще помогал вас грузить в машину… Не старайся, Сорокин, не пришьешь мне еще одну статью!..

- За рулем ты не был, но водителя подзуживал против нас, - сказал Сорока. Он отвернулся, потому что неприятно было смотреть на растерянное лицо Садовского, и через силу закончил: - Угробили человека, который был в тысячу раз лучше вас, вместе взятых.

- Ты не говори этому, - Длинный Боб кивнул на дверь следователя, - про аварию. Он и так глубоко копает под меня… Будь человеком, а? Чтоб мне подохнуть, если я виноват в аварии… Никто не заставлял Сашку обгонять на повороте… Хоть и не виноват, а следователь к делу пришьет… Для морального аспекта.

- Ты мне еще толкуешь о морали? - вспыхнул Сорока. Схватил рукой Садовского за ворот и даже не заметил, как у того длинные ноги оторвались от пола. Глядя ему в лицо своими потемневшими серыми глазами, почти выкрикнул: - Ты убил Сашу, подонок! И просишь меня, чтобы я скрыл это?!

Заметив, что у Длинного Боба прилила кровь к лицу и он не может вымолвить слова, отпустил его, машинально вытер руку о брючину.

- Мстишь, гад, за Алену? - на всякий случай отступив, хрипло проговорил Садовский. - Топи! Капай, только ничего у тебя не выйдет, Сорока! За рулем-то не я был…

Глаза у него трусливо бегали, он даже вздрогнул, когда позадли хлопнула дверь и показался следователь. Поравнявшись с ними, тот пристально посмотрел сначала на одного, потом на другого.

Да, Сорока не сомневался, что все это подстроил Боб, а Алена не верила, что он способен на преступление. Алена очень добрая и в людях в первую очередь отыскивает хорошие черты. Наверное, и в Садовском что-то нашла, раз с ним встречается… Алена говорит, что в каждом человеке есть хорошее и плохое. Он, Сорока, видит в Длинном Бобе только плохое, а она хорошее…

- Случись что, Аленка мне будет в тюрягу передачи носить, понял, Сорока? - язвительно улыбнулся Садовский. - Она побежит за мной, куда ни позову, как собачонка!

Сорока в присутствии Садовского все рассказал следователю, ведь это он отыскал шестого пассажира в салатовых «Жигулях»… Длинный Боб все отрицал, даже приплел сюда Алену, мол, из-за которой Сорока и наговаривает на него…

Позже следователь заявил Сороке, что в случившейся аварии можно винить только одного человека - это Борисова. Он ведь был за рулем? И никакой суд не сможет предъявить Садовскому обвинение в наезде.

- Он - убийца! - упрямо утверждал Сорока.

- А эта Алена… Вы действительно из-за нее враждуете? - спросил следователь.

- Алена здесь ни при чем, - с досадой сказал Сорока.

Вместо уволенных в цех пришли два новеньких паренька, только что отслуживших в армии. Оба комсомольцы. Опыта у них, конечно, маловато, но ребята стараются. Вася Билибин опекает их.

Как-то в столовой к Сороке подсел электромеханик Кузьмин - теперь его все на станции называли по имени-отчеству: Владимир Васильевич. Дело в том, что этой осенью на отчетном партийном собрании его единогласно выбрали парторгом станции. Худощавое лицо Кузьмина было озабоченным, из кармана синей спецовки торчали свернутые в трубку бумаги.

- Тебя можно поздравить, - сказал Кузьмин, довольно сноровисто расправляясь с тарелкой жидкого рисового супа. Сорока - он терзал вилкой и ножом кусок жесткого вареного мяса - чуть приподнял голову над тарелкой, давая понять, что слушает.

- Вытурил все-таки из цеха обоих деляг! - улыбнулся Кузьмин. - Мастера Теребилова будем слушать на партбюро. Все происходило на его глазах… - Он изучающе посмотрел на Сороку: - Как ты думаешь, знал мастер про их делишки?

- Многие в цехе знали, да помалкивали, - уклончиво ответил Сорока. Почему Теребилов молчал, ясно: ему Длинный Боб и его дружки разбитую машину отремонтировали. Бегает как новенькая. И потом Садовский как-то мимоходом обронил, что, мол, они с мастером здорово «погудели». А раз мастер их покрывает, то и остальные в цехе помалкивали, тем более Боб не раз угощал ребят, об этом слесари сами рассказывали.

- Теребилов их и раньше частенько выручал из беды, - задумчиво продолжал Кузьмин. - Такой уж он человек: по нему, лишь бы все было тихо, без скандала…

Это верно, Теребилов боялся лишнего шума. Стоило возмутиться по какому-либо поводу автолюбителю, мастер вперевалку, как утка, спешил к нему и начинал руками разводить: мол, случилась ошибочка, сейчас все исправим. Подзывал слесаря и поручал ему немедленно все сделать для клиента. И в таких случаях на его круглом с тремя подбородками лице появлялась улыбка, а движения становились суетливыми. Только скандалили редко, предпочитали разрешить все конфликты мирным способом: чаще всего при помощи все того же рубля…

- Я одного не понимаю, - задумчиво проговорил Сорока. - Зачем они воровали?

- Как зачем? - удивился Кузьмин. - Делали большую деньгу!

- А зачем она им? Эта большая деньга?

Кузьмин повнимательнее взглянул на него, помолчал, потом улыбнулся:

- Не переживай, Сорокин. Этих уже вряд ли исправишь: кто пристрастился к легкому рублю, того трудно отучить… О чем они обычно толковали после выходных в понедельник? О пьянке да о девочках. Или у кого транзистор или магнитофон круче!

- Об этом и другие говорят.

- Говорят, но не воруют. Значит, гульба и приобретательство для них не самое главное. Кстати, как Лунев? Томин хотел и его уволить, да, говорят, ты вступился?

- Лунев парень неплохой, - сказал Сорока. - Заморочили ему молодцы голову, а порвать с ними силенок не хватало. Слесарь он отличный.

- Вот и перевоспитай, - заметил Кузьмин. - Только это, Сорокин, не так-то просто… У Мишки тоже на дурной рубль нюх, как у гончей!

- Сбился он со следа, - улыбнулся Сорока. - В своре он может и укусить, а в одиночку - смирный: не лает и зубы не показывает…

- Вожачков не стало, - согласился Кузьмин. - Это хорошо… Я только что был у Томина. К празднику будем вручать вымпел победителя в соцсоревновании и почетные грамоты.

- За что же?

- За лучшие производственные показатели по станции технического обслуживания. - Он удивленно посмотрел на Сороку. - Ты что, не знал, что ваш цех впереди? Будет вам и премия.

- Не поймай мы на воровстве за руку Садовского и Гайдышева - и им бы вручили грамоты? - спросил Сорока. - И дали бы премию?

- Ну и характер у тебя! - покачал головой Кузьмин. - Как только тебя, Сорокин, твоя девушка терпит?

Сорока помрачнел и снова уткнулся в тарелку. На Кузьмина он не смотрел.

- Попал в точку? - не отставал тот. - Конфликт?

- Этот Садовский, наверное, и на том свете будет мне пакостить… - вздохнул Сорока.

- А что, он тебе дорогу перебежал?

- Награждайте, - сказал Сорока. - За трудовые показатели… Только это неправильно. Садовский и Гайдышев тоже перевыполняли нормы. Не потому, что у них высокая трудовая сознательность, а просто им деньги нужно было делать, а для чего они им нужны - ты мне, спасибо, объяснил.

- Из-за двух мерзавцев не должны страдать другие.

- Другие тоже виноваты: они знали, чем занимаются дружки, и молчали.

- Не будешь же ты утверждать, что в цехе все бесчестные, кроме тебя?

- Равнодушие - тоже не меньшее зло. Кстати, это самое равнодушие и порождает зло.

- Послушай, Сорокин, сколько тебе лет? - помолчав, поинтересовался Кузьмин.

- Много, - пробурчал тот, отодвигая тарелку с недоеденным вторым. Он уставился на мутный яблочный компот, но не вдохновился и тоже отодвинул в сторону граненый стакан с прилипшей к нему желтой яблочной долькой… Иногда я сам себе кажусь старым глупым ослом…

- Таким людям, как ты, на свете нелегко.

- А таким, как ты? - взглянул на него Сорока, не скрывая насмешки.

- Мне тоже хочется, чтобы все люди были добрыми, честными, справедливыми, - серьезно сказал Кузьмин.

- Хотеть - мало, - заметил Сорока.

- Человек - это не автомобиль, который можно поставить в бокс отрегулировать, заменить неисправную деталь…

- Человек - это звучит гордо… - сказал Сорока. И непонятно было, шутит он или серьезно.

- Подавай заявление в партию, а? - сказал Кузьмин. - Я тебе дам рекомендацию.

- В партию? - ошарашенно переспросил Сорока. Серые глаза его расширились, он вглядывался в лицо Кузьмина, будто сомневался, что тот сказал всерьез.

- Подумай, Сорокин, - поднялся из-за стола Кузьмин. - И еще одно: в пятницу у нас открытое партийное собрание… Будет разговор и о случае в вашем цехе. Обязательно приходи.

Кузьмин ушел, а Сорока неподвижно сидел на расшатанном стуле и смотрел на застекленный буфет, заставленный стаканами с яблочным компотом. Стаканов было много, не сосчитать. Он даже вздрогнул, услышав над собой знакомый раскатистый голос Васи Билибина:

- Он тут прохлаждается, а звезда экрана разыскивает его по всей станции! Послушай, Сорокин, попроси у нее для меня автограф, а?..

- Куда мы пойдем? - спросила Алена, когда, они вместе с толпой выплеснулись на улицу со станции метро.

- Куда хочешь, - ответил он.

- Это на тебя не похоже, - засмеялась она. - Обычно ты командуешь.

- Даже тобой? - усомнился он.

- И зря, - заметила Алена. - Мной как раз и нужно командовать.

- Пусть кто-нибудь другой командует, - не подумав, брякнул он.

Алена скосила на него блестящие карие глаза, вид у нее сразу стал задиристый.

- Это интересно… Никак ревнуешь?

- А что, есть к кому? - быстро взглянул на нее Сорока и тут же отвел глаза. Что-что, а врать он совсем не умел.

Алена поправила на плече замшевую сумку на длинном широком ремне, рассеянно скользнула взглядом по переполненному автобусу, круто выворачивающему с улицы Салтыкова-Щедрина на проспект Чернышевского. В задних дверях была зажата продуктовая сетка с гроздьями желто-зеленых бананов.

- В «Луче» идет какая-то музыкальная кинокомедия, - сказала Алена. Забыла название.

- Может быть, где-нибудь идет трагедия… или драма? - не очень-то удачно сострил Сорока. Уж он-то знал, что Алена такие вещи не прощает.

И тут же получил сполна.

- Это для тебя слишком сложно, - заявила она. - Уж тогда лучше сходим на боевик? Или вестерн? Где беспрерывно стреляют и бьют друг друга по физиономии?

- Ладно, пойдем на кинокомедию, - сдался Сорока.

Однако очередной сеанс начинался через сорок минут и шла не комедия, а старая кинолента «Спорт, спорт, спорт…».

- Это тебе понравится, - невинно заметила Алена.

- Хороший фильм, - невозмутимо отозвался Сорока.

Немного не доходя улицы Жуковского был пустынный маленький сквер с двумя-тремя садовыми скамьями. Несколько могучих лип и кленов, с трех сторон зажатых оштукатуренными кирпичными стенами, взметнулись до самых крыш. Черная, пропитанная копотью грубая кора, вся в глубоких морщинах; узловатые мозолистые корни вспучили коричневую землю, кое-где поросшую редкой бледной травой. На ухоженной ромбовидной клумбе еще тянулись к тусклому осеннему солнцу несколько белых полуосыпавшихся цветков.

Они сели на зеленую скамейку, истерзанную ножами. Тут были имена девушек, несколько сердец, пронзенных стрелами, и даже название города Сызрань. Кто-то не поленился, с Волги приехав в Ленинград, отыскать этот маленький сквер и напомнить людям, что есть на белом свете город Сызрань, в котором проживает парень по имени Петя.

- Что же ты меня, Тима, не ругаешь? - спросила Алена. - Не устраиваешь сцен ревности? Я ведь иногда встречаюсь с Борисом Садовским, и ты это прекрасно знаешь.

- Ты считаешь, что это необходимо?

- Так принято - я ведь, кажется, твоя девушка.

- Кажется… - с иронией произнес он.

- Это хорошо, что ты не уверен в этом, - сказала она.

- В чем?

- Ты о чем-то другом думаешь? - поинтересовалась она, быстро взглянув на него.

- Я думаю о тебе, - сказал он.

- Что же ты думаешь обо мне?

Он нагнулся, поднял с земли ярко-желтый кленовый лист, зачем-то подул на него. Лист расправился и зашуршал.

- Я тебя не ревную, - сказал он, вертя лист за тоненький черенок в пальцах и старательно разглядывая его.

- Значит, я могу делать все, что захочу?

- А разве ты когда-нибудь поступала иначе?

Алена вырвала у него лист, хотела скомкать, но пожалела: подбросила вверх - и разлапистый, почти прозрачный лист спланировал на землю.

- Тима, не притворяйся, тебе ведь больно? - Алена даже привстала, чтоб заглянуть ему в глаза. - Я вижу, как ты похудел, одни глаза остались. Да и глаза-то грустные-грустные…

- Выдумщица ты, - улыбнулся он. - Фантазерка.

- Выходит, тебе наплевать, что я встречаюсь с ним? - Высокий голос ее прозвучал слишком громко, и проходивший вдоль чугунной ограды пожилой мужчина с пестрой лопоухой спаниелькой покосился на них. - Как было наплевать, что за мной Гарик волочится? - не обращая на прохожего внимания, продолжала Алена. - И тебе будет безразлично, если я еще с кем-нибудь буду встречаться? Ты все будешь такой же твердокаменный и невозмутимый? Даже если я выйду замуж за другого? Ты останешься моим другом? Будешь с моим мужем играть в домино и нянчить моих детей? Ты на это только и способен, да? Отвечай, Президент!

- Видишь ли, - спокойно сказал он, - я почему-то не чувствую себя виноватым перед тобой…

- Ты никогда не бываешь виноватым, - ядовито заметила она. - Ты всегда прав, как и подобает настоящему президенту.

- Тебе еще не надоело? - устало спросил он.

- Приставать к тебе?

- Называть меня президентом.

- Напрасно обижаешься: родись ты несколькими веками раньше, обязательно стал бы великим полководцем… Таким же, как Александр Македонский или как Александр Невский.

- Больше ты не знаешь полководцев по имени Александр? - спросил он:

- Знаю, - выпалила она. - Александр Сорока!

- Не остроумно, - усмехнулся он.

Она смотрела на него яростными глазами, щеки порозовели от гнева. Она чувствовала себя виноватой, ей хотелось объяснить Сороке, что с ней происходит, почему она встречается с Борисом, но Сорока не спрашивал и вообще делал вид, что все в порядке. Неужели он на самом деле такой твердокаменный?.. Откуда ей было знать, что Сорока прилагал неимоверные усилия, чтобы быть спокойным, невозмутимым? С того самого вечера, когда он увидел, как Алена садилась в машину Бориса, он не находил себе места. Вот уже две недели Сорока боролся сам с собой - вернее, с ревностью, которая будто огнем опалила его. Ведь он когда-то, еще весной, растолковывал Гарику, что-де ревность - низкое, животное чувство… Как же так случилось, что его тоже не минула чаша сия? Он долго не мог заснуть, из головы не шли Алена и Борис… И ночью во сне Сорока ревновал Алену, мучился из-за нее, страдал… А вот сейчас она требует, чтобы он признался ей в этом. Нет, такого она не дождется от него!

Наверное, для того, чтобы успокоиться, Алена достала из сумки коробочку для подкраски ресниц, губную помаду. Летом в Островитине она, кажется, лишь один раз воспользовалась косметикой, а вот в Ленинграде стала краситься… «Чтобы понравиться Борису…» - зашевелилась в голове недостойная мыслишка, и он ее тут же с негодованием отогнал прочь.

- Довел меня до слез, - обиженно проговорила Алена, проводя бледно-розовой помадой по своим и так ярким губам.

- Я? - изумился Сорока.

- Да, тебя, пожалуй, не в чем упрекнуть, - сказала она и с любопытством посмотрела ему в глаза. - А это плохо, Тима. Ты - как та самая стена, от которой отскакивает горох. Скажи: ты хоть раз с кем-нибудь серьезно поругался?

- Я только этим и занимаюсь, - рассмеялся он.

- Ты умеешь ругаться? - округлила она глаза.

- Еще как!

- Тима, милый, поругайся, пожалуйста, со мной, а? - ласково затеребила она его руку. - Обзови меня как-нибудь, можешь даже тихонько стукнуть… Правда, ты тихонько не умеешь! Почему ты не спросишь про Бориса?

- Я и так все знаю, - сказал он.

- Что ты знаешь? - снова вспыхнула она. - Неужели я такая примитивная, что можно предугадать мои чувства, поступки?

- Именно потому, что ты не примитивная. Я знаю, что ты не совершишь глупости.

- Ты меня переоцениваешь!

- Я верю тебе, - сказал он.

- А если я все-таки совершу какую-нибудь глупость?

- Значит, это будет не глупость.

- Я встречаюсь с этим человеком потому, что хочу его понять… - начала она рассказывать, но, увидев как изменилось его лицо, поспешно сказала: - Не перебивай меня! Да, я хочу понять его, чтобы лучше узнать тебя, Сорока. Ты и он - полюса… Он сказал, что ты устроил на работе какую-то заварушку и он вынужден был уйти… Что ты мстишь ему из-за меня… Он считает, что отбил меня у тебя…

- А ты как считаешь?

- Я считаю, что вы оба дураки, - рассмеялась она. - Раньше мне было интересно с ним, а теперь…

- Что теперь? - вырвалось у Сороки.

- А теперь он мне неинтересен, - вздохнула она. - И я ему это сказала, но он не поверил…

- Я рад, что ты его раскусила… вернее, поняла, - с усмешкой поправился он.

- Его - да, а тебя - нет, - печально сказала она. - И боюсь, никогда не пойму.

- Поймешь, - сказал Сорока. - Если захочешь…

- И все-таки плохо, что ты меня не ревнуешь…

- Ревную, будь я проклят! - признался он. - И еще как ревную!

- Правда? - совсем близко придвинулась к нему Алена и заглянула в глаза. - Ты из-за меня… похудел? Тебе было плохо? Ты мучился? Да? Ну говори же!..

- Пойдем в кино, - взглянул он на часы. - Пять минут до начала.

- Опоздаем на журнал?

- Мы можем вообще не пойти, - ответил он.

- Я не верю, что ты можешь ревновать, мучиться, разозлиться и поругаться со мной, - со вздохом произнесла она, поднимаясь со скамьи. - Я ведь нарочно на тебя накричала - и сама не знаю почему.

- Я так и подумал, - скрывая улыбку, ответил он. Так он ей и поверил!

- Тебе не кажется, что у меня характер портится?

- Он никогда у тебя и не был золотым…

Алена остановилась - она уже вышла из сквера - и уставилась на него:

- Почему же ты все это терпишь? Зачем я тебе такая?

- Ты другой и быть не можешь.

- Я иногда сама себя ненавижу…

- Я люблю тебя, - сказал он. Пожалуй, впервые так естественно и непроизвольно произнес он эти три извечных магических слова, которых никакие другие слова не могут заменить.

- Тима, повтори? - совсем тихо и без намека на насмешку попросила Алена.

- На журнал мы уже опоздали, - сказал он, глядя на высокую унылую стену с одним-единственным окошком.

- Он теперь не дает мне проходу, - торопливо говорила Алена, взяв его под руку. - Часами ждет у института, а если я выхожу не одна, он идет сзади до самого дома… Иногда приезжает на машине. У него теперь свободного времени много… Я один раз была с ним за городом в ресторане «Олень». Он там швырял деньги направо и налево - по-видимому, хотел поразить меня, показать, какой он денежный и щедрый. Вокруг него вертелись официанты, несколько раз подходила даже администраторша, все его знают, выставляют на стол лучшее… Боренька, Боренька… А мне стало противно. Когда он пошел к музыкантам заказывать для меня что-то сногсшибательное, я встала и ушла. Он раздетый под дождем побежал за мной…

- Я ведь не священник, можешь не исповедоваться мне, - не выдержал он. Больно ему было все это слушать.

Алена замолчала - они уже вошли в крошечное фойе, где у входа в зал ждали конца журнала еще несколько опоздавших. Зажегся свет, и они заняли свои места. Не успел начаться фильм, как через три ряда от них кто-то довольно громко наглым голосом произнес:

- Вовка-а, доставай горючее… Душа требует!

В зале послышались возмущенные голоса - мол, уймитесь, молодые люди, вы ведь не в кабаке…

Однако молодые люди и не подумали униматься: обмениваясь пошлыми репликами, они с бульканьем глотали какую-то жидкость прямо из бутылки, отпускали плоские шуточки. Сидящий впереди пожилой человек обернулся и громко сказал:

- Есть тут кто-нибудь из администрации? Выведите, пожалуйста, хулиганов!

Выпивающие еще громче загалдели, кто-то из них угрожающе заявил:

- Еще пикнешь, дядя, - бутылкой по черепушке схлопочешь!

- Может, и тебе дать глотнуть? - со смехом прибавил второй. - Мы, дядя, не жадные…

- Давай, я ему лучше вылью на лысину… - хихикая, присовокупил третий.

Подобная перспектива, по-видимому, не устраивала «дядю», и он замолчал.

- Кажется, посмотрели фильм… - прошептала Алена и положила свою теплую ладонь Сороке на руку.

Почувствовав себя хозяевами, парни еще больше обнаглели и на весь зал стали обмениваться комментариями по поводу фильма. В самых неподходящих местах громко гоготали, свистели, топали ногами по паркетному полу.

- Надо милицию позвать, - несмело заявил кто-то с задних рядов. - Люди после работы пришли фильм посмотреть, а тут такое. Почему пьяных пускают в зал?..

Из администрации в зале никого не было. Да и зал-то был всего мест на пятьдесят, не больше. Таких древних крошечных кинотеатров почти не осталось в Ленинграде. Судя по всему, никто связываться с хулиганами не собирался. А парни распоясывались все больше…

Видя, что Сорока поднимается, Алена схватила его за руку.

- Давай лучше уйдем? - предложила она.

- А как же другие? - тихо спросил он. И в голосе его - насмешка.

- Что ты хочешь сделать?

- Выпить с ними… с горя! - ответил он и, мягко высвободившись, подошел к парням. Разговаривать с ними он не стал, просто, как котят, схватил двоих за шиворот и потащил по узкому проходу к выходу. К счастью, одна дверь оказалась предусмотрительно открытой, он пинком распахнул ее и одного за другим вышвырнул онемевших балбесов в переулок. Третий, пригнувшись и бубня под нос угрозы, сам пулей выскочил из зала. Из его кармана вывалилась бутылка и покатилась по полу. Кто-то ногой задвинул ее под стулья. Сорока закрыл на большой крюк высокую дверь и под одобрительный гул зала вернулся на место.

- Спасибо, молодой человек, - повернувшись в их сторону, с чувством поблагодарил пожилой человек. - Все бы так поступали, хулиганье поприжало бы хвост!

Эти слова он с горьким упреком бросил в притихший зал.

Алена нащупала руку Сороки и крепко сжала. Этого ей показалось мало, она привстала и, оглянувшись, украдкой поцеловала его в щеку.

Когда фильм кончился, Сорока попросил ее выйти из зала первой и подождать у аптеки, что была через дорогу. Алена было заартачилась, но он несильно, но властно подтолкнул ее к выходу.

Как он и предполагал, его уже ждали. Их было человек шесть. По трое с каждой стороны, они пристально вглядывались в лица выходящих из тускло освещенного зала людей. В переулке было сумрачно, зрители один за другим потянулись на сверкающую улицу Восстания.

- Он! - услышал Сорока сдавленный голос. - Тот самый…

В ту же секунду два долговязых парня лет шестнадцати загородили ему дорогу. Остальные остановились позади. Сорока видел, что пожилой мужчина в берете замер на тротуаре, рядом со зданием кинотеатра, и стал смотреть в их сторону. Алены отсюда было не видно. В ярко освещенных окнах аптеки двигались тени. По улице Восстания прогрохотал трамвай. «Девятнадцатый…» - подумал Сорока. На этом трамвае ему ехать на Кондратьевский… Это была мимолетная мысль, затылком он ощущал надвигающуюся опасность, лишь бы не ударили сзади чем-нибудь, от этих подонков всего можно ожидать…

- Дай закурить? - ломающимся баском произнес парень в меховой высокой шапке пирожком и короткой капроновой куртке. Лицо его было невыразительное, незапоминающееся.

Разговаривать с ними Сорока не собирался. Он мгновенно оценил обстановку: быстро сделал шаг вбок и прижался спиной к дереву, что стояло, забранное железной решеткой, на тротуаре. И тут на него налетели сразу пятеро. Это было их ошибкой, потому что они махали руками, мешали друг другу и толком не могли дотянуться до него. Двоих Сорока сшиб наземь. Обычно, нарвавшись на хороший отпор, хулиганы отступали, но эти, по-видимому надеясь на солидный численный перевес, не собирались отступать: они вскакивали с земли и снова налетали на него.

Самый высокий, судя по всему, вожак - он покрикивал на своих, давал советы, откуда заходить, - был на вид крепкий парень. Чувствовалось, что в переплетах бывал. Это он изловчился и заехал Сороке в глаз. И сейчас наскакивал слева, размахивая зажатым в кулаке камнем. Сорока сосредоточил все внимание на нем. Наверное, поэтому он пропустил несколько ударов в грудь и голову. Еще хорошо, что не зацепили раненое плечо. Эта мысль мелькнула и исчезла: в драке нельзя думать о старых болячках, иначе быть тебе битым…

Пока Сорока переводил дух и оглядывался - кто следующий? - раздался пронзительный свисток и в переулок вбежал милиционер, а с ним - пожилой человек в берете.

- Они подкарауливали его у входа, - говорил он на ходу. - Их очень много, товарищ милиционер…

Вся шайка, заслышав свисток, разбежалась кто куда, за исключением высокого - он не успел подняться с земли - и того, которого Сорока в самом начале ударил в челюсть.

- Я смотрю, тут и без нас полный порядок, - удовлетворенно заметил молодой милиционер, подходя к высокому. - А-а, Горюнов… Старый знакомый! Ну, браток, на этот раз тебе и папочка не поможет… Пройдем со мной в отделение! И, эй ты, отпусти дерево! В отделение!

Парни стали что-то говорить, но милиционер, не слушая их, повернулся к Сороке:

- Вы, как пострадавший, тоже пройдемте… И вы, гражданин, - обратился он к человеку в берете, который привел его сюда.

- Я с удовольствием, - сразу согласился тот. - Не будь у меня перенесенного инфаркта, я бы помог вам, товарищ… - Эти слова он адресовал Сороке.

Немного отстав от них, Сорока шагал по тротуару и озирался, отыскивая глазами Алену. И увидел ее не у аптеки, а совсем рядом, у афиши кинотеатра «Луч».

Девушка смотрела на него, и в глазах ее блестели слезы.

- Я все видела, - всхлипывая, сказала она.

- Ты иди домой, - пряча от нее заплывающий глаз, сказал Сорока и почувствовал, что верхняя губа плохо его слушается. - Мне придется немного задержаться… - Он произнес «жадержаться».

- Я с тобой, - заявила она, цепляясь за его руку.

- Мы в милицию, - пояснил он. - Протокол и все такое…

- Их заберут, да?

- По пятнадцать суток как пить дать огребут, - сказал гражданин в берете. - Будь моя воля, я бы их на сто первый километр выселял…

- Сивый, запомни этого стукача, - сквозь зубы процедил высокий, которого милиционер назвал Горюновым.

- Вы слышите? - подивился гражданин в берете. - Это ни хулиганы, а настоящие бандиты!

Алена прижала к себе руку Сороки и, заглядывая сбоку ему в глаза (он, наоборот, пытался отвернуть лицо в сторону), совсем тихо и немного растерянно сказала:

- Каким ты был, таким остался… И ты никогда не будешь другим!

- Я больше не буду, - криво улыбнулся он.

- Я теперь поняла, это от тебя не зависит, - сказала она.

- Умница, - ответил он и, забывшись, повернулся к ней лицом, но, вспомнив про губу и глаза, поспешно отвернулся.

- Раны лишь украшают героя, - улыбнулась девушка.

- Героя… - проворчал он. - Уличного драчуна… Когда же это кончится?

- Никогда! - рассмеялась она. А глаза у нее были печальные.