КОНФРОНТАЦИЯ СО «СВОБОДОЙ»

В те дни мной владело почти такое же чувство, какое я испытывал в четырнадцать лет, уезжая из Колпашево в Томск. Я задыхался в рутине, в ссорах с Натальей, которая, в отличие от меня, была практичной женщиной, пытавшейся создать какой-то семейный уют.

Подал заявление о приеме на работу на радио «Свобода» в Мюнхене и был принят. Отъезда ожидал с нетерпением, предчувствуя, что не вернусь к семье. Говорил себе, что развод — лучший выход для нас и для нашей дочери. По крайней мере, она будет избавлена от зрелища постоянно ссорящихся родителей.

Но в Мюнхене я вдруг обнаружил, что мне не хватает Риммы. Вспоминал ее слова при расставании: «Ты опять уезжаешь, папа…» Римма вскоре приехала ко мне в Мюнхен на несколько месяцев. Для нас это было трудное время. Римме еще не исполнилось семи лет, и она ревновала меня к моей подруге. А я оказался недостаточно чувствительным, чтобы понять ее переживания. Но все-таки старался устроить ее жизнь как можно лучше: она ходила в хорошую частную школу, мы часто выезжали за город, катались на горных лыжах, я покупал ей дорогие игрушки.

Атмосфера на «Свободе» радикально отличалась от Би-Би-Си. На работе я пытался создать свою нишу, которая давала бы наибольшую творческую свободу. Программы подвергались цензуре, перед тем как выпускаться в эфир, среди персонала было расслоение с большой разницей в оплате. Американцы получали наивысшую ставку, иностранные журналисты по свободному найму, вроде меня, были следующими по привилегиям и, наконец, шли местные эмигранты, которым платили меньше всего. Немцы, занимавшиеся администрированием на станции, находились где-то посредине и хорошо устраивались, имея приработки и другие блага.

В то время как задача Би-Би-Си в основе проста — транслировать британскую точку зрения всему остальному миру, то у радио «Свобода» все было гораздо сложней. Подразумевалось передавать обратно в СССР голос инакомыслящего меньшинства страны, олицетворяемого эмигрантами за рубежом и диссидентами на родине, а также распространять западные ценности. Радиостанция финансировалась правительством США. И было бы наивным ожидать, что государственный департамент США станет выбрасывать на ветер миллионы долларов только для того, чтобы позволить эмигрантам и диссидентам свободно разглагольствовать в эфире.

Существовали тщательно разработанные, регулярно обновляемые детальные инструкции, с помощью которых редакторы соответствующим образом направляли перья авторов и переводчиков.

Мне повезло, что во время моей работы на радио его возглавлял очень либеральный человек, которого мы звали просто Ронни. Он поощрял профессионализм, что было совсем непросто на радиостанции, обремененной столь многими ограничениями. Дружески относился ко мне, даже когда я бунтовал против цензуры, прикрепил к послушному редактору. По счастью, на станции в это же время работали такие неглупые люди, как Джон Лодисен, также ценивший журналистов с опытом, и молодой фон Деминг в политическом отделе. Ронни, Джон и фон Деминг и еще несколько прогрессивных сотрудников, таких как Юрий фон Шлиппе, взяли меня под опеку, сдерживая рвение администраторов, пытавшихся иногда убрать мои программы из эфира. Я подружился с Юрой фон Шлиппе и его семьей — он был одним из немногих журналистов на «Свободе», владевших несколькими языками и пытавшихся делать передачи на темы социологии и политики выходящими за узкие рамки антисоветской пропаганды. Семья фон Шлиппе вообще была отдушиной для меня. В их доме обсуждались интересные книги, моя дочь Римма проводила время с их детьми.

На станции была большая библиотека с иностранными и русскими изданиями, исследовательский отдел, который по просьбе авторов также предоставлял детальную информацию. Мой опыт и обучение на Би-Би-Си не позволяли опускаться до дешевой пропаганды. Я пытался копать глубже, смотреть в корни коммунизма, читая о религиозно-фанатических движениях прошлого, пытался понять, как они связаны с Октябрьской революцией. Сделал серию программ по психоаналитическому истолкованию сталинизма[15]. Мой рабочий стол был завален толстыми томами из библиотеки Мюнхенского университета. Я подтянул свой школьный немецкий, чтобы иметь возможность не только общаться с местными жителями в повседневной жизни, но и читать газеты. Меня больше не удовлетворяли упрощенные антикоммунистические теории, проповедовавшиеся эмигрантской прессой и большинством программ на радио «Свобода». Когда я попытался быть объективным и критиковать Америку за некоторые из ее экологических безумств (моя серия передач была единственной, где вообще упоминалось слово «экология»), программу едва не сняли с эфира, и лишь вмешательство директора радиостанции спасло ее.

На «Свободе» царила совершенно иная рабочая обстановка по сравнению с либерализмом Би-Би-Си. Охрана была строгой, хотя на радиостанцию все-таки проникали агенты КГБ, которые позже писали обвинительные разоблачения о ее работе и людях. В отличие от Би-Би-Си у меня здесь было мало друзей. Я старался как можно скорее закончить свои программы и отправиться куда-нибудь на прогулку, пойти на лыжах, а то и в какое-нибудь путешествие. У меня сложились близкие отношения с молодой американкой, работавшей в исследовательском отделе. Обычно она сопровождала меня в поездках по Европе, которые отсюда можно было сделать намного легче и дешевле, чем из Англии. Мы ходили вместе в кино и на концерты.

Приближалось мое тридцатилетие, и вопросы, которые я никогда себе не задавал раньше, начали одолевать меня. Являлся ли мой побег только политическим актом, или это было как-то связано с детством, с потерей отца и общим чувством протеста и отвержения общества, которое проявилось во мне с ранних лет?

Стали меняться и мои радиопрограммы. Я все больше писал об экологии, науке, об общечеловеческих ценностях. Интервьюировал ученых, писателей, футурологов, пытался уловить тенденции будущего. Помню интервью с английским ученым Мишаном, который ввел новое понятие подлинных экономических затрат на производство, включая экологический урон и вред здоровью населения. Такие передачи вызывали приподнятые брови в политическом отделе «Свободы». Неужели у Патрушева нет более злободневных тем, чем экология и ее влияние на экономику?[16]

Предстояли олимпийские игры в Мюнхене, и я возглавил команду радиожурналистов, освещавших олимпиаду. В нее вошел по инерции Михельсон (внук или правнук знаменитого фабриканта), делавший спортивные передачи до меня. Его представление о радиорепортажах было таким: записать заранее программы вместе со звуковыми эффектами и потом вставлять в них результаты соревнований, не выходя из студии. Мне пришлось разочаровать его, поставив живые микрофоны на многих стадионах и местах соревнований. Но он, слава богу, не мешал нам работать, проводя время, в основном, в столовой пресс-зала (немцы назначили шеф-поваром бывшего повара де Голля, и мы были завалены хорошими подарочными винами из Германии и Франции).

Как раз в эти дни в советской прессе появился ряд раздраженных, обличительных статей обо мне. Сестра рассказывала потом, как она приходила пораньше на работу, просматривала прессу и вырезала оттуда все, касающееся меня, до того, как начальство сможет это увидеть. Статьи были полны преувеличений и искажений и писались сотрудниками КГБ, которые пытались представить меня как врага народа, предателя. Они обычно не описывали деталей моего побега из России, чтобы не дать никому надежды или не подсказать способ. Тем не менее, я узнал, что история о марафонском заплыве в Турцию стала почти легендой и пересказывалась в тюрьмах и лагерях.

Статьи в «Советском спорте» и других газетах призывали к физическому насилию против меня:

«Убей змею, пока она не ужалила твоего ребенка» — цитируя восточную пословицу, писал в истерике подставной корреспондент из ГБ. Это была попытка оказать нажим на правительство Германии и на МОК, чтобы они отказали в аккредитации «Свободе».

Помню, какой шок вызвал теракт группы «Черный сентябрь» на мюнхенской олимпиаде. Немцы, прекрасно подготовившие все, не ожидали этого события, и захват команды Израиля закончился трагедией, частично в силу некомпетентности полиции и спецчастей. Настроение у всех радикально изменилось после этого события, и олимпиада закончилась как-то скомкано.

Нам все-таки удалось побить по оперативности освещения соревнований не только советские СМИ, но и многие западные. «Свобода» получила за время олимпиады несколько сот тысяч новых слушателей.

Однако, несмотря на этот успех (а может, благодаря ему), возрастало давление администрации с целью сделать мои программы более «политически значимыми», что означало — более отражающими взгляды правительства США, как это представлялось чиновникам на радио.

Я никак не мог по-настоящему прижиться в Германии. Многие немцы, особенно бюрократы на станции, казались упрямыми и тупоголовыми. Может, подсознательно во мне таилась неприязнь к немцам из-за войны и гибели отца.

Все это, в конце концов, заставило меня подумать о переходе на внештатную работу. Пошли слухи, что Ронни уходит со своего поста, было понятно, что с его уходом мое положение усложнится. Предвосхищая это, я подготовил ряд интервью с учеными и другими публичными фигурами в Соединенных Штатах.

После олимпиады я провел почти два месяца в Греции и Турции, переезжая с острова на остров, плавая, охотясь с подводным ружьем на рыбу. Мне не хотелось возвращаться в Германию. Было желание пожить на каком-нибудь греческом острове и дать себе время для размышлений.

Путешествуя по Турции, я вспомнил турецкий и мог общаться с местными жителями. Теперь меня уже никто не принимал за Тарзана. Наоборот, турки просили меня помочь им эмигрировать в Германию. Судьба повернулась на сто восемьдесят градусов. Смешно было вспоминать об Адольф-оглу и его желании сделать из меня агента КГБ.

Я опоздал на радио на две недели, так как заранее заготовил передачи, которые могли идти в эфир без меня. Но получил выволочку за то, что не уведомил администрацию о своей задержке, — они испугались, что меня убили или похитили агенты Лубянки. «Посев» опубликовал розыскные списки КГБ, в которых красовалась и моя фамилия, вместе с приговором к смертной казни.

Я был благодарен «Свободе» за то, что она позволила мне пройти «мои университеты» и поглубже понять Россию, ее прошлое и настоящее. Впереди меня ждала Америка.

Загрузка...