Спустя две-три минуты в комнату без стука вошел еще молодой и довольно упитанный мужчина. Его вальяжная походка, манера говорить с ленцой и печать многозначительности на лице явно подчеркивали, что он находится на службе у высокого начальства. Пройдя на середину комнаты и немного помолчав, он обратился к Степанычу:
— Ну, что, Звягин, будем выселяться?
— А ты кто такой, чтобы меня об этом спрашивать? Шофер! Ну, вот и иди за свою баранку!
— Не хочешь со мной говорить, так иди к машине: там Вадим Николаевич…
— А чего я к нему пойду?! — перебил водителя Степаныч. — Это ему надо со мной поговорить? Так пусть выйдет из машины… к народу! Он же депутат, слуга народный! Или нет? Никуда отсюда не пойду, пока…
Решительную речь Степаныча прервали громкие и долгие гудки автомобиля.
— Вадим Николаевич уже нервничает, — забеспокоился водитель.
— А чего ему нервничать? — не унимался Степаныч. — Не дом — дворец себе отгрохал трехэтажный. Это на четверых! А что в его районе безобразия творятся, даже слышать не хочет! Не я к нему должен идти, а он ко мне и спрашивать, каково мне при его руководстве живется. А он меня, ветерана труда, почетного работника завода, даже не принял…
— Вспомнил! — теперь уже водитель перебил Степаныча. — Почетный работник он… Да того завода уже нет…
— Вот именно! Все порушено. А какой завод был! И не достучишься ни до кого. Эти «слуги» — как глухонемые. А вот уж когда выборы начинаются, тут они и слух, и голос обретают. Так уговаривают, столько наобещают… Как в кресло сел — обо всем забыл.
— Ну, ладно, дед, кончай демагогию разводить. Не все такие. Ты лучше спускайся, нехорошо у занятого человека время отнимать. Скажи спасибо, что Вадим Николаевич еще бульдозер сюда не прислал, другой бы уже давно распорядился, а этот все тебя уговаривает.
— Да уж спасибочки… В самом деле, что с нами церемониться? Подцепил бульдозером — и на свалку! Только я уж и так на свалке… на свалке жизни оказался.
— Ты сам виноват!
— Ах, са-а-ам?! Значит, это я такие порядки установил, что честного человека можно в два счета вокруг пальца обвести? Вот иди к своему Вадиму Николаевичу и…
Степаныч не успел договорить, как дверь открылась, и на пороге появился собственной персоной руководитель администрации одного из районов города. Оглядываясь по сторонам, Вадим Николаевич сделал несколько шагов, словно выбирая себе место. Степаныч язвительно произнес:
— Я же говорил, слуги народа сами идут к народу. Особенно перед выборами. А уж скоро, меньше месяца осталось. Ваши плакаты — на всех заборах. На второй срок хотите? Это как народ решит.
— Причем здесь выборы? — спокойно и внушительно сказал Вадим Николаевич. — Вы срываете реконструкцию района. Столько средств и сил уже вложено, а мы не можем продолжать строительство из-за вашего упрямства. Или вам хочется, чтобы эти полуразрушенные хибары здесь вечно стояли? А еще считаете себя патриотом города, почетным работником…
— Ага! — прервал Степаныч. — Вспомнили все-таки о моем высоком звании… А скорее всего, вам доложили. Только не вам судить, достоин я этого или нет.
— Хорошо, оставим это… Но надо же как-то решать вопрос со строительством. Зима на носу. Успеть бы площадку расчистить и хотя бы фундамент до морозов заложить.
— Значит, убираться мне отсюда? А куда?
— Вы взрослый человек, — устало убеждал Вадим Николаевич, — должны были все документы хорошо проверить при оформлении обмена. И квартиру посмотреть, прежде чем меняться.
— А я смотрел. Мне показали однокомнатную вон в том, соседнем доме. Там тогда ремонт заканчивали. Меня вполне устраивало. Один остался. Зачем мне моя трехкомнатная? Да и разницу, так сказать, денежную компенсацию обещали. А что получилось? Фирма все сама оформила, документы мне выдали, деньги обещали выдать после переселения. Я приехал с вещами, а в квартире уже живут. Смотрю, у этого дома номер 21-б, а у меня в паспорте просто 21, как у этого дома, в котором вы сейчас стоите. Я сунулся к себе обратно, а там уже замок сменили. И фирма, которая с обменом «помогала», улетучилась. Концов не найдешь…
— Но вы же взрослый человек…
— Да что вы заладили! Да, да! Не просто взрослый, а уже старый! И ваших новых порядков я не понимаю. Оставили меня без денег и без квартиры…
— Вы сами согласились на обмен! — возмутился Вадим Николаевич. — Я причем?
— А кто причем? Кто той фирме помещение под офис выделял, кто разрешение на работу давал? И кто меня прописал в доме, которого у вас уже на балансе нет?
— Милиция!
— Так призовите к ответу! Как это можно? Дома нет, а туда прописывают!
— Но вы же…
— Все! — решительно отрезал Степаныч. — Довольно меня убеждать в том, что я сам во всем виноват. Дело не только во мне. Вам любой простой человек — как заноза в пальце, мешает. Катите сюда бульдозер, можете и меня вместе с домом снести. Только, может, именно моего голоса вам на выборах и не хватит! В общем, сам я отсюда не уйду — некуда. И я здесь прописан!
— Ну. Это недоразумение…
— Вы начальник, вот и разберитесь, почему возникло это недоразумение, и подумайте, как его исправить.
— Не наше это дело. Обращайтесь в суд.
— Нет. Я лучше сюда телевидение приглашу, радио, газеты. Вон ребят разошлю, они быстро сбегают. Как раз на пленку-то и снимут, как нас бульдозером сметать будут.
— А это кто такие? — удивился Вадим Николаевич, словно впервые заметил ребят.
— Внуки мои… приемные. Такие же бедолаги бездомные, как и я.
Ребята, до сих пор тихо сидевшие за столом, разом встали, выражая готовность немедленно бежать за журналистами. Из неожиданной перепалки они поняли, что если остатки дома снесут, то они тоже, как и Степаныч, окажутся на улице.