Приключения в стране бизонов

ГЛАВА 6

Между молотом и наковальней. — Через пламя. — Спасены! — Фрике рад, что охотники не превратились в горсть жареных каштанов. — Резервация индейцев Кер-д’Ален. — Контрасты. — Индейцы-землепашцы. — Вооруженный мир. — «День добрый! День добрый!» — Внуки деда Батиста. — Старое франко-канадское наречие. — В деревне. — Кюре[54] — учитель. — Обязательное и бесплатное обучение. — В доме. — Импровизированный обед. — Охота на бизонов состоится.

В первой главе нашей правдивой истории мы рассказали о том, какие драматические события развернулись после убийства вожака индейцев: бегство охотников через прерию, погоня, возвращение в лагерь, где были убиты и оскальпированы их спутники. Положение наших путешественников стало катастрофическим, почти безвыходным. Они не могли принять бой: их было слишком мало. С трех сторон смельчаков окружили краснокожие всадники, которые, маневрируя с дьявольской ловкостью, прижимали белых к линии огня, отрезавшей их от прерии Отовсюду грозила гибель.

Жизнь поставила отважных охотников перед жестоким выбором: или броситься навстречу индейцам и попытаться прорвать их ряды, или же кинуться в пламя, чтобы пересечь огненную завесу.

Стоило, пожалуй, использовать единственный, весьма ненадежный шанс: прорваться через пожар. Огонь не всегда беспощаден, и, кроме того, в пламени друзей ожидала быстрая смерть, а индейцы не знают жалости и подвергают своих пленников невообразимым пыткам.

И вот тогда Фрике по приказу Андре намочил разрезанные пополам одеяла и обмотал ими головы лошадей. Сами всадники кое-как прикрылись вторыми половинами одеял и, пришпорив коней, устремились в пекло.

Невозможно передать словами охвативший их ужас. Дышать охотники не могли, они чувствовали, как потрескивают от огня волосы на голове и бороды. Глаза застилала красная пелена, шум пожара оглушал, языки пламени обжигали. Люди смутно понимали, что силы их на исходе, рассудок изменяет им, а жизнь висит на волоске. Копыта лошадей обуглились от огня, бока лизало пламя, животные неслись, задыхаясь в дыму и горячем пепле, издавая жалобное ржание.

Этот кошмар, когда в уме у всадников билась одна лишь мысль: «Конец! Я горю!» — длился всего пятнадцать секунд. Но секунды эти были долгими, как часы. Охотники понимали, что гибнут, им не хватало дыхания, у лошадей подкашивались ноги…

Вдруг они почувствовали, что воздух стал менее обжигающим, и звонкий голос перекрыл гул пожара.

— Смелее, друзья! Еще не все потеряно! Враг позади, мы спасены!

Это кричал Фрике: он уже успел сбросить дымившееся одеяло и быстро оглядеться. Сквозь поредевший дым парижанин увидел зеленую траву прерий. Рядом кто-то громко чихнул.

— Будьте здоровы, полковник! — сказал Фрике ковбою. Тот с трудом открыл покрасневшие глаза с обгорелыми ресницами.

— И вы, господин Андре, можете снять свой капюшон. Видите, нам удалось…

— Да, мой мальчик! — возбужденно воскликнул Андре. — А я уж не надеялся тебя вновь увидеть!

— Спасибо, вы так добры! Но с вашего позволения прощание откладывается до следующего раза.

Кони остановились и, казалось, пили свежий ветер, дувший с реки, — ее светлые воды сверкали метрах в пятистах.

— Господа, — заявил ковбой, взволнованный, вероятно, впервые в жизни. — Вот в таких обстоятельствах узнаешь, кто чего стоит Вы мужественные люди позвольте пожать вам руки и сказать, теперь мы вместе и на жизнь, и на смерть!

— С удовольствием! — ответил развеселившийся Фрике. — Крепкое рукопожатие — и мы друзья навсегда! Ай! Не жмите так сильно, у меня все пальцы в волдырях! Придется проколоть иголочкой… если я ее найду! А знаете, господин Андре, когда мы расскажем все это нашим приятелям, с которыми в свое время открывали охоту в Босе, они пожалеют, что их не было рядом… Как хорошо, что мы в конце концов не превратились в горсть жареных каштанов!..

Это красочное резюме пережитых несчастий позабавило Андре, но вскоре он помрачнел, вспомнив о несчастных загубленных спутниках.

Сняв с коней одеяла, всадники убедились, что животные могут продолжать путь. Лошади, у которых местами была обожжена кожа и обгорела шерсть, конвульсивно вздрагивая, понеслись рысью к реке. Путешественники бросили последний взгляд на бескрайнюю, клубящуюся под ветром завесу из огня и дыма, надежно защищавшую их от новых попыток нападения, и через несколько минут с наслаждением погрузились в спокойные воды Пелуз-Ривер. Купание восстановило силы и людей, и лошадей. Переправившись через реку, охотники оказались всего в десяти километрах от резервации Кер-д’Ален.

Граница резервации, куда государственные деятели Американского Союза водворили на жительство индейцев Кер-д’Ален, шла на западе на десять километров по 117-му меридиану западной долготы по Гринвичу. Южная граница начиналась в месте пересечения 117-го меридиана и 47-й параллели северной широты и тянулась на восток также на десять километров. Если провести линию длиной в десять километров перпендикулярно 47-й параллели на восток, получится правильный квадрат с периметром в 40 километров и площадью 100 квадратных километров.

Итак, охотники переправились через реку всего лишь в десяти километрах от 47-й параллели северной широты и минут через сорок уже были на землях резервации. Полковник Билл показал, где проходит граница индейской территории, и не успели они проехать и километра, как их взору открылось удивительное зрелище.

За полосой невысоких деревьев, безусловно посаженных, чтобы преградить путь ветрам, дующим из прерии, друзья увидели двух мужчин, одетых по-европейски, просто, но чисто. Один из них шел за плугом, который спокойно и ровно тащили два некрупных, но сильных быка. Второй следовал за пахарем шагах в трех, с корзиной в руках и аккуратно бросал в борозду зерна кукурузы.

Легко понять удивление охотников. Они едва спаслись от гибели, перед глазами еще стояли картины кровавого побоища, в ушах раздавались яростные вопли кровожадных врагов. Достаточно было обернуться на юг, чтобы увидеть клубы серого дыма, расстилающегося над прерией. Наконец, обожженные лица и руки ни на минуту не позволяли забыть о бушующем пламени. И вдруг менее чем через час они попали в настоящую сельскую идиллию — контраст был столь разительным, что путешественники не поверили собственным глазам.

Оба пахаря тотчас же заметили их. Первый гортанным криком остановил упряжку, пронзительно свистнул и спокойно снял с плеча винчестер. Его товарищ поставил на землю корзину, моментально освободил быков от ярма, острой палкой отогнал от плуга и тоже взял в руки оружие.

Быки замычали и рысью побежали в сторону а на поле откуда-то появились две великолепные степные лошади без седел и уздечек, с развевающимися по ветру гривами — это их свистом подзывал пахарь. Оба незнакомца взлетели на лошадей и, судя по всему, собрались умчаться прочь. Но тут вдруг Андре осенило, и он, вытащив из кармана белый платок, замахал им и закричал по-английски:

— Друзья! Не бойтесь… Мы французы!..

Эти несколько слов совершили чудо. Оба незнакомца остановились и подъехали поближе, оставаясь, однако, настороже. Фрике присмотрелся к ним и изумленно воскликнул по-французски:

— Ба! Да это индейцы!

Невозмутимые лица пахарей внезапно расплылись в доброй улыбке. Они закинули оружие за спину, протянули руки и радостно, как дети, поздоровались по-французски.

— День добрый! День добрый!

Затем один спросил:

— Неужто судари французы?

— Из самой Франции? — уточнил второй.

— Да, дорогие друзья, — ответил Андре, взволнованный такой радушной встречей, — мы — французы из Франции. Но кто же вы, раз говорите по-французски?

— Я — Блез, а это — мой брат Жильбер.

— Так вы не индейцы?

— Да индейцы, как не индейцы! Самые настоящие Сердца-Шило, здешние, из резервации. Да пожалуйте к нам, пожалуйте… По-французски-то мы знаем, как не знать. Ведь мы деду Батисту внуки…

— Ну да, — продолжал второй, — Батист — наш дед. А он-то из канадских метисов. Так пожалуйте к нам… лошадки-то ваши, бедные, едва живые… да и вы не лучше… Ну, ничего, за скотиной мы приглядим, пока будете у нас гостить…

Все вместе, не задерживаясь, отправились в путь, оставив плуг в незаконченной борозде. Быки, довольные неожиданной передышкой, спокойно паслись.

Полковник Билл, который, конечно, не понял ни единого слова из этих переговоров, замыкал шествие. Фрике был озадачен видом индейцев, столь непохожих на тех, с которыми он имел дело всего лишь час назад. Парижанин прилагал неимоверные усилия, чтобы ухватить нить разговора, но это ему не вполне удавалось: он плохо понимал речь индейцев, схожую с диалектами крестьян Центральной Франции. Зато для Андре старинные слова, принесенные сюда французскими эмигрантами и благоговейно передаваемые от отца к сыну, как семейная традиция, как воспоминание о земле предков, были вполне привычны. На таком наречии вели дружеские беседы его фермеры в Босе. Временами он почти забывал, где находится, так все напоминало ему французскую провинцию: и речь людей, и аккуратно обработанные поля вокруг. Но разговоры о цели путешествия возвращали к реальности. Андре рассказал новым друзьям, куда они направляются, не умолчал и о вероломном нападении, и о жестоком убийстве своих людей. Блез и Жильбер, слушая его, не могли сдержать возгласов возмущения. Андре узнал, что напавшие на них мерзавцы не принадлежат ни к союзу Просверленных Носов, ни к какому другому племени. Просверленные Носы, по словам индейцев, живут в резервации недалеко отсюда. Они — «люди хорошие», обрабатывают землю, охотятся на пушного зверя и никогда не трогают путешественников.

Однако везде есть и «люди никудышные». И вот «это отродье», воры и убийцы, разбойничают в прерии, грабят и убивают путников, не осмеливаясь, впрочем, подходить близко к резервациям, где их встречают огнем, а то и вешают, если удается кого-нибудь захватить. В самой резервации опасности нет. Мужчины пятисот семей, живущих здесь, — не только землепашцы, но и отличные воины и никому не позволят бесчинствовать на своих землях.

Переход оказался для наших путешественников нелегким после пережитых волнений и бешеной скачки через огонь. Наконец они увидели живописную деревню индейцев Кер-д’Ален. Пологие холмы надежно укрывали ее от ветров, дующих с равнины. Хижины, точнее, настоящие домики из необтесанных стволов сосен, привезенных со склонов Скалистых гор, окружали маленькую церковь, расположенную на площади под сенью красивых деревьев.

Женщины в чистых хлопчатобумажных платьях суетились у очагов. Стайки ребятишек, одетых в незатейливые рубашки и штаны, с непокрытыми головами и босиком, носились как угорелые около дома побольше, с широкими окнами. Перед домом сидел старик и сосредоточенно курил деревянную трубку с длинным мундштуком.

— А вот наша школа, — указал Жильбер, как настоящий чичероне[55].

— А это наш кюре, он и ребятишек учит, — добавил Блез, довольный тем, что их деревня не похожа на селение дикарей, и иноземцы могут в этом убедиться.

— Как? Школа? — воскликнул пораженный Фрике.

— Ну да! У нас все читать умеют. Всем велено посылать детей в школу…

— Велено? Кем велено?

— Да нашим советом!

— Муниципальным советом, что ли?

— Ну, может, во Франции он так называется, а у нас просто совет старейшин. Мы их всем миром выбираем.

Оба француза и даже американец были потрясены порядком и процветанием, который царил в этом уголке прерий — подлинном оазисе среди пустыни.

К гостям подошел старый кюре, сердечно поздравил иноземцев с прибытием и хотел было пригласить в дом, но Блез и Жильбер желали во что бы то ни стало заполучить гостей к себе. Они что-то сказали старику на индейском наречии, которое, видимо, было для них привычнее, чем франко-канадский диалект.

— Ну хорошо, дети мои, хорошо, — добродушно согласился кюре и обратился к путешественникам на превосходном французском: — Господа, не хочу вас задерживать, но мы с вами еще увидимся. Если общество отшельника, ставшего на три четверти индейцем, но не позабывшего родину, вас не пугает, приглашаю разделить со мной обед. Обед неважный, но предлагаю от всего сердца, — закончил он с улыбкой.

— Да вы — француз! — взволнованно воскликнул Андре, протягивая собеседнику руку.

— Я канадец — значит, почти француз. Могу вас заверить, что канадцы уважают и любят Францию. Но я вижу, вы очень устали, ваши лошади едва передвигают ноги. Блез и Жильбер дожидаются вас, а мои юные ученики еще не закончили уроки. Так что до скорой встречи, господа!

С этими словами кюре-учитель позвонил в колокольчик. Дети прекратили игры, построились парами и послушно вернулись в школу. Трое путешественников распрощались со священником. Им все еще казалось, будто они видят сон.

Через пять минут братья остановились перед домом, построенным, как и соседние, из толстых необтесанных стволов. Лошадей тотчас же расседлали и задали им корму. Любезные провожатые позвали хозяек, и те буквально перевернули вверх дном скромное жилище.

Как по мановению руки на столе появилась простая, но обильная еда. Запылал огонь, масло, настоящее масло, потрескивало на сковороде, на глазах поднимался и румянился омлет. На деревянном столе были расставлены миски и металлические тарелки. Хлеб, немного темный и немного приплюснутый, но настоящий хлеб, какого никогда не видели в прериях, был вытащен из ящика, напоминавшего классические лари французских крестьян. Вслед за хлебом появилась холодная жареная свинина. Три оголодавших путешественника так и набросились на это деревенское изобилие.

Индейцы, даже цивилизованные, проявляют гостеприимство сдержанно. Пока гости насыщались с аппетитом путников, долго отказывавших себе в еде, хозяева хранили почтительное молчание. После ужина братья, понимая, что трое приятелей нуждаются в отдыхе, предложили им в соседней комнате хорошие кровати, на которых кукурузная солома была покрыта мягкими шкурами бизонов.

Блез отправился чистить лошадей и обмыть их ожоги чистой водой, а Жильбер, как дворецкий, проводил гостей в спальню:

— Доброй ночи вам. Завтра утром поговорим, а то вы совсем замучились. Вот завтра наш старик вернется, он сейчас в поле, и вы все тут у нас посмотрите.

— Да, кстати, — зевая, спросил Фрике. — Можно ли в округе найти бизонов? Ведь мы прибыли из Франции, чтобы поохотиться на бизонов.

— Как не быть! Есть, ясное дело!

— Отлично. И можно устроить охоту?

— Сейчас как раз и охотиться! Именно в эту пору стреляют бизонов, шкуры продают, а мясо заготавливают на зиму.

— Нам повезло! Спасибо за добрые слова, Жильбер, и спокойной ночи.

— Ну, всем доброй ночи!

— Знаете, господин Андре, о чем я сейчас думаю? — спросил Фрике, устраиваясь поудобнее; при этом он зевнул, едва не вывихнув челюсть.

— Не знаю… По-моему, пора спать…

— Еще чуть-чуть, и мне покажется, что я в Босе, накануне открытия охоты. И представить невозможно, что в доме крестьян-землепашцев можно думать об охоте на бизонов, совсем как в романах, которые мне так нравились в детстве. Каков контраст! Что вы на это скажете?

Но Андре ничего не ответил: его уже сморил сон.