Приключения в стране бизонов

ГЛАВА 7

Пробуждение. — Ранний завтрак. — Папаша Батист. — Наводнение на озере Виннипег[56]. — Бедствия. — Кер-д’Ален, какими они были раньше. — В плену варварства. — Доблестные усилия. — Начало цивилизации. — Причины всех войн между белыми и краснокожими. — Лихоимство чиновников в индейских резервациях. — Индейцы восстали. — Сидящий Бык — великий вождь сиу[57]. — Ужасающий эпилог битвы при Уайт-Маунтине. — Индейцы в Канаде. — Потомок одного из героев Купера — нотариус в Квебеке[58].

Путешественники проспали все утро. Разбудили их яркие лучи солнца, упавшие на постели. В мгновение ока французы и американец уже были на ногах, разом вспомнив события вчерашнего дня со всей ясностью, что вообще характерно для солдат, моряков и всех тех, кто ведет жизнь, полную приключений.

Едва гости поднялись, как увидели улыбавшегося в седую бороду старого кюре, который спокойно попыхивал деревянной трубкой. Рядом с ним стоял гигантского роста старик, крепкий как дуб. По смуглой, но светлее, чем у индейцев, коже в нем угадывался метис. В его резких чертах было некоторое сходство с двумя молодыми индейскими пахарями. Трое охотников сразу догадались, кто перед ними, а кюре представил им старейшину племени Жана-Батиста Картье, или попросту папашу Батиста.

Восьмидесятилетний высокий старик пожал каждому руку с такой силой, что косточки затрещали. Без долгих слов, как будто бы охотники уже стали членами семьи, он проводил гостей к столу.

— Как! Уже завтракать? — воскликнул изумленный Фрике.

— Да, молодой господин, — ответил старик. — Не знаю, как там у вас, на «старой родине», но у нас считается, что беседовать лучше сидя, чем стоя, и за накрытым столом, а не за пустым. Не так ли, ваше преподобие?

— Твоя правда, дорогой Батист.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Андре. — Но где же наши друзья, ваши внуки Блез и Жильбер?

— Парни пошли по делам… вам помочь хотят, — ответил Батист, бросив на кюре взгляд заговорщика. — К вечеру вернутся. Так если все согласны, пошли к столу, земляки, и вы с нами, господин американец.

Все расположились за просторным деревянным столом, буквально ломившимся от снеди. В середине возвышалась пирамида великолепных фруктов: яблок, персиков, груш, винограда, абрикосов, — эта картина могла привести в восторг создателя натюрмортов и вызвать слюнки у гурмана. Три друга были восхищены, однако мягко попеняли хозяину за расточительство. Папаша Батист добродушно улыбнулся:

— Это мой друг кюре весь свой сад опустошил. Он собирался увести вас к себе, а мне хотелось здесь поговорить. Ну да ведь что у одного, что у другого — все равно у нас.

Что бы там ни думал Фрике о ранней трапезе, он с увлечением воздал должное еде, чем сразу завоевал симпатии хозяев.

Что касается американца, то и он, несмотря на отсутствие соленого сала, пресного хлеба и воспламеняющей отравы, с аппетитом принялся за еду. Ковбой больше слушал, чем говорил, чувствуя себя немного не в своей тарелке, однако сохранял все свое достоинство.

Естественно, речь зашла о поистине чудесном процветании маленького племени Кер-д’Ален — Сердец-Шило, известного лишь специалистам-географам.

— Поверьте мне, это далось нелегко, — сказал кюре. — Когда почти сорок лет назад мы оба пришли сюда, наши индейцы были совершенными дикарями. Вы и представить себе не можете, сколько потребовалось терпения, неимоверных усилий, неблагодарного труда.

— Так расскажите поподробнее. Ведь это результат вашей благотворной деятельности, ваше преподобие. Приобщение небольшого народа к цивилизации — процесс чрезвычайно интересный и волнующий.

— С удовольствием, мой молодой друг. Рассказ будет недолог. Как я уже вам говорил, почти сорок лет назад Батист и я жили около озера Виннипег, в маленьком канадском поселке, от которого теперь и следа не осталось. Однажды ночью невиданное наводнение за несколько часов снесло деревеньку и поглотило большую часть ее жителей. Я чудом спасся, уцепившись за обломок доски. Утром меня прибило к дереву, уже подмытому водой. На нем сидел мужчина, полуживой от страха и холода, прижимая к груди мальчика лет двенадцати. Я узнал Батиста и его младшего сына.

«Где твоя жена?» — с тревогой спросил я. «Погибла», — ответил Батист. «А дети?» — «Утонули. Мне удалось спасти только одного». — «Что с твоим домом?» — «Смыт водой». — «А скот?» — «Пропал…»

И мы оба заплакали. Затем попытались согреть бедного мальчика, который едва дышал. Нас подобрала какая-то лодка и доставила в Сент-Бонифейс на Ред-Ривер[59].

Там мне посчастливилось встретить отца де Смета, просветителя сиу. Его влияние на эти дикие племена было столь велико, что, по признанию самих американцев, отец де Смет мог словом остановить войну.

Я был молод и силен, поэтому миссионер попросил меня перейти вместе с ним границу и помогать ему. Я принял предложение. Батист вместе с сыном пошел с нами. Сердце моего бедного друга осталось в водах озера Виннипег, и ему было безразлично, куда идти.

Я многому научился у отца де Смета… Потом он вернулся в Дакоту, а мы добрались до Верхней Миссури[60], миновали земли мандан[61], или гро-вантров, и подошли к Скалистым горам, переход через которые стоил нам больших усилий. Мы шли еще долго-долго и совершенно измучились, пока не встретили племя индейцев — охотников на бизонов, говоривших на малопонятном для нас языке. Это были настоящие варвары, имевшие лишь смутное представление о добре и зле, жестокие, неспособные — по крайней мере так нам показалось сначала — испытывать добрые чувства.

Индейцы привели нас в деревню, состоявшую из хижин, покрытых шкурами бизонов, и долгое время заставляли выполнять самые тяжелые и грязные работы, а кормили мало и плохо. К счастью, мы оказались выносливыми, правда, Батист?

— Конечно, ведь мы оба — настоящие канадцы!

— Так прошли годы, без малейшей возможности, даже без надежды вновь обрести свободу. Мы были рабами, и даже дети наших хозяев первое время жестоко нас мучили, но потом в конце концов подружились с нами. С самого начала мы поняли: лучшее, точнее единственное, средство вырвать этот несчастный народец из плена варварства — овладеть умами и душами детей. И нам это удалось, хотя результатов мы ждали очень и очень долго…

— Что и говорить, задача была не из легких, — прервал рассказ кюре старый Батист. — Я сам наполовину краснокожий, но никогда не думал, что индейцы могут быть такими дикарями!

— Развлекая детей, я старался учить их. И был вознагражден за труды: дети делали быстрые и неожиданные успехи. Так прошло десять лет. Сын Батиста вырос в сильного мужчину, его усыновило племя, и он даже, несмотря на молодость, стал помощником вождя. Я женил его на девушке, которая родила Блеза и Жильбера.

Наше положение изменилось. Взрослые индейцы, сами того не сознавая, оказались под влиянием детей, а это было и наше влияние. Мало-помалу племя отошло от варварских нравов и обычаев. Кроме того, нам удалось привязать их к земле, приучить к оседлому образу жизни. Они увидели, что двое мужчин, возделывая пшеницу и кукурузу с помощью детей, избавляли все племя от угрозы голода. И индейцы начали распахивать целину, сеять и собирать урожай.

Это был полный успех, и я имел счастье сообщить моему глубокочтимому другу отцу де Смету, что его воля исполнена.

Таково было начало новой жизни маленького народа, у которого вы сейчас в гостях. Я сказал: начало, ибо нам предстояло еще многое сделать, чтобы завершить начатое. Прежде всего необходимо было обеспечить наших названых братьев землей, где они могли бы жить в полной безопасности. Дело нелегкое даже в те давние годы, поскольку волны поселенцев уже захлестывали Запад и Северо-Запад. Мы должны были добиться учреждения резервации.

Правительство Союза охотно выделяло индейцам территории и гарантировало им собственность на землю. Белые не имели права основывать там постоянные поселения, обрабатывать поля и ввозить, даже для собственного употребления, спиртные напитки. Эти территории, предназначенные в принципе только для индейцев, и образовывали резервации. Я сказал «в принципе», ибо на деле эти гуманные законы не всегда соблюдались.

Понимаете, как только земли закрепляют за индейцами, возникают новые трудности. Часто на территориях, которые считались бесплодными, обнаруживают полезные ископаемые, или по проекту через них должна пройти железная дорога, или же там оказывается ценная древесина. Являются эмигранты, нарушающие правительственные декреты о резервациях. Естественно, индейцы оказывают сопротивление. Вспыхивают ссоры, перестрелки, резня. И с той, и с другой сторон снимают скальпы…

— Как! Белые тоже снимают скальпы? — возмутился Фрике.

— Спросите полковника, — спокойно сказал священник.

— Точно, — кратко ответил американец, не переставая жевать.

— Вмешиваются федеральные войска, и после более или менее ожесточенных боев индейцы отступают. Они вынуждены по новому, навязанному им договору уходить на другие земли, часто очень далеко, в новые резервации, которые, в свою очередь, опять становятся яблоком раздора.

— Знаете, полковник, — не удержался от замечания Фрике, — ваши соотечественники ведут себя просто отвратительно.

Ковбой проглотил большой кусок и молча развел руками, как бы говоря: «А я что могу сделать?»

— Но и это еще не все, — продолжал кюре. — Вы знаете, что индейцы-кочевники питаются почти исключительно мясом бизонов. Но, во-первых, бизоны, на которых безжалостно охотятся белые трапперы, убивающие их тысячами ради шкур, постепенно исчезают. Во-вторых, резерваций, где размещают индейцев, становится все меньше и меньше, и для них выбирают земли, где пастбища бедны. Бизоны редко заходят на эти территории…

К полковнику неожиданно возвратился дар речи.

— Но, ваше преподобие, — перебил он кюре, — ведь правительство Союза регулярно снабжает индейцев мясом, инструментами, одеждой, одеялами и прочим. Есть специальные чиновники, которых называют агентами по делам индейцев, думаю, вы об этом знаете.

— В принципе идея неплохая. Но в действительности эти меры опять же приводят к противоположным результатам, — ответил кюре. — Чиновники набираются среди агентов по выборам. Они получают должность в награду за свои услуги и хорошо знают, что место останется за ними только до тех пор, пока их партия находится у власти, поэтому думают лишь о том, как бы скорее нажиться. Сами понимаете, излишней щепетильностью эти люди отнюдь не грешат, везде процветает безбожное лихоимство. Сенат[62] установил, что иногда чиновники присваивают больше половины кредитов, предназначенных индейцам. К чему это приводит? Несчастные краснокожие, умирающие с голоду, добывают пропитание с оружием в руках, нападая на фермеров в пограничной зоне. Вот так начинаются все войны с индейцами. Достаточно вспомнить ужасную Семинольскую[63] войну, стоившую Соединенным Штатам многих человеческих жизней и денег, или совсем недавнюю войну между федеральными войсками и племенем сиу, продолжавшуюся с тысяча восемьсот семьдесят четвертого по тысяча восемьсот семьдесят седьмой год.

— Вы говорите о кампании, которую успешно провел знаменитый Сидящий Бык, великий вождь сиу-оглала? Он тогда показал удивительное умение вести маневренную войну, — заметил Андре.

— И дал жару генералу и полковнику, — добавил Фрике.

— Генералу Кастеру и полковнику Круку, — уточнил американец с серьезным видом, — Сидящий Бык одержал победу, потому что был сильнее. По он, по-моему, перестарался после битвы при Уайт-Маунтине, когда геройски погибли Кастер и Крук.

— А что тогда случилось?

— Ну, это всем известно… Сидящий Бык приказал принести оба трупа, вскрыл им грудные клетки, вынул сердца и съел на глазах у своих солдат[64]. В конце концов, — миролюбиво заметил полковник, — я на него зла не держу, хотя Кастер и был моим старым другом. Если уж индейского вождя простили государственные деятели Американского Союза, то я тем более прощаю. Сидящему Быку удалось на какое-то время скрыться в Канаде, на равнинах Манитобы[65], затем он договорился с федеральными властями, которые согласились забыть прошлое и гарантировали ему все привилегии по договору, заключенному еще до войны.

— Не может быть!

— Все обстояло именно так, как я имел честь вам рассказать. Сидящий Бык вновь перешел границу и обосновался с семью тысячами своих подданных в Стандинг-Роке, в Дакоте. С тех пор он приохотился к сельскому хозяйству, построил дом, время от времени наносит визиты властям и живет в добром согласии с соседями.

— Лучше было бы, — продолжил священник, — честно соблюдать статьи договора и избежать этой войны, тем более само федеральное правительство признало, что вина лежит на его агентах. Ведь почти не было случаев, чтобы индейцы первыми нарушали соглашения, хотя на них зачастую возводят напраслину. И вот, учтя этот опыт и не желая ставить наших друзей-индейцев в зависимость от капризов и жадности правительственных чиновников, а также рассчитывая научить их полагаться только на свои силы, мы решили добиться учреждения резервации. Но я заявил, что никакой раздачи пищи и вещей не будет.

Я поехал в Вашингтон и изложил свои доводы министру. Он все понял и тотчас согласился со мной. Ободренный таким благожелательным приемом, я предложил ему организовать нашу резервацию по канадскому образцу, что обещало прекрасные результаты. В порядке исключения и в некотором роде пробы министр дал согласие и на это.

По этому соглашению относительно большая территория, на которой с незапамятных времен селились индейцы Кер-д’Ален, была передана в собственность правительства за двенадцать тысяч долларов. Под резервацию выделили сто квадратных километров у подножия восточного склона Скалистых гор, в долине реки Колумбия.

Двенадцать тысяч долларов я выгодно положил в банк, а проценты использовал на благо нашей маленькой общины. Деньги расходовались на постройку школы и церкви, на содержание детей, на помощь старикам и инвалидам. Остальные могли рассчитывать только на свой труд.

Наши люди мужественно принялись за дело. Мы распахивали целину, строили, сеяли, осенью собирали урожай. Индейцы с большим рвением начали разводить скот и вскоре стали владельцами прекрасного стада. Часть скота ежегодно идет на продажу соседям, американцам и краснокожим.

Таким образом, угроза голода была устранена. И если время от времени наши индейцы еще охотятся на бизонов, то вовсе не по необходимости. Ими движет инстинкт предков, которые любили жестокие схватки, борьбу со зверем, бешеные скачки по бескрайним просторам прерий.

Все наши молодые люди умеют читать и писать, говорят, кроме родного языка, на английском, которому я их обучил, как мог, а также на нашем добром старом франко-канадском наречии. Некоторые индейцы стали умелыми ремесленниками, и все очень привержены сельскому труду.

Мы живем счастливо, в трезвости — сюда запрещено ввозить спиртные напитки — и даже можем помочь соседям, если в их резервациях свирепствует голод.

Вот, господа, как у нас обстоят дела. Наша маленькая республика управляется избранными вождями, а возглавляет ее уже более двадцати лет мой добрый друг Батист. Что касается меня, то я остаюсь духовным пастырем, а в дела мирские не вмешиваюсь.

Кюре закончил свой рассказ, но слушатели не сразу решились нарушить молчание, находясь под обаянием его убедительных и спокойных слов.

Первым заговорил Андре.

— Позвольте, — сказал он, — выразить вам мое восхищение и склониться перед вашей скромностью и вашим служением долгу. Мы во Франции не знакомы с индейским вопросом, точнее, мы вспоминаем о нем лишь в связи с отвратительными эксцессами, которые возникают по вине американцев. К сожалению, это вызывает со стороны индейцев ответную жестокость. Ведь государственные деятели Американского Союза считают уничтожение краснокожих единственно возможным решением индейского вопроса. Они оправдывают лихоимство своих чиновников, заявляя, что индеец просто не способен к оседлому образу жизни и даже к начаткам цивилизации. Так ведь? Полковник Билл, ответьте мне чистосердечно.

— Точно, — поколебавшись, кивнул ковбой.

— Я счастлив, что могу на деле доказать обратное, — живо подхватил кюре. — Кроме того, нынешнее положение индейцев Канады свидетельствует, что приобщение индейцев Кер-д’Ален к цивилизации — факт не единичный. Доброта, честность, верность данному слову побеждают самые ожесточенные натуры. История Канады дает этому многочисленные примеры.

Когда французы заняли Канаду, там жили племена, родственные сиу, апачам[66], семинолам и индейцам Союза Змей. Но французы всегда соблюдали договоры, а колониальное правительство, не колеблясь, сурово наказывало тех, кто притеснял «дикарей», как тогда называли индейцев… Так их иногда называют и сегодня, даже в официальных документах, впрочем, само слово не содержит ничего оскорбительного.

Французская политика оказалась верной. Во время всех войн, которые французы были вынуждены вести против англичан, племена краснокожих были союзниками Франции и оставались друзьями наших соотечественников даже в самые черные дни.

И позднее, после поражения Франции, когда Канада окончательно отошла к Англии[67], индейцы, убедившись, что новые хозяева сохраняют традиции французов, установили с англичанами самые дружественные отношения.

В Канаде не было ни одной войны с индейцами. Более того, племена, сохраняя свои общины, схожие с русским «миром», настолько слились с белым населением, что во многих местностях трудно найти чистокровных краснокожих.

Несомненно, индейцы весьма восприимчивы к цивилизации. Вспомним, например, о последнем вожде племени Черепах, потомке знаменитого Чингачгука, подвиги которого воспел Фенимор Купер. Так вот, этот краснокожий Стал нотариусом в Квебеке.

А теперь, господа, если вы хотите своими глазами увидеть труд цивилизованных дикарей, милости просим, мы проводим вас по территории резервации. Кони ждут нас. Позвольте мне показать вам как почетным гостям наши земли, прежде чем вы отправитесь на большую охоту на бизонов.