Приобщение

Гордость,

мысль,

красота —

все об этом давно отгрустили.

Все креститься привыкли,

всем истина стала ясна…

Я последний язычник

среди христиан Византии.

Я один не привык…

Свою чашу я выпью до дна.

Я для вас ретроград. —

То ль душитель рабов и народа,

То ли в шкуры одетый

дикарь с придунайских равнин…

Чушь!

Рабов не душил я —

от них защищал я свободу.

И не с ними —

со мной

гордость Рима и мудрость Афин.

Но подчищены книги…

И вряд ли уже вам удастся

Уяснить, как мы гибли,

притворства и лжи не терпя,

Чем гордились отцы,

как стыдились, что есть еще рабство,

Как мой прадед-сенатор

скрывал христиан у себя…

А они пожалеют меня?

— Подтолкнут еще малость!

Что жалеть,

если смерть —

не конец, а начало судьбы.

Власть всеобщей любви

напрочь вывела всякую жалость,

А рабы нынче — все.

Только власти достигли рабы.

В рабстве — равенство их,

все — рабы, и никто не в обиде.

Всем

подчищенных истин

доступна равно

простота.

Миром правит Любовь —

и Любовью живут, —

ненавидя.

Коль Христос есть Любовь,

каждый час распиная Христа.

Нет, отнюдь не из тех я,

кто гнал их к арене и плахе,

Кто ревел на трибунах,

у низменной страсти в плену.

Все такие давно

поступили в попы и монахи.

И меня же с амвонов

поносят за эту вину.

Но в ответ я молчу.

Всё равно мы над бездной повисли.

Всё равно мне конец,

всё равно я пощады не жду.

Хоть, последний язычник,

смущаюсь я гордою мыслью,

Что я ближе монахов

к их вечной любви и Христу.

Только я — не они, —

сам себя не предам никогда я,

И пускай я погибну,

но я не завидую им:

То, что вижу я — вижу.

И то, что я знаю — я знаю.

Я последний язычник.

Такой, как Афины и Рим.

Вижу ночь пред собой.

А для всех — еще раннее утро.

Но века — это миг.

Я провижу дороги судьбы:

Всё они превзойдут.

Всё в них будет: и жалость, и мудрость…

Но тогда,

как меня,

их растопчут другие рабы.

За чужие грехи

и чужое отсутствие меры,

Всё опять низводя до себя,

дух свободы кляня:

Против старой Любви,

ради новой немыслимой Веры,

Ради нового рабства…

Тогда вы поймете меня.

Как хотелось мне жить,

хоть о жизни давно отгрустили,

Как я смысла искал,

как я верил в людей до поры…

Я последний язычник

среди христиан Византии.

Я отнюдь не последний,

кто видит,

как гибнут миры.