Призыв ведьмы. Часть 3

Глава 4

Сначала в дом вошла разгневанная Хэла, но спросить у неё, что случилось Рэтар не успел, потому что за ней ворвался Роар, тоже злой и от его гнева, явно направленного на чёрную ведьму, у ферана внутри яростно взвыл его зверь.

Он встал из-за стола, готовый напасть на своего тана.

— Хэла, — рыкнул Роар. — Подожди.

В дверях появился Тёрк, и Рэтар видел, что старший брат был в том же настроение, что и он сам.

— Что? — развернулась Хэла.

И при взгляде на лицо ведьмы стало понятно, что защищать кажется надо будет вовсе не её.

— Ты… — Роар втянул воздух, выпустил, пытаясь говорить нормально, но состояние у него было то самое, когда его надо было держать, чтобы не натворил чего лишнего, и они с Тёрком держали бы, если бы перед митаром был кто-то другой. — Нельзя так с ней!

— Ой, простите, достопочтенный митар, — повела головой ведьма, поставив руки в бока, — нельзя так? А как можно? Ты меня прости, я не сведуща, вам там мужикам виднее, как с бабами надо. Просвяти?

— При чём тут это? — зарычал митар. — Ты могла же по-хорошему с ней обойтись? Из-за тебя ей стало плохо, но она же не виновата…

— Ой, прости, меня глупую, чёрствую и злую, — перебила его Хэла, на этот раз положив ладонь на грудь, — а то я же радоваться должна, когда у меня в голове ковыряются. Или может ты думал, что я ей позволю над собой эксперименты проводить? Что бы что? Или, а точно — я же должна её учить?

Тан хотел что-то сказать, но не успел.

— Но, прости, я плохой учебник по обучению ковырянию в голове, — и манера разговора снова стала гневной. — Или ты думал, что у меня там цветы, радуги и единороги? Или потому что она же славная маленькая, миленькая такая, с ней надо исключительно по-доброму, даже, если она берегов не чуя, в бо́шку ко мне лезет, я должна её по головке за это погладить?

Она качнула головой и подошла ближе к митару.

— А вот тебе надо — ты и гладь, ясно? — прошипела Хэла ткнув Роара пальцем в грудь. — Я ей не мамка, не тётка добрая, не воспиталка в детсаду и не фея-крёстная! Ты её сюда притащил, а я должна хлебать дерьмецо теперь? Только всё просто, достопочтенный митар — она твоя головная боль, твоя и твоего дома. Вот и разгребай. Это не моя работа! И почему-то я тут в одно лицо гребу своё, а она, смотри какая — не может!

И Роар рыкнул, а ведьма повела головой и развела руками.

— Или, а чего с меня взять — мне больно сделаешь, и не хай с ней, а если Милочке-деточке, то она глядишь обернётся и злющей станет, вместо весны вам тут мор чумной накликает? Так сиди с ней сам. Трястись, раз тебе надо, и от меня держи подальше.

— Она слабая, что я могу поделать? — прокричал Роар, когда получилось вставить что-то между словами чёрной ведьмы. — Ей тяжело, но ты тем, что так поступаешь, только хуже ей делаешь! Хэла, я не…

— Что? Не виноват? — зашипела она, сделала шаг и митар дрогнул. — Ой-ли, дорогой, то есть не ты и Гораны, со всей Изарией вашей обожаемой, её сюда притащили? Вам нужна была ведьма белая. Призвали? Выдернули по прихоти, потому что вам тут зады приморозило, а она как вещь волшебная должна внезапно силы в себе найти и тепло вам сделать, да ещё, чтобы удобно было, а если неудобно то не вам, а кому другому?

— Она не вещь, — рыкнул тан, а полоснуло всех троих присутствующих мужчин.

— Хватит! — отрезала ведьма. — Она — вещь, я — вещь, все серые — вещи! Делай, что хочу, другую найдёшь.

— Это не так, Хэла, — гнев Роара, который стал сходить на нет, вновь разгорелся, как пожар.

— Так, достопочтенный митар, так! — прорычала она. — Не надо мне вот этого. Если тут кто и видит в серых людей, то уж давай по-честному, а что будет коли я границу перейду и вот в Юрге на меня в моём платье сером так же смотреть будут, как здесь? Нет, достопочтенный, не будут!

Роар вздохнул тяжело.

— Ты знаешь и я знаю, — она покачала головой и от этого её жеста у Рэтара защемило сердце. — Я была в Йероте и видела, как смотрят на серых и как с ними поступают. Так что оставь. Ты думаешь, если слёз моих не видел, если я готова жизнь свою за тебя отдать, то я счастливая до смерти? Спасибо вам в пол, что призвали?

И Хэла поклонилась корпусом, с болью и яростью.

— А вот и нет, — прошипела она. — И она не счастлива. И не будет. Ни сейчас и ни завтра. А когда эта сила её попрёт и, если не научится она с ней справляться, то ещё хуже будет. Или может, если она в твою голову залезет, она там найдёт счастья кусок? Мужика влюблённого? И ничего другого не увидит? Не мечтай! Или ты может на войну не ходил и у тебя там нет парада из трупов выпотрошенных? Не резал, не пытал, не убивал никого? Нет, Роар, ты хочешь быть хорошим, да только не будешь. От того, что ты её пригрел, там помял, тут погладил, здесь поцеловал — болеть не перестанет. И исправлять всё это не мне.

Она развернулась и ушла. Останавливать её никто не стал, хотя Рэтар хотел и видел, что старший брат порывался отправится следом, но сам феран сначала должен был понять, что происходит, а Тёрк не стал бы переступать через голову брата. Да и может не надо было сейчас трогать Хэлу, когда она была в такой состоянии.

Роар в бессильном гневе обречённо опустился на стул возле стола.

— Что случилось? — спросил Рэтар.

Митар мотнул головой.

— Да ведьма белая в голову Хэлы залезла, — отозвался Тёрк, — и увидела там что-то настолько плохое, что вывернуло её наизнанку обедом. И Хэла, как видишь, немного рассердилась и девку прижала. А вот достопочтенный митар обиделся, посчитал, что с девочкой его беленькой так поступать нельзя.

— Тёрк, — рыкнул тан, переводя гнев на старшего брата ферана.

— Давай, давно тебе хочется мне врезать, — спокойно ответил Тёрк. — Ты не стесняйся, мальчик, рискни уже.

Рэтар вздохнул и покачал головой.

— На будущее, Роар, — проговорил феран, — ведьмы чувствуют твой гнев физически. Боль такая же как удара, а иногда даже сильнее.

Митар поднял на ферана глаза полные непонимания. Потом осознание сказанного накрыло и лицо стало скорбным и искажённым гримасой боли.

— А ещё, — Рэтар отправился в сторону людской части дома, у дверей обернулся на тана. — Почти два луня, после того как попала к нам, Хэла плакала на башне, чтобы никого не беспокоить. Днём улыбалась и шутила, песни вам пела, а ночами беззвучно рыдала.

Он вышел в проход, витражи уже стали потухать, потому что Тэраф почти зашла, уступая темени.

— Где белая ведьма? — спросила Рэтар, выйдя из прохода у первой попавшейся серой.

— Там, достопочтенный феран, — поклонилась Куна, указывая на одну из комнат.

Возле дверей стояли другие серые и при виде хозяина дома они разошлись. В комнате с Миленой осталась только Лорана.

— Достопочтенный феран, — склонилась серая.

— Оставь нас, Лорана, — обратился к ней Рэтар.

Девушка склонилась и вышла.

— Милена? — он сел рядом. Девушка подняла на него заплаканные, полные ужаса смешанного с надеждой глаза. — Что ты увидела?

— Я, — она всхлипнула и наверное в какой-то момент подумала, что может нельзя говорить о том, что происходило у Хэлы в голове, но потом она поддалась и продолжила, — я… так много всего, сложно рассказать. Просто это было так странно. И страшно.

Он кивнул.

— Я видела похороны.

— Обряд? — уточнил Рэтар.

— У нас это, — она всхлипнула, пытаясь найти слова, — у нас людей хоронят в земле или сжигают, а потом прах в специальных урнах так же закапывают. Я видела, это такое место, где сжигают, крематорий, я была в таком же и знаю, это было оно. Там гроб, и…

— Гроб? — спросил феран слово, которое было неизвестным.

— Да, это такой я…щик, он из дерева. Обычно, — она с трудом говорила и в глазах стояли слёзы, но она успокоилась, это было заметно, — гробы открыты, покойника отпевают, у нас тоже есть священники, типа эйолы, да?

Рэтар снова кивнул.

— А потом с ним прощаются родственники, друзья… А когда тело, эм… ну, плохо выглядит, — Милена сглотнула. — Тогда гроб закрытый, чтобы не пугать близких.

Ведьма посмотрела на него и Рэтар ещё раз кивнул.

— Я видела… в голове Хэлы… видела закрытый гроб и людей, они прощались. А потом один из них, мужчина, ну, из близких, друзей, я не знаю… он что-то закричал, а потом открыл гроб…

Белую ведьму передёрнуло, она нервно тёрла руки одну о другую и феран взял их в свои, чтобы успокоить. На глаза девушки снова навернулись слёзы.

— И там, — голос её пропал, всхлип подступил к горлу, и Милена с трудом выдавила из себя, — там была… голова.

— Голова? — переспросил Рэтар в недоумении.

— Да, — шепнула она, срываясь в слёзы. — Без тела… Тот мужчина отскочил, какая-то девушка потеряла сознание, а мужчина, который стоял рядом с Хэлой… он… она, Хэла держала его за рукав, он хотел пойти туда, но она не пустила. И он развернулся к ней, был зол. Очень. Выругался и ушёл. А потом вышла Хэла… и всё… она выгнала меня…

Милена уткнулась лицом в рукав платья, видимо боясь выдернуть руки, которые держал Рэтар, чтобы закрыть лицо. Феран положил ей руку на голову.

— Кого ты хоронила? — спросил он, утягивая её от увиденного внутри Хэлы. Но вот это тоже было нужно узнать.

— Я? — она подняла на него непонимающий взгляд.

— Ты сказала, что была в таком же месте, как в воспоминаниях Хэлы, — пояснил свой вопрос феран. — Кого ты хоронила?

— Папу, — выдохнула ведьма.

— Когда?

Мила нахмурилась, пытаясь понять или может посчитать.

— За два с половиной месяца до того, как попала сюда, — ответила девушка дрожащим шёпотом.

— Месяц — это около тридцати дней? — уточнил Рэтар, вспоминая рассказы Хэлы об устройстве её мира.

Милена неуверенно закивала.

— Ты любила отца? — хотя конечно любила, она же белая, а белые они не умеют ненавидеть, не умеют быть жестокими, принимают всё как есть, для них обида оборачивается уничтожением самих себя, потому что они в конечном итоге всегда винят в происходящем именно себя.

— Очень, — ответила девушка.

Рэтар вздохнул и потёр рукой лоб.

— Послушай меня, — проговорил он. — Тебе тяжело, я не могу сказать тебе слова, которые тебя успокоят. Сила будет нарастать. Ты будешь чувствовать иначе, видеть иначе, сможешь применять свою силу.

— Я не знаю как. Я не хотела лезть к Хеле в голову, я не хотела обижать её, не хотела, — она мотнула головой.

— Я понимаю. Тебе надо быть аккуратнее, — Рэтар постарался объяснить, потому что действительно понимал девочку. — Ты смотришь на Хэлу и хочешь увидеть, хочешь узнать о ней больше, чем она говорит… я тоже очень хотел бы знать, но я не могу залезть к ней в голову, в её воспоминания, ни случайно, ни нарочно. А ты можешь. И ты можешь сделать это не только с Хэлой. И вокруг тебя, Милена, очень суровые люди. Здесь нет наверное никого, кто бы не был привычен к виду мёртвых тел, и чаще всего это искалеченные мёртвые тела. И если ты будешь, вот так пытаться понять других людей, увидеть больше, чем нужно, чем можно… нам можно! А у тебя есть умение — ты увидишь то, что будет ещё хуже, чем увиденное в голове Хэлы.

Белая ведьма всхлипнула.

— Тебе надо научится управляться со своей силой, научится возводить стену, оберегая себя, — проговорил феран.

— У меня никогда ничего не получится, — прошептала она в отчаянии.

— Но ведь в Трите получилось, — возразил Рэтар. — Ты создала что-то из ничего и я видел это своими глазами.

— Но я не могу это повторить.

— Подумай об этом, — предложил он. — О том, что чувствовала, что тебе хотелось в тот момент, к чему стремились мысли. Просто вспомни. Этому можно научится. Хотя я понимаю тебя, тебе хочется, чтобы всё было показано и рассказано. Поверь, мне тоже этого очень хочется. Если бы я знал, как это работает, то я научил бы тебя.

— Вы надеетесь на меня, а у меня ничего не выходит, — ответила девушка, сквозь слёзы. Рэтар усмехнулся.

— Поверь мне, Милена, наступление поры цветения только часть, очень малая часть того, что могло бы облегчить жизнь ферната, — покачал он головой. — Я не хотел призывать белую ведьму. Потому что тепло — это только начало. Потому что землю надо возделать, надо посеять и вырастить урожай, собрать его, и даже этого будет недостаточно, чтобы стало легче. Сразу ничего не бывает.

Девушка с пониманием повела головой.

— Не надо торопиться, не надо стараться, переступая через себя, разрывая себя и свою душу на части, тебя никто не торопит, — он улыбнулся, — точнее я тебя не тороплю, а на всех остальных плевать.

Слабая улыбка коснулась её губ.

— Вот и хорошо, — Рэтар погладил Милу по щеке и сжал её руку.

— Я обидела Хэлу. И Роар… он разозлился на неё и они… они дружные, — она смутилась, говоря это слово, — а из-за меня… я навредила… я…

— Думаю, что Хэла всё понимает, потому что была на твоём месте. А Роар, — феран встал и, удивив Милу, громко проговорил, — Роар, ты разозлился на Хэлу и разругался с ней?

— Нет, — ответил митар. Он стоял возле двери, прислонившись к стене, и Рэтар знал о том, что тан слушает их разговор и был в целом недоволен, но дёргать и прерывать Милену, когда она говорила не хотел.

— Зато меня разозлил, — заметил феран, глянув на удивлённую девушку, — потому что не научился достопочтенный Роар Горан в детстве, что подслушивать чужие разговоры не хорошо.

Милена нахмурилась, понимая, что Роар что-то слышал, но что именно она не знала и это смущало её, как, впрочем, судя по всему, смущало вообще всё подряд. Смущение было её естественным состоянием.

— Накажите меня, достопочтенный феран, — отозвался митар обречённо.

Роар успокоился, как обычно это бывало, наконец переосмыслил всё, что с ним случилось и теперь ему было стыдно.

— Думаю, для этого уже поздновато, — покачал головой Рэтар, выходя из комнаты.

Роар ничего не ответил и взгляда на ферана поднять не решился.

— Отведи её завтра утром в ин-хан, — сказал он тану, проходя мимо.

И кажется тот что-то хотел ответить, но Рэтару уже было наплевать, потому что его разрывало от беспомощности перед прошлым Хэлы.

Всё это время, пока Милена говорила о том, что видела, Рэтару хотелось, чтобы всё увиденное девушкой было каким-нибудь кошмарным сном чёрной ведьмы, а не действительностью, которую она могла пережить.

Поднявшись наверх, в книжной и в своей комнате, он Хэлу не нашёл. Тревога начала накатывать волнами, а потом он посмотрел в потолок и прислушался.

Поднявшись на башню, он нашёл ведьму сидящей на привычном месте. Резануло воспоминанием.

— Давно ты сюда не забиралась, — тихо проговорил он, успокаиваясь, потому что каждый раз, когда видел живой и здоровой, становилось тепло и покойно.

— Давно, — согласилась Хэла. — Мне в Зарне больше нравится, чем в Трите. А если сидеть на этой стороне, то можно смотреть на город, видеть как он засыпает, гасит свои огни. Или можно сидеть на противоположной и видеть очертания гор на фоне неба с едва различимыми облаками, или когда звёзды…

— Почему эта башня, а не вон та, — Рэтар кивнул на противоположную, ту, что была над частью дома, где жили серые и где жила Хэла.

— Потому что та башня находка для мальчишек в период пубертата, да и думаю, что те кто постарше, тоже там весело могут время проводить, — фыркнула она. — Оттуда видно окна харна, а барышни там, как бы не очень стеснительные. Во-первых, горячие все, ух, а во-вторых, ходят частенько в чём мать родила. И не смей мне говорить, что ты об этом не знаешь.

— Знаю, — улыбнулся Рэтар и оттолкнувшись от каменного проёма пошёл к ней.

— Сам ты там не сидел?

— Почему? Сидел, — кивнул он, подходя и обнимая ведьму.

— Да быть не может, — ухмыльнулась она.

— Может, — засмеялся Рэтар, вспоминая как лазил на башню. — Я, Тёрк, Мирган, Войр.

— Достопочтенный феран, — Хэла покачала головой и Рэтар поцеловал её в макушку.

— Другое дело, что это было, хмм… не знаю, — он пожал плечами. — Мне не интересно.

— Не интересно смотреть на красивых голых женщин? — она покачала головой, давая понять, что сомневается в его словах. — Рэтар…

— Хэла, я жил с ними, — возразил феран на её неоднозначный взгляд. — В военных походах, ребёнком я был при обозе с наложницами. Я и Тёрк. Они были для меня няньками. Они переживали не холодно ли мне, поел ли я, здоров ли, не ранен ли, хорошо ли я сплю. Присматривали за мной. И я видел их разными — одетыми и раздетыми, всякими, — он усмехнулся. — Поэтому — что я там в окнах харна не видел? Мне нравилось, как и тебе, смотреть на город в темень.

— Ты мог сидеть на этой башне. Насколько я понимаю внизу всегда была твоя комната?

— Да, — он кивнул. — Она была моей как раз тиров с пяти. А на башню с братьями я лазил, чтобы отец меня не трогал, он любил этим подцепить.

Рэтар замолчал, вглядываясь в огни города. Он прижимал к себе Хэлу и от её присутствия, от ощущения тела в его руках становилось хорошо.

— Прости, — прошептала ведьма, — я правда не знала, что ты внизу. Я плохо понимала свою силу и не очень разбиралась в огне. В смысле у кого какой. И когда поняла, что мешаю тебе…

— Ты не мешала мне, — покачал головой феран.

— Не правда, — отозвалась она, упрямо. — Твой огонь всегда яростно взвивался, когда я пела, а потом, если рыдала.

— Я, — Рэтар нахмурился, — я злился на себя, Хэла! Меня так тянуло к тебе и было так стыдно, что причинил тебе боль, сделал тебя несчастной, призвав. Ты плакала из-за меня. И ты же знаешь, что я мучился бессонницей, и твоё нахождение на башне не при чём.

— А когда поднялся сюда, было не заметно, — улыбнулась она, подняв на него лицо. — Лучше пой, ведьма!

Хэла сказала это, передразнивая его тон, и он рассмеялся.

— Прости, — проговорил феран. — И я разве так сказал?

— Да, — кивнула она. — Лучше пой, чем плачь.

— Этого я точно не говорил, — улыбнулся он и поцеловал её в лоб.

Ведьма поморщилась лукаво и уткнулась обратно лицом в его грудь.

— Когда я пела, ты бушевал, — сказала Хэла тихо. — А я знаешь — пела и думала, вот бы он взорвался, подошёл уже ко мне и… свернул бы мне шею, чтобы всё это закончилось.

Этими словами Рэтара словно ударило, нещадно, так сильно, что словно воздух вышел из лёгких разом.

— Хэла, нет, — произнёс он через силу, руками отпуская её тело и обнимая ладонями лицо, поднимая на себя. — Я никогда, никогда не причинил бы тебе боль намеренно. Я… боги, Хэла, я хотел тебя, безумно хотел. Я хотел не убить тебя, я хотел сделать тебя своей. Я даже не знаю как я совладал с собой тогда. Прости меня, родная.

У неё в глазах блеснули слёзы.

— Как думаешь было бы, если бы ты не сдержался? — спросила она.

— Не знаю, — прошептал Рэтар. — Это не важно.

Хэла кивнула и обняла его. Он прижал её к себе и внутри была такая пропасть.

— Как там Роар? — спросила ведьма.

— Переживёт, — ответил феран. — Ты была права почти во всём, кроме одного.

— Чего? — поинтересовалась она.

— Что ты делала в Йероте?

— Маги хотели меня проучить, — ответила ведьма и это было явно не всё, но больше она говорить не хотела, а Рэтар сейчас не хотел настаивать.

— Знаешь, как говорят в людях? — проговорил феран, садясь напротив неё, встречаясь с её взглядом. — “Йерот всегда смотрит на великого эла”. Предыдущий был праведником днём. Он держал при себе нескольких эйолов, постился, молился. При нём культ Высшего бога стал очень силён. А ночью он пировал и предавался греху. И столица была такой же. Днём на улицах было пусто и тихо, свободные люди, люди корт лишний раз и носа не показывали из домов. А если выходили, то никто ни с кем не общался, порой даже головы не поднимали, глаза в землю.

Она слегка нахмурилась, а Рэтар кивнул, скорее сам себе, чем ей.

— Все собирались только на казни. И самыми распространёнными были наказания и казни веры, — вздохнул он. — А ночью… ночью на улицы города вылезали самые страшные и жуткие люди. Воры и шальные, падшие женщины на каждом углу. Ходить было опасно, потому что, если ты не имел возможности дать отпор, то тебя могли покалечить или убить. А наутро никто и не знал бы, что случилось, все закрывали глаза в молитве.

Феран усмехнулся с горечью.

— А сейчас? — спросила ведьма.

— Этот не далеко ушёл от своего отца, — ответил Рэтар. — Разница только в — меньше праведности, больше праздника. И его не остановить. Он любит женщин, любит подчинение, любит, когда вокруг все делают так, как хочет он. И всё равно на последствия.

— Говоря это, ты нарушаешь закон? — прошептала она и феран пожал плечами.

— Я должен говорить об этом с радостью, — ответил Рэтар. — Разве ты не слышишь её?

Хэла тихо рассмеялась и согласно кивнула.

— И возвращаясь к городу — он делает так как хочет его правитель. Ларевы, падшие женщины, улицы греха, шальные, торговцы… площади и улицы, на которых живут люди готовые за драгоценный камень или монету сделать тебя счастливым. Йерот всегда был продажным и лживым. В нём никогда не было искренности. К серым там сейчас относятся так же, как относится нынешний великий эла.

— А он относится плохо, — заключила Хэла.

— Он относится, — Рэтар нахмурился и вздохнул, — как к вещам, да. Но Йерот это не Кармия, Хэла. И уж тем более не Сцирца! В Кармии много фернатов, в которых к серым относятся так же, как и здесь, или просто никак. Например, в фернате моей матери, в Артине. И это моя мать научила меня так относиться к серым. А в Сцирце есть элаты, свободные города, в которых серых ценят и иногда в них серые даже не снимают свои одежды, потому что им не просто нечего бояться, а наоборот.

— Ты говорил мне, когда прогонял, — заметила ведьма.

Рэтар с горечью вздохнул — момент, когда он приказывал ей уйти, был болезненным и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, перед тем как ответить.

— Да, Налут, Фара…

— Почему туда?

— Во-первых, и там и там можно затеряться. В Налуте — тепло и есть море. Он большой, — ответил Рэтар. — А Фара — это свободный город. В нём много корт запрещённых мастеров.

— Это как? — слегка нахмурилась Хэла, склоняя голову набок.

— Например, наёмные убийцы — драты, или мастера ядов, мастера неживой магии. Да много кого. Там торгуют всем — можно найти то, чего нет нигде. Можно решить любую проблему, — феран хмыкнул, повёл плечом. — И там тоже тепло. Всегда.

Хэла рассмеялась. Рэтар протянул ей руку, но она покачала головой, улыбаясь:

— Тебя сейчас прекрасно видно снизу. И из дома.

И в голове всплыли слова, сказанные ею Роару, о том, что белая ведьма никогда не будет счастлива, независимо от действий митара. Она не будет счастлива… и Хэла тоже не будет? Потому что как он может сделать её счастливой, когда они должны оглядываться, всегда быть в напряжении.

Когда эйол в первый же день, как феран вышел из своей комнаты после приезда в Зарну, навалился на него с расспросами о слухах об отношении ферана с, мыслимо ли, чёрной ведьмой. А потом долго изучал Рэтара на предмет страшных смертельных чёрных заговоров, обязательно наложенных ведьмой.

Рэтар так хотел порой просто обнять её, да что там — просто протянуть руку и погладить по щеке. И ему так хотелось, чтобы она была счастлива, чтобы не было в глазах этой бесконечной печали.

Но она навсегда останется для всех вокруг чёрной ведьмой — злом, которое имеет тело и дышит, живёт. И плевать, что она не злая, плевать, что спасает людей. Она пришлая, чужая и, если его не станет, она останется одна. Нет, Роар не даст её в обиду, есть Тёрк, который за неё убьёт… но всё это было так зыбко.

— Хэла, — Рэтар решился спросить, — то что увидела Милена…

Она встретилась с ним взглядом.

— А что увидела Милена? — поинтересовалась ведьма.

— Она увидела похороны, — ответил феран, — ээм…

— Похороны почти без тела — Хэла криво усмехнулась и в этой усмешке было столько боли, что Рэтар понял — это были настоящие воспоминания, а не просто страшный сон.

— Я думал, — проговорил он, — что в твоём мире что-то такое невозможно.

— О, Рэтар, это не самое страшное, что может случится в моём мире, — качнула головой ведьма. — Это был мой друг. Ллойд. За некоторое время, основательное, до момента смерти, он меня спас. Я… мы вместе играли в группе. Я попала туда случайно и пробыла там всего месяц. Меня привёл Антон Белый.

И она поморщила нос с неприязнью.

— Он был такой гавнюк. Они с Ллойдом были, — она покачала головой, — друзьями. Точнее Ллойд с самого детства мучился с Белым. Тот был таким богатеньким мальчиком, талантливым, очень талантливым. Он писал отличные песни. Но мы пели только одну, потому что остальные он так и не довёл до ума, а Ллойду или Джокеру не давал. Типа моё. Он пил, употреблял, гробил себя… и он до сих пор жив. А Ллойд погиб.

Хэла нахмурилась, вздохнула.

— За чуть меньше, чем год до смерти, Ллойд женился. — проговорила ведьма. — Её звали Таня. Танюша. Она была, как Милка, только брюнетка. Лет на десять его младше, смотрела ему в рот. И вот он поехал к друзьям-музыкантам. Они готовили что-то на какой-то фест. Не знаю подробностей, но вроде как Ллойда позвали на сессию. Знаю, что Белый тогда употреблял жёстко и был не в себе, поэтому его не хотели видеть, не хотели, чтобы он участвовал. И Белый позвонил, а Ллойд сказал, где он. И Антон разозлился. И ответил что-то типа, ну раз ты там занят, то я тут развлеку твою Танечку.

И она замолчала, было видно, что от воспоминаний неприятно, больно.

— А Белый обожал уводить у своих друзей и знакомых девушек. Это был его спорт, развлечение, хобби. Кто-то вяжет, кто-то марки собирает, книги читает. А он… он называл это “докажи своему другу, что его баба шмара”. — и Хэла горестно ухмыльнулась. — И даже, если у него не получалось, а он в этом был хорош. Даже не знаю на что все велись. Но он был красивым. Красивым и гнилым. В общем, если не получалось — он всё равно говорил, что получилось. И многие ему верили. И Ллойд, дурень, он психанул и поехал домой. У него был мотоцикл. Не знаю как тебе объяснить. Это очень быстрое средство передвижения. Быстрое и опасное. Тогда были дожди. И он был не виноват, но кого это волнует, если в результате аварии от него почти ничего не осталось?

Хэла помолчала и Рэтар решил, что она больше не может говорить. Ему и самому было тяжело её слушать. И причина была не в том, что половины слов он не понимал, смысл был понятен, а то, что она говорила наконец было так важно, потому что Хэла наверное никогда ничего такого больного не рассказывала, кроме своих воспоминаний об отце. Тяжело было, потому что, как он и предполагал, её боль ему была невыносима.

— Но знаешь, на похоронах, — Хэла всё же продолжила, — мне было всё равно на то, что там, в гробу. И когда распсиховавшийся Белый, открыл его, я не… мне было не до того. Потому что я была на похоронах с Джокером, Ильёй. И он очень любил Ллойда. Был ему благодарен. Потому что именно из-за вмешательства Ллойда в жизнь Юхи, у последнего всё изменилось и он получил шанс пойти другой дорогой. Он выбрался из дерьма, не сдох в подворотне с заточкой в ребрах или со шприцем в вене, как многие его одноклассники, знакомые по двору.

И Хэла нахмурилась.

— И потому он… — она запнулась, прикусила губу. — Джокер был зубастым, как вы. Служил, воевал. Он мог убить. Действительно. И он хотел убить Белого. И я в тот момент, я просто держала его за рукав пиджака и молилась, чтобы он не сорвался. Это вообще очень смешно, если подумать. Но он сдержался. А горе накрыло меня намного позднее. Ллойд оставил мне свою скрипку. И вот когда я её получила, после его смерти — тогда накрыло.

— Хэла… — прошептал он и на глаза ей навернулись слёзы, но она сдержалась.

— Знаешь, я не должна была с ней так, — вздохнула она, утирая слёзы. — С Миленой. Но…

— Не надо, — остановил Хэлу Рэтар. — Я же сказал, ты была права в том, о чём говорила Роару. Милена не твоя проблема. То, что в ней просыпается сила. То, что она так мало была в белой комнате. То, что она попала сюда, после того как похоронила своего отца. Это всё… я упустил. Я, не ты. И я попробую ей помочь, но…

— Смотрите, достопочтенный феран, — и ведьма снова совершенно неожиданно для него изменила своё настроение, покачала головой и повела бровью, — усложните геометрическую фигуру.

— Что? — спросил Рэтар, но от изменения её настроения стало намного легче.

— Был треугольник, — она хихикнула, — Милена — Роар — Элгор, а ты сделаешь квадрат, где станешь четвертым углом.

— Хэла, — феран недоумевал, — ты что вообще…

— Она от тебя в восторге, — улыбнулась ведьма, а Рэтар нахмурился. — Она у меня сегодня прощения просила за то, что в лесу с тобой обнималась.

— Что? — выдохнул он.

— И я вот весь день хожу и думаю — мне начинать ревновать и, если да, то на кого мне злиться? — ведьма приподняла вопросительно бровь и, боги, сколько в ней было озорства.

— Несносная ты моя ведьма, Хэла, — покачал головой феран, ухмыляясь.

— Нет, — она соскочила со своего места и Рэтар не успел поймать её за юбку платья. — Нечего тут мне зубы заговаривать и улыбаться, пытаясь сбить с толку. Я в ревности страшная жуть, я ж не зря чёрная, помнишь? Ух… тебе не повезёт…

— Правда? — спросил он, перенимая её игру.

— Да, — повела головой Хэла.

— Иди сюда, — позвал феран шёпотом.

— Нет, не пойду.

— Хэла, я тебя поймаю, — покачал головой Рэтар.

— Что мне тебе наговорить? — улыбнулась она переплетая пальцы.

— Хэла, — ему безумно захотелось её к себе прижать.

— Чтоб неповадно было вместо меня кого-то ещё обнимать, — она стала двигаться в сторону входа в крытую часть башни, где была небольшая площадка и лестница вниз.

— Хэла, — рыкнул Рэтар.

Она прищурила глаз, юбка взметнулась, но убежать от него конечно не успела.

— Не смей меня ревновать, — прошептал он, когда поймал и притянул к себе.

— Почему? — спросила ведьма хрипло, голос изменился, стал таким, перед которым он не умел устоять. — Тебе можно, а мне нельзя?

Рэтар развернул её к себе лицом, прижал спиной к перилам лестницы.

Здесь было светло от магических сфер и было отчётливо видно лицо Хэлы. Были видны её потемневшие от возбуждения глаза, румянец на щеках. Дыхание стало тяжёлым. Её руки держали его за рукава рубахи, пальцы были ледяными и он чувствовал этот холод через ткань.

Как же эта женщина выводила его из равновесия.

— Я не знаю, что мне с тобой делать, Хэла, — проговорил он едва слышно, и она склонила голову набок, этот её выводящий его из себя жест. Он видел как на участке шеи, который ему сейчас был открыт бьётся вена. — Ты делаешь меня безумным, больным, но я не хочу другого… не хочу…

— Почему ты не веришь, что я тоже безумна, когда чувствую тебя, когда смотрю в твои глаза, когда ты меня обнимаешь или целуешь? — Хэла положила руки ему на грудь и они стали преградой между их телами. Горько усмехнулась. — Да тебе и делать этого не надо, потому что одного твоего взгляда достаточно, чтобы я захотела умереть, лишь бы не быть от тебя так далеко, даже если это всего лишь на расстоянии вытянутой руки.

— Хэла, — внутри была такая невыносимая боль, потому что он сам не понимал, что ж такое… — Иногда мне просто страшно прикасаться к тебе. Я схожу с ума, когда смотрю в твои глаза, твоё лицо. Ни одна женщина настолько сильно не выворачивала меня, ни с одной у меня не было таких страшных мыслей. Но ты… Я никогда никого не хотел удушить, а тебя хочу.

Рука Рэтара легла на шею Хэлы и она закрыла глаза, замерла словно ожидая, что он исполнит то о чём говорит. И то, что она хотела, чтобы он сделал тогда, когда она пела ему песню открыто, не отрывая взгляда, раздувая огонь так, что самому становилось не по себе и контроль становился пустым звуком.

— Я хочу сжать твою шею, хочу слышать твой хрип, хочу чувствовать как под моей рукой бьётся твоя жизнь, я схожу с ума от того, что моя рука смыкается на твоей шее такой тонкой, такой белой, такой красивой. Хэла… — говорил он, словно в горячке. — Я так хочу сделать тебе больно, понимая, что не смогу пережить твою боль, потому что, когда больно тебе, больно и мне. Я боюсь, что однажды убью тебя. И я не переживу этого, я умру, если тебя не станет.

Всего на мгновение представив то о чём говорил, он содрогнулся.

— Но при этом не могу… Я хочу впечатать тебя в стену, с яростью, не сдерживаясь, хочу, чтобы ты стала частью меня, если бы я мог переплести свои кости с твоими я бы это сделал. И это страшно. Потому что я никогда такого не чувствовал, Хэла…

Её губ коснулась слегка уловимая улыбка. Она открыла глаза и Рэтар снова ощутил себя на краю обрыва в бездну.

— Глупый, — прошептала она. — Это не страшно. Это можно. Можно иногда придушить меня и в стену впечатать, Рэтар.

И её слова толкнули его в ту бездну, над которой он стоял и так отчаянно сопротивлялся. Зверь внутри зарычал вместе с ним и он прижал её к себе так сильно, как мог себе позволить, сгрёб не думая ни о чём кроме обладания этой женщиной, о том, что с ней рядом хорошо. Зажмурился, втянул в себя воздух, вдыхая её запах, утопая в ней.

— Хэла, где же ты была столько времени? Хэла… — прохрипел Рэтар, — я же не жил, не дышал до того момента, когда увидел твои глаза, понимаешь. Вот тогда вздохнул, вот тогда начал жить. И мне не нравится это, Хэла, я так не могу. Но и без этого больше не могу. Не могу без твоего тёплого запаха, без твоей кожи под моими пальцами, не могу без глаз твоих, без голоса, без того, чтобы просыпаться, чувствуя тебя, чтобы зарыться в твои волосы лицом, чтобы не целовать тебя. Я безумен с тобой и я мертвый без тебя. И я не могу поверить… я говорю тебе, что ты моя, и не верю в это, понимаешь?

— Я твоя, Рэтар, — едва слышно ответила Хэла и в глазах у неё были слёзы.

— И я никогда не был таким слабым, Хэла, — почти простонал он. — Таким слабым и счастливым, как с тобой. И во мне никогда не было столько неестественных для меня чувств нежности и заботы, ласки… Это невыносимо.

И эта мягкость её губ… И в какой уже раз, хотя он помнил каждый, но словно их не было ни одного. Имеет ли это значение? Он злился на себя, потому что был слаб. Внутри бушевал ураган, который невозможно казалось сдержать, он был яростным и вот там была сила, и от этого рвало на части. Потому что этих эмоций в нём было через край. Куда уже, боги, дальше? Но всё равно было мало. Пугало до хотр, но было мало.

Во сне облепило что-то жуткое, холодное, липкое. Словно не он сам, словно не здесь, словно где-то так далеко… отвратительное чувство беспомощности. Как, когда он был ребенком и было страшно, когда снились плохие сны, а идти было некуда, пожаловаться было некому.

И сейчас он чувствовал под своими пальцами бьющуюся жизнь на шее Хэлы. Пальцы сжимались сильнее и жизнь уходила, а выбраться из кошмара не получалось. Он хлебнул воздуха, словно воды, потом вырвался из цепких лап сна и тяжело задышал, в безумие глянул на Хэлу.

И встретился с обеспокоенным взглядом. Живая… Он её разбудил тем, что вскочил.

— Шшш, — её теплые руки обняли его, она поцеловала в висок, глаз, щеку. Рэтар прижал её к себе. — Кошмар?

— Я тебя убил, — выдавил он из себя.

— Оу, хотя бы во сне, — улыбнулась она, заглядывая в его лицо. — Полегчало?

— Хэла, — мотнул головой Рэтар… да что ж такое, ведьма моя…

— Ну-ну, я жива, всё хорошо, правда, — и снова поцелуй. В губы. Он лёг, увлекая ведьму за собой. — Кажется для одного вечера было слишком много всего жуткого, с этого момента на ночь только детские сказки, — и опять поцелуй, теперь в плечо. — Не знала, что вы такой впечатлительный, достопочтенный феран.

Рэтар хотел что-то сказать, но уже отпустило, страх леденящий внутренности ушёл, потому что только у неё это могло получится вот так легко просто пошутить, поцеловать и переставало тянуть, рвать всё внутри.

Боги, только бы это не заканчивалось…