Проблема 92

ВРЕМЯ ВЫБОРА

По Лиговке медленно шли танки. Горячие гусеницы с лязгом и грохотом проминали асфальт. В воздухе плавала удушливая гарь солярового масла. Защитная краска на броне сквозь дым казалась серой.

У Московского вокзала строился отряд краснофлотцев. Прямо на бескозырки моряки надевали зеленые каски. Штыки на винтовках были примкнуты.

Перед плакатом, на котором извивались омерзительные коричневые змеи со свастикой, отчаянно спорили два пацана.

Курчатов невольно задержал шаг, и мальчик в коротких штанишках, подпоясанных настоящим командирским ремнем со звездой на пряжке, поднял на него глаза.

— Который тут Гитлер? А, дяденька?

— Скорее всего вот этот, — Курчатов указал на самую большую змею.

— Ну, что я тебе говорил?! — торжествующе воскликнул худой, высокий парнишка с противогазной сумкой через плечо. — А ты еще не верил!

— Тогда где Геббельс? — насупился первый мальчик и сердито шмыгнул носом.

— Этот, — сказал Курчатов уверенно, ткнув пальцем в гада покороче.

— Точно! — обрадовался мальчик. — Уж очень изворотлив…

Курчатов погладил его по голове и присоединился к людям на тротуаре, терпеливо ожидающим, когда пройдут танки и можно будет перейти улицу. Несмотря на синий выхлопной дым, многие окна, оклеенные крест-накрест полосками бумаги, были раскрыты. Перегнувшись через подоконники, за танковой колонной молча и пристально следили женщины, словно стремились разглядеть что-то важное в черных дырах люков.

Моряки построились в шеренги, отряд развернулся и зашагал навстречу грохочущей технике. Сквозь стальной лязг и треск выхлопов ударила песня.

Курчатов глотнул прихлынувший к горлу едкий ком. Вчера его почти насильно выгнали из военкомата.

— Приказы не обсуждают, профессор, — жестко сказал военком, — их выполняют. Идите и работайте! И больше в военкомат не приходите. Надо будет, сами вызовем! А вашему начальству я позвоню. Пусть применят к вам строгие меры внушения.

В тот же день у него состоялся разговор с Абрамом Федоровичем.

Иоффе осунулся и выглядел очень усталым, но лицо его, как всегда, лучилось удивительной приязнью и добротой. Он затащил Курчатова к себе в кабинет и, сердито нахмурясь, сообщил, что абсолютно не располагает временем для душеспасительных бесед. Абсолютно!

— Надо готовиться к эвакуации в Казань. Это очень ответственно, голубчик. — Губы Иоффе сами собой сложились в грустную улыбку, и вокруг глаз обозначились лучики морщин. — Очень недостает людей. Вся молодежь на фронте, многие ушли в ополчение. Да вы же и сами все знаете. Послушайте-ка!

По всему зданию разносился стук забиваемых ящиков.

— Упаковываем оборудование… А ваш отдел отстает, Игорь Васильевич, отстает… Придется помочь? — Иоффе хитро прищурился и неуловимым движением фокусника выхватил откуда-то молоток… — Не угодно ли вооружиться новым прибором для исследования? Универсальный, доложу вам, инструмент!

— Не беспокойтесь, Абрам Федорович, — тяжело вздохнул Курчатов. — К завтрашнему дню все будет готово… Не знаю, чтобы я делал без Бориса…

— Да, кстати, ваш брат удивительно милый человек. Удивительно… Но, по-моему, он совершенно обходится без сна.

— А что делать? — вяло ответил Курчатов. — Кто-то же должен? Молодежь, как вы только что совершенно верно заметили, в армии… Флеров в авиации, Петржак в разведке, Игорь Панасюк в электротехнических войсках. Одни мы…

— Ладно-ладно! — перебил его Иоффе. — Мне это уже знакомо. Если вы не понимаете элементарных вещей, то придется мне, отложив все дела, — он потряс молотком, — Заняться вашим воспитанием. Между прочим, Игорь Васильевич, я уже немолодой человек, и мне тяжело выслушивать выговоры, хотя и справедливые.

— Вам звонили из военкомата? — догадался Курчатов.

— Звонили! И, знаете, мне стало стыдно. Вы только представьте себе, сколько сейчас у военкома дел! И все же он находит время заняться нами.

— А вы здесь при чем, Абрам Федорович?

— Эх, дорогой Игорь Васильевич! — Иоффе доверительно понизил голос. — Мне трудно поверить, что вы меня не поняли. Давайте лучше не будем зря расточать драгоценное время и возвратимся каждый к своим обязанностям. Поверьте, — академик прижал руку к сердцу, — что, именно находясь на своем месте, вы принесете Родине максимальную пользу.

— Могу ли я заниматься чистой наукой в такое время?

— Чистой наукой?! — Иоффе, казалось, действительно рассердился. — Давно ли мы с вами говорили о том, что разработка урановой бомбы является нашей первоочередной задачей? Наконец, это включено в план военной тематики института! Нет-нет, не торопитесь возражать, — заметив, что Курчатов поднялся, Иоффе силой усадил его назад в кресло. — Я помню все ваши аргументы. Мы ведь учли их при составлении военного плана. Разве не так? Именно поэтому из всего плана в качестве задач первостатейной важности были выделены радиолокация и защита кораблей от мин. ЛФТИ давно занимается этим, и здесь у нас есть определенные успехи. Я не говорю уже о том, что подобные работы могут быть развернуты где угодно и в самый кратчайший срок. Как видите, голубчик, мы реалисты. Разве не так?

— С этим я согласен. Но на ядерной физике нужно поставить крест. Все, что не способно буквально завтра же нанести удар по врагу, — побоку!

— Это уже деловой разговор. Найдите себе место в нашей оборонной тематике и немедленно включайтесь в работу. Учтите, что Курчатов-пехотинец, будь он даже трижды герой, не даст фронту того, что может дать ему профессор Курчатов, если спасет от вражеских мин хотя бы один корабль!

— Решено, — Курчатов энергично откинул со лба свесившуюся прядь. — Пойду к Александрову проситься на противоминную защиту.

— Одобряю. — Подойдя сзади, Иоффе опустил руки ему на плечи. — Но о ядерной физике все же не забывайте. Я уверен, что мы сможем позволить себе продолжить разработку урановой проблемы. Более того, это может сделаться необходимым. Вы знаете, что Николай Николаевич Семенов направил письмо в Наркомтяжпром?

— Знаю. Если бы не война, работы над урановой бомбой уже бы велись.

— Да… Если бы не война… — вздохнул Иоффе. — Между прочим, есть мнение прекратить все публикации на эту тему.

— Понятно. — Курчатов поднял голову, улыбнулся и встал. — Я тоже уверен, что в самом скором времени мы продолжим работу, и стараюсь не потерять из виду своих ребят. Но пока для нас должно существовать лишь то, что приносит непосредственную помощь фронту.

Вечером Курчатов уже сидел у Александрова — старого верного друга, вместе с которым начинал заниматься еще диэлектриками. Последние годы Александров работал на Военно-Морской Флот. Он редко бывал теперь в Ленинграде. Дневал и ночевал на секретных балтийских базах, где размагничивал перед выходом в море боевые корабли и транспортные суда. Курчатов после первой неудачной попытки уйти на фронт добровольцем на всякий случай установил с ним регулярную связь. Поэтому он ехал на квартиру Александрова, наверняка зная, что застанет Анатолия дома.

Александров встретил его со сковородкой в руках, на которой шкворчала поджаренная на сале яичница. Был он в матросской тельняшке, загорелый, обветренный. Чувствовалось, что человек забежал домой только на несколько минут. Курчатов даже заколебался, входить или нет. Но Александров радостно протянул ему левую руку и буквально втянул его в квартиру.

— Очень рад, что ты пришел, Игорь! — Александров похлопал его по спине. — Вместе сейчас и поужинаем.

— Спасибо, — отмахнулся Курчатов. — Я только из-за стола. И вообще я всего на одну минуту.

— Вот это номер! Столько не виделись! Нет уж, давай присаживайся.

— Правда, Толя, я ненадолго. И дело у меня короткое, хоть и значительное.

— Ну, будь по-твоему…

— Одним словом, Толя, поступаю в полное твое распоряжение. Посылай меня, посылай моих сотрудников, куда сочтешь нужным. Куда надо, туда и поедем.

— Да?! — гаркнул вдруг Александров. — Тогда входи и садись! Просто такие вопросы не решаются. Сначала надо яичницу съесть. Видишь, какая восхитительная яичница! Я, брат, сегодня один хозяйничаю.

— На флоте приучился? — спросил Курчатов, присаживаясь на кожаный черный диван.

— Нет. — Александров мгновенно организовал нехитрую холостяцкую сервировку. — На то у нас кок есть. Борщ, макароны по-флотски, компот. Все в лучшем виде. Но я, понимаешь, по яичнице соскучился… Давай-ка присоединяйся. Значит, хочешь размагничивать корабли? — спросил он, ловко разложив по тарелкам разрезанную надвое глазунью.

— Настоящего дела хочу, Анатолий. Чтобы хоть чем-нибудь помочь фронту. Все, как говорится, возвращается на круги своя. В юности мне хотелось стать кораблестроителем.

— Теперь же будешь защищать их от мин. По-моему, это даже лучше. А уж если о юности разговор зашел, так ты, если не ошибаюсь, начал свою трудовую жизнь с магнитной лаборатории?

— Обсерватории! Первую научную работу там сделал, в Павловской магнито-метеорологической обсерватории.

— Когда сможешь приступить к работе? — спросил Александров, подбирая остатки яичницы хлебным мякишем.

— Хоть сегодня! С начальством уже все обговорено.

— А как же твоя лаборатория? Урановая проблема как?

— Все решено… О ядерной физике надо пока забыть. Фронт не может ждать.

— Ты все правильно решил, — с минуту помолчав, сказал Александров. — Если бы не война… Она застала нас врасплох.

— Мы как раз говорили об этом с Иоффе. — Курчатов задумчиво скатал хлебный шарик. — Он сказал;, что урановую тематику засекретим.

— Давно пора. Можно лишь удивляться теперь тему, что повсюду открыто обсуждались перспективы получения атомной энергии. Действительно килограмм урана может заменить двадцать тысяч тонн ТНТ[4]?

Курчатов кивнул.

— Жаль, — огорчился Александров. — Очень жаль, что не успели… А у них? На каком уровне это дело находится у них?

— Примерно на том же. Знают они не больше нашего, а для практического осуществления им нужно решить тот же комплекс вопросов.

— Не забудь, что к ним в лапы попал весь чешский уран, вся тяжелая вода Норвегии.

— Все равно, — Курчатов встал и пошел за Александровым на кухню. — Природный уран нужно еще обогатить. Это как минимум! И тяжелой воды требуется во много раз больше, чем производят ее норвежские электродиализные заводы.

— Но что же все-таки будет с твоей лабораторией? Ведь это именно тот бронепоезд, который должен стоять на запасном пути.

— Самое ценное оборудование, которое только можно увезти, отправили в Казань. С ним поедет несколько сотрудников. Остальное придется надежно законсервировать здесь. Большой циклотрон, в частности. Во время войны его не достроишь, — он замолк на мгновение. — Не достроишь и не перевезешь. И вообще сейчас не время для ядерных экспериментов. Хватит об этом, Анатолий… Поговорим лучше о деле. Как там ваши магнитные мины?

— Они, брат, не наши, они немецкие. Ты в курсе проблемы?

— В самых общих чертах. Познакомь, пожалуйста.

— Дело довольно простое, но хлопотливое. Немцы сбрасывают магнитные мины с самолетов, и преимущественно в ночное время. Сам понимаешь, уследить, куда именно, бывает трудно. Тральщик тоже не всюду пошлешь. Вот суда и подрываются. Потери довольно существенные. Особенно большой урон несут англичане. Северное море буквально начинено магнитными минами. Но у нас на Балтике тоже хватает. Не жалуемся. Сбрасывают тысячами. Они надеялись таким путем блокировать все наше побережье, все порты и бухты, но не тут-то было…

— Вы не дали?

— А то! — по-мальчишески задорно Александров замахнулся на невидимого врага — Морская авиация не дремлет, и тральщики наши тоже. Да и мы, профессора кислых щей, не лыком шиты.

— Размагничиваете?

— Размагничиваем. Только медленно очень. Моряки ворчат на нас, что копаемся, как черепахи. Но размагничиваем. С англичанами опытом обмениваемся.

— Немцев видел?

— Только самолеты и, конечно, суда. А так, живьем, нет… Однажды нас здорово гоняла неприятельская подлодка. Еле укрылись в фиорде… Но ничего, измерения провели.

— Вы что, измеряли напряженность поля прямо в походных условиях?

— Так вышло. Всякое же случается… Одним словом — война. Во время бомбежки ребята ведь тоже не уходят с судов, не расстаются с магнитометрами. Времени терять нельзя. И так около наших площадок целые очереди выстраиваются.

— Значит, все-таки верят моряки в размагничивание?

— Еще бы не верить, когда на твоих глазах рвутся именно те корабли, которые вышли в море неразмагниченными! — горько вздохнул Александров. — Я сам это видел. Мы размагнитили три катера и благополучно выпустили их из бухты, четвертый же — капитан не захотел ждать — подорвался, как только вышел в открытое море. Наглядный урок. Только лучше бы его не было… Нет, теперь у нас на Балтике к размагничиванию относятся серьезно. И в Мурманске это дело прилично поставлено. Англичане, надо сказать, тоже помогли. У них по части неконтактных мин большой опыт. Но на Черном море, на Каспии придется все начинать с самого начала. Там, по сути, нет ни одной измерительной площадки. Ну да мы еще об этом поговорим. Входи пока в курс дела… Семью эвакуируешь с институтом?..

— Надеюсь.

— Я тоже. Хочу своих поскорее отправить в Казань. На душе спокойнее будет. Когда уезжаю на побережье, только о них и думаю.

— За отца очень опасаюсь, — нахмурился Курчатов, — не выдержит он дороги. И в городе тоже оставлять страшно. Может быть, не придется все же эвакуировать? Остановят фашистов?

— Остановят непременно. Но пока враг рвется к Ленинграду, и здесь с каждым днем становится все опаснее. Так что постарайся семью увезти.

— Это верно, конечно… Пусть Марина и Борис едут вместе с институтом, а за родителями я пока сам пригляжу — боюсь везти отца, он очень плох.

— Ну смотри. Тебе виднее. Имей в виду, что они часто будут оставаться одни. Ездить тебе придется много.

…Он ушел от Александрова поздно вечером. Уже давно сонными серыми рыбами висели в белой ночи аэростаты.

Когда добрался домой, Марина уже спала. Он ничего не сказал ей о принятом решении. Долго не мог заснуть. Все думал о том, правильно ли поступает. Трезвый холодный анализ подсказывал — правильно. Но на душе было тяжело и беспокойно. Нет, не отказ военкома мучил его. После встречи с Анатолием он успокоился и мысленно уже видел себя в шхерах Балтики, в фиордах Белого моря. Что и говорить, там он сумеет принести куда больше пользы, чем в окопах, несмотря на все свое умение стрелять точно в цель. Так что же мучило его так, что так его грызло? Урановая проблема? Под утро он ненадолго забылся. А потом институтские хлопоты заставили забыть о ночном беспокойстве. И вот сейчас оно стремительно возвратилось к нему. Прошли танки. В синем дыму скрылся отряд моряков. Но в ушах еще гремело железо и тарахтели моторы, заглушая шум улиц и крик поездов, перекрывая звон лопат в темной подворотне напротив, где, видимо, рыли щели.

Он все смотрел и смотрел вслед ушедшему отряду. Пока не растворилась в воздухе соляровая мгла и не прояснели пустая улица вдали и суживающийся трамвайный путь.

Сосредоточенно глядя себе под ноги, он медленно пошел к Невскому и далее на Литейный, где его ждали уже по делам будущей службы.