Продам май (сборник)

Я искал оружие в хлебе, который он нес на белом полотенце – оружия не было, и даже соль в чашечке была просто солью, не каким-нибудь тротилом…

– День добрый, – он смущенно улыбнулся мне, – добро пожаловать… на нашу грешную землю.

– День добрый, – согласился я, не зная, что сказать.

– Если вы не возражаете… разрешите пригласить в мой дом…

– Зачем?

– Я думаю, нам необходимо больше узнать друг о друге… Очертить круг ваших интересов… и наших интересов.

Когда он говорил – наших, он как-то изменил интонацию. Я не знал, что это значило, да что говорить – я вообще ничего не знал про людей…

Кажется, я попал в какую-то ловушку… Знать бы еще, в какую…

Я смотрел на Него, Темного, я не знал, как сказать ему, как признаться, что мир на грани войны. Да что мир, два мира, две вселенных, та, что над землей, и та, что под землей…

…и что у нас нет шансов…

Подземный мир казался непривычным – вроде бы не так долго не было меня дома, а кажется, прошла тысяча лет. И холод подземного мира был непривычен мне, и жуткие ландшафты, где бездонные пропасти перемежались с остроконечными пиками, и вечная ночь, безлунная и беззвездная, чуть разбавленная всполохами редких костров. И звоны лютни, и завывания труб, и крики грешников были непривычны мне, и когда я попробовал сыграть Песнь Печали на собственной лютне, вышло только жалкое подобие мелодии. Слишком разные измерения, слишком разные вселенные, и даже отблески костров далеко внизу казались неестественными после жаркого солнца там, в мире людей.

– Ты был там? – спросил Он, Темный, чуть покачнувшись в бесконечном мраке.

– Был… в мире людей.

– Ты говорил про вышки, пьющие кровь земли. Ты сжег их?

Пауза. Слышны завывания труб и звон лютней далеко внизу.

– Нет.

Я ожидал его гнева – но на переменчивом лице не отразилось ни одной эмоции. Это и было страшнее всего, никогда не знаешь, что он думает, что он чувствует, и чувствует ли… Я вспомнил, как Он, Темный, вот так же расспрашивал о чем-то гонца, зачем-то летавшего за край вселенной, вернувшегося ни с чем. Ни проблеска ярости не мелькнуло в сияющих глазах, когда Он, Темный, поблагодарил гонца и бросил в бездну, на вечные муки.

– Отчего?

– Я… они… вступили со мной в переговоры.

Что за словечки из меня вылетают, понабрался я от людей, долго я говорил… с этим… Который был их вождем, хозяином, он пригласил меня в свой дом, большой дом из камня, и велел своим близким выйти ко мне, и сказал мне, как зовут его жену, всю красную от страха и смущения, и его сыновей, один был маленький, и ничего не понимал, другой все думал, когда его отпустят играть на электронной машине…

Мы сидели у камина и пили вино, и вождь говорил мне про шахты, и скважины, а у нас по добыче нефти процент самый высокий в мире, всю Европу кормим… Я не понимал его, мне и в голову не приходило, что люди могут есть нефть. Рассказывал про свою область, про какие-то стройки, сказал, что по нацпроектам у них область на первом месте. Я ничего не понял, но похвалил его, кажется, это было важно.

– Ты… говорил с ними?

И снова – ни мысли, ни эмоции на переменчивом лице, и не поймешь, то ли человечье лицо видишь перед собой, то ли звериную морду.

– Говорил… с их вождем.

Говорил я с вождем – сначала мы сидели в большом доме, потом вождь отвез меня куда-то, где терпко пахло мясом, где мне тоже вынесли хлеб и соль. Мы сидели за широким столом, ели мясо, и я смотрел, как танцуют люди под свою безумную музыку…

Потом было совсем странно – меня вовлекли в какой-то немыслимый людской ритуал, магию, неведомую мне. Он предложил мне катать палочкой шары – туда-сюда по зеленому столу, ага, ты выиграл, молодец… Может, так люди третьего тысячелетия угадывали расположение планет, кто их знает…

Не силен я в астрологии…

– О чем ты говорил с вождем?

Чувствую, как раскаленная земля качается под ногами, бегут трещины, подернутые магмой.

– Обо всем.

Да, говорили обо всем. А как вам морозец наш русский, ничего, а? А то, может, дубленку вам присмотрим получше, да и шубы есть… А у вас в аду как в это время года? Жарко? А, я тоже так думал. Я пытался объяснить, что ад большой, ад разный, есть в нем ледяные озера, и озера с кипящей смолой, нестерпимый жар костров в пустынях вечного холода, острые пики, поднимающиеся из бездны, горы, по которым можно карабкаться бесконечно… Он кивал, улыбался: А, да, я слышал что-то такое, читал у Данте… ледяное озеро Коцит… Лимб… самоубийцы там в деревья превращались, больше не помню ничего…

Потом было вино, много вина, было что-то терпкое, золотое с красным, сказали – блины с икрой, национальная кухня. Были блины с икрой, был снег, привели человека с крестом и кадилом, странные люди, откуда-то у них поверье взялось, что можно прогнать нашего брата крестом… Мы посмотрели друг на друга, ничего не случилось, и священник смутился, сел за стол рядом с нами и вежливо спросил, как мне в России…

– А с другими людьми ты говорил?

– Говорил… много говорил… У них там такие штуки есть, сидишь, говоришь с кем-нибудь в комнате, а тебя весь мир видит… Волны электронные от этой штуки идут, сил нет, я исчесался весь…

Говорил… и со мной говорили, подходили, называли имена, протягивали руки. Спрашивали, когда настанет конец света. Странные люди, как будто я мог это знать, как будто кто-то кроме Него, Темного, знал о конце света…

И еще кроме того… который в небе…

Спрашивали, когда я буду карать грешников – как будто издевались надо мной. Не для того Он, Темный, посылал меня в подлунный мир, не для того, чтобы наказывать и мучить… И чешутся руки карать грешников, снующих мимо тебя, и нельзя. Вот видишь казнокрада – и тронуть не смей, не пришел еще его час падать в миры возмездия, вот видишь клеветника – а не трожь, еще лет двадцать ходить ему живому по земле. И нестерпимо было пройти мимо какого-нибудь богатея, у которого за душой разбитые судьбы и ловкие интриги, и нестерпимо пожимать ему руку, и сжимать зубы, чтобы не впиться клыками в бледное горло…

Нечего, нечего, говорил я себе, своих грешников хватает здесь, в подземном царстве, никто не давал мне права выходить наружу пить кровь из живых, их муками подкреплять свою силу…

Изголодался же я без страданий грешных душ…

– Проголодался? – спросил Он, Темный. Кажется, я сглотнул слюну, кажется, облизывал клыки.

– Еще бы…

– Терпи… все мне расскажешь про мир подлунный… тогда пойдешь.

Если пойду, добавил я про себя. Тяжелее всего было сидеть подле вождя, или как он сам себя называл, гендерный… нет, гендиректор чего-то там… Что-то было в его прошлом, настолько темное, что я даже не мог разобрать – что, а вроде бы не первый день смотрю на грешников, сразу вижу, этот убийца, тот вор, этот насильник, вон лжесвидетель в раскаленной магме купается…

– Говорил ты им, чтобы не брали у нас кровь земли?

– Говорил…

– И что они?

Магма коснулась моих копыт.

– Сказали… не перестанут брать.

– Так почему ты не сжег их стальные вышки, которыми пьют они кровь земли?

Я сглотнул, чуть не подавился ядом, текущим из клыков. Похоже, придется сказать ему все до конца, все…

– Мы… не одолеем их. Не заберем у них кровь земли.

Не молчать, не молчать, говорить… Еще одного вопроса я не вынесу…

– У них… оружие… они одним таким орудием разнесут весь подземный мир… весь…

– Какое оружие? Пращи, арбалеты?

– Н-нет.

– Пушки?

– Н-нет…

– Град, Катюша… что у них там еще… – сияющие глаза чуть подернулись туманом.

– Нет… хуже. Не знаю… не могу объяснить.

Я и правда не мог объяснить, что я увидел тогда. Заметил случайно, не хотели они, щедрые на шоу, мне показывать ЭТО, все вышло само собой. Гендиректор чего-то там вез меня через поля, из одного города в другой город, показать мне что-то особенное, никогда у вас в аду, мол, такого не видели. Я чуть с ума не сошел, сидя рядом с ним, все сжимал зубы, чтобы не вцепиться клыками в тонкое горло грешника. И все выжидал, когда, наконец, можно сказать ему, ты, братец, отгони людей своих от вышки, пусть не пьют кровь земли…

А потом – просто так – я глянул под землю в чистом поле.

И понял, что ничего ему не скажу. И ничего не потребую.

Я даже не понял, что это было. Продолговатое что-то, надежно спрятанное в земле, в бетонном саркофаге. Что-то… какая-то энергия, скрытая в мельчайших частицах… Над этой штукой поднималась жутковатая розовая аура, и одной такой штуки хватило бы, чтобы спалить весь наш мир…

Я начал приглядываться – розовых аур было много, до тошноты много, вся земля была укрыта ими, они как будто ждали своего часа, чтобы…

Чтобы…

– Мы ничего с ними не сделаем, – пояснил я, – они будут… пить кровь земли.

– Будут пить кровь… – снова ни одной эмоции не отразилось на переменчивом лице.

– Но они… они согласны…

Пауза, опрокинутая в вечность.

– Согласны купить кровь… купить у нас кровь земли.

Снова пауза. Он снова ждет от меня чего-то, я что-то должен сказать, что-то сделать, но что…

– Взамен они готовы дать… что угодно.

Тишина, разрываемая шорохом костров, криками грешников, переливами лютни. Где-то зарокотали горы, должно быть, обвал…

– Что они могут дать взамен?

– Ну… у них есть золото…

– Нам не нужно золото.

– Лес… древесина…

– Не нужно.

– Снег.

Тихий смешок. Странно и страшно смеется Он, Темный, и видно, что Ему, Темному, не смешно.

Тишина. Все звуки как будто ушли на второй план, мне кажется, я слышу, как одинокая песчинка падает в бездну.

– А что бы ты сам… попросил у них?

Снова подкатился к горлу голодный комок. Давненько не пил я муки грешников… Истощенная аура буквально вопила, я вообще не понимал, как держусь на раскаленной земле…

– Душу бы из кого-нибудь выпить… муками бы чьими-нибудь насладиться… грешника какого-нибудь…

– Вот видишь… вот и иди к ним… проси у них… грешников.

– Живых? – мир перевернулся под ногами.

– Живых.

– Никогда такого не было… чтобы живых брали…

– Так и кровь земли никогда они не пили… ступай, говори с ними… это что у тебя?

Я посмотрел на куклу в моих руках, деревянную куклу, раскрашенную яркими цветами.

– Это… сувенир… они подарили…

Гроб-гроб, гроб-гроб, гроб-гроб…

Стучат тяжеленные копыта, черный конь везет мрачную повозку, остервенело грызет удила, нетерпеливо взмахивает перепончатыми крыльями. Я понимаю его, моего Полуночника, мне и самому сейчас хочется взмыть в черное, затянутое тучами небо, улететь отсюда далеко-далеко, за снежные равнины, за острые скалы. Или прямо здесь, с места в карьер наброситься на грешных людей, вцепиться в тощие шеи, бить, терзать, с жадностью глотать чужие страдания…

Не положено. Мое дело – доставить в целости и сохранности, развести по закоулкам ада, где не хватает грешных душ, разбросать по ледяным озерам, по рекам кипящей смолы, по острым кольям, по темным мирам возмездия…

Гроб-гроб, гроб-гроб…

Триста грешных душ – клеветники, лжесвидетели, казнокрады, по аурам вижу – есть и убийцы, только странные какие-то ауры, первый раз такие затемнения вижу… ах да, не своими руками они убивали, кто же сейчас своими руками врагов убивает, времена не те…

Триста душ, мне от силы достанется душ двадцать… надо бы сейчас выбрать души поплоше, самые дурные, конечно, мне не достанутся, приспешникам Его, Темного, пойдут, но хоть следующих по дурноте своей себе заберу…

Гроб-гроб, гроб-гроб…

Везет мой Полуночник мрачную телегу, хрустит окровавленный снег под копытами, косится конь на грешные души, скалит острые зубы. Уже кому-то прошелся своими клыками по ляжке, уже сидит кто-то, зажимает неуемную кровь…

Едут грешники – перепуганные, притихшие, оглядывают белые равнины, черные пропасти, заснеженные плато, обрывающиеся в бездну, чьи-то темные чертоги на вершинах неприступных скал. Со смешением страха и любопытства следят за бешеными плясками возле костров, где бледные обнаженные тела сплетаются с темными силуэтами, покрытыми шерстью…

Гроб-гроб, гроб-гроб…

Только сейчас чувствую, как я смертельно устал… Вроде бы и был на земле недолго, а чувствую себя так, будто самого меня утопили в кипящей смоле… И как это мои предки не уставали, а ведь им было тяжелее, это сейчас выходишь на улицу большого города, и насмерть перепуганные люди выстраиваются перед тобой коридорчиком, бери не хочу… а ведь когда-то высматривали, выискивали, вынюхивали грешников, являлись при двух-трех свидетелях под покровом ночи, в разгар удалой пирушки или в покои, где ростовщик или ловкий делец обнимал очередную любовницу…

Хотя… где-то и проще приходилось нашим предкам, охотникам на людей, вышел в мир, оборотился каким-нибудь менестрелем, сиди в трактире, поглядывай на души, вон слуга идет, светлая душа, ветер в голове, шепчет имя любимой своей… а вон купец идет, у него душа темная, как тихий омут, его-то и в ад можно спровадить… а сейчас что, смотришь, смотришь на душу, и черт ее поймет, по затемнениям вроде бы вор, а по поступкам – нет… ах да, сейчас это называется финансовые операции…

Гроб-гроб, гроб…

Дергаю поводья, Полуночник фыркает, хрипит, облизывает клыки раздвоенным языком. Смотрю на черные души, кто-то жмется в угол, кто-то прижимает к себе какие-то свертки, смешные люди, с багажом в ад…

А еще говорят – в могилу с собой не возьмешь…

– Пиве-е? – черная жаба выныривает из кипящей смолы.

– Привез, – киваю.

– Во-о-ы-е-е?

– Нет воров… А что скисла-то, давай я тебе взяточника дам, вон какой… два дома себе на взятки отгрохал…

Жаба радостно скачет и приплясывает, лопочет что-то. Я с трудом понимаю ее тарабарщину, только догадываюсь, что она хочет сделать с грешником. Правильно, так и надо, пусть той самой рукой, которой брал деньги, теперь берет раскаленные уголья…

– Это мой мучитель, я правильно понимаю? – человек кивает на жабу.

– Да.

– День добрый, – человек улыбается, – я тут вам несколько подарков принес… от нашей, так сказать, цивилизации… вы как, музыкой интересуетесь? Я тут у вас флейту приметил…

И надо ехать дальше, но интересно, что достанет человек в костюме. Видел я какие-то такие штуки на витринах, все стеснялся спросить, что это…

– У-и-ав-а-а-ать?

– Что она говорит? – человек обреченно посмотрел на меня.

– Это в уши вставлять? – я показал на крохотные амулеты на бечевке.

– Да, в уши, в уши… вы что предпочитаете, фольк? Вот здесь регистры переключать… регулятор громкости…

Первый раз видел жабу в таком экстазе, вот уж не думал, что может скользкая так плясать и прыгать… мне бы такую штуку… надо с грешниками поговорить, может, есть у кого…

Гроб-гроб, гроб-гроб…

Только что отпустил десятерых из ледяного озера… что русалки в ледяном озере будут делать с подаренным им лимузином, не знаю… не моя беда…

– Вот посмотрите… плазменный экран, три-дэ эффект…

– Наушники есть? – зачем-то спросил я.

– Есть, без проблем…

Я смотрел, не понимал, что он мне показывает – видел я какие-то такие чудеса у колдунов в старину, лили воду в кувшин, и в кувшине появлялись причудливые картины, или смотрели в хрустальный шар, где двигались человечки… здесь человечки двигались по широкой картине, которая называлась то Самсунг, то Тридэ, то еще как-нибудь…

– Он будущее показывает? – спросил я.

– Н-нет… – казнокрад чуть смутился, – настоящее… хотя… прогнозы по телевидению тоже передают…

– Хорошая штука, – согласился я.

– Так может, это… не в службу, а в дружбу… отпустите?

– Не по моей части – я присмотрелся к его ауре, – руки у тебя в крови, это к Нему, Темному…

– Как в крови? Ну, украл сколько-то лимонов…

– У знахарей… у медицины, – вспомнил я, – сколько людей из-за тебя полегло…Так что давай, к Нему, Темному иди, у него проси.

Я усмехнулся про себя. К Нему, Темному… у Него, Темного, этих душ огромная очередь, как от Его чертога, так до дальних болот, куда даже отблески костров не долетают. И все несут, кто машины, кто дома, кто кого-то взамен себя предлагает, а уж этих Тридэ у него как звезд на небе…

Гроб-гроб, гроб-гроб…

Я одернул Полуночника, посмотрел на оставшихся грешников. Да, нежирная добыча, а откуда она будет жирная, все темные души разбежались домой…

Я начал с худенького журналиста, он первый попался мне под руку, зябко переминался на снегу, все еще держал в тонких пальцах свою печатную машину. Странный парень, писал статьи, любил приврать, из-за его клеветы погиб невинный человек…

– Пустите… я вам плеер подарю.

– Спохватился, когда мне этих плееров штук сто надарили…

– Тогда вот…

– Нужна мне твоя печатная машина.

– Это не печатная машина, вы не знаете, что можно делать с ее помощью… вы увидите весь мир…

– У меня уже есть такая машина, чтобы видеть мир.

– Да вы не поняли, ноутбук…

– Не бери, – одернул меня демон о трех рогах и трех хвостах, – компьютер брать, так хороший, а не эту дешевку…

Я хотел залить ему рот кипящей смолой – за клевету, тут же вспомнил, что клевету свою он не говорил вслух – пальцами выстукивал по клавишам печатной машины своей какой-то хитроумной машины… И что с ним делать… вырвать язык, как клеветнику, или перебить молотом пальцы, или посадить за печатную машину, из клавиш которой будут торчать раскаленные иглы, а экран будет источать пламя…

Нет…

Снова посмотрел на чуть затемненную ауру насмерть перепуганного парня.

Не то…

Сам не помню, как вскочил на коня, как пустил его вскачь, вперед, вперед, прочь из темного мира. Как во сне несся на крылатом скакуне над не спящими в ночи городами, где плясали люди и играла музыка, вспомнил какую-то присказку – моско-неве-слип… Нет, не так…

Вихрем пронесся мимо дворцов с красными звездами, там люди пожимали друг другу руки и подписывали бумаги… не то…

Вихрем пронесся мимо пустырей, где люди пробовали оружие, кто-то выпустил в меня две ракеты, тут же разлетевшиеся в прах от одного моего взгляда…

Не то…

Вихрем пронесся среди богатых домов, прислушиваясь к аурам, замер у знакомого крыльца… Человек, который показался мне вождем… сколькими людьми правишь ты? сколько золота в твоих закромах?

– А, Аштаротушка… – он выглянул на крыльцо, закутанный в халат, пахнущий чем-то цветочным, – вот уж не ждал гостя дорогого… Что, переслали грешников-то? Да, хорошо, что явился, дело есть… человечек мне один дорогу перешел, ты бы его забрал себе-то… Душонка у него подлая, это я тебе сразу скажу, грехов немерено… Эй, ты что это?

Я больше не сдерживал себя. Кажется, это называют зовом предков. Зов крови, зов правосудия, зов расплаты… Зов того, который на небесах… Наверное, так и делали мои пращуры, врывались под покровом ночи в богатые дома, выволакивали из постели дрожащих от страха богачей, ростовщиков, клеветников, тех, на ком сходились все нити, все связи, все узелки власти… Так и делали предки мои на заре веков, когда люди, слабые, беззащитные, жгли в полночь костры у своих хижин, и кто-то клал у хижины кусок мяса, задобрить духов, но никто не уходил от возмездия за грехи свои…

Кайтесь, грешники…

Я вцепился в его горло, за волосы поволок по земле – как демоны волокли грешников на старинных иконах, швырнул дрожащее тело на круп коня, погнал скакуна в ночное небо.

Не уйдешь…

2011 г.