Продам май (сборник)

Споры

– …да проснешься ты или нет?

Как-кого черта… Выдергиваю себя из сна – по кусочкам, по кусочкам, по крупиночкам, как бы какой кусочек не забыть. Кто-то тормошит меня, сильнее, сильнее, сосед, что ли, какого черта ему от меня надо?

– Да проснись же!

Нельзя, нельзя так спящего трясти, так и душа не успеет в тело вернуться, и буду я здесь, а душа моя где-то там, там, среди звезд…

– Ну что, что такое?

– Да вставай же, – сосед приближается ко мне, бледный, перепуганный, – беда пришла.

– А, ну так чаю ей налей, – отмахиваюсь, – и семейный альбом покажи…

Проваливаюсь в сон, сосед вытаскивает меня, что ж ему еще нужно?

– Ты не понял меня, беда пришла… да проснись же, проснись…

– Да у тебя каждый день беда приходит… На тебя посмотреть, так она у тебя, похоже, не уходила…

Он хватает меня, тащит из сна, нет, это уже слишком, он, мне, конечно, добрый сосед, и дай-то бог ему всего, что он хочет, а все-таки всему есть предел, и…

Вскакиваю, хватаю соседа за грудки, хорош народ будить, сам не спишь, другим не даешь…

Он обрывает меня – одним-единственным словом:

– Плесень.

Подскакиваю, как ошпаренный, уже не я вырываю себя из сна, уже сон бежит от меня во все лопатки…

– Шутишь?

Сосед смотрит на меня, бледный, перепуганный.

– С этим, брат, не шутят…

Спешу за ним – в ночь, холодную, звездную. Все еще надеюсь на что-то, зря перетрухнул сосед, зря поднял бучу, у нас уже все, что угодно, за плесень принимают. Только какую-нибудь блендочку увидят или тень какая мелькнет, все сразу – плесень, плесень, а там плесени и близко не было…

Да и откуда вообще взяться плесени, сколько веков уже не было – ничего, ничего, плесень осталась – в легендах, осела – в преданиях, покрыла глубину веков… Это только маленьких-непослушных пугают, во-от, не будешь слушаться, ка-ак придет плесень, ка-ак заберет…

Выглядываю в темноту ночи, еще надеюсь на что-то, когда вижу в темноте огоньки: один, два, десять, больше, больше…

Плесень.

Беспощадная, неумолимая, неукротимая – плесень.

– Откуда ее черт принес?

Ловлю себя на том, что говорю вслух.

– Известно откуда, из космоса…

– Из ко-осмоса… знать бы, откуда эта зараза к нам прет…

– И будешь знать, и чего? – сосед косится на меня. – Там-то ты ее все равно ничем не возьмешь… Да и прет она отовсюду, черта с два уследишь…

Черта с два… проверяю оружие, арсенал у меня что надо, не самый большой, конечно, есть и покруче, ну да ничего, не жалуемся…

– Бить будем? – спрашивает сосед.

– Нет, ты погоди бить… дай приблизиться…

– Да близехонько она уже…

– Ну, бей, если тебе так надо, только снаряды изведешь, да и все…

Я зол на соседа, тут и сам не можешь рассчитать, когда бить, и этот еще… да что говорить, плесень-то не на меня прет, на него, на меня бы плесень полезла, я бы и не так распсиховался…

Считаю огни, прикидываю скорость, количество, понимаю, что дело дрянь…

– Не одолеем.

– Чего-о?

– Не одолеем, говорю…

– Ты чего, мне умирать теперь прикажешь? Она же как вцепится, как расползется…

– Да знаю я… чего встал, давай других зови, вместе все одолеем…

Кидаемся звать других – сколько нас тут есть, пятеро бок о бок живут, еще один на отшибе. Все спят, что еще делать, как не спать, выволакиваю их из сна, из самых глубин. Кто-то и ворчит недовольно, а что ворчать, беда одна на всех – плесень…

Плесень…

Плесень, она плесень и есть, она никого не милует, ни правого, ни виноватого, ни богатого, ни бедного, да будь ты хоть избранник богов, плесень не пощадит. Вцепится в тебя, вонзится – жарко-жарко, больно-больно, и поползет во все стороны, вгрызется в твою плоть, выпустит над тобой мертвую свою поросль, окутает ядовитым туманом, задохнется, заблюется сама в себе, сдохнет – вместе с тобой, выпустит над тобой сияющие споры, полетят споры искать новую кровь.

Толкаю последнего, который живет на отшибе, не просыпается, гад, прогоняю сон – не прогоняется, вцепился коготками, хлопает крыльями, не улетает…

– Да что такое? Сам, блин, не спишь, другим не…

– Плесень.

– И?

– Что и, соседа спасать надо, и…

– Спасение утопающих – дело рук…

– Охренел? Сегодня на соседа, завтра на тебя дрянь эта полезет! А может, и сегодня уже…

– Да что полезет, сама в себе захлебнется дрянь эта… – сосед ворчит, но все-таки спешит за мной, медленно так спешит, вразвалочку, мол, все там будем…

Все…

Все шестеро.

И надвигается оттуда, из темноты вечной ночи – плесень…

– Земля-а-а!

…вижу, как каравеллы качаются на волнах, вижу дозорного на вышке, он кричит, машет руками, земля, земля…

– Земля-а-а!

Выдираю себя из сна, продираю глаза, нет, не послышалось, не померещилось, точно, кричит дозорный, только не во сне, на вышке, а у нас, наяву…

Земля…

Привиделась ему с голодухи эта земля, вот и кричит. Тут и не такое померещится, вчера вечером добирался до каюты, на корабле темно, вижу, впереди что-то висит, мне показалось – окорок, я уже последнюю совесть забыл, от себя оторвал, забросил куда подальше, иду к этому окороку, оглядываюсь, не видит ли кто… И что вы думаете, тряпка какая-то болтается, а я в нее чуть зубами не вцепился…

Олежка вываливается откуда-то из темноты, одна тень осталась от этого Олежки, тормошит меня.

– Чего, не слышал, что ли? В динамике передавали, Землю нашли!

– Где лежала? На антресолях?

– Да ну тебя совсем, не въехал, что ли?

– Померещилось ему… с голодухи…

– Ага, а системе навигации тоже с голодухи померещилось?

– Конечно. Тоже ведь ток подают в полсилы…

Выбираюсь за Олежкой в коридор, куда выползает все, что еще может ползать, ходить, хватаясь за стены, выпрашивать друг у друга последние крохи чего-нибудь. Как-то быстро все кончилось, слишком быстро… Еще помню времена, когда было мясо, и не по пайкам, а просто так, и хлеб, и еще что-то такое, что росло на еще живых плантациях. Потом было что-то, помню, скачет электричество, скачут цены, скачет весь мир – куда-то в тартарары, агонизирующий корабль трещит по швам…

Земля…

Дозорный гавкает в динамики, будто в ответ моим мыслям:

– Вижу землю.

Земля…

Ловлю себя на том, что не знаю, что такое – Земля. Не знать начал еще в школе, когда – отвернулся от окна, сюд-да смотри, на доску, ком-му сказала, итак, Земля представляет собой… кто скажет, сколько земель было в истории человечества? А если подумать? А если в учебник посмотреть? А-а, учебника нет? А голову ты еще не забыл?

Не понимать продолжил уже потом, в аудитории, куда бывало набьется толпа, лектор бубнит про скорость света в вакууме, а я читаю под партой, сколько было земель, то ли шесть, то ли семь, про Пришествия, про кризисы мнимые, когда еще можно выкарабкаться, и про кризисы истинные, когда остается только строить ковчег. Все не понимал, что же было до той, первой земли, откуда-то же мы на нее пришли, откуда, а может, земель было бесконечно много…

Вижу Землю.

Теперь и мы видим землю. Там, впереди. Огромную, блестящую в свете далекой голубой звезды, закутанную в облака, мало что можно разглядеть в этих облаках, зеленые холмы, гладь океанов…

Должен что-то испытывать – чувствую, что ничего не испытываю, да и то сказать, что я могу почувствовать, я, никогда не видевший землю?!

Землю….

Эту землю уже не вытащишь из мифов, не отделишь от легенд, и черт пойми, что там было по правде, первое пришествие или первое слово, Икар, летящий в небо, или первый спутник…

– …всем вернуться в каюты, пристегнуть ремни, и…

Какое там, вернуться в каюты, какие там ремни, когда впереди – Земля… не идем – ползем, плетемся, Олежка падает на меня, пытаюсь подхватить, падаем вместе…

Выжидаем…

– Цельсь!

…плесень опускается – стремительно, вспыхивает огнями…

– Бей!

Бьем плесень – кто чем горазд, вулканами, молниями, камнями – выжигаем дотла.

– Вычистили, – сосед отряхивается, еще не верит, что страшной заразы больше нет.

2013 г.