Продам май (сборник)

Продам май…

– Здравствуйте… вы май две тыщи десятого продаете?

– Чего-о?

Черт… что он спросил… что происходит-то вообще, понять бы еще… Да какое там понять, вот так вот дернут среди ночи, дзынь-дзынь, какого я телефон не вырубил… Да как его вырубишь, если и будильник в телефоне, и все на свете…Чудо техники, блин…

– Вы номером ошиблись, – с надеждой бросаю в трубку.

– Да как же… три девятки ноль семь…

– Ч-черт… Что хотели?

– Вы продаете май две тысячи десятого года?

Ослышался, наверное…

– А вы его в каком виде продаете?

– Как понять… в каком виде?

– Ну… вы как, в батареях в каких-нибудь, или в реакторе, или там… понимаете, первый раз вижу, чтобы временем торговали…

– Да не продаю я ничего!

– Да как же? Понимаете, у меня в мае…

– Да не продаю я ничего, ошиблись вы, мать вашу!

Срываюсь на крик, черт, еще Таньку разбудить не хватало, а уж про Ипполита я и не говорю, только угомонился, только уснул, всю ночь вопил…

– Да как ошибся, вот же, в объявлении…

– Спокойной ночи.

Выключаю телефон. Пошли все к хренам собачьим, додумались… Это как звонят сейчас среди ночи, здравствуй, одинокий друг, ты тоже не спишь… Или начнут хрень какую-нибудь впаривать… Уже не выдерживаю, посылаю – грубо, резко, Танька уже ругается, что при маленьком материшься, да что при маленьком, он не понимает еще ничего… Хотя как знать… так вот скажет первое слово… Страшно подумать, какое…

Охренели совсем… еще позвонит, уже не знаю, как его пошлю, матом он не отделается. Хотя тоже чревато, один раз так среди ночи сорвался на кого-то, потом на номер смотрю, босс вызывает… Ну про то даже вспоминать не хочется…

…выползаю в туман, в холод, черт, если этот тарантас не заведется, уже не знаю, что с ним сделаю. Сожгу. Гори, гори ясно. Не-ет, в такую погоду вообще надо людям запретить на работу ходить, комендантский час для всей страны. А то совсем хорошо, в Европе минус десять, все по норам своим расползаются, на улицу нос не кажут, а у нас тут хоть абсолютный нуль будет, подъем, шагом марш, иди работай…

Черт… снег долбаный… проклинаю все на свете, чищу машину, а он все сыпет, падла, чтоб ему…

– Бог в помощь, – кивает соседушка, семенит мимо.

– Издеваетесь? – смотрю на снегопад, и правда, как издевается, валит все сильнее… вот тебе и Бог в помощь… с точностью до наоборот…

Кое-как разрываю сугроб, так и кажется, что сейчас не свою машину раскопаю, а мамонта какого-нибудь, или еще что… нет, моя, жизнью убитая, и надпись на заднем стекле…

Черт…

ПРОДАМ МАЙ 2010 г.

Чувствую, как мелко дрожат руки… не ожидал… Терзаю телефон… непринятые вызовы… какие к черту непринятые, я его принял… Неужели стер, бывает со мной такое, то по полгода не чищу, память забиваю, то как накатит… Вот, вроде, он…

Гудки…

Ну только не возьми трубку, только прощелкай счастье свое…

– Ал-ло-о?

Голос заспанный… ага, разбудил… не все же тебе меня терзать… страшная месть…

– Утро доброе… – выдавливаю в трубку.

Какого черта доброе…

– А-а… доброе.

– Вы тут звонили вчера…

– Из-звините… ошиблись вы…

Пьяный, что ли…

– Да как ошибся, про май две тыщи десятого вы спрашивали?

– А-а, да, да… Вы продаете?

Ага, проснулся…

– Продаю.

– А это сильно дорого?

– Да что сильно… тыщ семьсот красная цена… ну посмотрим еще, сторгуемся…

– Нехило берете… да за что такие деньги-то? А подешевле никак?

– Да как подешевле, считай, себе в убыток… подешевле, вон, ноябрь две тыщи восьмого у соседа есть, или вон, через дом вообще продают, август две тыщи шестого…

– Интересные у вас… соседи.

– Да не говорите, сам у виска пальцем кручу, кто ж такое купит-то? Ну, смотрите, вечерком удобно вам будет?

Я сейчас сдохну…

Бывает же… вроде и не делал ничего такого, сидишь себе в конторе, купи-продай, купи-продай, а чувство такое, будто обухом по голове… Шеф из нас, что ли, силы пьет… очень похоже… надо проверить, в понедельник кол осиновый в него вколоть, если помрет, значит, шеф тут не при чем… А никак встанет, оживет, расправит черные крылья, да вы у меня ночевать тут в конторе будете!..

О чем я… ах да… не спать…

– Двести лошадей под капотом, скорость до двухсот, пробег…

– Маленький.

– Ну да… берег машинку-то.

Чувствую, что краснею. Сколько раз я этот пробег подкручивал…

– Ну, красочка кое-где поистерлась, вот я ее до семисот и уценил…

Это называется – кое-где… Не тачка, блин, а картина, апокалипсис сегодня…

Смотрю на него, худого, долговязого, кажется, вовсе без тени. Ну, ты бы хоть Мяу сказал, стоит, молчит… что, как тебе мой конь железный? Гроб на колесах…

– Это все… интересно. А вы про май две тыщи десятого говорили.

– Ага, май две тыщи десятого года.

– И за сколько вы его…?

Глухой, что ли…

– Семьсот.

И-и, не смотри на меня так, ни копейки не сбавлю…

– Тысяч?

Делаю круглые глаза.

– Конечно.

Может, ее тебе вообще бесплатно подарить… Отдам консервную банку в хорошие руки… А что, этим дело и кончится через пару месяцев… Или вон, сдам в приют старых машин, музей называется, на Радищева, там еще у входа выпотрошенный запорожец посажен на кол…

– А вы май… в чем продаете?

– В смысле?

– Ну, – бледнеет, мнется, – п-понимаете… я… человек простой, со всякими штуками сверхъестественными не встречался…

– Я тоже.

– Ну, для вас-то это дело обычное, а я прямо в осадок выпал, когда объявление увидел… не поверил даже… так этот май у вас как? В бутылках? В порошках? В реакторе в каком-нибудь? Или просто коробка какая, открываешь, а оттуда май?

Тэ-экс, кто из нас рехнулся, хотел бы я знать…

– Или вы мне с машиной времени отдадите? А нет, она, наверное, подороже обойдется…

– Да уж.

Пытаюсь поддержать шутку, выходит как-то жалко…

– Так он у вас… в каком виде?

– Слушай, ты взбрендил или как? Тебе прикольнуться охота? Слушай, это я на работе чуть не сдох, сюда приперся, чтобы ты приколы свои прикалывал?

– Я… что-то сказал не так?

– Ты все-то сказал не так… Бошку давно не отрывали?

– Ну что вы…

– Топай-топай отсюда, юморист хренов… Масляков долбаный…

Не отстает, нет, скажите, не идиотище, вцепился в дверь… Ща ка-ак нажму на газ, улетишь к хренам собачьим… А меня потом в тюрьму посадят.

– Слушайте, дело-то важное… понимаете, женщина у меня одна умерла…

– Сочувствую…

– Так вы понимаете, она в мае две тыщи десятого… вот так вот, в двадцатых числах, что ли…

– Очень жалко. Всего хорошего.

Жму на газ, не отстает, сволочь… Как та девка долбанутая, которая на трассе под машину кинулась… От несчастной, видите ли, любви… Ух я и костерил ее тогда… А куда денешься, домой отвез, кровь смыл, где она там с машиной моей поцеловалась, чаем отпаивал, она все долдонит свое, вы поймите, я люблю, я люблю, я ей – дура ты, козлище этот мизинца твоего не стоит, самого его под машину… ну да, с приветом девка… Уже третий год с ней живем, нет-нет, подмечаю, что Танька моя с чудачинкой… только бы Ипполитке не передалось… да нет, он-то весь в меня, кровь с молоком…

– Вы поймите… вот так вот, расстались как всегда на площади, мы уже и документы подали… уже и квартирку себе присмотрели… она фотографом была, вы ее работы не видели… через улицу идет, рукой мне машет, я еще подумал, какого она на красный…и фура из-за угла…

– Сочувствую…

Отворачивается. Ну-ну… парни не плачут, это не круто… жму на газ, нет ведь, не отстает идиотина, пока под колеса не попадет, хрен успокоится… переехать бы его уже, да катить дальше…

– Вы… извините… я вам говорю, человек я простой, никогда с такими чудесами всякими дела не имел… а тут вы… я, понимаете, и про путешествия во времени мало что знаю… ну читал там Уэллса, да кто его не читал… машина… из красного дерева, рычаги хрустальные, или как там у него… потом этот, Азимов, Конец Вечности…

– Справочник еще по психиатрии почитай. Поможет.

– Да я и говорю, я с такими как вы дела не имел, чем обидел, не знаю… А вы сами из какого века?

– Дурак ты, Женька.

– Чего-о?

Оторопело смотрю на Таньку, она-то что взъелась… Или Ипполит доконал ее, да он всех уже доконал… а я-то тут при чем, ее затея была, видите ли, неполная семья – семья без ребенка… нате вам, получите-распишитесь… прошу любить и не жаловаться…

– Да как не дурак, дурак и есть… семьсот штук из-под носа утекли.

– Куда утекли? Ты впереди паровоза-то не беги, тачку-то я не продал еще.

– Да не про тачку я… человек тебе семьсот штук ни за что предлагал… а ты…

– За что ни за что? Откуда я этот май достану, из кармана, что ли, вытащу? Ну да, тоже верно, по карманам чего только нет…

– Да ну, что ты… тут другое.

– Что другое-то? Я, знаешь, не этот, как его там… у Уэллса… который машину времени сварганил… А правда, Тань, как его?

– А никак… автор ему и имени не дал…

– Поскупился. Так что откуда у меня…

– Эх ты… Неужели не догадаешься? Ну вот, такой мужик умный, и не догадаешься…

– Ал-ло?

Да что у него голос вечно заспанный… спячка у него, что ли, зимняя… Мне бы так, зарылся на всю зиму в одеяла, и носу на улицу не показывать… работать не надо, кушать не надо, счетов, правда, за квартиру придет до черта и больше…

– Это… я прошу прощения… я по поводу мая две тыщи десятого…

Сейчас пошлет меня с моим маем далеко и надолго. Я бы давно послал.

– А, да-да, когда деньги принести можно?

Йес-с-с…

Смотрю на часы. Прыгает сердце.

– Да… хоть сейчас… Давайте… на том же месте… через полчасика буду…

Кубарем выкатываюсь из офиса, шефом все равно с утра и не пахнет, и даже не воняет. Ну смотри, мужик, ну только не приди, только прощелкай счастье свое… Чертов город… машины ползут в час по чайной ложке… ага, вот они, два битых жигуленка… встретились… два одиночества. Подползаем к перекрестку, вот он стоит, как ему в куртешке драненькой этой не холодно… и сумка матерая у ног, жена, что ли, из дома турнула?

– Жена из дома выгнала?

Зачем спросил… ах да, умерла у него жена-то…

– А-а, нет, – смущенно улыбается, – квартиру продал.

Падает сердце. Даже не спрашиваю, из-за чего, догадываюсь… Как-то некрасиво все вышло… ладно, дуракам закон не писан…

– А… май?

– Ах да, май… – роюсь в багажнике. – Э-эх, мне бы сейчас май… а еще лучше июль какой, на море махнуть… Прямо западло, сколько их через руки мои проходит, месяцы, годы, тому апрель такого-то, этому январь сякого-то, а самому некогда хороший июль раскупорить, или сентябрь… бархатный сезон… это у меня что… вру, это февраль… во, май две тыщи десятого…

Вытаскиваю простенькую коробку с заклеенной надписью «Баден».

– Это вы их в таких… держите?

– Да не говорите, самому стыдно, контора ящики – и то выделить не может, экономят на всем… это если далекое прошлое, екатерины всякие, наполеоны, то да, и упакуют красиво, и логотип фирмы приляпают, и все при всем… а тут…

– Да ладно, я же не за коробку плачу…

– Тоже верно, за коробку красивую еще бы содрали… Держите… вы смотрите, открывать-то осторожненько надо, а то знаете, с месяцами хуже нет, увильнет, только вы его и видели… Это годы, века, еще куда ни шло, дни, они слабенькие, силенок не хватит сбежать… А эти… Хуже кота нашего, был у нас этот… британец… на дачу повезли, к теще, клетку запереть никто не догадался… как дунул, фр-р-р, только его и видели…

Считаю деньги. Что-то многонько, как бы меня с такой суммой сейчас не заловили, что да как, да почему, да по кочану, вон, парню одному кусочек прошлого продал… И паршиво так на душе, чувствую, что краснею, сколько мать, покойница, говорила, обманывать нехорошо…

Это не круто…

Уходит – в зиму, в ночь, кажется, подхватит его сейчас ветер, унесет куда-нибудь за полярный круг… как-то некрасиво все вышло, очень некрасиво, потом ведь с кулаками ко мне прибежит, какого черта коробка пустая… какая пустая, я тебе русским по белому сказал, держи крепче, открывай бережно…

Он идет – через ночь, через холод, ступает из скрипучих сугробов в вешнюю траву, замирает на перекрестке. Она уже идет к шоссе, машет ему рукой, почему не осталась, куда спешит?

Он машет ей рукой, вспоминает что-то, черт, было же, было…

– Анна!

Окликает – громко, отчаянно, ну только посмей не остановиться… нет, замерла, ну давай же, иди ко мне, родная, милая, черт бы тебя драл, иди ко мне… идет, давай же, быстрее, чтоб тебя… Прижимает к себе, родную, единственную… Черт, отвернуться бы… парни не плачут, это не круто…

Матерая фура прогромыхивает мимо, нарисованный китаец на борту фуры тащит куда-то свой узелок…

Май тает, исчезает в каких-то мирах, вытолкнутый из нашей вселенной холодом зимнего вечера, со всех сторон наступает город со своими холодными огнями, гонит прочь синее небо, нежную зелень, Анну и этого, как его по имени, не знаю, не спросил, не мое дело, мне до денег его есть дело, а не до имени…

Оторопело протираю глаза. Черт…

2012 г.