Прощание. Последний конфликт

ГЛАВА ПЕРВАЯ. О РАСКАИВАЮЩИХСЯ ПРИШЕЛЬЦАХ И ПРОБЛЕМАХ ОТЦОВ И ДЕТЕЙ

— Ненавижу.

— Зря ты так. Иногда обстоятельства действительно сильнее нас. Что уж говорить о жесткой структуре лейнианской субординации. Это не его вина.

— Ненавижу всем сердцем. Это из — за него я чуть было не оказалась чужим подопытным кроликом.

— А может, все — таки это не совсем то чувство, а? Знаешь, себя обманывать — самое последнее дело…

Мария курила много и часто. Странно держала сигарету двумя дрожащими пальцами и постоянно стряхивала пепел в специально приготовленное Преображенским граненое блюдце. Вот и сейчас, опираясь плечом на стену рядом с окном на кухне кадровика, она, согнув руку в локте, смотрела в вечернее небо Ильинска и о чем — то размышляла. Я, напротив, на мыслительный процесс не была способна совсем, поэтому бездумно следила за ее действиями, пытаясь привести себя в порядок. Мне было холодно. Так холодно, что пришлось укутаться в покрывало из спальни Преображенского, а на ноги нацепить случайно купленные им когда — то на новогодней ярмарке мягкие крупной вязки носки. Пожалуй, вид горящей сигареты по — своему внушал мне чувство теплоты.

— Извини, — покаялась Мария, снова избавившись от пепла и замечая мой интерес. — Привычка с детства: отец приучал к аккуратности семимильными шагами. Это здесь я расслабилась, но его наставления запомнила навсегда. Да, тяжело ему со мной пришлось… прости, — она внезапно взглянула на меня, и в зеленых глазах блеснуло раскаяние. — Я думала, мы не успеем. Стресс. Очень сильный стресс. Мне нелегко с ним бороться до сих пор…

— У нас есть обычай обнимать друг друга в случае больших переживаний, — мне тоже было далеко до успокоения. — Если хочешь, можем попробовать, вдруг получится справиться с эмоциями.

— Нет, — Мария покачала головой. — Не стоит. Я слишком давно не шла ни с кем на контакт…

— Трехдневный секс можно отнести в категорию «не совсем то чувство»? — невпопад спросила я и, надо сказать, оказалась виновницей недолгого зависания Марии. Она даже руку на полпути к губам остановила, прекратив, тем самым, еще одну попытку затяжки.

— С Сашиком?..

— Ага.

— И никого другого за это время?!

— Не просвети он меня насчет ваших странных привычек менять интим — партнеров, как перчатки, я бы сейчас обиделась. Но ввиду некоторой осведомленности… — я глубоко вздохнула, понимая, что меня тоже этот вопрос интересует. — Нет, у меня только он с момента встречи. Про него ничего определенного не могу сказать.

— Его я знаю, как свои пять пальцев, — усмехнулась Мария, отходя от транса. — Ты — то, как раз, меня и интересовала. Но у тебя воспитание… баб Зоя молодец — сделала тебя настоящей землянкой. Если честно, я даже рада этому.

— Что должна символизировать твоя ни к чему не обязывающая речь?

— У Сашика тоже никого не было, — торжественно заявила Мария. — Это — то и странно, это — то и пугает.

— Да неделя всего прошла, — фыркнула я. — Боже, мы с тобой обсуждаем его, как настоящую породистую лошадь, аж противно.

— Ну а что ты хотела? — пожала плечами женщина, от которой во мне, пожалуй, был только чуть вздернутый нос. — Прилетишь на Лей — там со всех сторон будет эта система сдержек и противовесов. Привыкай сейчас. Тебе вообще крупно повезло нарваться на Преображенского: он мое лучшее творение, он не такой, как остальные. Кстати, об этом… — она нахмурилась, а потом серьезно посмотрела на меня. — Кровотечения из носа были?

— У кого? — поначалу не поняла я.

— У Сашеньки, конечно, — словно маленькой, объяснила мне Мария. — Как у тебя — тогда, на корабле, во время стычки с Диорном.

Как бы ни хотела я вспоминать то ужасное время, но возвращение с «Орайона» на бренную землю оказалось своего рода моим триумфом. Хотя появление Марии и Саша в самую последнюю минуту, особенно после того, что мне рассказала биологическая мать, я бы не назвала ничем иным, кроме как провидением. Женщина семьи Лей охарактеризовала это одним из запасных выходов.

Чудесного спасения ведь могло и не произойти. Корабль Марии, устаревший по сравнению с нынешними лейнианскими технологиями, никогда не состыковался бы с орбитальной станцией, не случись Муни быть загруженной в качестве борткомпьютера. И не узнай командир «Армады» — именно так посчастливилось станции быть названной — в незнакомой женщине на экране приветствия без вести пропавшую соотечественницу, их с Преображенским ни за что не пустили бы внутрь. Поскольку Диорну внезапно стало хуже (из — за чего «Орайон» и взлетел в небеса раньше времени), командование на корабле перешло в руки военных — глава исследовательской миссии за свои слова отвечать перестал. И пока нас с Диорном пытались синхронизировать (я тихо млела от их определений!), Мария в нескольких предложениях весьма доходчиво объяснила капитану, что я являюсь чистокровной лейнианкой, а значит, процедура рекреации без моего на то согласия считается недействительной. Насколько я поняла, Преображенский помчался к залу рекреации в тот же миг, как во взгляде командующего в черном (это, как мне объяснили, оказался цвет касты военных) блеснула искра понимания. Дальше произошли события, свидетелем которых уже являлась я. Самым ярким из них стал ненавидящий взгляд Диорна. Не знаю, как в тот момент у меня получилось вытолкнуть только его, оставив Мая себе, но вышло. Вместе с этим я интуитивно научилась и еще одной вещи: «выключать» соседа. Он оказался слишком настойчивым в желании узнать, как я смогла выгнать его злую половину, так что я от всей души пожелала ему заткнуться, и…получилось. Потом, правда, пришлось извиняться за внезапную вспыльчивость, но триумф оказалось нелегко скрыть: хоть каким — то оружием против этих лейнианцев я стала обладать.

Диорн, присмиревший после моей выходки, а так же явно обескураженный появлением Марии, сдался почти без боя, когда моя предприимчивая боевая мама заявила, что на историческую родину мы непременно отправимся, вот только устроим двухнедельное восстановление после незапланированной рекреации, которое, как оказалось, пагубно влияет на мой организм, несмотря на чистокровность. Однако и подгадить напоследок тоже возможности не упустил.

— Раз уж вы оказались так тесно знакомы, от имени главы касты управленцев поручаю господину Преображенскому быть наблюдателем Лейквун и сообщать обо всех ее реакциях на Земле и во время полета к планете Лей, — непререкаемым тоном заявил он.

Саш только глаза прикрыл, а мне словно голову тисками сжали. Отчего — то я поняла, что это дело рук Диорна: голова стала раскалываться еще сильнее, стоило мне взглянуть в его сторону. А он в упор смотрел на меня, гипнотизируя и, кажется, пытаясь воздействовать так, как он говорил еще в кабинете Преображенского. Тогда — то я и почувствовала, как из носа хлынула кровь. Пусть очередная стычка с главой биотехнологов нанесла мне еще одно увечье, из нее я вышла победительницей.

— Саш…платок есть? — вытирая ноздри, спросила я у кадровика.

Мне тут же протянули откуда ни возьмись появившийся кусочек белоснежной ткани, но я, не замечая заботы голубоглазого мужчины, удерживающего меня на руках, холодно обратилась к Диорну — только он сейчас интересовал меня:

— Теперь — то мы можем покинуть станцию?

— Вполне, — будто и не было попытки сломить меня, разрешил он. — Будем надеяться, что ваше с Маем расщепление произойдет по обоюдному согласию.

Под термином «обоюдное согласие» он имел в виду как раз вариант Преображенского, при котором одна из сторон должна испытать сильное эмоциональное потрясение, чтобы иметь возможность избавиться от второго сознания. Но я, помня состояние, когда в моей голове посторонних оказалось сразу двое, и ту ненависть, с которой выталкивала Диорна, смутно представляла, что же должно послужить спусковым механизмом, чтобы появилась хоть призрачная возможность расстаться с Маем.

— Прислонись ко мне — сейчас буду поднимать, может закружиться голова, — нотками заботы в голосе Преображенского меня было не обмануть. Потеряв всякий интерес к Диорну, я хмуро взглянула на Суперменовича:

— Если ты думаешь, что, появившись в сверкающих доспехах и вызволив меня из камеры, получишь прощение, даже не надейся, сволочь. Я тебя все еще ненавижу.

— Я…понимаю, — смиренно отозвался кадровик и понес меня прочь из зала рекреации. Мария от нас не отставала. Но, как и во время поездки на внедорожнике Саша с целью забрать вещи перед окончательной отправкой на «Орайон», Преображенский, выслушав мои гневные слова, опять сделал все по — своему. Так мы и оказались у него дома, и на все мои протесты было дано лишь одно объяснение: «Я считаю это необходимым, я ведь назначен твоим наблюдателем». Черт бы побрал этого самоуверенного павлина!

— Догадываешься, какой теперь меня интересует вопрос? — я вернулась мыслями в настоящее и хмуро посмотрела на биологическую родственницу.

— Не так чтобы очень, — пожала плечами Мария. — Но мне нравится наблюдать за твоими логическими цепочками.

В наступившей после этого тишине отчетливо стал слышен скрежет зубов. Моих, естественно. Если даже родная мать не могла относиться ко мне, как к человеку, что еще оставалось делать?

— Откуда ты знаешь Преображенского? — сухо отозвалась я, на что Мария понимающе хмыкнула:

— Трехдневный секс, говоришь…

— Не переводи тему, — осадила я ее, и женщина, коротко кивнув, начала удовлетворять мое любопытство.

Оказывается, Преображенский еще в малом детстве имел с ней контакты. Там, на далекой планете с причудливым названием Лей. Хотя антиземля моей подкорке привычнее, но это были трудности нашего с инопланетянами перевода. Так вот, Саш и Мария много времени проводили вместе. И пусть находились они номинально в разных кастах, Мария пользовалась своим правом в отношении Саша в том плане, что именно она стала конструктором его генетического кода, в связи с этим пожизненно становясь кем — то вроде стороннего наблюдателя и корректора поведения. Вот почему она и назвала его своим — эти слова стоило воспринимать в буквальном смысле.

— Ты же целитель, — вмешалась я. — Какой генетический код?

— Генетика и целительство входят в одну ветвь медицины, — фыркнула женщина. — Первое мне нравилось больше, во втором преуспел отец.

— И тебе доверяли такие ответственные процедуры? — засомневалась я.

— И даже не следили за тем, что именно я выбирала из будущих генов, — подмигнула мне женщина.

Когда Мария якобы пропала, Сашу было около шести лет, и развит он в свои годы оказался намного лучше остальных. На подозрительный взгляд госпожа Лей ответила только самодовольной ухмылкой и сказала, что подробности генной инженерии мне пока постигать рано, но да, это было ее рук делом. Сама она в то время искала любую возможность покинуть пределы планеты, и однажды ей это удалось.

— Я не хотела, чтобы моя кровь и плоть стала еще одним из многочисленных роботов, — заявила женщина, и я отметила еще большее дрожание пальцев. Удивительно, как она умудрялась говорить спокойно и без запинки в состоянии настолько сильного эмоционального напряжения. Вспомнился Саш в машине, прижимавший меня к себе и говоривший гадости, когда сам был натянут, как струна… но эти мысли я отогнала — слишком уж разноцветное было у них продолжение.

Сам факт того, что Мария забеременела, уже мог оказаться краеугольным камнем в истории двенадцати семей. Дело в том, что по негласной договоренности никто из их членов не заводил отношений с представителями другой с целью заведения потомства. Просто потому, что это было невозможно. Мария и здесь пошла против общепринятых норм.

— Ты думаешь, почему в лидерах именно двенадцать объединений? — горько усмехнулась она, посвящая меня в таинство лейнианской власти. — Потому что только двенадцать пар мужчин и женщин однажды осознали в себе желание находиться друг с другом до конца жизни. Инстинкт продолжения рода сработал только у двадцати четырех особей огромной популяции, Лей! Остальные предпочитали свободные отношения, и подобной политики придерживалось абсолютное большинство и в остальных насущных вопросах. Те же, кто сумел организовать семьи, напрямую занялись биологическим построением общества: они поставили себе целью создать такой социум, который бы положил начало полезной трудовой деятельности и размеренному течению жизни. И им это удалось! Генная перестройка организма, четкая картологизация каждого зародыша — и несколько столетий кропотливой работы превратили лейнианцев в четко ориентированных на одну из двенадцати каст граждан. Естественно, подобная монументальная задумка потерпела бы крах, скончайся кто — нибудь из этих двадцати четырех раньше времени или перенеси они внезапную неизлечимую болезнь. Вот почему было принято решение о продлении у них стандартного жизненного цикла в сто пятьдесят лет — именно столько может в среднем существовать на планете коренной житель. Двенадцать семей стали усиленно заменять стареющие органы, подвергаться многочисленным видам терапии, чтобы мозг функционировал стандартно, и возрастной барьер был преодолен, а протяженность жизни увеличена примерно вдвое. Таким образом, нынешние представители Совета Двенадцати только внешне смотрятся относительно молодыми — на деле это такие старперы, что нам с тобой и не снилось.

— Дед не выглядел на видео молодым, — возразила я, вспоминая его седые волосы и живые голубые глаза. Почему — то по — другому назвать Августа Лея у меня не поворачивался язык.

— Мой папа — это вообще отдельная тема для разговора, — понимающе улыбнулась Мария. — Не будь он таким, какой есть, никогда бы не случилось ни меня, ни моего бегства и счастливого рождения дочери. Что касается остальных, то их постигло проклятье бессмертия: они перестали быть способными воспроизводить себе подобных спустя какой — то промежуток времени после изменения генной структуры. И выход из положения был найден почти сразу: искусственное оплодотворение, развитие зародышей вне чрева матери, организм которой просто не смог бы его выносить в положенный срок, и, как следствие, увеличение срока «беременности» в связи с априорной перестройкой будущего организма с девяти до одиннадцати месяцев. Вскоре новость о безболезненном родоразрешении просочилась в массы, и женская часть общества взбунтовалась: они так же, как и члены двенадцати семей, захотели сохранять свои фигуры и молодость, при этом получая здоровых детей из пробирки. В общем…все, кого ты сейчас видишь, пришли в наш мир неестественным путем. Если бы не помощь твоего деда, я и сама никогда бы не стала на Земле нормальной матерью.

Смутно верилось в факт именно счастливого рождения. Да, по сравнению с теми же Диорном и Артурчиком и, чего уж там, Преображенским до кучи, Мария вела себя намного более раскованно, но она все еще оставалась для меня одним из роботов. И все же слушать ее было на удивление приятно и познавательно.

— Но мы отвлеклись от разговора, — напомнили мне о том, с чего, собственно, наш диалог в отсутствие Преображенского и начался, и я поспешно кивнула, призывая ее продолжить. Поскольку история ее появления вместе с Сашем обещала быть действительно интересной.

Мелкий шестилетний паразит просчитал все. И даже примерную область приземления корабля Марии на поверхность планеты Земля — а к тому времени любой уважающий себя лейнианский ребенок знал, что в Солнечной системе обитаемых спутников звезды всего два, и находятся они в противоположных концах эллиптической относительно Гелиоса орбиты. А когда началась активная фаза по сближению цивилизаций — как раз около десяти лет назад — он прибыл на Землю в составе первой исследовательской экспедиции по выявлению скрытых особенностей землян. Тогда — то и началась его головокружительная карьера…

— То, что он попал в ту же государственную контору, что и ты — это гениальная случайность и величайшее в мире совпадение, Лей, — с нескрываемым восхищением в голосе проговорила Мария. — После таких вещей я начинаю по — настоящему верить в ваш Божий промысел. Но именно тогда в его сознании и произошел первый раскол.

— Раскол? — заинтересовалась я. Я ведь тоже что — то такое чувствовала…

— У него было задание: проверять всех землян, оказавшихся в пределах досягаемости, на предмет наличия в них дополнительного сознания. Но сам он, по собственной инициативе, к тому времени уже несколько лет занимался моими поисками в обход основной задачи.

— Блондинка из «Сияния»… — пробормотала я. — Он сказал, что они давно сотрудничают…

— Что? — переспросила Мария, но я замахала рукой, призывая ее не останавливаться. В голове постепенно начинала складываться картина человека по имени Александр Преображенский.

— Мелочи. Я слушаю.

— Когда он увидел тебя и твое личное дело, то сразу догадался, что ты не простая работница филиала крупного государственного объединения. Ты себя выдала на собеседовании — глаза засияли.

— Я думала, это выражение образное такое было, — смутилась я. — У Преображенского тогда такое лицо было, словно он на добычу нарвался. Я еще заметила, что он ведет себя схожим образом.

— А у тебя действительно по краям радужки показалось небольшое свечение, — триумф так и светился у Марии на лице. — Он, конечно, подумал, что ты полукровка, и был уверен в этом почти до самого последнего момента, но покоя не давало одно обстоятельство…

— Какое? — естественно, уточнила я.

— Ты на него влияла — неосознанно, но все же, — улыбнулась женщина. — А полукровки на чистокровных никогда покушаться не могли.

— И много у вас…смешанных отношений с землянами было? — не выдержала и спросила я.

— Достаточно, — вздохнула Мария. — Чтобы в итоге считать детей от таких отношений вторым сортом.

Я поморщилась: опять это инопланетное превосходство вылезло… а на деле — то выходило, что они просто роботы без души.

— Но он так и не был до конца уверен в том, кто именно из лейнианцев является твоим предком.

— Он сказал, что у меня очень необычное имя…

— Верно, — с гордостью улыбнулась Мария. — Мой мальчик! Так что когда его поиски, наконец, увенчались успехом, тебя уже готовили к рекреационной камере. К сожалению, Сашик управленец, он не представляет, какие последствия может иметь долгое раздельное существование двух частичек нашего сознания. Едва он сообщил о том, что тебя положат в камеру, мы сорвались к месту нахождения «Орайона». Как оказалось, корабля к тому времени уже не было…так что мы немного задержались, мелкая. Прости меня за это.

— Ты все время просишь прощения, — раздраженно заметила я. — А сама при этом открыла счет в банке на мое имя и, я больше чем уверена, регулярно узнавала о новостях в моей жизни. К чему вся эта конспирация была?

— Двух лейнианок обнаружить гораздо легче, чем одну. К сожалению, даже в нынешней ситуации я не смогла тебя уберечь от того, что предстоит испытать на Лей. Они будут исследовать тебя, как самое диковинное в мире сокровище, ведь ты — первый ребенок, появившийся от представителей двух ведущих семей за последние пятьсот лет.

— Я сейчас себя ископаемым почувствовала.

— Прости, мелкая… — она снова повернулась к окну.

— Ну а для чего все это было? — пропуская мимо ушей очередное извинение, попыталась достучаться до истины я. — Зачем ты вообще планету покинула? Неужели не смогла бы тихо родить меня где — нибудь в отдаленном уголке Лей?

— Я сама плохо вписывалась в упорядоченную структуру нашего общества, — объяснила Мария. — Мой отец…впрочем, он сам тебе объяснит, когда встретитесь — он будет в числе прибывших на космодром — в общем, при моем планировании изменения в генах были произведены в минимальном числе. Отец и мать придерживаются тех позиций, что нам ни к чему уродовать собственную ДНК — это так называемые участники движении натурализма.

— Звучит так, словно это подрывники в числе двенадцати семей, — усмехнулась я, и Мария замахала руками, отчего пепел просыпался на кухонный пол. Чертыхнувшись, она бросила окурок в пепельницу и принялась собирать черные песчинки с кафеля.

— Никакой революционной деятельности — на Лей этого нет. Просто хотели посмотреть, что получится из рожденного с почти земными генами ребенка.

— И получилась ты, — заключила я с кривой ухмылкой.

— Какая есть, — согласилась Мария. — Так уж вышло, что переходный возраст проходил у меня почти по земному сценарию. Тогда — то Бастиан и появился в моей жизни.

— Бастиан? — заинтересовалась я.

— Твой отец, — кивнула Мария. Кажется, терпение совсем изменило ей, потому что, убрав с пола пепел, она присела рядом со мной на свободный стул. — И сын главы касты военных.

На этих словах я сглотнула: просто вспомнился Артурчик, который наверняка из той же братии был. Мой отец — безголовый накаченный идиот? Если это так, то мир в одночасье рухнул.

— Ты побледнела, — заметила Мария. — Уже с кем — то общалась?

— Его зовут Артур Валерьянович. Диорн говорил, что в военное время все будут подчиняться ему.

— Валерьян Белов — один из подчиненных Максима Дорна, отца Себастьяна, — не слишком — то радостно ответила Мария.

— Мне кажется, или я крупно влипла? — несмотря на плохие новости, пошутила я.

— Мы влипли, — поправила меня Мария. — Нам и выкручиваться! — внезапно ее лицо приобрело зловещее выражение. — Помнится, собирались Баса женить на одной сушеной вобле…

— Мария! — удивилась я. — Лейнианцы же не ругаются.

— Так я почти землянка, — подмигнула мать. — Чувствую, наведем мы у них шороха…

Она имела в виду проявившуюся благодаря Диорну особенность моего восприятия жителей планеты Лей: я могла сопротивляться даже главе одной из двенадцати каст. А значит, смогла бы оказать отпор и остальным.

— Кто знает, может и из — за этого в том числе двенадцать решили не смешивать кровь между собой, — размышляла Мария перед тем, как заварить мне горячий успокаивающий чай.

Ей тоже было необходимо уладить некоторые дела, связанные с отбытием на Лей. За то недолгое время, что мы провели на кухне, я успела узнать, что последние лет десять Мария работала заведующей клинической лабораторией одной из крупных частных больниц, обслуживающих не последних лиц Петерграда. Казалось бы, совсем под рукой… и все же ни одна исследовательская экспедиция не смогла засечь ее.

— Со временем ассимилируешься, — объяснила женщина. — И «своих» от чужих отличаешь уже без проблем.

Вопрос «ху из ху» особенно волновал меня в свете последних событий. И в связи с появлением папочки тоже. И прибытием на планету Лей. И…

— Ты его хотя бы любила? — спросила я, продолжая держать в руках пустую, но еще сохраняющую тепло чая чашку.

— Ты у меня спрашиваешь или на себя примеряешь? — кисло улыбнулась Мария. — Как тебе сказать… мне лет — то было восемнадцать — по земным меркам всего ничего. А он летчик — испытататель, пилот нового межзвездного корабля, способного доставить экспедицию ученых куда — нибудь к Проксиме Центавра, совершив при этом минимум усилий. Он героем был в свои тридцать, понимаешь? Сам вызвался проверять устойчивость новой обшивки звездного трейсера при приближении к Солнцу — провалялся потом полгода в целительском корпусе папы, где я имела возможность за ним наблюдать. У него был дух, который никто не мог сломить. Когда начали приходить журналисты, чтобы написать статью, он вел себя с ними сдержанно и вежливо, и в обзоре они написали, что Себастьян Дорн пышет здоровьем и готов к новым свершениям на благо народа. А я смотрела на него и видела странную искру в глазах, которая у нас возникает обычно от долгого взаимодействия с агрессивным Солнцем. В то время я просто увидела то, чего на самом деле в нем не было. Когда другие смотрели репортажи о его достижениях, я с жадностью рассматривала фигуру, мимику и жесты…впрочем, тебе должны быть известны поведенческие реакции на нравящихся мужчин. А потом мы официально встретились на конгрессе двенадцати, где он выступал с докладом об освоении новых звездных систем, я — о влиянии защитных атмосферных пленок на жизнь и здоровье лейнианцев.

— Ты тоже знаменита была? — я жадно вслушивалась в каждое ее слово.

— Невозможно носить фамилию Лей и при этом не прославиться — мой прадед на себе впервые испытал вакцину от СПИДа, попытавшись запустить иммунитет с нуля. Его памятник до сих пор украшает вход в Аллею Национальных Героев, Лей.

— Неудачно испытал? — догадалась я, ощущая, как бегут по коже мурашки.

— Его дело закончили дед с бабушкой, — пояснила Мария. — Так что у нас семья вся такая — без открытий не можем. Единственное, в силу своего темперамента и характера я много где успела засветиться — вот даже в Сашкиной Муни отметилась.

— А отца чем привлекла?

— Да мы прямо там, на конгрессе… — показалось, или щеки ее опалил недолгий румянец? — Он припомнил свою сиделку, выразил благодарность, предложил спуститься в кафе — к тому моменту мы уже свои доклады закончили. Потом напрямую сказал, что ждет, когда его невеста достигнет совершеннолетия, и через год они поженятся. В ту пору особого значения этот факт не представлял, но я знала: вступить в близкий контакт для него было не только вопросом эстетического удовольствия, но и морального удовлетворения, и повышения чувства собственного достоинства тоже. Поэтому он и предупредил заранее, прекрасно понимая, какой именно интерес я к нему испытываю.

— А ты? — спросила я, ощущая, почему — то, обиду за мать, которую отец не иначе как переходящим призом считал.

— Мне было все равно, — чистосердечно призналась Мария. — Целители долго не живут — слишком велика страсть к экспериментам. Опыт с Себастьяном Дорном я получила на столе в одной из лабораторий нижнего уровня…

— И все? Больше вы не виделись? — окончательно расстроилась я.

— А смысл, Лея? — удивилась Мария. — Двенадцать между собой не заводят отношений. Вот и мы разошлись, как в море корабли. Когда узнала о тебе, в запасе было еще месяца четыре, чтобы расправиться с первоочередными делами и побольше побыть рядом со своим почти родным мелким — Сашке в то время как раз пять лет исполнялось. А потом пришлось улетать — чтобы рожать тебя в нормальной человеческой обстановке.

— Не хочешь об этом говорить, — догадалась я.

— Да нет, — к моему удивлению, поморщилась женщина. — Просто тут еще один вопрос назревает, который в связи с раскрытием твоего инкогнито может поставить на повестку дня Себа.

— Себа? — переспросила я, побоявшись, что ослышалась.

Мария махнула рукой:

— Я не слишком уважаю Дорна после того, как он начал делать вид, будто мы только в больнице отца пересекались.

— Ясно, — нахмурилась я, ощущая странную похожесть в наших с Марией судьбах. Видимо, действительно родственницы… — Ну а что за вопрос? Он вообще имеет право что — то там поднимать — он же, считай, только биологическим материалом поделился.

Мария от души расхохоталась:

— Скажи ты ему это в лицо — получила бы злейшего врага до конца жизни. Хотя… — она поджала губы, размышляя. — Может, врагом он был бы тебе гораздо более полезен, нежели признанным отцом.

— В этом и заключается проблема? — я явно не понимала всей серьезности положения. — В признании меня законной дочерью? Разве я не чистокровная лейнианка и не могу давать или не давать разрешения на процедуры подобного толка?

— Так — то оно так, — подтвердила мои слова Мария, — и на Лей в этом плане мало что отличается от Земли. За исключением одного нюанса.

— Одного? — скептически ухмыльнулась я.

— Одного, но достаточно важного. Тест на генетическое родство могут заставить пройти в том случае, если необходимость в информации является критической. Проще говоря, может возникнуть ситуация, при которой лейнианец одной из двенадцати каст не сможет оставить потомства от законного супруга. Тогда, при наличии у него добрачных связей, начинают проверяться все появившиеся у предыдущих пассий дети. Если результат теста будет положительным, ребенка насильно переместят из одной касты в другую.

— Как — то это концлагерем попахивает, — не сдержалась я от комментария.

— Никто не станет противиться, — Мария с усилием потерла виски. — Посуди сама: какой — нибудь рядовой социолог станет вдруг членом семьи Эверсон — это верхушка управленцев. Или еще более невероятный пример — нагулял, например, кто — то из энергетиков потомка с, скажем, тем же целителем. И рядовому медику придется переучиваться даже с заточенными под спасение жизни генами. Все потому, что наследие двенадцати должно быть сохранено, иначе выверенная машина прогресса начнет разваливаться с головы.

— Погоди — погоди, — остановила ее я. — Ты же говорила о том, что у вас там…как же это…картологизация! — вспомнилось мне умное слово. — Разве это не составление четкого плана генетического кода младенца? Я смутно представляю, как все это можно проделать в утробе матери.

Мария снисходительно улыбнулась:

— Забудь об этом. На Лей уже давно никто не вынашивает детей — это вредно для плода, поскольку радиация может негативно воздействовать на организм матери, и это портит фигуру, к чему женщины совершенно не готовы морально. Дети давно развиваются в специальных центрах рождения, правда, оторванность от материнского организма увеличила срок созревания зародыша с девяти до одиннадцати месяцев, но никто особо не против. Когда плод готов, его просто изымают из специальной биологической капсулы и, проверив жизненные показатели, отдают родителям.

— А как же те вопиющие случаи естественной беременности от ведущих семей?

— Изымают оплодотворенную яйцеклетку, пока еще не поздно, и также помещают в инкубатор, — ответила Мария. — Тайна рождения есть и у нас. Естественно, пока кому — нибудь из двенадцати не приспичит проверить свои пущенные в другие ветви корни.

— И что, никаких протестов? — брезгливо передернулась я.

— Наоборот — это честь. Стать участником одной из двенадцати семей — основателей — это очень почетно.

— Чем признание грозит мне? — с каждым словом перспектива полететь на историческую родину нравилась все меньше и меньше.

— Ну…военная подготовка — это меньшее, что тебе предстоит, — невесело пошутила Мария. — Ты и так фактически Дорн. Если Себастьян захочет подтвердить это экспериментально, то просто забьет последний гвоздь в крышку нашего с тобой гроба. А у них там к женщинам отношение специфическое, — сглотнула она.

— В каком смысле?

— Браки заключаются на небесах, — хмыкнула мама. — Причем в буквальном смысле: верхушка касты просто выберет тебе мужа и первые лет десять после брака заставит производить на свет здоровое потомство. У них мало кто решает завести себе дочку, поэтому девочки тщательнее мальчиков наблюдаются. Потомство, сама понимаешь, должно быть здоровым, чтобы достойно исполнять роли защитников планеты…

Если честно, все опасения Марии не возымели на меня особенного действия. Договорные браки — ну кого этим было пугать даже в наше время? Я ведь была свято уверена в том, что попрощаюсь с планетой Лей сразу же, как совершу круг почета от Совета Двенадцати к медицинским лабораториям и обратно. Поэтому своей первоочередной задачей поставила налаживание жизнедеятельности собственного организма, так что заверила маму, когда та собралась уходить, что сразу же отправлюсь в спальню Преображенского восполнять утраченные силы. Но стоило двери за Марией закрыться, я вернулась на кухню. Не могла сомкнуть глаз. Ждала. Ждала его. Ждала первого серьезного разговора после того, как…да много чего произошло со вторника. Он уезжал в командировку, а вернулся с моей биологической матерью, например.

За тяжелыми мыслями я все — таки решила прикрыть глаза на секундочку, используя столешницу вместо подушки, и сама не заметила, как уснула. Зато возвращение кадровика я точно не смогла бы пропустить: обычно тихая квартира наполнилась громким лаем, визгом и добродушным смехом Суперменовича. Кажется, Преображенский вернулся не один. Ничего не понимая, я высунулась в прихожую, чтобы воочию наблюдать картину «Саш из магазина».