Прощание. Последний конфликт

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. О ПЕРЕМЕНАХ РАЗНОЙ СТЕПЕНИ ТЯЖЕСТИ

С тех пор Преображенского словно подменили. Нет, я не могла бы сказать, что из мужчины, предпочитающего не связывать себя серьезными отношениями, он превратился в того, кто их жаждет, однако внимания моей скромной персоне стало уделяться гораздо больше. Но…

Он успешно оберегал меня от посягательств Майдиорна и Артура, принципиально не общался с Алиной и просвещал по всем темам, в которых чувствовал себя рыбой в воде. Мария, глядя на нас, оставляла наедине или забирала Веника к себе. Хотя это, пожалуй, было излишним: не знай я Преображенского лучше, чисто по — человечески могла бы сказать, что он и без уединения счастлив. Хотя…что уж там, самые лучшие уединения у нас случились именно после разлуки на «Армаде». Жаль, что все хорошее, словно по воле рока, имело свойство заканчиваться. Жаль, что это не обошло и наши отношения.

В тот день я должна была идти к Сашу в комнату на очередной галосеанс о культуре Лей. Надо сказать, со своей стороны эти зеленые человечки могли привлечь простого обывателя упорядоченной до самых мелочей жизнью. Например, если у вас внезапно засорялся водопровод, вы могли позвонить дежурящему на первом этаже старшему по подъезду и сообщить об этом. Готовность сантехников исчислялась несколькими минутами, их работа с проблемой — несколькими десятками минут. Конечно, я объясняла на пальцах и в отношении наболевшей бытовой проблемы с Земли, но на Лей заминок с помощью не происходило вообще. Конкретно с этой проблемой справлялась каста машиностроения.

Управленцы, к коим себя причислял и Преображенский, занимались более глобальными задачами. Они отслеживали эмоциональный климат планеты и выявляли места наиболее психологически слабых жителей общества. Объяснения кадровика, надо сказать, натолкнули меня на мысль о трудолюбивых муравьях родом откуда — нибудь с Японии. Но даже у тех случались периоды срыва, во время которых необходимо было заползти в комнату с фотографией начальника и хорошенько ее отдубасить. Подобным снятием напряжения и занимались управленцы.

— Лей, умерь свои пошлые ассоциации, — строго посмотрел на меня Преображенский, стоило мне включить фантазию в положение «максимум». — Мы управленцы, а не специалисты эскорт — услуг.

Я позволила себе еще немного похохмить на эту тему, прекрасно осознавая, что Преображенский заведется до такого состояния, когда захочет отомстить. Дело было в том, что эта часть меня особенно привлекала. Просто месть в исполнении Саша обычно заканчивалась где — нибудь в районе спальни и продолжалась до самого корабельного утра. В такие моменты, засыпая у него на груди, я любила ловить себя на мысли, что спать вместе — это очень полезное для организма и приятное для нервов занятие. Были эти мысли, правда, с легким привкусом горечи, поскольку наши посиделки с Преображенским не могли быть не замечены теми самыми членами экипажа, от которых меня так усердно уводили. И пусть на «Армаде» Майдиорн уже номинально не был представителем семьи Эверсон, я не обольщалась: у меня оставалось не так много времени, чтобы насладиться обществом Саша.

С Алиной у меня, кстати, состоялся не самый приятный разговор на тему наблюдения за землянами. Отнекиваться она не стала, но и брошенное нейтральное «не вмешивайтесь в то, с чем не сможете в одиночку бороться» окончательно убедило в непробиваемости боевой блондинки. Почему боевой — как оказалось, она обладала, помимо кроткого вида, вполне пробивным характером, так что сопротивляемость Саша ее наездам меня откровенно поражала. Я как — то спросила его, в чем секрет, поскольку его семья даже близко не лежала к Эверсонам, и не получила внятного ответа.

— Просто я хочу быть с тобой, — пожав плечами, ответил Саш. Я склонила голову в знак непонимания, но больше к этой теме не возвращалась. Все же слова Преображенского посеяли в моей душе зерна надеды, что у нас все…еще может быть. Пусть она и была донельзя наивной, но сейчас я хотя бы могла отдавать себе отчет в том, что смогу с этим справиться.

Собираясь к Сашу, я услышала негромкий стук в дверь. Бонни отозвалась моментально:

— Майдиорн Ардрейн с визитом к вам.

Я проглотила подступивший к горлу комок. Что ему было нужно от меня? И к Сашке я уже опаздываю…не запереться и не сделать вид, что «ежик ушел гулять». Выдохнув и собравшись с духом, я велела Бонни открыть дверь.

Он ступил ко мне в каюту не так уверенно, как это обычно делал Диорн. Было в движениях цельного пришельца что — то мягкое, плавное, что — то от Мая. Осмотревшись и найдя взглядом Веника, Майдиорн кивнул ему так, словно собака могла ответить, а затем сосредоточил внимание на мне и без предисловий сказал:

— Мне нужно проверить.

Не подозревая, что собирается делать Ардрейн, я только подняла брови, призывая продолжать, а в следующее мгновение оказалась прижатой к стене каюты, смутно осознавая, что дверь наружу Бонни так и не задраила. Наклонившись, бывший сосед оказался на одном уровне с моим лицом и с минуту задумчиво рассматривал меня. Честное слово, я себя как на приеме у рентгенолога почувствовала. Нет, в том, что никакого влечения он по отношению ко мне не испытает, я была уверена на все сто. Для этого он слишком часто общался с матерью, не дающей спуска ни на мгновение, и я, украдкой издали наблюдая за их совершенно непонятными для простого обывателя научными диалогами, могла с уверенностью судить о том, как со стороны Майдиорна понемногу зарождается привязанность. Не знаю, испытывала ли мама что — нибудь подобное, но была уверена, что вместе Май и Диорн своего не упустят. Потому — то и расслабилась, когда в глазах пришельца застыл понятный вопрос.

— Быстрее. Я опаздываю.

И все бы было ничего, только вот я услышала удаляющиеся шаги, которые поначалу направлялись явно к моей каюте. Когда Майдиорн интерес удовлетворил, я на прощание помахала ему ручкой:

— Не забудь попросить Бонни закрыть дверь!

Я шла по направлению к Преображенскому. На пути находилась та самая каюта, в которой мне стало плохо. В которой я видела Оленьку на одном из мониторов… Черт дернул меня заглянуть внутрь!

— Александр Вячеславович? — удивленным голосом спросила я, чувствуя себя вправе интересоваться, почему он пропадает не там, где мы должны были встретиться. — Наше с вами занятие в силе?

С ним была Алина. За две недели спокойной жизни с ним впервые была Алина. И не будь она лейнианкой, я с уверенностью сказала бы, что она светилась от злорадства. И пусть создавалось ощущение оживленной беседы, хмурый вид Преображенского не оставил сомнений в том, кто именно был у приоткрытой двери моей каюты. Но я все еще надеялась решить все цивилизованным способом.

— А, Лейквун, — он собрался и нацепил на лицо лейнианскую маску с такой поразительной скоростью, возвращая лицу вежливое выражение, что я испытала нечто сродни удару под дых: когда Преображенский так делал, он имел свойство закрываться от внешнего мира, как бы прятал спальню в своей квартире за непроходимой стеной, оставляя доступ только до гостиной. — Я как раз направлялся туда, но вы немного задержались, и я решил побеседовать с коллегой. Что заставило вас припоздниться? — как можно заинтересованней спросил он, и мне захотелось на мгновение прикрыть глаза, сосчитать до десяти и попросить его прекратить играть спектакль. Он что — решил отомстить на виду у Алины?

— Майдиорн зашел. Поговорить, — чувствуя странную необходимость выяснить, до какой грани сможет довести нелепый разговор Преображенский, я сделала ударение на последнем слове. Ну, может быть, хоть сейчас этот истукан сообразит пораскинуть мозгами? С какой бы целью я стала дразнить его, да еще и с помощью Майдиорна?!

— И как, хорошо поговорили? — продолжал издеваться Саш. Алина только молча переводила заинтересованный взгляд с одного участника диалога на другого.

— Вполне, — как можно более спокойно отозвалась я. — Успел схватить меня за талию, полапать грудь и поцеловать.

— Схватить за талию? — делано изумился Саш. — Вот так?

И все бы ничего, вот только опытным образцом он избрал Алину. К явному удивлению — поначалу — и плохо скрываемой радости — потом, когда осознала свое счастье — той. Нет, ударом под дых это не было. Но очень близко к тому.

— Да, очень похоже, — живо кивнула я, под разным углом наблюдая, как уверенно держит рука Преображенского талию Алины и как явно крутятся шестеренки в голове блонди. Убить кадровика было на тот момент единственной мыслью, но я сдержалась. Чтобы я — и велась на обиду какого — то безэмоционального электроника?! — Он еще грудь лапал, — напомнила я, уже зная, что последует за этим.

Со второй попытки Преображенского задеть меня стало еще тяжелее. Наблюдать, как сжимающие меня этой ночью руки теперь уверенно занимают место на чужой груди, пусть и покрытой костюмом…это оказалось больно. Кажется, я слишком много внимания уделяла нашим отношениям. Кажется, из того, что между нами было, нужно было сделать один — единственный вывод: это ни к чему не обязывающий секс на благо организма. А я… Слишком рано я позабыла, кто по профессии этот мужчина и к какой касте принадлежит. Слишком рано раскрылась. Тяжело было верить в надежду на совместное будущее, приближаясь к исторической родине. Нереально — после такой вот попытки наказать меня за научный интерес Майдиорна. Получается, я сама же и оказалась виноватой в том, что когда — то Преображенский выделил меня из толпы землян. И когда внутри все умирало, я добавила заключительный аккорд к разыгранной композиции:

— Не забудьте горячий поцелуй, Александр Вячеславович. Но мне позвольте этого уже не наблюдать — не люблю вуайеризмом заниматься, знаете ли, землянам это несвойственно. Всего доброго, — повернувшись, я пошла в направлении своей каюты.

Хорошо. Культурно он меня натаскал по высшему разряду. На выносливость — по ночам — и того круче. На планету Лей я могла ступать с чистой совестью… Жаль только, что сердце при этом оказалось безнадежно разбито. С другой стороны, этого следовало ожидать. Быть может, даже хорошо, что Саш откололся именно сейчас, поскольку это автоматически освобождало меня от мыслей о нем и позволяло сосредоточиться на главной проблеме целиком и полностью. Все же, как ни крути, нет — нет, да и проскакивала мысль о том, чтобы попытаться освободить от влияния ведущих семей и для него тоже. Нет. Я должна была думать только о себе.

Бонни услужливо открыла дверь, навстречу бросился счастливый Веник, явно не ожидавший быстрого возвращения. Улыбнувшись и потрепав его по загривку, я, как была, опустилась по стене на пол и, спрятав лицо в густой жесткой шерсти прижавшегося ко мне живого существа, шумно выдохнула, не сдерживая всхлипа. Веня заскулил — как будто почувствовал, что мне плохо — и принялся облизывать мое лицо. Только тогда я поняла, что по нему катились слезы. Улыбнувшись и заставив себя прекратить минуту слабости, я серьезно посмотрела на пса:

— Вень, ты готов остаться только со мной? Твой уважаемый заводчик нас, похоже, все — таки кинул во имя благого дела по улучшению инопланетного генофонда. Так что завтра мы с тобой спускаемся на поверхность новой планеты одни.

Веня гаркнул далеко не молодецким голосом, и я расценила это в качестве согласия. Вставать совершенно не хотелось, к тому же, вот удивление, недолгая встреча с Преображенским и его визави отняла гораздо больше сил, чем все тренировки, вместе взятые. К чему я это? Голова Вени стала для меня лучше всякой подушки во время сна, случившегося здесь же, у двери в каюту, на следующие несколько десятков минут. Пробуждение, правда, оказалось не самым приятным. Все потому, что я забыла предупредить Бонни, чтобы больше не пускала кадровика на порог.

Стоило панели плавно отъехать в сторону, как я открыла глаза, наблюдая сначала его зеленые тапки, а потом и фигуру со спины. Поворачиваться Саш не спешил. Сделал это только тогда, когда дверь встала на место.

— Нам надо поговорить, — вот и все, на что его хватило.

Интересно, сколько я продремала времени? Если честно, на борту «Армады» я ориентировалась только по утреннему и вечернему сигналам отбоя и подъема, так что потихоньку стала примеряться к лейнианскому образу жизни. Отталкиваясь от того, что уходила я на «урок» ближе к полдню, сейчас должно было быть около двух — трех часов. Мысль одновременно была и злорадной, и нещадно ранящей: за это время Алина уже смогла бы стать потенциальной мамой. Но я отбросила ее, спокойно взглянув на визитера:

— Внимательно тебя слушаю.

— Возможно, я немного погорячился, когда спрашивал тебя о том, почему ты задержалась на занятие.

О, да, ты всего лишь успел облапать женщину, которая проводила экспериментальные наблюдения над людьми, одни из которых являются моими знакомыми.

— Но я хотел показать тебе нерациональность твоих собственных поступков, — Преображенский, поджав губы, замолчал на некоторое время.

— Каких именно? — и пусть желания выслушивать его объяснения у меня совершенно не было, я изобразила живейший интерес. Смешная, наверное, со стороны была картина: огромная псина, которую обнимала я, Преображенский, примеряющий на себя роль терпеливого профессора, и идиотское выражение моего лица.

— У нас не принято заводить отношения одновременно с двумя мужчинами, Лейквун. Если тебя что — то во мне не устраивало, нужно было прямо сказать об этом, а не уединяться в каюте с Майдиорном.

Ага, то есть все — таки это был кадровик. И это его любопытный нос унюхал факт несостоявшейся измены. А с Алиной это что было — ответная мера пресечения?

— Та — а–к, — протянула я, призывая к продолжению.

— Поэтому я счел нужным показать тебе на собственном примере, как все это выглядело со стороны и сколько неудобств причинило твоему партнеру.

Неудобств?! Каких, к черту, неудобств?! Он на моих глазах, находясь в здравом уме и твердой памяти, освежил воспоминания о том, на каких местах у Алины находятся наиболее внушительные жировые образования. И делал это не ради эксперимента, а чтобы насолить мне! Скажите, пожалуйста, бедненький обиженный Саша! А мне что было делать среди всех этих кукловодов?

— Вот смотрю я на тебя и думаю, — освободив Веника и давая возможность метнуться к Преображенскому, заметила я. — Правила ты мне вроде объясняешь лейнианские, выход из сложившейся ситуации — тоже, а мстишь, как самый натуральный мужик из деревни.

— Что? — недоумение на лице Преображенского было настолько забавным, что я не удержалась от торжествующей улыбки и поднялась на ноги, ожидая, когда пройдет покалывание от долгого сидения в одном и том же положении. А потом стала наступать на него.

— То, Сашенька, что я теперь не совсем уверена, каким именно способом тебе показать меру наказания за мои якобы неправомерные действия с Диорном. То ли по — лейниански посоветовать предложить расставание, чтобы ты мог иметь Алину, как и десять лет назад, то ли по — деревенски, как у нас с гулящими бабами поступают.

Непонимание четко отразилось на его лице.

— Что значит — по — деревенски? — все же спросил он.

— То и значит, Сашенька, — обманчиво — ласковым тоном сказала я, приближаясь к нему. — Запирают в комнате и выбивают всю дурь, скопившуюся в голове. А знаешь, почему? — я помолчала, выжидая, когда до него дойдет смысл моих слов. — Потому что если бьет, значит, любит. Ну, так что, Саша? Тебе какой вариант по душе?

Он смотрел на меня, не веря, что я могу произнести подобные слова. Ну, конечно, бить — и женщину? Члена правящей семьи? Да просто — бить. Нет, лейнианцы не были на это запрограммированы. Зато они должны были подчиняться приказам руководящей верхушки беспрекословно.

— Ну что же ты, Саша? Никак не можешь решить, что делать? Хотя…я, кажется, знаю, в чем состоит твоя главная проблема. Ну, какая, к черту, любовь, да? Ты не сможешь воспользоваться этим методом, ты же не знаешь, что это такое. Какая, однако, жалость, какая потеря для воспитательных методов по очистке сознания! — все больше заводилась я, повышая голос и медленно приближаясь к Преображенскому, пока, наконец, не оказалась на расстоянии, с которого он мог бы до меня дотянуться. — А давай я тебе помогу? — предложила я внезапно. — Сделаем вид, что чувства тебе все же доступны, а, Саша? Ну же, ударь меня. Покажи, что будет, если я вдруг решу пойти налево!

— Лей… — предостерегающе заговорил Преображенский, но меня уже было не остановить.

— Да нет же, Саша! Ты ведь должен меня слушаться, разве нет? Так вот — я желаю, чтобы ты ударил меня! Ну же, бей! — последние слова я почти прокричала, ощущая, как взрывается сжигающий мою душу клубок из ревности, ярости и злости. Я действительно всем существом хотела, чтобы Преображенский ударил. Чтобы показать, что нам с ним никогда не быть вместе — или ровно до того момента, пока я не вспомню, что именно моя семья решила начать программирование остального общества. До того момента, пока свободная воля Суперменовича не будет погребена под пеплом от костра моей всепоглощающей ненависти.

Его рука дернулась. Я заворожено смотрела на это зрелище, боясь боли и одновременно надеясь, что Саш даст мне свободу своим ударом. Когда же он замахнулся, не выдержала — резко мотнула головой и зажмурилась. Вот и подошла к концу искусственно созданная сказка…

Больно было невыносимо. Только не от удара, а оттого, как стиснули меня в объятиях и смяли губы в поцелуе. Все еще не в силах поверить в то, что Преображенский устоял перед мощнейшим приказом, я растерялась и не смогла оказать сопротивления. Да какое там сопротивление — он буквально расплющил меня по своему телу, давая разве что урывками вдыхать воздух. Когда же оторвался от моих губ, я увидела злое лицо и ярко сияющую серебристую кайму на радужке.

— Никогда больше не смей мне приказывать, — с угрозой прошипел мужчина, возвращаясь к своему занятию. А я…я поняла, что пропала окончательно. На борьбу не осталось никакого желания.

Меня с силой впечатали в стену — ту самую, где несколько часов назад я целовалась с Майдиорном. Избавили от пиджака одним простым движением — без сожалений порвав его. Я уже молчу про то, то вскоре перед Преображенским я стояла полностью обнаженной — от остального гардероба он тоже, не церемонясь, меня освободил. А когда подхватывал под ягодицы, опирая на стену и заставляя закинуть руки ему на плечи, и сам уже стоял без одежды. Я не могла припомнить, чтобы мы когда — нибудь настолько исступленно целовались. И если он, кажется, на этот раз мстил за попытку давления на разум, то я дарила в ответ коктейль из ярости и страсти. Первое было результатом общения с Сашем, когда он пытался «научить» меня лейнианским правилам личного общения, второе — выражением радости. Он смог. Он выстоял даже тогда, когда на него воздействовал представитель с генами аж двух ведущих семей…

Я тяжело задышала, когда жадные губы опустились с ключиц на грудь. Он, не стесняясь, кусал мою кожу, заставляя стонать все чаще и чаще. Завтра точно появятся синяки, но я об этом не жалела. О том, что будет завтра, я решила поговорить после того, как закончится это безумие. Если оно вообще закончится…

Преображенский оказался внутри одним точным движением — настолько неожиданным и быстрым, что я выгнулась дугой, в голос застонав. Нет, пожалуй, он все же продолжал наказывать меня, но я уже не могла отвечать тем же — предоставила себя в его полное распоряжение, помогая ему сокращениями собственных мышц и все сильнее хватаясь за широкие плечи. Кажется, подстегнувшая злость все никак не давала ему остановиться — он двигался, раз за разом заставляя меня терять голову от своего присутствия. Так что я была даже благодарна тому моменту, когда он задрожал и совершил последний толчок. Это позволило мне сделать облегченный выдох, несмотря на то, что Саш особенно сильно, до боли сжал мои бедра, изливаясь внутри. Интересно, а у нас с ним могли бы быть дети?..

Пришедший в голову вопрос отрезвил моментально, и пусть я даже не вздрогнула и не сделала попытки оттолкнуть Преображенского, мысли тут же обрели ясность. Ну, уж нет. Никаких детей. Вполне достаточно и того, что со мной творят все, что вздумается. А на Лей я в первую очередь узнаю о необходимых методах контрацепции. Пусть я и не планировала задерживаться там…предупрежденный окажется, в конце концов, наиболее вооруженным.

Он приподнял меня, покидая мое тело, и я, не стесняясь, прикрыла глаза от удовольствия. Когда ноги соприкоснулись с поверхностью пола, Саш не дал мне упасть и поддерживал, прижав к стене, еще некоторое время. Зарылся лицом в волосы, покусывая шею. Это было очень приятно. Ощущать его кожу на своей было еще приятней в расслабленном состоянии. И даже то, что мы не на кровати, нисколько не умаляло очарования момента. Я уперлась руками в его плечи лишь тогда, когда почувствовала влагу на бедрах:

— Мне надо принять душ. Одной.

Саш отстранился, скользнув по мне взглядом, но ни единой попытки удержать не сделал. Это позволило привести себя в чувство намного быстрее. Из ванной комнаты я выходила, уже собравшись с мыслями, и направилась к успевшему одеться кадровику, устроившемуся на койке с ликвидсейфом. Голубые глаза блеснули, когда я, приподняв полы банного халата, оседлала колени мужчины. Ближе меня подтянули уже привычным жестом, ныряя рукой под плотную ткань и начиная гладить кожу ягодиц и поясницы. Я прикрыла глаза и положила голову на плечо Преображенского. Сказать сразу то, что я собиралась, оказалось невыносимо сложно.

— Я тоже хотела с тобой поговорить.

Получилось более хрипло, чем я думала. Все же руки Саша делали свое дело, и полностью умиротворенной я себя сейчас не чувствовала. Они замерли на мгновение, а затем раздался его спокойный голос:

— Слушаю.

— Так больше не может продолжаться, Саш. Ты наказываешь меня за то, во что, в сущности, сам же и втянул. Я не думаю, что смогу вести себя соответственно твоим шаблонам поведения. Завтра мы высаживаемся на планету — я хотела бы сделать это, будучи уже не связанной с тобой даже отношениями без обязательств. Мне кажется, я достойна того, чтобы не подвергаться твоим неожиданным урокам культуры лейнианского поведения. Я вообще не хочу к ней приобщаться — хотя бы потому, что не собираюсь задерживаться. Надеюсь, ты меня понимаешь. К тому же, сегодня я убедилась, что и твоя судьба, в общем — то, уже предопределена. За тобой вернулась женщина, десять лет мечтавшая о детях, и ты наглядно продемонстрировал, что при желании не против вернуть все на круги своя. Это вселяет в меня надежду, что когда — нибудь мы сможем жить так, словно никогда не знали друг друга.

— Я…понимаю.

— Правда? — не отрываясь от него, с надеждой в голосе спросила я.

— Пример с деревенским мужиком оказался весьма показательным.

— М — м–м… — смутилась я. — Это было экспромт.

— Я понял, — хмыкнул Преображенский. — И все же отказывать тебе придется в соответствии с правилами нашей планеты.

Может, потому и слова «прощальный секс» он никогда не воспринимал серьезно, что я всегда вела себя, как деревенская девчонка? Но кто же знал, что и как именно стоит говорить? Я оторвалась от Суперменовича, разглядывая его с новой стороны. Неужели просто не хотел расставаться?..

— Саш… — неуверенно начала я. Его лицо осветила привычная улыбка, как ни странно, придавшая мне сил. — С этого момента я хочу прекратить связывающие нас личные отношения. Меня не устраивает их качество, и я не планирую продолжать их в том же ключе. Я освобождаю тебя от необходимости постоянно быть рядом. Ты свободен. Свободна и я.

Возможно, промелькнувшая в его глазах горечь мне только почудилась. Вопрос вырвался сам собой:

— Так подойдет?

— Вполне, — кивнул Саш, продолжая улыбаться и запуская руку в мои волосы, чтобы помассировать голову.

— И что теперь? — прикрыв веки, поинтересовалась я, хоть действия Саша совершенно не располагали к общению.

— Ну…ты свободна. Я тоже. Можем просто жить. Можем пытаться поискать кого — нибудь еще. Исключается личное общение. И прикосновения, конечно — это прерогатива только тех лейнианцев, что проводят вместе время.

— Тогда что ты сейчас делаешь? — я распахнула глаза, видя, как улыбка Преображенского становится откровенно плутовской.

— Последнее желание умирающего, — с умильным видом проговорил Саш. Я никогда раньше не замечала за ним подобного состояния. — Мне нравится быть с тобой рядом. К тому же, здесь остались только мы…

О копошащемся в ванной Венике я предпочла благоразумно смолчать. Но желание кадровика притянуть меня ближе встретила с радостью. А потом почувствовала себя героиней старого фильма, в котором возлюбленный покидает возлюбленную, отправляясь куда — нибудь на войну или в дальнюю дорогу, и дарит на прощание страстный поцелуй на фоне заката, от которого у всех зрителей, не отрывающих взгляда от экрана, вырывается слаженный завистливый вдох. Никогда бы не подумала, что Преображенский умеет так изумительно целоваться — мягко, лишь обнимая мои губы своими. Я инстинктивно ухватилась за его плечи, отмечая, что меня опускают на теплую поверхность ликвидсейфа. Нет, потребность тела мой спутник явно не собирался удовлетворять. Он подтвердил это, когда с печальной улыбкой взглянул на мои губы, нависая сверху и не разрывая объятий. А потом внезапно принялся рассказывать о своих родителях и месте, где они живут на планете. Сама не заметив, как, я настолько увлеклась беседой, что вскоре у нас началось бурное обсуждение.

Прервал его внезапно сам Преображенский, словно сверившись с внутренними часами. Тихо произнеся «мне пора», он в последний раз поцеловал меня и поднялся с кушетки. Странно, но грусти я не испытывала. В душе, вопреки всем обстоятельствам, начало цвести ожидание.

— Все собрала? — в сотый раз спрашивала меня Мария, когда капитан Демин предупредил всех о том, что мы входим в атмосферу планеты. — Ничего не забыла?

— Мам! — осадила ее я. — Твое волнение передается и мне тоже. Не стоит. Нас там никто не съест.

— Я полностью разделяю позицию Лейквун, — авторитетно заявил Майдиорн. — Волноваться не о чем. Нас всего лишь встретят главы всех семей.

— Не всех, — вмешался капитан. — Главы военной и машиностроительной каст находятся в южной части планеты и прибудут на совет только через неделю. У вас будет время освоиться перед встречей.

Мы расположились в кают — компании, ожидая приземления, за круглым столом. Мария заметно нервничала перед встречей с родными и отцом. Я прекрасно понимала причину ее состояния. Пусть она провела на Земле гораздо больше времени, чем на Лей, не думаю, что с лейнианской памятью кто — то из посвященных смог бы забыть ее. Однако что — то явно заставило ее отвлечься от собранного состояния.

— Что? — спросила я, поднимая брови.

— Ты впервые назвала меня мамой… — неуверенно пояснила Мария.

Я смущенно пожала плечами, улыбнувшись, и перехватила заинтересованный взгляд Преображенского, сидящего почти напротив меня. Кажется, у него появился еще один повод для научного наблюдения. Покачав головой, я обратила внимание на отъехавшую дверь каюты, впускающую Алину. Для нее, к моему большому счастью, за столом по счастливой случайности не оказалось места. Но надо же было сердобольному капитану отпроситься и предложить ей свое место. Место рядом с Суперменовичем! Хотя чего это я так расчувствовалась? Сама ведь себя целую ночь настраивала на расставание, а тут… внешне, конечно, я ни единой эмоции не покажу. А уж что там у меня внутри, ему знать необязательно.

Мама внезапно закашлялась, краснея на глазах, и Преображенский вскочил с места:

— Я сейчас принесу вам воды, Мария.

— Да — да, Сашкинс, будь добр, пожалуйста… — хрипло проговорила мама, махая ему рукой в знак благодарности.

Мне одной показалось, или мама только что помогла кое — кому избавиться от прилипалы из касты управленцев? Больно уж резво подорвался кадровик с водичкой… Как оказалось, странным поведение двух заговорщиков показалось не только мне: Алина тоже проводила Преображенского подозрительным взглядом. И лишь Майдиорн светился, будто новогодняя елка, но я списала это на разрешение его психологической зависимости от меня.

Тем временем Саш подошел к небольшому импровизированному бару, налил воды в стакан и, вернувшись, подал его Марии. Поскольку Алина уже устроилась на его месте, он якобы в притворном сожалении примостился позади своего координатора. Таким образом, ко мне он стал намного ближе, чем до этого…нет! Не могла я начать страдать новой манией после того, как наконец — то рассталась с Преображенским!

— Что планируется делать с нами? — тем временем поинтересовалась Мария у Майриорна как единственного представителя глав двенадцати каст.

— Полагаю, сначала вам дадут небольшую передышку после возвращения, — ответил биотехнолог. — Далее семья Эверсонов проверит вас на благополучность. У Лей возьмут анализы на генетическую принадлежность к семье Дорнов, ну а затем…

— Затем начнется дележка, — хмуро закончила за него я.

— Вы должны радоваться тому, что оказались продуктом двух настолько весомых каст, — удивленно заявила Алина, и мне захотелось от души врезать ей. Продуктом, как раз, являлась именно она.

— Я никому ничего не должна, — жестко возразила я. — А уж вам, многоуважаемая Алина, тем более.

— В сущности, Лейквун недалека от очевидной истины, — внезапно поддержал меня Майдиорн. — В понятиях земной цивилизации именно разделить ее и попытаются.

Продолжиться диалогу не позволила спокойная речь капитана Демина, раздавшаяся из системы оповещения. Мы приземлялись. Стоило поторопиться к выходу.

— Готова? — сжала мою руку Мария.

— Как пионер, — хмыкнула я в ответ.