Просто вдвоем

Лэндон

К приходу Мелоди я должен был остаться дома один: отец с дедом назначили в городе встречу с бухгалтером, которого папа называл жуликом или аферистом, а то и похлеще. Утром дед проворчал:

– Когда я начал работать с Бобом, ты еще пеленки пачкал!

– Значит, у него было достаточно времени, чтобы поживиться за твой счет, – парировал отец. – Пора послать его к черту.

– И не подумаю! Разуй глаза и увидишь, что тут тебе не Вашингтон: у нас не все люди ворюги!

В дедушкиных глазах столица была «выгребной ямой, полной жулья», и то, что сын уехал в этот город жить, не давало ему покоя. Я не стал ждать папиного ответа, поскольку уже наблюдал подобные стычки. И не раз.

Отхлебнув апельсинового сока прямо из коробки, я схватил протеиновый батончик и отправился в школу. Отец с дедом были слишком заняты своей перепалкой, чтобы обратить на меня внимание. По пути я зорко смотрел, не появится ли Уинн или кто-нибудь из его дружков-уголовников. Остановившись на переходе у начальной школы, я заметил, что какой-то ребенок выскочил из маминого пикапа, споткнулся о бордюр и полетел на тротуар лицом вниз. Увидев, как он шлепнулся головой об асфальт, мать закричала. Я перебежал дорогу и поднял пацана. Он глотал воздух, готовясь забиться в истерике. Из носа у него хлестала кровь, и кожу на кончике он содрал, но в целом все выглядело не так уж страшно: лоб разбит не был, зубы нигде не валялись.

– О господи боже мой! Тайлер! – запричитала женщина, глядя на сына расширенными глазами. Она выхватила из сумочки салфетки и с силой прижала их все к переносице ребенка, вызвав у него запоздалый вопль, к которому я заранее приготовился. Легкие у парня работали нормально. – Крови-то сколько! Господи! Я должна была подъехать ближе к обочине! – воскликнула мамаша, трясясь и обливаясь слезами.

– Нос может быть сломан. По-моему, не стоит давить так сильно.

Женщина отдернула дрожащую руку с салфетками.

– Д-да, но кровь…

Я взял у нее несколько штук и прижал их ребенку к ноздрям.

– Держи вот так, парень. – Он испуганно уставился на меня, но сделал, как я велел. Рыдания стали постепенно затихать. – Все будет в порядке. Несколько лет назад я играл в хоккей и тоже разбил нос. Кровищи было море. Весь каток перепачкал и маму чуть до инфаркта не довел, но все обошлось. Дело житейское.

Ребенок потянулся к матери, она прижала его к себе.

– Спасибо. Твоя мама может тобой гордиться. Мало кто из твоих сверстников поступил бы так же.

Я поднялся с колена и, кивнув, пробормотал:

– Не за что.

День прошел без событий, если не считать того, что я старался не пересекаться с Бойсом Уинном и не пялиться во время уроков на Мелоди Доувер, которая шепнула мне, что зайдет после школы. Озадаченный этой таинственностью (зачем шушукаться, когда все и так знают, что мы вместе делаем проект?), я мельком взглянул на Кларка. Он ответил мне сердитой миной с другого конца класса, а Уинн ухмыльнулся так, будто знал что-то, чего не знал я. Этот оскал мне совсем не понравился.

Около четырех часов вечера Мелоди постучала в нашу переднюю дверь. Я открыл, с ужасом представляя себе, какое впечатление произведет на девушку жилище, которое отец ее парня называет «лачугой», «позором нашего города» и другими, еще менее лестными словами. Наверное, родители Мелоди думали так же. И друзья.

Я разложил свои листки на кухне, надеясь, что гостья не поинтересуется моим чуланом. План провалился.

– Где твоя комната? – спросила она чуть не с порога, направляясь за мной на кухню за газировкой, которую я ей предложил.

«Капец», – подумал я, открывая дверь кладовки и готовясь принять на себя град насмешек.

– Ничего себе! – Глаза Мелоди расширились. – Такая крошечная! И… уютная…

Она плюхнулась на край кровати, и мое сердце глухо застучало: «Мелоди Доувер сидит у меня на постели». Обведя глазами полки с учебниками и романами, она повернулась к противоположной стене, наполовину завешанной рисунками наподобие тех, что были в блокноте с картами, только лучше.

– Здесь так классно! Настоящая… пещера художника. – Мелоди улыбнулась. – Может, поработаем здесь?

Не дождавшись моего ответа, она сняла рюкзак с ноутбуком и поползла к изголовью.

– Э-э… Ладно…

Когда отец с дедом вернулись, мы сидели бок о бок, привалившись к горе подушек, и работали над библиографическим списком. Утренний спор продолжался, как будто, уходя в школу, я поставил его на паузу и теперь включил с того же места. Проходя мимо, папа и дед остановились перед моей дверью и заглянули внутрь с одинаково потрясенными лицами. Я залился краской. Мне показалось, что они молчали целую вечность.

– Иду готовить ужин, – наконец буркнул дедушка, отворачиваясь.

Отец что-то проворчал и потопал в противоположном направлении. Окинув взглядом опустевший коридор, Мелоди перевела свои светлые глаза на меня:

– А твоя мама…

Я покачал головой:

– Она… она умерла.

– Ой! Какой ужас! Недавно? Вы из-за этого сюда переехали?

Я кивнул. Мне не хотелось распространяться на эту тему. И вообще говорить не хотелось, и смотреть Мелоди в глаза тоже. Мои руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки: «Пожалуйста, не спрашивай!»

Вдруг я чуть не выпрыгнул из собственной кожи: ладонь Мелоди опустилась мне на запястье поверх браслета.

– Извини, – сказала она, проведя пальцами по моей коже.

Все почему-то считали необходимым извиняться передо мной за то, что я потерял мать. А я не мог ответить, что все нормально. Я знал: моя жизнь уже никогда не придет в норму.

Но думать о маме, когда на моей руке лежала мягкая ладонь Мелоди, я не мог. Я весь сосредоточился на этих пальцах и на том, как мое существо отзывалось на их прикосновение. Когда ногти, выкрашенные в голубой металлик (так часто красят спортивные машины), слегка царапнули тыльную сторону моей ладони, на это тут же откликнулась другая часть моего тела. Я молился, чтобы Мелоди ничего не заметила, и сидел, боясь пошевелиться.

– Она остается ужинать? – спросил дед из коридора.

Мы оба подскочили, отдернув друг от друга руки. Ноутбук подпрыгнул у Мелоди на коленках.

– Нет-нет, мне уже пора уходить.

Лицо Мелоди было красным, как и у меня. Когда ей пришло сообщение от Кларка, она соврала ему, что сидит дома.

– Я правда очень сочувствую, что ты потерял маму, Лэндон.

Она придвинулась и поцеловала меня в щеку. Все мое тело вспыхнуло. Мне стало неловко от удивительного ощущения: как будто я весь наполнился раскаленными углями или меня парализовали отравленным дротиком. Я утратил способность связно мыслить.

Мелоди соскользнула с моей кровати и сунула ноутбук в рюкзак. Я молча проводил ее до двери. Поцелуй горел на щеке, как клеймо.

Драка, когда до нее дошло, была быстрой, грязной, и никто из учителей ее не видел. В обеденный перерыв опять пошел дождь, но мне не захотелось мокнуть во дворе, как обычно, и я решил посидеть в библиотеке за компьютером: посмотреть презентацию, которую сделала Мелоди (через два дня мы должны были защищать нашу работу).

Только я завернул за угол – они были тут как тут. Уинн со своей бандой, к которой по такому случаю присоединился сам Кларк Ричардс. Рик Томпсон, первый идиот в этой компании, стоял на стреме.

– Привет, Максфилд. Пора платить должок, – сказал Уинн невозмутимо, будто читал прогноз погоды.

Я увидел его кулак как в замедленной съемке, но на самом деле замедленными оказались мои движения. Я не успел отшатнуться и получил прямо в челюсть. Зубы клацнули, в глазах вспыхнул фейерверк.

Я попятился, Уинн шагнул ко мне:

– Ты, придурок, что-то очень расхорохорился в мастерской. Приколоться решил, мать твою? Давай, попробуй ударить меня сейчас, когда я на тебя смотрю!

Следующий апперкот мне удалось блокировать, но Уинн тут же ухватил меня за шею и, намертво зажав мою голову, приготовился отыграться за промах. Я кое-как вывернулся и правым кулаком ударил Бойса в подбородок, а левой – по почкам. Не хотелось, чтобы реванш дался ему слишком легко. Уинн сделал следующий ход – и я снова очутился в глубокой заднице. Он врезал мне по уху, потом в живот.

– Что, сопля? Псих недоделанный! – Оскорбления сливались у меня в ушах в нечленораздельный гул, но Уинн продолжал ими сыпать, как будто искал, где у меня аварийная кнопка. – Папочка не научил тебя драться, да? Он такая же тряпка, как ты? – Я не мог высвободиться, чтобы схватить или ударить Уинна, а сколько плюх навесил мне он, я уже не считал. – Может, твоей мамаше нужен настоящий мужик? Давай я загляну к ней на огонек?

Вот она, эта кнопка.

С ревом раскинув руки, я сбросил Уинна с себя и зацепил ступней его лодыжку. Он растянулся на полу. Прыгнув на Бойса сверху, я даже не потрудился его обездвижить. Просто молотил без остановки, ничего не видя, не слыша и не чувствуя, кроме собственной ярости, в которой потонуло все остальное. Я нанес ему по голове столько ударов, что кулаки онемели. Мне хотелось размазать его в лепешку, но твердый череп не поддавался. Наконец я схватил Бойса за волосы и шмякнул затылком об пол.

Теперь он взревел и, взвившись, скинул меня. Один глаз у него уже побагровел и наполовину заплыл. Я перевернулся и встал, тяжело дыша, но, прежде чем я успел снова броситься на Уинна, Томпсон зашипел: «Преподы!»

Через несколько секунд я заметил, что наше побоище привлекло немало зрителей. Обступив нас плотным кольцом, одноклассники невольно закрыли учителям обзор. Мы с Бойсом медленно выпрямились, продолжая сверлить друг друга глазами. Руки были сжаты в кулаки, но сейчас мы держали их по швам.

– Что это еще за безобразие? – вскричала миссис Пауэлл, проталкиваясь сквозь толпу. – За драку полагается исключение из школы!

Мистер Самора расчистил себе дорогу и встал за спиной у коллеги. Уинн, чье лицо выглядело так же паршиво, как мое себя чувствовало, невозмутимо парировал:

– Мы не дрались.

Самора, сощурясь, указал пальцем в конец коридора:

– В кабинет директора! Сейчас же!

Я попытался сосредоточиться на том, что меня вот-вот турнут из школы, но не сумел. По правде говоря, все мои силы уходили на то, чтобы идти спокойно, подавляя желание кинуться на Уинна и стереть его в порошок.

Через несколько минут все мое тело заныло. Ссадины на лице болели, в ушах звенело. В брюшных мышцах ощущения были такие, будто я четыре часа качал пресс. Кровь в глазу затуманивала зрение, но, проморгавшись, я стал видеть четче. Когда Ингрэм уставилась на нас из-за своего стола, где ни одна папка и ни одна бумажка не смела лежать не на своем месте, я поборол приступ тошноты. Урод, сидевший возле меня, казался совершенно равнодушным к этой живой угрозе, но его руки вцепились в подлокотники.

– В этой школе принята политика нулевой толерантности в отношении драк. – Директриса сделала паузу, давая нам возможность переварить это заявление. Впившись в колени липкими, окровавленными руками, я заставил себя промолчать. – Полагаю, вы оба понимаете, о чем идет речь?

Я кивнул. Тупица, сидевший на соседнем стуле, пожал плечами.

– Мистер Уинн? На мой вежливый вопрос вы отвечаете пожатием плеч? Может быть, я должна была задать его в более… доступной формулировке?

– Нет, спасибо.

Бог мой! Этот парень оказался еще большим идиотом, чем я думал.

И без того сощуренные глаза Ингрэм превратились в щелки:

– Прошу прощения?

– Нет, мэм, – пробормотал Уинн.

– Что «нет, мэм»? Вы не пожимали плечами или вам незнакома политика нулевой толерантности?

Она прекрасно его поняла, но ей было нужно, чтобы он открыто сказал или сделал что-нибудь, дающее основания для исключения из школы.

– Нет, мэм, не нужно задавать вопрос в более доступной формулировке. Да, мэм, я знаком с политикой нулевой толерантности. Но я не дрался.

Я чуть не разинул рот от негодования. Если Уинн думал, что я буду отвечать за все это дерьмо один, то ему стоило подумать еще разок. Я захотел двинуть Бойсу во второй глаз, чтобы тот гармонировал по цвету с первым, но чутье вовремя подсказало, что тогда меня точно исключат, чего эта сука, собственно, и добивалась. Причем с начала года.

Она сморщилась, словно проглотила лимон.

– Вы не… дрались. – В этой реплике, произнесенной презрительным тоном, крылась подсказка для Уинна, но я знал, что он ее не уловит. – Тогда откуда эти синяки и кровь?

Директриса подалась вперед, растянув губы в подобии ехидной усмешки.

– Я упал с лестницы.

Ингрэм смерила его леденящим взором:

– Вы живете в трейлере.

– Я не сказал, что это было дома.

Ее взгляд метнулся ко мне:

– Ну а вы?

– Он тоже упал с лестницы. – («Святые угодники!» – сказал бы мой дедушка. Уинн отвечал за меня. Обалдеть!) – Мы с ним оба свалились. Смешно получилось. Наверно, это уже выложили на YouTube.

Директриса не сводила глаз с меня:

– Так как же, мистер Максфилд? Возможно, вы потрудитесь рассказать мне правду?

Что бы я ни думал об Уинне, директриса была не на моей стороне. Я набрал в легкие воздуха:

– Думаю, нас толкнули.

Она вытаращила глаза:

– Кто вас толкнул?

– Не знаю. Со спины мы не видели.

Повисла долгая пауза. До Ингрэм дошло, что никто из нас не хотел закладывать другого ради ее удовольствия.

– Вы оба, – она напряглась, хотя ее и так перекосило, – обязаны соблюдать мои правила, пока находитесь в моем доме. Если я найду учителя, который подтвердит мне, что вы, Уинн, или вы, Максфилд, тронули друг друга хотя бы пальцем, я без малейшего колебания вышвырну вас пинком, хамье вы этакое, обратно на улицу. Гарантирую вам незабываемые ощущения.

Я закусил щеку, чтобы не рассмеяться. Во-первых, ситуация получалась несмешная: очевидно, директриса намеревалась избавиться от нас обоих. Во-вторых, когда губа разбита в двух местах, смеяться офигительно больно. Но как не улыбнуться, если матрона средних лет говорит пятнадцатилетним парням: «Гарантирую вам незабываемые ощущения»?

Уинн, почесав пальцем подбородок, сказал:

– Где-то я это уже слышал. Может, вы давали такое объявление в газету?

Я кашлянул в кулак, маскируя смешок, и поморщился от боли. Сукин сын. Мое сердце колотилось так же бешено, как в первый раз, когда я заехал кулаком Уинну в морду.

Директриса покрылась пятнами, став похожей на огнедышащего дракона.

– Вон из кабинета! Я немедленно вызываю ваших родителей. Вы оба отстраняетесь от занятий на целую неделю. А сейчас марш в приемную и сидите там, пока вас не вызовут! И не разговаривать!

Уинн выругался себе под нос. Я, к счастью, заглушил его слова своими «да, мэм», после чего мы вскочили с мест и вылетели за дверь, где нас ждали жесткие стулья, как будто специально созданные для моих синяков. Я надеялся, что Бойсу больнее. Мы неуклюже уселись напротив секретарской конторки, оставив между собой один свободный стул.

Что скажет или сделает мой отец, я не знал. Он и так со мной едва разговаривал.

– Максфилд? – (Вот это да! Не прошло и минуты, как Уинн осмелился нарушить директорский запрет. Я не ответил.) – Извини за то, что я сказал. Ну… О твоей матери. – (Как будто нужно было уточнять! Отколупав от джинсов засохший сгусток крови, я прикинул, моя это кровь или его.) – Хрень сморозил.

Я в замешательстве поднял глаза:

– Да уж не без того.

Лукас

Я уже почти научился думать как два разных человека – по крайней мере, о Жаклин. Несколько недель я, как загипнотизированный, ею любовался; я же имел несчастье вызвать у нее страх, когда пришел ей на помощь в субботу ночью, и теперь я стал для нее противоположностью всякой угрозы: обменивался с ней шутками по электронной почте, помогал освоить пропущенный материал.

С одной стороны, мне хотелось, чтобы она знала, что и тот субботний парень, и ассистент Хеллера – это я. Но еще больше мне хотелось быть кем-то третьим. Человеком, который не связан должностными ограничениями, вполне разумными при ином раскладе, и не имеющим отношения к, наверное, худшей ночи в ее жизни.

Вместо того чтобы сразу войти в аудиторию, я прислонился к стене напротив двери и стал ждать, когда придет Жаклин. Вопреки своей воле я стал свидетелем милой беседы Кеннеди Мура и Айви. Стоя у самого входа, они обменялись номерами и сфотографировали друг друга на телефоны. Она не переставая хихикала. И этот парень думал, что такая девчонка заменит ему Жаклин? Конечно, в университете много симпатичных и умных студенток. Есть они, наверное, и среди «сестричек» из «Дзеты». Но выбрать такую дуру?!

Я отвернулся, и тут показалась Жаклин. Она стояла посреди коридора и смотрела на своего бывшего. Видя ее застывшую позу и выражение боли на ее лице, можно было понять, почему она две недели не могла заставить себя прийти на занятия. Мур не только разорвал их отношения на ровном месте, но и, не теряя времени, двинулся дальше. Любоваться этим захотела бы только мазохистка.

Какой-то неуклюжий придурок врезался в Жаклин, и рюкзак соскользнул у нее с плеча. Я подхватил его с пола, как раз когда она тоже наклонилась. Мы оба выпрямились, и ее глаза блеснули. В этот момент мне хотелось только одного: навеки защитить Жаклин Уоллес от всех опасностей и неудобств.

Но я понимал, насколько несбыточной была эта мечта.

– Рыцарство у нас еще никто не отменял, – сказал я, надевая лямку объемистого рюкзака ей на плечо.

– А?

Ее щеки слегка покраснели. На улице дул ноябрьский ветер, но этот румянец был вызван, скорее, смущением, а не утренним холодом.

– Ну и засранец! – Я кивнул в сторону типа, который налетел на Джеки и даже нормально не извинился, но мой взгляд невольно зацепил и ее урода-бывшего. – Все в порядке? – спросил я, снова поворачиваясь к ней.

Судя по выражению глаз, она вспомнила, что я уже задавал ей этот вопрос. Я меньше всего на свете хотел вернуть ее в ту ночь, но умудрился сделать это снова, и у меня зла на себя не хватало.

Правда, она и без моих слов наверняка вспоминала о субботних событиях. Ведь я же не нуждался в посторонней помощи, чтобы всколыхнуть в себе свои кошмары. Они донимали меня, как бы я ни старался от них избавиться.

– Да, – ответила Жаклин уныло и тихо, провожая глазами Мура, который вошел в аудиторию вместе со своей новой пассией. Направившись вслед за ними к двери, Джеки добавила: – Спасибо.

Это «спасибо» напомнило мне тот дождливый день, когда я придержал для нее дверь. Тогда я впервые увидел ее вблизи, посмотрел ей в глаза и признался себе в том, что хотел ее.

Черт!

Она не обернулась и не заметила, что я тоже вошел в аудиторию. Откинувшись на спинку своего стула в последнем ряду, я смотрел, как она переносила в тетрадь графики, которыми Хеллер изрисовал всю доску, как хмурилась и ерзала, потому что многого не понимала. Я не имел права этому радоваться, но Лэндон Максфилд был ей теперь очень нужен. Я ждал ее нового письма и заранее обдумывал то, что хотел спросить.

Нагнувшись к своему рюкзаку, она вдруг посмотрела мне в лицо.

Значит, знала о моем присутствии, знала, где я сижу. Наверное, заметила меня еще в понедельник, с порога, прежде чем я ее увидел, и специально села не рядом со мной. Предпочла перешагивать через вытянутые ноги какого-то болвана, который еженедельно приходил на лекции отсыпаться.

И все-таки она не забыла о моем присутствии, и ей стало любопытно на меня взглянуть. Я постарался обуздать свои чувства и ничем их не выказать, но угол моего рта сам собой пополз вверх. Жаклин резко отвернулась и больше не смотрела в мою сторону.

Как только Хеллер закруглился, я рванул к двери. Джеки порылась в тетради и повернула ее к своему соседу.

Не успел я выскочить из здания, как меня притормозила студентка, которая ходила к Хеллеру прошлой весной, но бросила. В новом семестре она решила попробовать еще раз, но успехов пока не было. На мои семинары она не ходила, зато однажды попросила индивидуальную консультацию, причем вне кампуса. Я, как нас и учили, ответил отказом.

– Так, может, позанимаемся у меня дома? – спросила она таким тоном, будто месяц назад у нас не было точно такого разговора.

Я вздохнул:

– Нет, извини. Заниматься можно только в кампусе. Такие правила.

Она выпятила нижнюю губку и принялась накручивать на палец прядь длинных волос. Допускаю, что этот прием работал с другими парнями или с ее родителями. Но на меня он оказывал противоположный эффект. В переднем кармане моих джинсов зажужжал телефон. Жаклин еще не вышла из аудитории, и мне хотелось исчезнуть из здания до ее появления. Но план, похоже, не удался.

– Значит, занятия групповые? И длятся час?

Продолжая старательно накручивать волосы на палец, девчонка переступила с ноги на ногу. Градус моего раздражения поднялся еще выше. Мне захотелось схватить ее за плечи, чтобы она спокойно простояла те тридцать секунд нашей беседы, на которые могло хватить моего терпения.

– Да. С часу до двух.

Она спросила, что я делаю после занятия. Мол, если я не хочу учить ее на дому экономике, то, может, просто переспим? О боже!

– Работаю.

– Вечно ты работаешь, Лукас!

Раньше я не умел ловить на себе чужие взгляды и не был уверен сейчас, что не ошибся в ощущениях. Может, я просто ждал, когда появится Джеки, но клянусь: в какой-то момент кожа у меня загорелась, а мышцы напряглись. Не удержавшись, я высмотрел Жаклин Уоллес в толпе студентов, зигзагами сновавших по коридору. Как будто знал, где она окажется. Как будто, кроме нее, вокруг никого не было.

Она остановилась в четырех шагах от меня и наверняка услышала мое имя. Теперь я стал для нее Лукасом, а писала она мне как Лэндону. И вряд ли она могла усмотреть какую-либо связь между этими людьми. За долю секунды я испытал сначала полное облегчение, потом отвращение к себе, а после остановился где-то посередине. Опять.

Не успел я пошевелиться, как Жаклин повернулась и исчезла в людском потоке. Клянусь, что я почувствовал, как ее не стало.