Просто вдвоем

Лэндон

Меня разбудил запах кофе. Странно. Отец почти всегда уходил раньше, чем я просыпался. Трудно было представить, что он отменил запланированные экскурсии, чтобы обсудить мой арест. Своих клиентов он никогда не подводил.

Я заглянул в кухню. Отца видно не было, зато за столом сидел Хеллер. Перед ним лежал его ноутбук, большой желтый линованный блокнот и местный телефонный справочник. Когда я вошел, Чарльз откинулся на спинку стула.

– Лэндон, я хочу с тобой поговорить, если ты не против. Вот, принес тебе рогалики, поставил вариться кофе. Даю тебе несколько минут, чтобы проснуться, а потом потолкуем. Идет?

Я угрюмо кивнул и потопал в ванную. Достал из шкафчика над раковиной обезболивающее и с трудом снял с баночки крышку, защищавшую содержимое от детей – точнее, наоборот. Распухшая рука стала похожа на лапу мультяшного персонажа и дико болела. Самые простые манипуляции вроде чистки зубов и одевания-раздевания превратились в настоящую проблему. Кое-как натянув майку и шорты, я плюнул и оставил тесемки болтаться.

Как только я плюхнулся за стол напротив Чарльза, тот подвинул ко мне рогалик, густо намазанный сливочным сыром, и кружку черного кофе, а потом снял очки и посмотрел на меня, открыто и настойчиво изучая мое лицо, мои глаза. Я не привык, чтобы меня сверлили взглядом, желая при этом добра. Я знал, как глубоко разочаровал Чарльза. Чувство стыда сошло на меня лавиной, от которой бесполезно бежать – все равно накроет.

Уставившись на собственную руку, сжимавшую кружку, и изо всех сил сдерживая слезы, я приготовился выслушать все, что припас Чарльз.

– У меня к тебе предложение. Можешь согласиться, а можешь отказаться, – начал он. – Это не подарок. Это вызов. Если не захочешь его принимать, заставить тебя мы не сможем. И пытаться не будем. Понимаешь? – (Я пока ничего не понимал, но все равно молча кивнул.) – Я написал список того, чего от тебя хочу, а в соседней графе указал то, что обещаю сделать сам, если ты справишься. – Он придвинул ко мне блокнот и начал объяснять: – Во-первых, школа. Ты должен ходить каждый день на все уроки и учиться в полную силу, чтобы поступить в колледж. Перед началом следующего года выбери самые трудные, самые серьезные предметы и вкалывай, не жалея себя. Только так ты сможешь подтянуть свой средний балл, а иначе… Ты вырыл себе глубокую яму, Лэндон. – (Наверное, он даже не представлял себе, насколько глубокую. А я не мог ему об этом рассказать.) – Во-вторых, найди работу. Любую. Главное, чтобы ты получал настоящую зарплату, а не наличные от папы. Тебе нужно научиться работать на кого-то, помимо родного отца. В-третьих, завязывай с наркотиками и алкоголем. С наркотиками – совсем. Что касается спиртного… Я был бы лицемером, если бы потребовал от тебя клятву не брать в рот пива, пока тебе не исполнится двадцать один. Но я хочу, чтобы ты постарался не пить и привык себя контролировать. И наконец, ты должен заняться тхеквондо. Если дерешься, делай это правильно. Пусть тебе объяснят, когда нужно применять силу и (что еще важнее) когда и почему этого делать нельзя. – (Я сглотнул. Сейчас мне казалось совершенно немыслимым выполнить все эти условия. Предложение Чарльза было не вызовом, а требованием невозможного. Но мне хотелось попробовать. Очень хотелось.) – Если ты согласишься, то я со своей стороны обязуюсь сделать следующее: во-первых, оплачу твои занятия боевыми искусствами. В молодости они спасли мою шкуру, помогли мне научиться владеть собой. Уверен, помогут и тебе. Во-вторых, я подключу все свои связи, чтобы тебя приняли к нам на испытательный срок. – (Я удивленно поднял глаза: Чарльз работал в лучшем университете штата.) – Ну а если не получится, есть ведь и муниципальные колледжи. Тот, что находится неподалеку от нашего дома, очень даже неплохой. Год учишься там, попадаешь в отличники, потом переводишься. В любом случае мы с Синди хотим, чтобы ты жил с нами. У нас над гаражом есть квартирка, где мы храним всякий ненужный хлам. Если поступишь, тебе придется зарабатывать на обучение, но о жилье можно будет не беспокоиться. Сегодня я уже сделал несколько звонков. Подыскал хорошую секцию боевых искусств в двадцати минутах езды отсюда. Примешь мое предложение – сегодня же запишем тебя туда. Твоя подпись в конце списка будет означать, что ты согласен с моими условиями. – Чарльз положил поверх блокнота ручку и встал. – Теперь поешь и все обдумай, а я пока пойду провожу Синди с ребятами: они сегодня уезжают домой. Скоро вернусь. – Он положил руку мне на плечо и добавил: – А еще я позвонил в полицию по поводу твоего дела о нападении, поговорил с детективом. Мы с твоим папой постараемся помочь вне зависимости от того, примешь ли ты мое предложение.

Чарльз не представлял себе, насколько мне было страшно, в каком я был отчаянии, пока сидел в той камере. Я поднял глаза, чтобы поблагодарить его, но не смог ничего сказать, а только кивнул. Он похлопал меня по руке и вышел.

Меньше чем через минуту я подписал оставленный им листок.

Лукас

В среду, когда я пришел на лекцию по экономике, Жаклин разговаривала с Муром в коридоре. От его напряженной спины исходило раздражение, говорил он разгоряченно:

– Мне и в голову не приходило, что он может сделать такое!

Жаклин увидела меня из-за его плеча. Я подошел и, встав с ней рядом, спросил:

– Все в порядке?

– Да, все хорошо, – ответила она.

Прежде чем повернуть и войти в аудиторию, я секунду пристально смотрел на Мура. Он узнал меня. Отходя, я услышал, как он резюмировал свои наблюдения:

– Этот парень тоже ходит на экономику? Какого черта он тут кроит такие физиономии?

Вряд ли Мур и правда хотел это выяснить. Тем более ему бы не понравилось, если бы я объяснил это действием.

Через пять минут они оба вошли в аудиторию. Жаклин не смотрела в мою сторону. Хеллер уже начал лекцию. Мур угрюмо прошел мимо меня, а его бывшая девушка спокойно проскользнула на свое место. Я облегченно вздохнул.

После обеда Жаклин и Минди собирались идти в полицию, чтобы им оформили временный охранный ордер[30] на имя Бака. Я хотел отпроситься с работы, чтобы их проводить, но оказалось, что о них обеих обещали позаботиться родители Минди.

Жаклин сказала мне, что они, по словам Эрин, скорее всего, заберут ее из колледжа.

Я в сотый раз пожалел о том, что в свое время не воспользовался возможностью убить этого гада.

От меня прямо пар пошел, и впервые в жизни мне захотелось закурить. Обычно я курил, только когда пил. Да, вот что сейчас бы не помешало. Алкоголь помог бы притупить ярость, которая переполняла меня при мысли о том, какие ужасные мучения приходится терпеть девочке (она была всего на два года старше Карли), чтобы рассказывать о случившемся полиции. Минди поддерживали родители и «сестры» по студенческому обществу, но я видел ее после подачи заявления: она выглядела совершенно опустошенной.

Жаклин своим родителям ничего не сказала. Это не показалось мне странным с учетом того, как они поступили с ней в День благодарения.

Мы подошли к филологическому корпусу, и Жаклин повернула ко мне лицо. Я улыбнулся ей, несмотря на безрадостные мысли, одолевавшие меня еще пару секунд назад. Она была восхитительна даже в пальто с капюшоном, вязаной шапке, доходившей до глаз, и смешном пушистом шарфе, многократно обмотанном вокруг шеи и закрывавшем рот.

Я провел по щеке Жаклин холодным пальцем, нырнул под слой шерсти и нашел ее пухлые губы.

– Я бы хотел с тобой увидеться, прежде чем уеду домой, – сказал я.

Жаклин ответила, что вечером у нее экзамен по специальности, в субботу – музыкальные занятия, а в пятницу – концерт, на котором обязательно нужно быть. Мне пришлось официально признать, что сверх аудиторных часов музыканты были нагружены больше, чем все остальные студенты.

– Могу выкроить время завтра, если хочешь, – предложила Жаклин.

– Хочу, – кивнул я.

Еще как хочу!

Ее глаза были поразительно большими и синими, а ярко-розовые губы как будто молили о поцелуе. «Как же мне хочется поцеловать тебя, Жаклин, – подумал я. – Прямо здесь, прямо сейчас. Пусть видит Бог, пусть смотрят люди». Она бы позволила: это читалось в ее взгляде. Спасая нас обоих, я вернул шарф на место.

– Ты похожа на недоделанную мумию. Как будто тот, кто тебя обматывал, вдруг отвлекся и забыл закончить.

– Может, я дала ему кулаком по физиономии и расквасила нос, чтобы перестал надо мной издеваться? – сказала Жаклин и, засмеявшись, приблизилась ко мне.

Я не удержался и поцеловал ее в лоб, неосторожно позволив себе вдохнуть знакомый запах. Черт возьми!

– Напиши, как у вас все пройдет в полиции, – попросил я, делая шаг назад.

Жаклин. Готово! Ордер подписан. Теперь Бак не подойдет к нам ближе чем на тысячу футов.

Я. Хорошо.

Жаклин. Иду сдавать специальность, пожелай мне удачи.

Я. Зачем она тебе? У тебя же волшебные пальцы!

Жаклин.

Я всегда стучался, когда входил к Хеллерам со двора. В отличие от моих родителей, Чарльз и Синди были сдержанны в проявлении чувств, но могли вести себя иначе наедине. Мне не хотелось ставить нас всех в неловкое положение, врываясь к ним, когда они выдворили детей и решили, что остались одни.

– Все в порядке, Лэндон? – спросил Чарльз, открывая дверь.

Лэндон. Я вздохнул.

– Да, все отлично. Просто мне хотелось поговорить с вами о… Жаклин.

Сначала он удивленно поднял брови. Потом ухмыльнулся.

– Проходи. Я как раз готовлю материалы для следующей недели, к экзамену. Когда последипломники увидят плоды моих трудов, они меня просто возненавидят. – Он потер руки: очевидно, эта мысль его забавляла.

Студенты большей частью любили Хеллера, а для своих аспирантов он был сущий сатана. Зато предмет они у него знали назубок.

Чарльз достал пару бутылок пива, и мы уселись за стол.

– У меня к вам два дела. Во-первых, я должен рассказать кое-что о наших с ней отношениях…

Он выпрямился:

– Я слушаю.

– Я уже говорил, что она познакомилась со мной как с Лукасом еще до того, как я стал помогать ей по экономике. Но я не сказал, при каких обстоятельствах мы встретились. – Я набрал в легкие воздуха. – На нее напали на парковке возле мужского общежития. Во время вечеринки. Я… вмешался. Жаклин не захотела сообщать в полицию.

– Господи боже! – Чарльз отодвинул ноутбук и оперся локтями о стол, заваленный тетрадями. – На нее напал кто-то из студентов? – (Я кивнул.) – Но почему она об этом не заявила? Он же опасен…

– Погодите. – (Хеллер замолчал и нахмурился.) – Чарльз, я остановил его прежде, чем он успел… оставить какие-нибудь доказательства. Физические. Не было ни синяков, ни следов… – я стиснул зубы, – проникновения. Он состоит в одном союзе с бывшим парнем Жаклин. Вы же знаете этих ребят: они сделают вид, что ничему не верят, а вдобавок еще и затравят девушку. Я не смог уговорить ее вызвать полицию, хотя, сказать по правде, не очень настаивал. Наверное, это и моя вина тоже. Я избил его до крови, понадеявшись, что это послужит ему уроком. Я ошибся.

– О боже! Он сделал это опять.

Интонация Чарльза была утвердительной, а не вопросительной.

– Да, он изнасиловал другую девушку.

– Что за…

– Она дала показания в полиции. И Жаклин тоже. И я.

– Надеюсь, его вышвырнули из университета? – Глаза Хеллера вспыхнули. – Не хочу, чтобы этот гаденыш ошивался в нашем колледже.

Я скривил губы:

– В отделении мне сказали, что администрация разрешит ему сдать сессию, если он будет приходить в кампус только на экзамены и только в сопровождении кого-нибудь из своих «братишек».

– Но это же бред!

– Презумпция невиновности, Чарльз.

– Я знаю, знаю. – Он тяжело вздохнул, огорченный не меньше меня. – Я просто… подумал о Карли и так взбесился, что…

Он осекся. Я провел пальцем по шраму на внутренней стороне левого запястья. Несколько секунд мы оба молчали.

– Сегодня Жаклин и той второй девушке выписали временный охранный ордер. Теперь этот парень не имеет права вступать с ними в какой бы то ни было контакт и должен держаться от них на расстоянии не менее тысячи футов хоть в кампусе, хоть за его пределами.

Чарльз кивнул, но я знал, что мы думали об одном: «Этого недостаточно». И все-таки полумеры были лучше, чем ничего.

– Ты хотел поговорить о чем-то еще? – напомнил Чарльз.

Я закусил лабрет, и он это заметил. Я ничего не мог с собой поделать и, когда нервничал, теребил эту проклятую штуковину, что всегда меня выдавало. Сделав глубокий вдох, я заговорил:

– Я хотел спросить… э-э… по-прежнему ли на нас распространяются ограничения, касающиеся отношений студентов с сотрудниками кафедры. Мы думали встретиться завтра вечером. После моего заключительного семинара. Когда я его проведу, мои обязанности как вашего ассистента будут в некотором роде уже выполнены…

Хеллер сощурил глаз:

– Хм… Она живет здесь, в городе, или уедет на каникулы?

– Уедет.

– Ах вот как. Ну, тогда до экзамена, который будет на следующей неделе, я бы посоветовал вам быть осторожнее на людях. Что же касается тайных свиданий… – Он послал мне лукавую улыбку. – Так уж и быть, встречайтесь.

Он думал, что Жаклин скоро станет или уже стала моей девушкой, и, очевидно, очень этому радовался. У меня не хватило духу вывести его из заблуждения.

За ужином Жаклин нервничала. Я приготовил пасту, и мне, похоже, снова удалось впечатлить гостью своими кулинарными умениями. Ее беспокойство, наверное, объяснялось нашей прошлой встречей. Я хотел, чтобы теперь все было по-другому, но выглядел бы полным идиотом, скажи ей прямо: «Эй, помнишь, я попросил меня остановить? Сегодня не остановлюсь, пока ты не кончишь, выкрикивая мое имя».

Нет уж.

Сгрузив тарелки в посудомоечную машину, я притянул Жаклин к себе и сжал ее руки у нее за спиной, делая вид, что собираюсь дать ей импровизированный урок самообороны.

– Как ты будешь освобождаться от такого захвата, Жаклин?

Она тихо ответила, что не хочет освобождаться.

– А если бы хотела? – не унимался я.

Она закрыла глаза и ответила, как на занятии: ударом коленом в пах и пяткой по ступне.

– А если бы я тебя поцеловал, когда тебе этого не хотелось?

Я думал, она опять назовет какой-нибудь прием, которому ее научили, – боднула бы, например. Но нет. Она сказала:

– Я бы тебя укусила.

Черт! Мне чуть крышу не сорвало.

Я осторожно поцеловал Жаклин, втайне надеясь, что она действительно меня укусит. Вместо этого она лизнула мои губы, задев лабрет, и я подсадил ее на кухонную столешницу. Обвив меня руками и ногами, она склонила голову, и в рот мне скользнул ее маленький язычок. Я потянул его в себя, лаская своим и слегка прикусывая.

– Обалдеть, – выдохнула она, когда мы разомкнули губы.

Я снял ее со столешницы, отнес в спальню, положил посреди кровати и начал целовать, пока она не сбилась с дыхания. Тогда я стащил с нее свитер и снова приковался к ней ртом, а она расстегнула на мне рубашку. Когда я дотронулся пальцем до молнии на ее джинсах, Жаклин сказала «да».

Я заявил, что такое со мной происходило впервые, и она решила, что я попытался сойти за девственника. Я рассмеялся, хотя, вообще-то, было не смешно.

– Эти женщины мало что для меня значили, и я почти ничего о них не знал. Случайные связи, – объяснил я. – И все.

Я побоялся, что такое признание вызовет у Жаклин гадливость. Она встречалась с Кеннеди Муром три года, и они вряд ли ограничивались платоническими отношениями, но он, скорее всего, был ее первым и единственным партнером.

– И так было всегда?

– Да и этих связей было не очень много, – ответил я, и мне захотелось скрестить за спиной пальцы. – В школе такое случалось со мной гораздо чаще, чем в последние три года.

Вот тут я сказал правду.

Она ошеломила меня, сказав, что хочет этого. Хочет меня.

– Пожалуйста, не проси меня тебя остановить, – добавила она.

Об этом ей беспокоиться не стоило. Сейчас я думал только о том, как сделать все медленно и доставить ей удовольствие. Мне хотелось, чтобы она почувствовала себя прекрасной, желанной и полностью, абсолютно, исчерпывающе удовлетворенной.

Я стащил с нее джинсы и, не отрывая взгляда от ее восхитительного тела, стянул свои. Потом легко провел по ней руками, скользнув кончиками пальцев по груди, прикрытой розовым кружевным лифчиком, и крошечному овалу пупка над другой полоской кружев. Жаклин была невероятно сексуальна. Ее руки потянулись ко мне, прогулялись по линиям моих бицепсов и плеч, скользнули по животу. Она облизнула губы.

Я быстро взял презерватив из выдвижного ящика, а когда снова наклонился к ней, она дрожала. И я догадывался, что не от холода, хотя именно на него она все и свалила, когда я спросил. Она была напряжена, почти в панике, а почему, я точно не знал. Оставалось только понадеяться, что это было от неопытности, а не от воспоминаний о событиях той ночи. Недостаток опыта меня не смущал. Труднее было бы справиться со страхом, вызывающим память о недавних событиях.

Я мог остановиться. И мог удержать ее. Я так бы и сделал, не перестань она бояться.

Я сел, вытащил из-под нас покрывало и накинул его сверху. Соприкоснувшись с прохладными простынями, она задрожала еще сильнее. Но когда я лег на нее, согревая своим телом и мягко целуя, я почувствовал, как под моими пальцами расслабились мышцы, а дыхание стало глубже, хотя и чаще. Положив руку под голову Жаклин, я медленно и нежно поцеловал ее в губы. Постепенно мы вернулись в то состояние, которое застало нас на кухне. В теплом теле, прижатом к моему, теперь ощущалось спокойное доверие.

– Так лучше? – спросил я.

– Да.

– Ты знаешь, что в любой момент можешь меня остановить, но сам я об этом больше не попрошу.

Я наклонился, Жаклин раскрыла губы, и мы снова поцеловались. Она переплетала свой язык с моим и чуть прихватывала лабрет, путаясь пальцами у меня в волосах и придерживая мою голову так, чтобы удобней было дотягиваться до рта. Потом ноготки спустились от лопаток к моей пояснице и нырнули под резинку. Я знал, что Жаклин готова, но не спешил, давая ей время удовлетворить все свои желания. Не отрывая губ, я расстегнул и снял ее лифчик, стащил трусики, вылез из трусов сам и надел презерватив.

Держа одну руку на ее бедре, я разомкнул ей губы новым глубоким поцелуем, толкнулся вперед и замер, дав нам обоим прочувствовать контакт. Изнутри она казалась вылепленной специально для меня. Наверное, так и было. Я целовал Жаклин в подбородок, щеки и волосы на виске, чуть отстранялся и снова входил в нее, бормоча: «Какая ты красавица…» – или без слов, одними движениями губ и языка сообщая ей, как я ее люблю.

В какой-то момент она глотнула воздух, крепче схватилась за мои волосы, потянула в себя мой язык и, обвив меня одной ногой, другой оттолкнулась от кровати, чтобы выгнуться навстречу моим участившимся толчкам.

Лежа поверх нее и двигаясь вместе с ней, я дрожал – так мне было хорошо. Мои руки скользили по мягкому телу и мяли его. Когда я накрыл ладонью одну ее грудь и нагнул шею, чтобы взять сосок губами, Жаклин, извиваясь и тихо постанывая, пробормотала мое имя. Ей это было нужно, ей был нужен я.

Не отпуская друг друга, мы перевернулись. Стремясь вверх и вжимая ее в себя, я сначала вел сам, а потом свой темп задала она. Ее колени сжимали мои бедра, руки дрожали, волосы, упавшие нам на лица, растрепались. Занавешенный этим шелковистым покрывалом, пахнувшим жимолостью, я скользил ладонями по бедрам Жаклин, а языком очерчивал округлые контуры груди. Она издала тихий стон, родившийся так глубоко, что я почувствовал его щекой, прижатой к ее ключице.

– Жаклин, – прошептал я.

Она хмыкнула, как будто сомневалась, что делать дальше. Рассеивая эти сомнения, я перевернул ее на спину, придавил ей руки к матрасу и снова в нее вошел.

– Боже… – выдохнула она и, закрыв глаза, зажала мои пальцы, удерживавшие ее ладони. – Лукас…

– Я здесь, – отозвался я, целуя ее.

Она напряглась, и через секунду по ней пробежала дрожь. Потом вздрогнул я, счастливый, как еще никогда в жизни.

Я не мог видеть ниже обнаженного плеча Жаклин, но чувствовал ее теплое мягкое тело, уютно сжавшееся в моих руках и накрытое одеялом; чувствовал ее ноги, перекрещенные с моими. Я постарался сосредоточиться на видимом (эти черты я знал уже так же хорошо, как узоры на собственной коже) и решил, что мне особенно нравились глаза, которые, кстати, труднее всего перенести на бумагу. Невозможно было передать всего разнообразия их оттенков и выражений. А может, губы? Я дотронулся до них. Жаклин выжидающе на меня посмотрела.

Я поцеловал ее и опустил одеяло до талии. У мужчин преобладает зрительное восприятие, у художников – тем более. Поэтому я испытывал удвоенное желание увидеть обнаженное тело Жаклин Уоллес. Черт возьми, до чего оно было красиво!

– Хочу нарисовать тебя так, – сказал я и еле сдержал смех, когда она шутя спросила, повешу ли я этот набросок на стену.

Если у меня на стене будет такое, я не смогу спать. Буду или без конца повторять с ней то, что сделал несколько минут назад, или представлять со всей силой своего воображения.

– Я несколько раз тебя рисовал, и далеко не все висит на стене, – сказал я.

Упс!

Естественно, ей захотелось взглянуть. Пробежав кончиками пальцев по ее груди, я спросил, прижимаясь к ней теснее:

– Прямо сейчас?

Пожалуйста, только не сейчас!

Ее любопытство уступило моему желанию, и я накрыл ее собой, снова натягивая на нас одеяло. Начав от груди, я повел дорожку поцелуев вниз. У нее перехватило дыхание, а когда я дошел до пупка, но не остановился, она сжала ладонями мою голову. Отклонившись чуть вбок, я прихватил губами кожу на внутренней стороне бедра, вдохнул ее сладкий запах и осторожно подул, обозначив путь, которым собирался пройти мой язык. В маленьких пальцах Жаклин мои отросшие темные волосы превратились в то, чем еще никогда не были, – в поводья.

Правь мной, покажи мне, куда тебя отвезти.

Она исполнила мою невысказанную просьбу.

Натянув боксеры, я впустил Фрэнсиса и накормил его, чтобы он оставил нас в покое. Потом налил в стакан молока, положил на тарелку несколько квадратиков «брауни» и, вернувшись в тускло освещенную спальню, вручил все это Жаклин.

Она натянула простыню до подбородка: в свете событий последних нескольких часов это выглядело довольно смешно и в то же время дразняще. Включив настольную лампу, я взял блокнот, забрался в постель и снова пристроил голову Жаклин к себе на грудь. Ее обнаженные бедра прижались к моему естеству, готовому снова восстать. Но пока мне хотелось блаженно мурлыкнуть, заурчать или зарычать – в общем, сделать то, что делает парень, чьи желания полностью удовлетворены.

Понемногу уплетая «брауни», Жаклин смотрела, как я перелистывал наброски, сделанные за семестр. На них были университетские здания, интересные в смысле архитектуры, детали машин, пейзажи, привлекшие мое внимание лица. К тому моменту, когда мы дошли до ее портрета, который я набросал в дождливый день, она уже съела два печенья и принялась за третье.

Я посмотрел в потолок: «Спасибо за рецепт, дедушка. А теперь отвернись».

Я спросил Жаклин, не обижается ли она на меня за то, что я разглядывал ее, когда мы еще не были знакомы. Но она предположила, что тогда я смотрел на нее просто как на занятный объект для рисования. Один из многих.

– Даже не знаю, лучше мне или хуже от такого оправдания, – сказал я.

Жаклин откинулась мне на руку:

– Я уже не сержусь из-за того, что ты не сказал мне, кто ты такой. Я тогда подумала, ты мной играешь, – потому и разозлилась. Но потом увидела, что это не так. – Ее нежные пальцы дотронулись до моего лица, и простыня сползла вниз. – Я никогда тебя не боялась, – добавила Жаклин шепотом.

Отставив печенье, я посадил ее на колени лицом к себе. Пока я трогал и целовал ее грудь, а она накручивала на свои волшебные пальцы мои волосы и гладила мою кожу, мое тело снова проснулось.

– Достать… хм… – шепотом спросила Жаклин. Я кивнул. Она потянулась к тумбочке и вынула оттуда целлофановый квадратик. – Можно я… или это слишком…

– Боже мой, конечно, давай.

Впервые в жизни презерватив мне надевала девушка. Когда я почувствовал осторожное прохладное нажатие ее деловитых пальчиков, у меня появилось чувство, что это мне, а не ей не хватало опыта. Господи, до чего же мне это понравилось!