Протест прокурора

Яков Шестопал ШКОЛА ПРОКУРОРА ВИНОГРАДОВА

Когда советская туристическая группа прибыла на океанское побережье Индии близ Мадраса, их встречал сам хозяин кемпинга. Приветливо улыбаясь и раскланиваясь с каждым из прибывших, он вдруг резко остановился возле Валерия Павловича и стал пристально рассматривать его. Затем, словно засомневавшись в чем-то, пошел дальше, все так же продолжая приветливо улыбаться. Обойдя таким образом всех гостей, он снова вернулся к Валерию Павловичу и, несколько секунд поколебавшись, не то утвердительно, не то вопросительно проговорил:

— Мистер Виноградов…

Валерий Павлович широко открытыми от удивления глазами глянул на индийца и поспешно окликнул переводчицу.

— Послушайте, он только что назвал меня по фамилии. Откуда она ему известна?

— Да вам, наверно, почудилось, — успокоила его девушка.

— В том-то и дело, что хозяин кемпинга внятно и четко назвал меня мистером Виноградовым.

— Йес, йес, — точно понимая, о чем идет речь, подтвердил владелец кемпинга. — Мистер Виноградов. — И что-то быстро стал объяснять переводчице, но, не дослушав ее ответа, бегом устремился в один из домиков, откуда вернулся с журналом в руке. Развернул его на двадцатой странице и показал Валерию Павловичу. На Виноградова с нескольких фотографий — больших и маленьких — смотрел сам… Виноградов: в форме прокурора, гражданском костюме, тренировочном костюме, тренировочной куртке, в собственном кабинете в Старице, за застольем дома, на лыжной прогулке с женой и сыном.

Это был журнал «Совьет лэнд» с очерком, посвященным ему, Валерию Павловичу Виноградову, прокурору Старицкого района Калининской области. О нем говорилось не только как о человеке, стоящем на страже закона, но и как мастере спорта СССР, боксере, воспитателе юношества. Распространяемый в Индии с целью ознакомления общественности с жизнью Советского Союза, журнал выписывается и хозяином кемпинга, и тот запомнил броско поданный фотоочерк о Виноградове. Запомнил хотя бы потому, что был поражен тем, как представитель привилегированного, по его понятиям, круга общества запросто выходит на ринг, причем не один, а с мальчишками разного возраста, которых тренирует в свободное от работы время. Такое не укладывалось в голове, и, признаться, сказал он тогда переводчику, не совсем поверил напечатанному. Не поверил, но запомнил: и сам рассказ, и доброе, чуть скуластое лицо прокурора, его улыбчивые глаза, мягкие, полные губы (по народным приметам, признак сердечности).

И теперь, увидев его в кемпинге, хозяин обомлел, не поверив поначалу глазам: мистер Виноградов, словно сойдя со страниц красочного журнала, предстал перед ним собственной персоной. Было от чего прийти в изумление. Ну, тут он своего шанса не упустит. Не успокоившись до тех пор, пока не узнал у гостя, все ли правдиво в очерке, индиец немедленно запросил у Валерия Павловича автограф. Разумеется, на журнале. Через несколько дней автограф в увеличенном виде красовался на одной из рекламных витрин кемпинга. Правда, мистер Виноградов тоже оказался смекалистым и тут же попросил хозяина раздобыть ему экземпляр «Совьет лэнда», что и было незамедлительно исполнено. Отправленный за ним посыльный вскоре вернулся с несколькими журналами.

Потом у себя в номере Валерий Павлович со смешанным чувством радости и неловкости рассматривал свое изображение, ожидая прихода переводчицы. Почему-то с грустью вспомнил свою мать: как бы порадовалась она сейчас за сына…

Помнил он ее плохо — она умерла, когда ему было всего восемь лет. Очень шустрый и бойкий мальчишка, он не прочь был подраться со сверстниками, организовать набег на чужой сад и часто доводил мать чуть ли не до полного отчаяния. «Посмотрел бы на тебя отец…» Это были самые сильные слова упрека, с которыми она обращалась к сыну. Родился Валерий в санитарном поезде, переполненном ранеными бойцами, — мать его была медсестрой. Отца своего никогда не видел. Его отец, военный летчик, сражался с фашистскими стервятниками. И что самое трагичное — погиб спустя несколько дней после 9 мая 1945 года в боях с не желавшими капитулировать гитлеровцами из группировки генерал-фельдмаршала Шернера. Осатаневший фашистский командующий не пожелал прекратить бессмысленное сопротивление и обрек на гибель многих своих и чужих солдат.

Жена пережила мужа всего на четыре года. Так Валерий остался круглым сиротой. Но даже в этой тяжелой, необратимой беде ему повезло: его взяла на воспитание сестра матери Прасковья Петровна Виноградова, учительница истории и замечательный, редкой души человек, коммунист. Она не имела своей семьи, все свободное время проводила в школе, занималась с ребятами в кружках и посещала их родителей. Теперь появилась новая забота, и Прасковья Петровна окунулась в нее со свойственной ей страстью.

Виноградов до сих пор не может понять, как это ей удалось, такой тихой, скромной, почти незаметной, совладать с ним — горячим, нетерпеливым, заводным и вместе с тем неорганизованным мальчишкой. Но сколько бы Валерий Павлович ни напрягал сегодня память, не припомнить ему случая, чтобы она кричала на него или хотя бы повысила голос.

Всегда ровная, спокойная, не поддающаяся раздражению, Прасковья Петровна вела себя так, будто никаких проступков его не замечала. Лишь укоризненно поглядывала на него. Иногда усаживала рядом с собой, чтобы рассказать еще одну историю из биографии тех, чьи имена значились в учебниках. Говорила с увлечением, страстью, обходясь, однако, без нравоучений и параллелей. В этом крылась небольшая педагогическая хитрость: мальчик ожидал укоров, сравнений (не в его пользу, разумеется) с теми, чью жизнь тетя так красочно живописала, а их не было. Дескать, разберись сам. Подумай, соотнеси свои поступки с их.

Он слушал, и ему действительно становилось порой невыносимо стыдно, что доставляет ей столько хлопот. Ей, этой милой и доброй женщине, целыми днями занятой в школе, да еще обремененной из-за него кучей домашних забот. Валерий на время затихал, становился исполнительным, преданно заглядывал ей в глаза, ожидая, видимо, похвалы, но Прасковья Петровна лишь молча улыбалась, изредка поглаживая его по голове.

Впрочем, умела она быть и твердой, решительной, не допускающей никаких возражений. В такие минуты лицо ее приобретало суровое, непроницаемо жесткое выражение. Разговаривала короткими, рублеными фразами, но с въедливо-ехидной вежливостью, что особенно действовало на него.

Так было, когда он стал пропускать уроки, и Прасковья Петровна за руку привела его в класс, где и провела целый день за последней партой. Все повторилось и в последующие дни, с той только разницей, что тетя лишь заглядывала к нему — не сбежал ли? За полторы недели такого надзора он уже и думать перестал о возможности пропускать уроки.

Так было, когда Валерий стащил с прилавка в магазине небольшой кусочек колбасы (как он потом признался, не для себя — для товарища), и она без крика, без шума дала ему в руки полтинник, повелев отправиться с ним к продавщице и извиниться перед ней за содеянное. Ох, как тяжело дались ему шаги до магазина и какими труднопроизносимыми стали вдруг слова о прощении. Но с тех пор остерегался зариться на чужое. И другим не позволял.

— Зато я теперь твердо убежден, — горячо объясняет мне Валерий Павлович, — что добром, твердым, разумным воздействием можно добиться большего, нежели наказанием. Это вообще. А в частности, конечно, разные встречаются и дети, и взрослые: одни никак не реагируют на возможную кару, других портит неумеренное мягкосердечие. Но доброта, я уверен, не может не дать хороших всходов. Поймите меня правильно, я имею в виду не всепрощенчество, а именно доброту — действенную, конкретную, требовательную. Ведь и наказание в применении к определенной личности может оказаться благом — либо для нее самой, либо для общества.

Знаете, — продолжает Виноградов, все более волнуясь, — не могу себе простить одного промаха, допущенного сразу же после окончания Московского университета, когда был назначен в Старице следователем прокуратуры.

Привели ко мне мальчишку. Как водится, протоколы, документы, очевидцы. И сам виновник налицо. Злой, мне показался, наглый, неисправимый преступник. Хоть бы какую-нибудь слезинку выдавил из себя, хоть бы показное раскаяние продемонстрировал. Ну а я жму. По всем статьям закона. Как же, у меня власть, сила, я общество защищаю, а он этому обществу пакостит, да еще упорствует. Мне бы в своем упоении властью сообразить, что паренек только хорохорится, по глупости в бутылку лезет. Мне бы его на задушевный разговор вызвать, а я допрашиваю, самодовольно, уверенный в своей правоте. Подросток и вовсе замкнулся: то отмалчивается, то грубит или, еще хуже, хамит.

Словом, был суд, и попал Виктор в колонию для несовершеннолетних. Вернулся, проведя несколько лет не в самим лучшем, сами понимаете, обществе. Поднабрался всякого, да и страх перед уголовным наказанием преодолел. Через несколько месяцев — ему только восемнадцать исполнилось — новый фортель, похлеще первого. Дали ему четыре года. В двадцать два вернулся. Заматерел, обозлился, волком ходит. Как-то встретил на улице, спрашиваю: «Ну как?» Он в ответ с подленькой улыбочкой: «А никак. Тюрьма — это еще не фронт». Я было вскипел, дескать, сопляк, что тебе ведомо о войне, кто дал право сравнивать? Виктор только грязно выругался и ушел.

Через три месяца узнаю, что накуролесил он по-новому, да так, что двенадцать лет лишения свободы, заработал. В тридцать четыре, значит, выйдет. С совершенно изломанной судьбой, не приспособленный к труду без команды, к общению с нормальными людьми, с извращенными понятиями о человеческих ценностях. Страшно мне стало. Может, и не положено прокурору такое говорить, но исправительные учреждения — это не только школа исправления, но порой и школа зла, творимого матерыми преступниками, которых уже ничем не проймешь. Случается, их «педагогика» берет верх над педагогикой официальной, особенно если попадаются «ученики», слабые душой и сердцем.

Судьба Виктора перевернула и мою судьбу, мои взгляды на преступность подростков. Стараюсь с тех пор делать все, чтобы по первому разу не доводить дело до суда. Вот такой принцип справедливости к ребятишкам исповедую. Нет неисправимых — есть плохие исправители, а плохие исправители — почти всегда плохие люди. Что было бы со мной, не попадись на моем жизненном пути с самого детства хорошие люди? Я ведь, по сути, был неким вариантом того же Виктора. Ну пусть несколько мягче, менее резким, но кто знает, что со временем вышло бы из меня? Спасибо Прасковье Петровне, которая сделала все, чтобы исправить мой характер, заставила меня учиться, работать. Да и потом везло на хороших людей.

…Валерий начал больше внимания уделять учебе, подтянулся, избавился от разболтанности и этакого хулиганистого удальства. Как всякого мальчика, его вскоре привлекла техника. Стал учиться водить машину. Получалось неплохо. Попалась на глаза заметка о знаменитом нашем боксере Королеве, захотелось и себя попробовать. Тоже получалось неплохо. Как было не поверить в себя?

Случилось так, что без малого год проработал в Москве таксистом. Даже в мыслях не имел, насколько это обстоятельство, ничем вроде не примечательное, скажется на всей его дальнейшей жизни. А вот, поди ты, сказалось.

Когда пришло время идти в армию, его направили учиться в сержантскую школу. Кончал ее успешно. Автодело уже знал, к дисциплине приучен, трудолюбив, понятлив. Что еще требуется, чтобы армейская жизнь не казалась такой трудной? Его хвалили, ставили в пример другим. То же было и в части, куда он прибыл, как говорится, для дальнейшего прохождения службы.

Вскоре потребовался хороший водитель для работы в Москве, в воинском учреждении. Отбирали строго, придирчиво. Пожалуй, уверяет сейчас Валерий Павлович, конкурс на юридический факультет в МГУ, где даже среди отслуживших в армии было восемь человек на место, казался ему потом менее трудным, нежели тот, воинский. Он его и выдержал успешнее других потому, что кроме мастерского владения водительской техникой отличался еще прекрасным знанием Москвы, чему придавалось особое значение. Работа в таксопарке столицы сыграла свою роль: Виноградов прошел по всем статьям.

Так он стал шофером машины Маршала Советского Союза, главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения Н. И. Крылова. Высокоодаренный военачальник, руководивший войсками в крупнейших сражениях и операциях Великой Отечественной войны, Николай Иванович Крылов был добрым и деликатным человеком, требовательным и справедливым, для которого забота о подчиненных уже давно стала жизненной необходимостью. Он относился к Валерию ничуть не хуже, чем к собственному сыну. Сержант пришелся ему по душе — отношением к делу, скромностью, умением читать дорогу, слушать машину, полным отсутствием подобострастия, чем порой отличаются водители начальственного транспорта. Всегда подтянутый, свежий, бодрый, Виноградов исполнял свои нелегкие обязанности без видимого напряжения, с достоинством, соблюдая ту самую дистанцию, которая не возводила между ним и маршалом непреодолимой стены, но в то же время не препятствовала их человеческому сближению и общению. И Николаю Ивановичу это в нем нравилось. Как, впрочем, и его семье.

Главком всячески поощрял его занятия боксом, даже приходил на соревнования, в которых участвовал Виноградов, и болел за него. Когда однажды неведомо каким образом заподозрил, что сержант собирается забросить спорт, строго-настрого запретил ему это. И не просто приказом, а пояснив ему, какими необходимыми достоинствами он обладает, чтобы стать настоящим боксером. Удивительно, но то же самое говорили ему в разное время тренеры, отмечая его быстроту реакции, ловкость, гибкость.

Они много говорили между собой в длительных поездках — маршал и сержант. Так получилось, что, ничего не выпытывая, Николай Иванович узнал о Виноградове почти все: и о его детстве, и о родителях, и о трудном сиротстве, скрашенном материнскими заботами Прасковьи Петровны. Однажды Н. И. Крылов дал Валерию отпуск и велел поехать в Калининскую область поздравить тетку с днем рождения, да просил не забыть чего-нибудь купить для нее. Сам тоже дарил подчиненному подарки — и ко дню рождения, и к праздникам. И не было в этом ни начальственной снисходительности, ни игры в демократичность — просто один человек делает приятное другому.

Валерий Павлович рассказывает обо всем с нескрываемой гордостью. Не с той, которая в устах иного хвастуна выглядит как желание поставить себя рядом с большим человеком, приобщиться к важным событиям. В его словах — сыновняя любовь к человеку, без участия которого он не стал бы тем, кем стал.

Действительно, по мере приближения конца службы Николай Иванович все чаще заводил речь о будущем Валерия. Смущаясь и робея, сержант заметил, что не прочь был бы остаться на сверхсрочную и, если товарищ Маршал Советского Союза окажет ему доверие…

Маршал Советского Союза решительно возразил:

— Послушай меня, Валерий. Я, конечно, тебе доверяю и был бы рад иметь такого водителя. Но ты ведь парень умный, начитанный. Шоферская специальность никуда от тебя не денется. Пока есть время, давай-ка, брат, учись. Хочешь, совет дам? Поступай на юридический факультет. Юстиция — хорошее поприще для таких людей, как ты. Почему? Поясню. Знаешь, что в переводе с латыни значит юстиция? Справедливость. А мне кажется, что в тебе это чувство справедливости есть. Не может не быть, судя по пережитому тобой. Послушайся старшего.

Николай Иванович в полном смысле слова засадил Валерия за учебники — готовиться к вступительным экзаменам. Нередко в пути устраивал ему короткие проверки, следил, чтобы для занятий у сержанта оставалось свободное время. А когда пришел час увольнения из рядов Советской Армии, который совпадал с началом экзаменов в МГУ, подарил Виноградову костюм.

— Ты, Валерий, сдавать в нем ходи, не в армейском. Не надо в форме щеголять, подчеркивая ею права на льготы. Они у тебя, эти права, в документах обозначены. И ничего больше к ним не надо. Ну, ни пуха ни пера! — И, зная, что сержант никогда не решится ответить, как принято в подобных случаях отвечать, сам добавил: — К черту, к черту!.. Не забудь сообщить о результатах. Да, бокс не бросай. Это тебе мой приказ.

Он не забыл. Результаты были отрадными — две пятерки, две четверки, что дало ему право стать студентом.

Валерий Павлович Виноградов — «крестник» двух коммунистов с большим партийным стажем — скромной сельской учительницы истории Прасковьи Петровны Виноградовой и Маршала Советского Союза Николая Ивановича Крылова — через пять лет прибыл по назначению в город Старицу Калининской области с дипломом юриста и со значком мастера спорта СССР по боксу. Прибыл, чтобы приступить к работе следователя районной прокуратуры.

Ему было двадцать шесть, он был полон сил и надежд, жаждал успехов в следственном деле и не представлял себе жизни без бокса, в котором так хорошо заявил о себе за год до этого, завоевав первенство вузов Москвы. Что касается работы по профессии, то в Старице у него было широкое поле деятельности, а вот со спортом таких шансов не было. Маленький городок, редкие спортивные кружки при школах или ПТУ, провинциальная тишина, нарушаемая спорами болельщиков, никогда не видевших настоящих соревнований ни по какому виду спорта, тем более по боксу.

Загруженный работой, Валерий Павлович не бросал, тем не менее, мыслей о занятии спортом. Чтобы не терять формы, бегал, тренировался и присматривался в поисках хоть какой-нибудь возможности возобновить занятия боксом. Ее не было. Но случаю было угодно, чтобы она появилась.

Попалось ему дело о трудном подростке, и, исследуя корни его поведения, решил Виноградов поговорить с директором Старицкой средней школы № 1. Это было уже после истории с Виктором, оставившей нехороший осадок на душе Валерия Павловича. Но пока только осадок.

Горечь придет позже. Однако и осадка оказалось достаточно, чтобы не спешить с завершением дела очередного «клиента».

Тогдашний директор школы Георгий Георгиевич Тихонов встретил его так, словно давно ожидал прихода следователя. Хотя почему «словно». Он и в самом деле его ждал. Не мог же тот, разбираясь с подростком, обойти учителей. И не ошибся. Разговор с директором еще больше укрепил Виноградова в уверенности, что мальчишка может исправиться и нечего спешить с передачей дела в суд. Есть все законные основания прибегнуть к другим, не связанным с изоляцией, мерам наказания, которые могут оказаться более действенными, нежели меры крайние. Время показало, что он не ошибся.

Но в тот вечер, расставаясь после обстоятельного разговора с директором, неожиданно для себя услышал:

— Вы что же, так и собираетесь остаться мастером спорта при значке, но без перчаток?

— То есть?.. — спросил опешивший следователь.

— А то, что надо бы увлечь ребят этим видом спорта. Глядишь, отвлекутся от дурных забав. А что? Я, по-моему, дело говорю. Вот что, есть идея: не создать ли вам при школе секцию бокса?

— Мне?..

— Конечно, ведь вы — мастер спорта. Помещение я вам предоставлю. Можете приглашать из других школ тоже.

Должно быть, идея Георгия Георгиевича Тихонова попала на подготовленную долгими размышлениями почву, потому что Виноградов воспринял ее безоговорочно, словно свою собственную, им лично выстраданную. Даже удивился, как это ему самому в голову не пришло. Тем более что, занимаясь с ребятами, он как бы продолжит возложенные на него обязанности по профилактике правонарушений среди молодых людей.

Появление следователя на помосте в майке, трусах и боксерских перчатках кое-кто воспринял с удивлением. Дескать, несолидно, негоже сотруднику такого учреждения драться на кулачках с мальчишками разных возрастов, начиная от первоклашек. А когда назначили прокурором района, то и вовсе разъехидничались: одни дружески советовали бросить «это дело», другие — подумать о вреде, который он наносит «этим» своей карьере, третьи — и вовсе крутили пальцем у виска (были и такие).

Валерий Павлович продолжал свое, не обращая внимания на пересуды. Хотя поначалу было неприятно. Но однажды, встретив его на совещании, первый секретарь райкома Зоя Иосифовна Михайлова крепко пожала ему руку и громко, так, чтобы слышали присутствующие, похвалила:

— Хорошее дело делаете, Валерий Павлович. Большого воспитательного значения. Не мешают вам ханжи своими колкостями или советами? Если мешают, приходите в райком, поддержим. А начало у вас неплохое, очень неплохое.

И поддержали, как поддерживают сейчас руководящие работники Старицкого района и области — новый первый секретарь райкома партии, председатель исполкома Совета народных депутатов, прокурор Калининской области, как поддерживают сотни родителей, чьи дети прошли через руки Валерия Павловича. Да, да — сотни, точнее, более семисот, среди которых не один десяток трудных, стоявших на грани нарушения закона или уже нарушивших его.

Это только говорится так просто: попал под следствие, поговорил с Виноградовым, пошел к нему в секцию и стал человеком. На самом деле это трудный и сложный процесс. Нужна кропотливая, нелегкая работа с каждым в отдельности. Нужен учет характера, склонностей юноши, учет домашних обстоятельств, взаимоотношений между родителями. В конце концов, не каждый захочет в секцию бокса, значит, надо подыскать другое занятие (благо, сейчас в городе не без влияния Виноградова заработало много разных кружков и секций), надо заручиться согласием мам и пап. У некоторых представление о боксе, мягко говоря, неверное. Боятся за своих детишек. Одна мать даже спросила: «А вы собственного сыночка загнали бы в секцию?»

«Во-первых, — мягко ответил Валерий Павлович, — никто никого не загоняет, каждый приходит к нам абсолютно добровольно, по влечению души. Во-вторых, гляньте, пожалуйста, вправо. Видите, двое малышей боксируют? Так вот, тот, который в красной форме, мой Дениска».

При разговоре присутствовал новый директор школы, Алексей Иванович Веселов. Ему понравился спокойный ответ общественного тренера. Сам в прошлом чемпион по вольной борьбе, он хорошо знал воспитательную роль спорта, не говоря уже о его роли в физической закалке юношей.

О спортивной работе прокурора можно было бы, пожалуй, написать специальный очерк, но позволю себе вместо пространного описания привести выдержку из справки Прокуратуры Союза ССР, подготовленной в связи с тем, что В. П. Виноградов рассказывал на ее коллегии об опыте работы прокуратуры Старицкого района по предупреждению правонарушений несовершеннолетних и правовому воспитанию молодежи.

От себя добавлю, да об этом говорилось и на коллегии Прокуратуры Союза ССР, что преступность среди несовершеннолетних в районе практически сведена к нулю, если не считать отдельных проступков, которые, конечно, нарушениями закона не назовешь.

И еще позволю себе одну цитату. На сей раз не из официального документа, а из письма, адресованного Валерию Павловичу его бывшим воспитанником Анатолием Лапичевым. Дело прошлое, и мне разрешили назвать его фамилию.

Много хранится таких писем в служебном архиве Валерия Павловича. От разрядников и мастеров спорта, участников районных, областных и даже всесоюзных соревнований по боксу, воспитанников секции, от тех, кто победил себя, свои слабости, и победил на этих соревнованиях, от людей, обязанных ему незапятнанными биографиями. Город известен ныне своими спортивными традициями и трофеями победителей, замечательным тренером и прокурором — двумя званиями, объединяющимися в лице Виноградова, известного еще и своим опытом правовой работы среди молодежи. Потому, что не в одном только боксе он прославился успехами, иначе нечего было бы и обсуждать его деятельность на коллегии Прокуратуры Союза ССР, нечего было бы и опыт его распространять.

Действительно, Виноградов так поставил работу, так скоординировал ее с другими правоохранительными органами, со школами, предприятиями, общественными организациями, что ни один проступок подростка, не то что правонарушение, не остается незамеченным. Он и его ближайшие соратники по нелегкой профилактической прокурорской работе с юношами и девушками обладают сейчас точной и исчерпывающей информацией о конкретных ребятах, склонных к правонарушениям, об их родителях и обстановке в семье и о многом другом, что надо знать для предотвращения преступления. Ее готовит весь тот актив, на который опирается прокурор района и без которого вся его работа ничего бы не стоила. Он же, этот актив, помогает исправить оступившегося. Вот почему с такой благодарностью говорит Валерий Павлович об инспекторе РОВД по делам несовершеннолетних, директорах профессионально-технических училищ, о работниках райкома партии и исполкома, о депутатах, всегда готовых прийти на помощь, взять под свое крыло того, кто ошибся, кто попал под дурное влияние, и ликвидировать само это дурное влияние.

В распоряжении у закона много средств предупредить преступление, наказать преступника либо перевоспитать его. Можно, например, лишить родительских прав отца или мать, не занимающихся детьми или отрицательно воздействующих на них. Но тут стоит крепко подумать, говорит Виноградов, прежде чем прибегать к такой мере. Кто знает, как поведут себя дочь или сын, оставшиеся хотя бы без одного родителя. Вот почему Валерий Павлович предпочитает начинать профилактику с родителей. Нельзя ли изменить их поведение, повернуть лицом к детям?

Был в практике прокуратуры такой случай. Состоявший на учете в инспекции по делам несовершеннолетних ученик Луковниковской школы Петр Гуськов, назовем его так, совсем отбился от рук. С ним пробовали и так и этак — результат нулевой. Подросток продолжал совершать мелкие кражи, выпивать, пропускать уроки. Выяснилось, что в попытках перевоспитать его сами родители оказались плохими помощниками: мать ребенком не занималась, отец был хроническим алкоголиком, да еще ранее судимым за хулиганство, нецензурно ругался в присутствии сына, посылал его за спиртными напитками.

— Я решил вынести вопрос на сельский сход, — рассказывал мне Виноградов. — Ранее уже имел возможность убедиться в силе воздействия односельчан или трудового коллектива. Тут человек стоит лицом к лицу с соседями, с товарищами по работе и не знает, куда деваться от стыда. Поверите, иногда, узнав, что им предстоит выйти на люди, правонарушители буквально со слезами на глазах просят отдать их лучше под суд.

Так вот и с отцом Гуськова было. Алкоголик алкоголиком, а остатки совести сохранил. Словом, всыпали ему односельчане по первое, как говорят, число. Никаких там церемоний. Слушай, наматывай на ус и на жалость не бери. Тебя, брат, с детства знают, до самых корней. И бабку знали, и деда — умнота был, уважала вся деревня. А ты в кого пошел?

В данном случае пришлось еще прибегнуть к обращению в народный суд с просьбой об ограничении дееспособности Гуськова-старшего. Те, кто любил выпивать у него дома, были предостережены, а работников торговли, продававших мальчишке спиртное, привлекли к административной ответственности. Подключили школу, чтобы усилили контроль за поведением подростка. Короче, хотя все происходило не так быстро, обстановка в семье улучшилась, Петя окончил восемь классов, поступил в профтехучилище, стал механизатором, одним из лучших, между прочим. О нем даже в газете писали.

— И что, — недоверчиво спрашиваю я, — отец его напрочь бросил пить после того схода?

— Честно? Совсем пить сразу не бросил. Иногда выпивал — но уже не то, что прежде. Хватило ума не катиться дальше по наклонной.

Любопытная вещь: этот же вопрос задали Валерию Павловичу и на коллегии Прокуратуры Союза ССР, когда в качестве примера приводился случай с Гуськовым, и он ответил точно так же, как и мне, — без малейшей попытки приукрасить результаты своей работы, выдать желаемое за действительное. И тоже задал риторический вопрос: «Честно?» Нечестности не признает, очковтирательства — тоже. Характер? Принципы? Думается, и то, и другое.

Признаться, я удивлен, как его на все хватает: на бокс, на индивидуальную работу с подростками, на лекции, вечера вопросов и ответов, встречи с трудными подростками, их родителями и учителями, на написание статей в газету, юридическое консультирование трудящихся по месту работы и проживания. А ведь он еще и прокурор района, на нем ответственность за борьбу с преступностью, за соблюдение законности. У него как у коммуниста другие общественные и партийные поручения. Он, наконец, глава семьи, отец.

Отвечает без ложной скромности:

— Ничего, успеваю. И потом, я же спортсмен. Значит, и физически к нагрузкам подготовлен.

— К перегрузкам, вы хотели сказать…

— Я сказал то, что должен был сказать — к нагрузкам. До перегрузок не дойдет — я умею планировать.

Этот разговор у нас состоялся после коллегии Прокуратуры Союза ССР, на которой Валерий Павлович обстоятельно и толково рассказывал об опыте старицкой прокуратуры. Без рисовки, без суеты отвечал на заданные членами коллегии вопросы, не поддакивал, где считал необходимым — возражал. Человек, уважающий собственное и чужое достоинство.

Он уезжал с коллегии, отмеченный нагрудным знаком «Почетный работник прокуратуры», — награда, достающаяся в его годы не так уж часто. Награда, вполне им заслуженная.