Против часовой стрелки

Ю. А. Сюзина О чем этак книга, и зачем русским и словенцам узнавать друг друга

Перелистывая перед сдачей в типографию наш сборник «Против часовой стрелки», с удовлетворением констатируешь: книга состоялась. Совершенно случайно оказалось так, что она охватывает ровно столетие развития словенской новеллы: 1910 годом датированы два заключительных рассказа крупнейшего словенского писателя XX века Ивана Цанкара (1876–1918), чье творчество кардинально повлияло на дальнейшее развитие национальной литературы, его горькое осознание несправедливости мира и человеческих пороков будет присутствовать в ней на протяжении многих лет — у самых разных авторов. В 2009 году была опубликована миниатюра «Лаконично» в сборнике «Ты ведь понимаешь» Андрея Блатника (р. 1963), представителя среднего поколения из ныне живущих писателей, пожалуй, наиболее свободно и легко чувствующего себя в глобализирующемся мире и ориентирующегося на общемировые, наднациональные ценности.

В сто лет укладываются и даты рождения, представленных в книге художников слова, — самая младшая из них, Полона Главан, родилась в 1974 году, и именно ее поколению предстояло начинать взрослую жизнь уже в новом, самостоятельном государстве Словения, получившем независимость в 1991 году, и столкнуться с вопросом обновленной идентичности. В открывающем нашу книгу рассказе «Необычная идентичность Нины Б.» автор смело, провокативно и со здоровой долей самоиронии старается помочь своим соотечественникам преодолеть комплексы неполноценности, национальной скукоженности и страха перед стереотипами. В свое время В. П. Аксенов сказал о том, что современный писатель должен быть «не властителем дум, а освободителем дум». Словенские писатели остро чувствуют необходимость освобождать не только высокие, философские, но и самые обыкновенные, повседневные мысли, в которых отражается человек во всей своей сложности и со своими желаниями, радостями и печалями, необходимость видеть во всем сущую простоту.

Те из новелл, что созданы либо в канун обретения государственной независимости, либо позже, отражают попытку ухода от традиции и желание подняться над национальным, рассказать такую частную, даже интимную человеческую историю, которая могла бы происходить где угодно с «рядовым» европейцем — даже тогда, когда в повествование вторгается «необычное». Однако, несмотря на это словенец все равно остается словенцем. Гении — великие мыслители и творцы — принадлежат всему миру, они способны обогатить любого, безотносительно к тому, из какой национальной традиции они вышли. Вместе с тем, как считал словенский литературовед и переводчик Янко Лаврин: «Творчество таланта может быть космополитичным, творчество гения всегда национально…»[50].

При общей неопределенности ориентиров современного общества, при понимании полифонии жизни, принципиальной сложности и непознаваемости мира словенские писатели сохраняют общую систему человеческих ценностей:

Первая любовь, заставляющая принимать мужские решения, в «Судоремонтном заводе» Душана Шаротара (р. 1968). Поиски простого человеческого общения как лекарство от боли потери в «Винко» Полоны Главан. Вызов, брошенный неизвестностью спокойной жизни обывателя-потребителя, в «Агрегате» Эвальда Флисара (р. 1945) и в «Двери» Яни Вирка (р. 1962). Смена ролей мужчины и женщины в современном мире свободы и статистики в рассказе «Влажные стены» Андрея Блатника. Уважение и даже восторг по отношению к людям, поправшим общепринятые нормы, воспротивившимся традиции, в новелле «Полной грудью» Милана Клеча (р. 1954).

Из представленных произведений ныне живущих писателей, пожалуй, только о двух новеллах можно сказать, что они своеобразным образом заставляют русского читателя вспомнить собственную традицию. «Электрическая гитара» Андрея Блатника поразительным образом напоминает русские детские страшилки и «стишки-садюшки», помните: «В черной-черной комнате…» или «Недолго мучилась одна старушка…» В этом случае, конечно же, следует помнить о различиях в наших культурах: в словенской новелле переданы иные эмоции нежели саркастическая насмешка — одиночество, безысходность, верность мечте, хотя и не обошлось без горькой (само) иронии. Совсем по-другому обстоит дело с «Духами» Уроша Калчича (р. 1951), представляющими собой письма «маленького человека» уже совсем иной эпохи, нежели это было у Н. В. Гоголя: здесь главный герой — современник автора (возможно, лишь немногим старше его). Уже в самом замысле угадывается усиливающая эстетический эффект параллель с «Петербургскими повестями» («Шинелью» и в меньшей степени «Носом»), однако сами по себе заслуживают внимания усмешка автора и склонность к «изысканности» и к мистике его главного героя.

Более ранние произведения, вошедшие в книгу, представляют качественно иную эпоху, когда Словения входила в состав многонациональной Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ), развивавшейся по пути так называемого «самоуправляющегося социализма». Так, в «Раздвоенном портрете» Андрея Хинга (1925–2000) и «Сторожевой вышке» Бено Зупанчича (1925–1980) поднимаются вопросы неприятия мещанской морали. В новелле «Усталые боги» скандально известного, но и одного из талантливейших словенских писателей Витомила Зупана (1914–1987) показано столкновение не просто двух поколений, одно из которых на себе перенесло все тяготы военного времени: внешне спокойное и благополучно-цивилизованное поколение маменькиных и папенькиных сынков закладывает фундамент будущего агрессивного потребительского общества. Также написанные после войны «Туман» Данило Локара (1892–1989) и «Кузнец и дьявол» Цирила Космача (1910–1980) отличаются надвременным характером, их главные герои — простые крестьяне, близкие земле, природе, отмеченные духовным здоровьем. Пожалуй, «Кузнец и дьявол» — самое жизнеутверждающее, пышущее светлым весельем произведение во всей книге.

Тема Второй мировой с особой силой звучит в новелле «Тяжкий шаг» Франце Бевка (1890–1970). Полон историческими аллюзиями и предупреждениями рассказ Юша Козака (1892–1964) «Театральная костюмерная», написанный в 1940 году, то есть за год до оккупации Словении, и средствами эзопова языка осуждающий текущую политику: «Дружба — это отравленный клинок, и все альянсы — лишь фрак на покойнике». Ведь уже был кровавый опыт — Первой мировой войны: война «с особым тщанием отбирает самых сильных и красивых» (И. Цанкар «Господин капитан»). Войне, до неузнаваемости меняющей внутреннюю суть главного героя, и первым послевоенным годам посвящена и новелла Ц. Космача «Человек на земле». Побывавши в российском плену, где влюбился в бескрайние пшеничные поля Украины, и вернувшись наконец домой, он пытается устроить свою жизнь на новый лад.

Новеллы Милены Мохорич (1905–1972) и Владимира Бартола (1903–1967) обращены к городским сюжетам. «Декадентская история» Мохорич — это интимная история женщины, через всю свою жизнь пронесшей образ идеального мужчины — своего отца, — пытаясь со многими найти хотя бы подобие той чистой детской любви.

Включенные В. Бартолом в сборник «Аль Араф» «Рождение джентльмена», «Странность сатирика Хмелякова» и «Неудачник» повествуют о русских эмигрантах в Париже, везде возникает так называемая «женская» тема. Новеллы полны иронии по отношению к описываемым людям, однако в русских образах проскальзывает и нечто сатанинское, возможно из-за того, что рассказчик никак не может увязать их со своим мировосприятием. Им присуща склонность к авантюризму и к философствованию, пренебрежение обстоятельствами и мнением окружающих, стремление к легким победам и любовь к прекрасному полу, но главное — несоответствие общепринятым нормам поведения.

Мир декаденствующей элиты у В. Бартола и М. Мохорич противопоставлен миру низов Прежихова Воранца (1893–1950) и И. Цанкара. Совсем не похожие по характеру и сюжетам, все-таки все они наполнены живыми человеческими эмоциями, жизненной энергетикой и пока еще не заражены безверием и равнодушной агрессивностью. Написанный еще до Первой мировой войны «Бродяга» (1912) Прежихова Воранца, а также «Майская прогулка» и «Петер Клепец» Цанкара обличают низменность человеческих желаний, холопство и стяжательство. Заключают книгу печальные, одновременно жестокие миниатюры Цанкара «Ее портрет» и «Чашечка кофе», посвященные матери писателя, нежность и благодарность к которой тот хранил в своей душе всю жизнь.

Именно жанры «малой» прозы способны весьма быстро реагировать на любые перемены в человеческом обществе. В эмоциональных колебаниях и неопределенности, нашедших отражение и в произведениях, составивших эту книгу, выкристаллизовывается обновленная гуманистическая направленность словенской литературы, постоянно продолжаются не только искания человеком самого себя, но исследуются пути принятия им новых решений. В основе словенской новеллы — частная человеческая история, ведь все в этом мире относительно, а верить можно лишь непосредственным ощущениям человека, которые воспринимаются в определенное время и в конкретной ситуации, «здесь и сейчас». В течение ста лет проблематика внешне обновилась — парадокс, но по существу она остается прежней, традиционной. Табу больше не существуют, однако, их отсутствие не вызвало в литературе кардинального расширения или изменения тематики. Как и прежде, в центре остаются неизменные человеческие темы: любовь, понимание, страх и одиночество, детство и старость. Ирония чаще всего появляется там, где присутствует какая-либо догма, основывающаяся на некоем общем национальном или вообще человеческом ценностном «авторитете». Превалирует общегуманистическая направленность, которая не позволяет принижать человека как такового, несмотря на его национальную, гендерную, социальную и любую иную принадлежность. Гуманистическая направленность по сей день остается краеугольным камнем литературы, взращенной европейской цивилизацией.

Сами словенцы говорят, что живут и осознают себя «на границе» двух великих культур: западной и славянской. Открытость разным традициям подчеркивает собственную самобытность и позволяет наслаждаться непредсказуемостью эмоциональных и творческих фантазий, рожденных переплетением их богатств. Известный словенский поэт, публицист и переводчик Вено Тауфер (р. 1933) писал о том, что словенцы развили свою национальную специфику и представляют «собой органичную часть Европы. Но точно так же мы является славянами <…> мы сохранили свою словенскую специфику и ее славянскую направленность»[51].

В характерном для словенцев понимании многополюсности человеческого мира, осознании себя составной частью огромного культурного комплекса общеевропейской цивилизации достойное место принадлежит России. Для словенцев наша страна неоднозначна. Вместе с тем, для большинства из них значение российской культуры непреложно. Так, в стихотворении «Поэт» из поэтического сборника «Дом, печаль: curriculum vitae в стихах» (1994) Йоже Сной (р. 1934), обращаясь к послевоенным годам, когда политические связи между Югославией и Советским Союзом были особенно сильными (до разрыва двух государств в 1948 г.), и называя это время «наши от звезды опаленные / подмосковные годы», признается, что кроме «лагерных огней» (или «зимы сибирского тюремного меридиана», как он пишет в другом стихотворении «Прижмемся, совьемся» из сборника «Плачи по отцу и отчизне», 1983) для многих продолжала жить и другая Россия:

Славянские народы в наши дни невозможно мерить какой-либо общей меркой, — слишком несхожи. Отличаются друг от друга своими характерами, историческими судьбами, политическими пристрастиями, уровнем социального, экономического и культурного развития, возможностями, реальными перспективами и национальными задачами… Даже мечтами. Соседние славянские страны зачастую конфликтуют между собой. Вместе с тем существует нечто, их сближающее. Возможно, так называемая «генетическая память», или загадочная «славянская душа», а может и что-то иное. Вено Тауфер замечательно сравнил идею «славянской взаимности» с ощущением «крепких тылов»: «…как будто у тебя за спиной нет никого, кто бы мог тебе угрожать, и можно, напротив, ожидать оттуда какого-то понимания, кого-то, кто тебе не совсем чужд, может быть даже в чем-то близок, ожидать бескорыстной симпатии, любопытства или даже интереса… (хотя, конечно, не дай бог, если интерес будет слишком большим!)»[52].

Абсолютно сознательно мы постарались избегнуть жанра, называемого «справки об авторах». Так или иначе, для него характерна поверхностность и максимальное обобщение, на самом деле мало что разъясняющие. Многое, если не все из самых основных сведений в наше время можно почерпнуть из интернета. Если кого-то особо заинтересует автор, то едва ли удовлетворят скупые слова справки, но он постарается предпринять исследование и найдет немало работ, так или иначе освещающих интересующий предмет. Кроме того в скором времени выйдет в свет «Лексикон южнославянских писателей», готовящийся в настоящее время в Институте славяноведения РАН. Мы же постарались максимально дать слово самим словенским новеллистам.

Вместе с тем, о ком действительно нельзя не упомянуть, не выразив глубочайшую признательность, так это наши соотечественники, переводчики, без которых книга бы не состоялась. Ведь круг словенистов, к сожалению, очень узок, что, с одной стороны, упрощает общение друг с другом, с другой — заставляет еще больше ценить труд коллег. Мы благодарим тех, кто сразу согласился участвовать в проекте. Было не просто разыскать тех, кто уже много лет как отошел от переводов словенской художественной литературы — как уже говорилось в предисловии, значительную долю книги составляют переводы, выполненные еще в прошлом веке — в 70-е, 80-е годы и даже раньше. Кто-то из гвардии советских переводчиков уже покинул наш мир, мы храним о них добрую память. Одной из задач при составлении книги было представить как можно больше имен, связанных с приближением литературы Словении отечественному читателю. Хочется надеяться, что мы еще успеем это сделать — ведь проект только начался.