Протокол "Второй шанс"

Мать (Атия I)

Градус беспокойства в Городе нарастал с каждым днем. От человека к человеку множились самые невероятные слухи, но, несмотря на всю изобретательность людей, если выжать из них всю воду, в сухом остатке у всех версий оставалось одно и то же. Против ее сына, против ее любимого маленького Гая[1], зрел заговор. Как назло, он уже несколько дней уклонялся от любых попыток с ним поговорить, утверждая, что тонет в работе, что совершенно не помогало унять беспокойное сердце, поэтому сегодня она решила навестить его лично.

Привратник впустил ее в дом сына без вопросов. Оказавшись внутри, она сразу кивнула своим рабам, освобождая их. Многие считали своих рабов своего рода своим продолжением — и не стеснялись обсуждать деликатные вопросы при них, но ее сын был исключением и не открыл бы и рта, если бы она привела за собой целую свиту. Обрадованные возможностью ничего не делать рабы тут же скрылись на кухне, оставляя ее наедине со Скрибонией, ее невесткой.

— Скрибония, дорогая!

Они обменялись поцелуями.

— Атия, что привело тебя в наш дом? — приветливая улыбка вышла у Скрибонии какой-то кривоватой, заставляя Атию напрячься.

Что-то уже случилось?

Нет, если бы что-то уже случилось, она бы знала.

— Разве у матери должна быть причина, чтобы проведать своего единственного сына и его жену? — ее улыбка была самой обворожительной и невинной из тех, на которые она была способна.

— Да, действительно, чего это я? — Скрибония хохотнула и тут же спохватилась, — Проходи, пожалуйста, в сад. Мой муж сейчас… немного занят. Надеюсь, ты не будешь против, если я составлю тебе компанию, пока ты ожидаешь?

Занят, как всегда… Иногда у Атии появлялось подозрение, что это все не более чем отговорки, но она гнала его от себя. Пусть Луций, ее муж, и не одобрял того, чем занимался Гай, в его словах была доля правды, как минимум — в той их части, где он говорил, что политика в этом городе отнимает все предоставленное ей время — и еще чуточку больше.

С дежурной улыбкой на губах, Атия согласилась и они со Скрибонией прошли в глубину дома, в по-весеннему цветущий и благоухающий сад.

Однако, что-то было не так. Яркий солнечный свет заливал атрий, рабы Гая выглядели расслаблено, и ничего не намекало на возможные неприятности, но противное ощущение, что появилось где-то сзади головы как только она переступила порог никак не хотело отступать. Пытаясь понять причины своего волнения, она оглядывалась по сторонам, но без толку. Все в доме сына выглядело совершенно обычным.

Он часто ей говорил, что она накручивает себя, но она не могла ничего с собой поделать. Какой бы она была матерью, если бы ей было совершенно наплевать на сына, что ввязался в столь сложную и опасную для жизни игру?

— Присаживайся, — пригласительным жестом указала на стоящее в тени портика ложе Скрибония, — Фруктов хочешь?

— Нет, спасибо, — снова улыбнувшись, Атия заняла предложенное место, — Я не голодна.

На доли секунды над садом повисла неловкая пауза. У них со Скрибонией никогда не было много общих тем для разговора, а сейчас, когда все мысли Атии занимал только и исключительно готовящийся против ее сына заговор — она и вовсе не могла придумать ни одной.

Ее взгляд бездумно скользил по саду, пока она наконец не нашла, за что зацепиться.

— О, ты новые розы купила? — спросила Атия, пытаясь завязать разговор, — Какие красивые!

— А? — невестка дернулась, словно она выдернула ее из мыслей и как-то отстраненно кивнула, — Да, спасибо.

— Тебя что-то беспокоит? — немедленно насторожилась Атия.

— Нет, — отрицательно помотала головой Скрибония и попыталась улыбнуться, — Извини, — она немного помолчала и все-таки решилась, — Да. Да, беспокоит.

Сердце Атии ускорилось.

— Что случилось? — изменившись в лице, спросила она.

— Знаешь, — Скрибония опустила голос настолько сильно, что Атии пришлось придвинуться к ней буквально вплотную, чтобы что-то расслышать, — Август не хочет, чтобы я об этом говорила, но… Похоже, у нас в доме завелся лемур, — выпалила она скороговоркой.

С души упал камень — и Атии дорогого стоило удержаться от неуместной сейчас улыбки.

Всего лишь лемур.

Скрибония, однако, выглядела сильно обеспокоенной, и из вежливости она уточнила:

— Лемур? С чего ты взяла?

Скрибония отвела взгляд и принялась разглядывать свои колени. Атия не стала ее торопить, терпеливо ожидая, пока она соберется с мыслями.

— Все началось с пару месяцев назад, — наконец сказала она, — Сначала это были просто шорохи. Знаешь, как будто кто-то или что-то скребет в стену моей спальни. Первый раз я услышала их вечером и подумала, что у нас завелись мыши. Однако звук не прекращался, а ближе к ночи — к нему добавились невнятные крики. Так, словно кто-то пытался докричаться до меня, привлечь мое внимание.

— А что Гай? — спросила Атия. Скрибония прервалась и недоуменно посмотрела на нее, — Он ничего не слышал?

— Нет, — Скрибония отрицательно помахала головой, — Он как с кампании вернулся, ушел спать в отдельную спальню. Говорил, что стал часто просыпаться и не хочет мне мешать. Я не стала беспокоить его той ночью, и только наутро рассказала ему обо всем. Днем шум затих, но вечером — повторился вновь. Я позвала его, и он, послушав, подтвердил мои опасения насчет лемура. Тогда он пообещал провести обряд изгнания как можно скорее, но ты же знаешь, насколько он занят.

Атия кивнула. Она знала этот обряд, — еще девочкой видела, как дедушка проводит его на их загородной вилле, — и его подготовка действительно занимала кучу времени. Неудивительно, что у сына не удалось столько выкроить.

— Знаешь, дух вроде бы и не сильно шумел, но я несколько дней не могла уснуть, и лежала ночи напролет прислушиваясь к каждому его звуку. Иногда он стучал, иногда скребся, иногда мне даже казалось, что я сейчас пойму, что он хочет мне сказать, но так у меня ни разу и не вышло. Тогда еще, как назло, на Августа навалилась гора работы, и он очень редко ночевал дома.

Скрибония содрогнулась, побеспокоенная неприятными воспоминаниями, и Атия ободряюще приобняла ее за плечи:

— Ну-ну, тебе совершенно нечего бояться. Ты же знаешь, лемуры могут дотянуться только до тех, кто имеет отношение к их безвременной кончине, не более. Остальных они могут только пугать.

Скрибония несколько раз рвано кивнула, но Атия чувствовала, что она если и верила в это когда-то, то совершенно перестала после случившегося.

— Так… Так продолжалось примерно около недели, а потом… — продолжая свой рассказ, Скрибония запиналась, словно ей было тяжело вспоминать, — Потом он закричал. Боги, я никогда не слышала, чтобы кто-то так кричал. Так, словно попытки вырваться из лап Аида доставляют ему нестерпимые страдания. Это случилось посреди ночи, я выбежала из спальни, побежала искать Августа, но, к сожалению, он в тот день в очередной раз заработался допоздна и остался ночевать в общественном доме.

Скрибония всхлипнула, и Атия слегка сжала ее плечо, пытаясь помочь ей унять дрожь и собраться с мыслями.

— Он кричал, и кричал, и кричал, пока вдруг не затих. Это было так резко и странно, но я словно почувствовала, что все кончено. Глупая, наивная дура, — она грустно улыбнулась, глядя на Атию заполнившимися слезами глазами, — Я вернулась к себе и попыталась уснуть, но сон все никак не шел, и я вышла в сад, чтобы отвлечься. И там… — голос Скрибонии сошел на нет, и она подняла на Атию расширенные в ужасе глаза.

— Что там было? — спросила Атия, не зная, хочет ли она на самом деле знать ответ.

— Там стоял он, — слегка прикрыв рот ладошкой, почти шепотом выдавила из себя Скрибония.

— Кто “он”? — не поняла Атия.

— Лемур, — еще тише и с еще большим ужасом в голосе, сказала Скрибония, — Он стоял в неосвещенной части сада, в окровавленной тоге, и смотрел… Смотрел прямо на меня, — она замолчала, пытаясь совладать с эмоциями, и только потом продолжила, — Я… Я, по правде, не помню, что было дальше. Следующее, что помню — я лежу на ложе в спальне мужа, вокруг суетятся рабы, и сам Август стоит рядом. На нем совсем лица не было, представляешь, насколько я его напугала?

Атия кивнула. Ее сын с детства очень скупо проявлял эмоции, и его редко чем можно было действительно удивить или напугать. Если Скрибонии удалось — она могла только догадываться, насколько пугающей была картина.

— Не знаю, сколько я так пролежала, — продолжала тем временем Скрибония, — Потом мне рассказали, что я своим криком разбудила всех в доме и пол-Паллатина в придачу. Нашли меня рабы здесь, в саду, лежащей у фонтана без чувств. Август очень распереживался и, стоило мне немного прийти в себя — тут же провел обряд изгнания, прямо посреди ночи. Оказывается, у него все было готово, и он планировал его на следующий день.

— И? — переживания невестки накладывались на переживания самой Атии, и сейчас у нее все колотилось внутри.

— Сработало. Больше я того духа не слышала, словно его и не было вовсе, — сказала Скрибония, и Атия шумно выдохнула в облегчении, — Но это еще не все.

— Не все? — удивленно вздернула брови вверх Атия.

— Это было в январе, думаешь с чего бы я решила рассказать тебе об этом сейчас, если бы все тогда и закончилось, — грустно улыбнулась Скрибония, — Дней пять назад я проснулась среди ночи и сразу почувствовала, что что-то не так. Словно в моей комнате кроме меня еще кто-то есть. Я сначала не поверила своим ощущениям, но потом снова услышала этот треклятый шорох! Я… Не думаю, что у меня когда-нибудь выйдет забыть его. Этот дух вернулся.

— Ты уверена, что это был он? — нашла уместным спросить Атия, — Обряд изгнания лемуров — очень действенная штука, он не мог не сработать.

Невестка одарила ее взволнованным взглядом:

— Да, да, я абсолютно уверена. Я тут же побежала к Августу, разбудила его, привела к себе. Но когда он вошел, шорохи затихли. Я кое-как уговорила его посидеть со мной немного, но это больше не повторялось. Он сказал, что я, наверное, переволновалась и мне почудилось и ушел назад к себе. По правде, я к тому моменту уже сама себя убедила, что мне просто приснилось невесть что, а я до конца не проснувшись перепутала сон и явь, но… Стоило ему ступить за порог — в стене заскреблось в несколько раз громче. Кажется, я даже пару раз слышала удары, — она всхлипнула и замолчала, переведя взгляд обратно на свои ноги.

Не зная, что еще сделать, Атия ободряюще похлопала ее ладонью по плечу:

— Может быть тогда обряд не сработал, потому что дух сам ушел до того, как мой сын его провел? — ее предположение было диким, лемуры не могли уйти самостоятельно, не завершив своей мести, но Скрибонию нужно было как-то успокоить.

— Может быть. Не знаю. А может быть я просто сошла с ума, — в широко раскрытых глазах Скрибонии стояли слезы, — Понимаешь, я не могла заснуть до утра, дух все продолжал буйствовать, и утром я позвала мужа к себе. Я… Понимаешь, я слышала звуки? Понимаешь? — из прически Скрибонии выскочил локон, а взгляд ее был отчаянным.

— Понимаю, — согласилась Атия, не вполне понимая, куда она клонит.

— Я слышала, а Август нет, — припечатала ее Скрибония, — Он не слышал совсем ничего и, хоть и пытался меня успокоить, счёл, что я обезумела, — я видела это по его глазам. Потом к нему пришел Марк Агриппа, рассказал что-то про кого-то баламутящего ветеранов. Август строжайше запретил мне в ближайшие несколько дней покидать дом без него или хотя бы без свиты гладиаторов, и они ушли. С тех пор он появился дома едва ли два раза, и то только для того, чтобы поспать, а я… Я смалодушничала. Без него мне было до жути страшно заходить в свою комнату, поэтому я заняла одну из гостевых спален, — бушевание духа там тоже слышно, но не настолько сильно, — и выставила у дверей своей нескольких вооруженных рабов. Я дура, да? Как рабы смогут остановить духа? — вымученно улыбнулась она.

— А рабы его слышали? — уточнила Атия как только у нее появилась возможность вставить хоть слово.

— Кого? Духа? — удивленно посмотрела на нее Скрибония. Она кивнула, — Слышали. Они даже не хотели стоять в карауле возле моей комнаты, так он их пугал.

— Если рабы тоже его слышали, ты совершенно точно не обезумела, брось эти глупые мысли, — ободряюще улыбнулась Атия.

— А как же…? — Скрибония удивленно посмотрела на нее.

— Август? — уточнила Атия, — Ну мало ли, может быть действительно не расслышал. Он когда чем-то сильно занят, становится ужасно невнимательным.

Другого объяснения выборочной глухоте сына она не видела.

С лица Скрибонии словно спала темная вуаль, и она улыбнулась — первый раз за сегодня облегченно, а не наиграно.

— И что было дальше? — легонько подтолкнула ее Атия к продолжению рассказа.

— Пока больше ничего, — отозвалась Скрибония, — Август дома не появлялся, дух продолжает шуметь. Наши рабы-германцы даже принесли пару зайцев в жертву на алтаре своим богам, чтобы он замолчал, но без толку.

Атия теперь с опаской косилась на дверь в ее спальню, но вслух ничего не говорила.

Ей были больше по душе материальные враги — легионеры, наемники, бандиты, без разницы. Она знала, что делать в таких случаях — выставить вокруг дома охрану, вооружить рабов и нанять гладиаторов — и снова можно будет спать спокойно. Неупокоенные духи, которых не берут обряды изгнания, пугали ее куда как больше.

— Еще и из дому выйти не могу, — продолжала жаловаться Скрибония, — Сижу здесь одна, как дикарка. Я понимаю, что Август обо мне беспокоится, но все равно…

Атия горько усмехнулась про себя. “Беспокоится”? Бедная наивная Скрибония. Любви в их браке не было совсем, один только политический расчет — а сын был не из тех людей, которые могут и, что самое главное — хотят обернуть оный расчет в дружбу или любовь.

— Атия, что там происходит? — Скрибония внимательно посмотрела на нее, — Я слышала, как рабы говорили, Антоний высадился в Брундизии и со дня на день приведет войска к Городу.

— Глупости, — рассмеялась Атия, вынырнув из мыслей, — Это они все сами придумали. Нигде Антоний не высаживался, уж поверь мне — будь иначе, я бы уже об этом знала. Но воду в Городе мутит определенно он.

— Да, я знаю. Август мне рассказывал про его провокатора, сорвавшего жертвоприношение в честь Божественного Юлия. Рабы между собой перешептываются, что на самом деле это был вовсе не наемник Антония, а очень даже сам Цезарь, представляешь? Какая глупость! — воскликнула Скрибония.

Похоже, душевное спокойствие полностью к ней вернулось.

— И не говори! — горячо согласилась Атия, — Люди не могут возвращаться из мертвых. Чего эти варвары только не выдумают!

Несмотря на пессимизм Скрибонии, ожидания Атии все-таки оправдались. Спустя несколько часов, когда Солнце уже перешло грань зенита, дверь дома открылась — и из атрия раздался голос сына, спешно раздающего приказы рабам. Стоило Атии показаться из сада, он замер и удивленно посмотрел на нее:

— Мам? Мам, ты что здесь делаешь?

Рядом с ним стоял кучерявый грек-раб, который тоже замер и перевел взгляд на нее. Двое ликторов за его спиной безучастно ждали приказов.

— Я что, не могу захотеть проведать своего сына? — Атия пыталась выглядеть как можно более благопристойно, но ее не хватило надолго и, широко улыбнувшись, она заключила сына в объятья, — Ты так давно ко мне не заходил, я так соскучилась, Гай!

Сын вздрогнул и спешно прошептал:

— Мам, ну мы же уже говорили об этом. Это больше не мое имя. Если не хочешь называть меня Августом, называй хотя бы Цезарем. Чего стоят все указы, если их даже моя собственная мать игнорирует?

Атия слегка отпрянула и, продолжая держать ладони на плечах сына, прошептала:

— Извини, я просто никак не могу привыкнуть, — а затем махнула рукой, приглашая его в триклиний, — Пойдем, пообедаешь с нами со Скрибонией. Ты так исхудал!

Сын всегда отличался худощавым телосложением, и сейчас, после всех переживаний и бесконечных военных походов, казалось, был недалек от того, чтобы стать невидимым на просвет.

— Мам, я занят. Заскочил буквально на две минуты, забрать рабов. Мне надо идти, — пытался увильнуть он, но Атия не собиралась больше поддаваться на уговоры и настойчиво увлекала его за собой, пока он не сдался, — Хорошо. Ладно, мам, будь по-твоему. Леарх, — обернулся он к кучерявому рабу, — Иди отнеси все сам, передай ему, что я потом подтянусь.

Глаза раба расширились в удивлении, но он подчинился. Когда они с сыном скрылись в саду, она услышала, как хлопнула входная дверь.

— Сынок, что у вас здесь происходит? — стоило им остаться с сыном наедине, спросила она полушепотом.

— А что у нас здесь происходит? — он удивленно на нее посмотрел.

— Скрибония говорит, что у вас завелся лемур.

— Мам, это было в январе, ну ты и вспомнила! — любому другому человеку показалось бы, что лицо сына не выражало совсем ничего, но она явственно видела, что он веселится, — К тому же, я провел обряд изгнания, все уже давно в порядке, не переживай.

— Ты уверен? — переспросила она, — Она говорила, что он недавно вернулся.

— Абсолютно. Скрибония просто слишком сильно испугалась тогда, и теперь каждый шорох принимает за возвращение лемура, — всем своим видом сын выражал непоколебимое спокойствие и уверенность, и у Атии сразу же отлегло от души.

— Рада слышать. Я уж было испугалась, — сын хохотнул в кулак, но она сделала вид, что ничего не заметила, — И еще, до того, как мы войдем, — вместо этого сказала она, — По Городу множатся слухи, что кто-то замыслил тебя убить. Ты ведь в курсе?

Сын кивнул, даже этот вопрос не сумел поколебать его спокойствия:

— Мам, все в порядке. Это Антоний никак не смирится с тем, что я победил его брата и пытается взять реванш таким странным образом. Я скажу — пусть приходит сюда лично и мы сравним свои силы в бою, раз уж ему так хочется.

— Гай, — она приобняла сына, — Просто пообещай мне, что будешь осторожен.

— Обещаю, мам, — отозвался он, и они вошли в триклиний, где их уже ждала Скрибония.

Домой она отправилась уже после того, как солнце скрылось за горизонтом. Гай долго настаивал на том, что ей стоит взять для безопасности с собой его ликторов, но она не видела в этом нужды. Дорога между их домами занимала не больше десяти минут. Он слишком сильно перестраховывался.

Ее собственный дом встретил ее звуками пьянки и кучкой чужих рабов, столпившихся у кухни. Одного этого было достаточно для того, чтобы догадаться, что она увидит в триклинии, но, не удержавшись, она все-таки заглянула вовнутрь. Луций[2], ее муж, в компании своего брата Квинта и сына от первого брака распивал вино и, судя по обстановке, делал это не первый час.

Обычная картина в их доме — она вот уже три года как сопровождала каждое заседание сената. Муж был крайне подавлен происходящим в Городе и обвинял себя в том, что ему не удалось удержать Гая от развязывания очередной междоусобицы — и именно заседания почему-то всегда провоцировали у него обострение чувства вины, хоть он и не ходил на них вот уже несколько лет как.

Атия аккуратно прикрыла за собой дверь, напоследок услышав пьяное «боги покинули этот город!», сказанное голосом Квинта Марция, затем приказала рабыням сегодня подать ей ужин прямо в спальню и поднялась на второй этаж. Впрочем, расслабиться за чтением поэзии ей сегодня было не суждено — стоило ей развернуть свиток, в комнату постучали. После короткого «войди!» на пороге нарисовался домоправитель и сказал:

— Госпожа Атия, тебе письмо. Пришло сегодня днем.

— От кого? — переспросила она, то и дело переводя взгляд с домоправителя на свиток и обратно.

— От госпожи Кальпурнии.

— Хорошо, положи на стол, я позже прочитаю, — сказала она и, стоило домоправителю ретироваться, вернулась к чтению.

Однако, долгожданный покой продлился недолго. Спустя короткое время снова раздался стук в дверь — и снова это оказался домоправитель.

В этот раз он выглядел взволнованно.

— Ну что там? Не томи! — нетерпеливо сказала Атия. Такой заманчивый, но такой далекий сборник поэзии лежал на столешнице и манил ее к себе, но между ними снова стоял домоправитель.

— Записка, — отозвался он, — От твоей невестки Скрибонии. Только что пришла ее рабыня в сопровождении гладиаторов. Просила, чтобы ты ее безотлагательно прочитала.

Атия кивнула, взяла записку в руки и аккуратно развернула папирус. Там неровным почерком, словно писавший жутко переживал, было написано всего две строки.

«Это началось снова. Пожалуйста, приходи.

Скрибония.»

Бессмертные боги!

[1] Гай Октавий, он же Гай Юлий Цезарь Октавиан, он же Император Цезарь Август. У римлян было принято, что внутри семьи близкие родственники обращаются друг к другу по преномену.

[2] Луций Марций Филипп, консул 56 г. до н. э.