Протокол "Второй шанс"

Сотворившая монстра (Атия IIII)

Освежающий весенний ветер дул как ни в чем ни бывало. Словно ничего и не случилось. Словно ничей мир не был разрушен каких-то несчастных несколько минут назад.

Атия полной грудью вдохнула свежий воздух. После затхлой, спертой, словно пропитавшейся болью и отчаянием атмосферы личной пыточной сына это было просто необходимо, чтобы хотя бы немного прийти в себя.

«Ты просто не помнишь Суллу… Ты уж извини, но твой сын… слишком сильно мне его напоминает», — слова, брошенные мужем, казалось, так бесконечно давно, а на деле не ранее, чем этим утром, непроизвольно всплыли в голове.

Луций, как обычно, оказался прав. А она в очередной раз ошиблась. Боги…

— Атия, прошу тебя, не принимай необдуманных решений, — раздался умоляющий голос Луция, и она вздрогнула.

Она даже не заметила, как он оказался рядом.

— Я должна увидеть Гая, — сорвалось с ее губ. Голос прозвучал серо и безжизненно.

Боги, где она ошиблась? Когда пропустила превращение сына, ее милого маленького Гая, в это… безжалостное чудовище?

— Зачем?! — голос Луция сорвался на крик, — Зачем, я тебя в сотый раз спрашиваю?! Ты хочешь, чтобы он узнал, что тебе все известно? — он ухватил ее за руки и повернул к себе, — Думаешь, он сделает скидку на то, что ты его мать? Расскажи это Цезарю!

Дядя… Ее сын не сжалился даже над своим собственным двоюродным дедом. Что… Что она сделала не так?!

— Извини, сорвался, — Луций убрал руки с ее предплечий и почесал голову. В его голосе сквозила усталость, — Пойдем.

Без сопротивления, Атия позволила ему увлечь ее за собой, за угол, назад в дом, что некогда принадлежал лучшему оратору Города, а теперь стал обителью монстра, которого она считала своим любимым сыном. Никаких сил спорить просто не осталось.

Эбурий молчаливой тенью следовал за ними.

— Ну? Ну что там? — с порога набросилась на них возбужденная Скрибония, — Вам удалось что-то выяснить? — всем своим видом она выражала бесконечную, отчаянную надежду.

Бедная, бедная женщина, она даже не подозревала, за какое чудовище ее выдали замуж по чисто политическим мотивам.

— Дядя Гай, — только и смогла выдавить из себя Атия, и ее голос сошел на нет.

В отчаянной попытке сдержать слезы, она закрыла лицо руками.

Повисла неловкая пауза. Скрибония ожидала каких-то пояснений, но Атия, как ни старалась, не могла отыскать в себе сил выдавить из себя еще хоть слово.

Ей на помощь пришел Луций:

— Нет там никаких лемуров, — сухо сказал он, — И никогда не было. Был твой муж, и делишки, которые он любил проворачивать в темноте.

Атия убрала ладони от лица и тихо всхлипнула, вытирая намокшие глаза.

Растерянный взгляд Скрибонии скользил с нее на Луция и обратно.

— Филипп, что ты имеешь в виду?

— Твой муж держал людей в плену, прямо за стеной твоей спальни. Как минимум с середины января. В специально переоборудованной для этого комнате. Вход туда был только из подвала, — раздраженно выплюнул Луций.

Он злился больше на себя, чем на кого-либо другого — Атия слишком хорошо его знала для того, чтобы этого не понять.

Рот Скрибонии приоткрылся в изумлении. Она никак не могла поверить. Бедная, бедная наивная женщина.

— В… В смысле? — выдавила наконец она.

— В прямом. Ты говорила, что слышала, как в твою стену кто-то стучал? Слышала шорохи, иногда крики? Сама догадаешься, что это было, или мне объяснить? — Луций смерил ее скептическим взглядом, но прежде, чем она успела ответить, резко посуровел и обернулся к рабам сына, — И вообще! Какого, объясните мне, вы все молчали о том, что ваш хозяин стоит за исчезновением великого, мать его, понтифика?!

Не удержавшись на одном месте, Луций принялся ходить из стороны в сторону. Лица сгрудившихся вокруг них рабов вытянулись, но никто не решался его перебить.

— Вы же понимаете, идиоты, что вы все теперь пойдете под суд как сообщники, а?! Ваш хозяин, при вашем прямом пособничестве замучил и убил как минимум двоих римских граждан! Вы хоть примерно представляете, чем это вам грозит?!

Луций замолчал. Глаза его метали молнии, пока он, обводя взглядом всех присутствующих, пытался перевести дух. Неужели он всерьез считал, что хоть кому-то в этом городе было под силу привлечь к суду сына, не говоря уж о том, чтобы добиться его осуждения? Пускай даже и за убийство Лепида и дяди Гая.

— Луций, — тихо сказала Атия и положила руку мужу на плечо, — Луций, они…

Договорить ей не удалось — старик Архидам на полуслове перебил ее и испуганной скороговоркой выпалил:

— Какой великий понтифик? Кого убили?! Боги, мы ничего не знали! Нам… Нам хозяин еще в начале года строго приказал не соваться в подвал, — он замолчал, задумавшись, а затем, словно решив что-то для себя, добавил, — Он туда пускал только Леарха и своих германцев.

— Леарх? Германцы? — Луций нахмурился. Его требовательный взгляд уперся в Архидама.

— Леарх, — Архидам кивнул, — Доверенное лицо хозяина. Правая рука. Худой кучерявый мужик. Грек, как и я, в рабство попал еще по молодости за долги, до сих пор никак не выкупится.

— Ты давно его в последний раз видел? — не унимался Луций.

— Вчера, вроде, — после раздумий, ответил Архидам, — Он из дому ушел и больше не возвращался.

— А сегодня? — Архидам отрицательно помотал головой, и Луций обратил внимание на других рабов, — А вы? Вы тоже не видели?

Те тоже помотали головами.

Какое-то резкое движение привлекло внимание Атии. Светлый раб, усы которого выдавали в нем германца, испуганно оглядывался, словно ища пути для отступления. Луций ничего не заметил, только глухо зарычал и принялся мельтешить с еще большей интенсивностью.

— А… А кого убили-то? — с опаской глядя на Луция, спросил Архидам. Сердце пропустило удар.

Луций остановился, посмотрел на него как на полнейшего идиота и отрезал:

— Марка Эмилия Лепида и Гая, мать его, Юлия Цезаря!

Атия прикрыла рот рукой и всхлипнула.

Почему? Почему из ее сына, не по годам умного и рассудительного мальчишки, вырос этот человек? Где она ошиблась? Ни она, ни Октавий, ее первый муж и отец Гая, ни Луций никогда, его такому не учили, никогда сами себя так не вели. Боги, откуда это в нем взялось?!

Память, непрошено, но настырно, намекала ей, что ничего не случилось внезапно. У сына был огромный сомнительный послужной список. Гражданские войны. Проскрипции. Убийства без суда и следствия. За последние несколько лет прозвучало достаточное количество звоночков, но она, с упорством достойным лучшего применения, отрицала само их наличие, предпочитая довольствоваться его объяснениями. Долг перед дядей. Месть. Политическая необходимость.

В глубине души она всегда понимала, что это — не более, чем обман. Сладкая ложь, чтобы успокоить ее совесть.

Но как же приятно было в нее верить.

И как больно стало, когда от нее не осталось и следа.

Она должна была поговорить с сыном.

Атия больше не видела и не слышала ничего вокруг себя. В голове билась ровно одна мысль — и ей она и следовала.

Опасливо оглянувшись на Луция и убедившись, что он не смотрит, она аккуратно сделала шаг назад. Потом еще раз и еще раз. Луций ожесточенно что-то доказывал рабам и Скрибонии, не видя ничего вокруг себя. Его слова пролетали мимо ее ушей не задерживаясь.

Сын должен был быть на форуме.

Вчера рабы перешептывались, что сегодня на шесть часов дня назначена сходка. Если сына не было дома, он обязан был быть там — и больше ничего не имело значения.

Она бежала прочь, к выходу из дома сына — и сознание словно заволакивало вязкой пеленой.

Усатый германец-раб, застывший в дверях, притормозил ее бегство, но ненадолго. Он вел себя странно, но мысль об этом запуталась в плотной пелене и так в ней и утонула, не достигнув сознания.

Спина очнувшегося раба быстро удалялась, пока не скрылась за поворотом — и она забыла о нем тотчас же.

Она должна была увидеть сына. Выслушать его.

Может быть, они с Луцием все неправильно поняли? Может быть…

Словно утопающая, она цеплялась за последнюю, самую тонкую и ненадежную, но единственную соломинку.

— Атия? Атия, привет, — донеслось до нее словно сквозь толщу воды.

Ноги сами несли ее вперед — мимо многочисленных домов, туда, где улица уходила вниз, прочь с Палатина, к форуму.

— Атия! Стой! Ты куда? — уже более настойчиво раздалось откуда-то сзади.

Это не Луций, — как-то отстраненно подумала она.

Плевать. Она должна была увидеть сына — и никто не мог ее остановить.

После поворота налево дорога под ногами пошла под откос. За спиной, едва прорываясь сквозь пелену, раздавались быстрые шаги. Кто-то следовал за ней попятам. Не один человек, но много.

Ей не было до них никакого дела.

Она должна была поговорить с сыном. Узнать, почему. Почему, во имя всех богов, он так поступил?!

— Атия! Атия, не ходи туда, там опасно! — невидимый настырный мужчина никак не хотел оставлять ее в покое.

Опасно? Тем более, она должна была быть там!

Шаги за спиной ускорились, и спустя несколько мгновений ей на плечо опустилась рука.

Атия вздрогнула — и словно вышла из странного транса. Все это время голос говорившего был ей хорошо знаком, но это знание путалось в пелене, не имея шанса дотянуться до сознания.

Теперь, когда пелены не стало, ее глаза непроизвольно расширились в удивлении.

Дедушка. Дедушка Луций.[1]

Осознание заставило ее резко остановиться и обернуться. Луций Аврелий Котта, ее двоюродный дедушка, обеспокоенно смотрел на нее. Его ладонь слегка сжимала ее плечо.

А за спиной у него была целая толпа. Вооруженная толпа. Знакомых лиц в ней было больше, чем незнакомых — и вопросы множились с невероятной скоростью, но главным среди них был один.

Зачем дедушка вооружил клиентов?

По спине пробежал неприятный холодок.

Что здесь, к гарпиям, происходит?! — хотела спросить она, но вслух сказала совершенно другое:

— Мне нужно увидеть сына.

Прочерченное глубокими морщинами лицо дедушки немедленно приобрело настороженное выражение.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Я понимаю, это прозвучит как полный бред сумасшедшей, но… — Атия нервно сглотнула, — Мой сын… Он… Он убил дядю Гая! У меня есть доказательства. Это правда… И… — ее голос неожиданно сошел на «нет». Говорить было слишком тяжело.

Невозможно.

Боги, зачем? Зачем он это сделал?

Атия ожидала от дедушки всего, что угодно. Что он покрутит пальцем у виска и объявит ее окончательно сошедшей с ума. Потащит ее за руку смотреть «эти доказательства». Категорично заявит, что такое в принципе невозможно.

Она не могла предположить только одного. Того, что случилось.

С облегчением на лице, дедушка рассмеялся.

— Так дело в этом! — сквозь смех отозвался он, — Успокойся, Атия, все с Цезарем нормально. Ну, ладно, я сам его не видел, не знаю, в каком он там состоянии. Но его совершенно точно никто не убил. Ни твой сын, ни кто бы то ни было другой.

— Что? — только и смогла выдавить ошеломленная Атия.

Мало ей было сына, так еще и двоюродный дед туда же. Похоже, у всех в этом городе были от нее какие-то секреты.

Очень хотелось смерить подозрительным взглядом и мужа, но он ее перехитрил еще на несколько шагов раньше, и сейчас его попросту не было рядом.

— Пойдем ко мне, — мягко улыбнулся дедушка, — Я все тебе расскажу. Но не тут же нам говорить, ну вправду? — он обвел многозначительным взглядом окружающие дома.

— Но… Но Гай? — Атия беспомощно оглянулась.

— Потом с ним пообщаешься. Тем более он сейчас наверняка сильно занят на сходке, — заверил ее дедушка. Надо было признать, что в его словах был определенный смысл.

Атия уже собралась было кивнуть, приняв его предложение, но не успела этого сделать — откуда-то спереди раздалось отдаленное, но требовательное “Пропустите!”, а затем толпа клиентов дедушки расступилась, открывая ее взгляду запыхавшегося и вспотевшего Луция. За спиной у него неотрывной тенью маячил Эбурий.

Луций пересек разделявшее их расстояние буквально в несколько длинных шагов.

— Боги, Атия… Ну я же просил тебя не принимать необдуманных решений! — он явно старался сделать так, чтобы это прозвучало сурово и с осуждением, но вышло у него плохо — Атия явно слышала в его голосе нотки облегчения.

— О, Филипп, и ты тут… — задумчиво протянул дедушка, не дав ей вставить и слова. А затем его лицо просветлело, и он добавил, — А Атия как раз собиралась зайти ко мне в гости. Если хочешь, давай с нами.

По толпе клиентов за спиной дедушки пробежали обеспокоенные шепотки, но с такого расстояния ей не удалось разобрать их слов.

Луций издал неопределенный звук и недоуменно моргнул:

— В гости? — потом он моргнул еще раз и только потом, совладав с собой, натянуто улыбнулся дедушке, — А почему бы и нет? Пойдем.

В последний раз Атия оглянулась в сторону форума, где ее сын прямо сейчас наверняка держал речь перед народом и, со вздохом, последовала за мужем и дедушкой. В словах дедушки было зерно истины. Сын сейчас был слишком занят, а она ему только помешала бы. Поговорить с ним она, в конце концов, могла и позже.

Любопытство заживо съедало ее изнутри, и она чувствовала, что если не узнает, что дедушка хотел ей рассказать, в самое ближайшее время, оно сгрызет ее с потрохами и даже не подавится.

Дом дедушки встретил их приятной прохладой и аппетитным запахом, доносившимся с кухни. И когда он только успел сказать рабам, чтобы готовили на стол? Или он просто собирался обедать до того, как встретился с ней?

Часть клиентов, вместе с вызвавшимся Эбурием, дедушка отправил патрулировать улицы, часть осталась сидеть в атрии, а они втроем проследовали в триклиний и уютно устроились на ложах. Дедушка подозвал к себе рабыню и приказал ей подать обед, как только он будет готов. Когда она, кивнув в знак согласия, удалилась, все его внимание сразу переключилось на Атию.

— Так, на чем мы остановились? — расслабленно переспросил он, так, словно речь шла о какой-то мелочи, вроде нового спектакля, а никак не о том, что ее сын оказался убийцей ее же дяди.

Контраст был странным и пугающим. Атия сжала виски руками, в бесплодной попытке избавиться от этого ощущения.

— Ты сказал, что дядю никто не убивал, — начала она, — Ни мой сын, ни кто бы то ни было другой. Почему? Откуда такая уверенность? Мы… Мы с Луцием случайно обнаружили у Гая дома…

Изображение темной комнаты, с оковами и свежей и не очень кровью то тут, то там встало перед ее глазами столь явно, словно она снова оказалась там. Она нервно сглотнула и помотала головой, пытаясь отогнать наваждение перед тем, как продолжить:

— Застенки и… Там, на стене были две надписи… — и ее голос сошел на нет.

Дедушка внимательно и сосредоточенно смотрел на нее. От былого веселья на его лице не осталось и следа.

— Застенки? — повторил он спустя несколько бесконечно долгих мгновений, словно пробуя слово на вкус, — А знаешь, это имеет смысл. Да, действительно. Прямо cамо собой напрашивается. Почему они не догадались, не пойму… — задумчиво протянул он, а затем потряс головой и снова вернулся к ней, — В общем, не важно. Я не знаю, что вы там такого увидели, но одно я могу вам сказать точно — Цезарь жив. В этом не может быть никаких сомнений.

— Но… С чего ты взял? — спросила она в ответ.

— Вчера вечером Руф решил… Мммм… Нанести визит Пизону, — весь вид дедушки буквально кричал о том, что он что-то недоговаривает, — Ну знаешь, они с дочерью позавчера вернулись в Город, потому что в Геркулануме происходит что-то очень странное.

— Да, Кальпурния мне писала, но что с того? — вопросительно вздернула бровь Атия.

— Погоди, — дедушка поднял указательный палец вверх, — Дай мне рассказать. Так вот. Руф вчера вечером собирался пойти к Пизону. Но не успел. Пизон пришел к нему первым. Вместе с дочерью и каким-то потрепанным рабом, явно не из своих. Руф говорил, он был какой-то перепуганный. Потерянный даже. Короче. Оказалось, что это — раб твоего сына. А подослал его к Пизону и Кальпурнии Цезарь, чтобы он их предупредил, что им грозит опасность.

Дедушка закинул в рот финик и принялся с наслаждением его жевать. Нет, он, конечно, всегда славился своим спокойствием, но чтобы настолько…

— Цезарь? — переспросила Атия.

— Да. Твой дядя и мой племянник. Нет, я не сошел с ума. Во всяком случае, не больше, чем этот раб, или Пизон, или даже вот вы двое сами. И тот цирк с жертвоприношениями неделю назад сорвал действительно он.

— А… — Атии очень хотелось возразить, но возразить было нечего.

— Как я понял, — продолжил дедушка, сглаживая неловкую паузу, — Твой сын шантажировал его. Хотел, чтобы он что-то там сделал. И угрожал убить Кальпурнию, если он не станет.

Неверящий взгляд Атии уперся в дедушку — и тот невинно развел руками:

— Что? Я за что купил, за то и продаю.

Еще несколько дней назад, если бы кто-то рассказал ей про сына что-то подобное, она бы просто отмахнулась и списала все на похмелье от некачественного вина или же дурную шутку. Сейчас… Все было иначе.

Дедушке незачем было ей врать, и, если перестать прятать голову в песок — в его рассказе было что-то очень похожее на сына.

Что-то, что ее частенько пугало в нем, когда он был еще совсем маленьким. Что-то, что, как она думала, ушло навсегда с возрастом, примерно тогда, когда он пошел в школу. Что-то, что снова вернулось, когда он четыре года назад вернулся в Город из Апполонии, узнав об усыновлении. Что-то, что она все это время выбирала не замечать.

Что-то, что она просто не могла продолжать не замечать дальше.

По спине пробежали мурашки, и Атия поежилась, несмотря на тепло.

— Его там не было, — невпопад заявила она ни с того ни с сего. Дедушка перевел на нее недоуменный взгляд, и она поспешила пояснить, — В смысле, когда мы с Луцием нашли эти… застенки… там никого не было. Ни дяди, ни кого бы то ни было еще.

Луций серьезно кивнул и, явно заметив, как тяжело даются ей слова, закончил вместо нее:

— Только кровь и две надписи на стене.

— Две? — недоуменно вскинул бровь дедушка.

— Две, Котта. Цезарь там был не первый точно. Может быть даже и не второй, просто остальным не представилось шанса оставить хоть какую-то отметку.

— Кто? — жестко спросил дедушка.

Луций не медлил с ответом:

— Лепид.

На мгновение повисла тишина, а затем дедушка тихо сказал:

— Я, конечно, догадывался, что он погиб, но чтобы так…

Они снова замолчали. Рабы уже успели обновить блюда к тому моменту, как Атия наконец нашла в себе силы задать еще один мучавший ее вопрос:

— И что будем делать дальше, дедушка?

Дедушка сперва молча отхлебнул разбавленного вина и только затем сказал:

— Ждать.

Этого хватило для того, чтобы Атия взвилась:

— В смысле «ждать»? Мы должны… Должны…

А что они должны? Помочь дяде? Разобраться, какая муха покусала ее сына? Что они вообще могли сделать с этим своим знанием? Ответа не было. Однако Атия чувствовала всю глубочайшую неправильность этой ситуации, и не собиралась с этим так просто мириться:

— Мы должны… Не знаю, сделать что-нибудь! В любом случае, не сидеть здесь и не пьянствовать! — она бросила испепеляющий взгляд на Луция, который, пользуясь ее замешательством, приговорил уже кубков пять. Тот икнул и немедленно принялся делать вид, что он тут вообще ни при чем.

— Они там справятся и без нас, — дедушка с невозмутимым выражением лица взял с тарелки несколько оливок и отправил их себе в рот, — Ну, я надеюсь.

— Кто «они»? — подозрительно прищурилась Атия.

— Бальб с легионерами.

Что?!

Задать рвущийся наружу вопрос, — да что там! Десяток вопросов, — она не успела.

Неожиданно дверь в триклиний распахнулась, вовнутрь заглянул растрепанный галльчонок-раб и сказал дедушке, указывая пальцем куда-то вбок:

— Там к тебе пришли, хозяин.

— Кто? — встрепенулся дедушка.

Мальчишка-раб открыл было рот, но его на полуслове перебил мужчина, что нарисовался за его спиной:

— Меня зовут Главк, — он представился и, отодвинув мальчишку с дороги, вошел в комнату, — Я от Пизона.

— Ну что там?! — нетерпеливо выпалил дедушка, — Не тяни!

Главк выдержал театральную паузу, словно он был вовсе не рабом, а актером и только потом ухмыльнулся, обнажая кривые зубы:

— Все прошло, как и планировали. Можешь распускать своих клиентов.

От удивления дедушка подскочил с ложа:

— Куда распускать?! А если войска введут?!

— Ты второй и третий имеешь в виду? — казалось, человек не мог улыбаться еще хитрее, чем сейчас улыбался Главк. Дедушка отрывисто кивнул ему в ответ, — Второй уже проиграл и разбежался. А третий… Бальб только от них. О них можно не беспокоиться.

Быстрее, чем кто-либо успел опомниться, Атия подскочила на ноги и схватила раба Пизона за тунику:

— Что с моим сыном? Что с Августом?! — отчаянно прокричала она, смотря ему прямо в глаза.

— Я не знаю, — Главк попробовал отстраниться, — Меня там вообще не было, я знаю только то, что хозяин сказал передать.

Руки Атии разжались, отпуская ткань:

— Где они? Где Бальб? Где дядя? У твоего хозяина? — требовательно спросила она.

Где-то за спиной пьяно икнул Луций. Возможно, она поздно спохватилась и его превращение в Катона или Бибула давно стало неизбежностью.

— Д-да, — ответил Главк, не сводя с нее ошеломленного взгляда, — Они там уже полчаса в триклинии сидят и о чем-то говорят.

— Спасибо, — кивнула она и, обернувшись к дедушке и мужу, безапелляционно заявила, — Вы как хотите, а я пошла к Пизону.

— Мы, так-то, тоже собирались… — отозвался дедушка. Луций кивнул, соглашаясь с ним.

Дом Пизона от дома дедушки отделяла какая-то пара кварталов. Атия даже не заметила, как они оказались у него на пороге. Изнутри не раздавалось никаких подозрительных звуков, словно там вовсе не отмечали победу.

Победу над ее сыном…

Главк толкнул входную дверь, пропуская их вовнутрь. Привратник даже не выглянул из своей каморки на шум.

Весь атрий Пизона был завален какими-то вещами непонятного назначения. В полном беспорядке, они лежали везде — на ложах, столах, и даже на полу. Посередине атрия валялась странная, чуть ли не вывернутая наизнанку, заплечная сумка.

Аккуратно обойдя все это безобразие, они, вслед за Главком, последовали дальше. В сад, а из него — в триклиний.

Голоса стало слышно только возле двери. Пизон. Бальб.

И охрипший, но все равно легко узнаваемый…

Голос ее дяди.

Он действительно был жив. Непонятно как, но он и вправду был жив.

Главк постучал в дверь триклиния — и голоса смолкли.

— Хозяин, это я. Со мной гости, — прокричал Главк.

Дверь открылась и из-за нее выглянул раскрасневшийся Пизон. По всей видимости, в нем уже плескались не один и не два кубка вина.

— Атия? Филипп? Котта? — подозрительно прищурившись, сказал он. И неожиданно распахнул дверь, — Ладно, проходите.

Внутри людей было куда больше, чем Атии казалось по голосам. Кроме дяди, Пизона и Бальба внутри обнаружилась Квинкция, жена убитого на днях Поллиона, Кальпурния и двое незнакомцев — женщина и мужчина в тоге с перемотанной повязкой рукой.

Стоило дяде ее заметить, его глаза расширились в удивлении. Так, словно он увидел призрака.

— Атия?! — воскликнул он, — А… Ты что здесь делаешь? Ты же… — казалось, он хотел добавить что-то еще, но передумал и продолжил молча сверлить ее ошеломленным взглядом.

Будь обстоятельства иными, такая реакция дяди показалась бы Атии до ужаса странной. Будь обстоятельства иными, ее бы определенно до глубины души шокировал его изможденный и осунувшийся вид. Будь обстоятельства иными…

Но обстоятельства иными не были. Прямо сейчас ее интересовало только одно, а все остальное не имело никакого значения.

— Где. Мой. Сын?! — делая паузы после каждого слова, с нажимом спросила она.

Дядя виновато отвел глаза в сторону, — и внутри у нее что-то надломилось.

— Атия, присядь, я тебя прошу, — устало попросил дядя.

Атия не сдвинулась с места.

— Где мой сын? — теперь ее голос звучал намного тише. Умом она уже понимала, что случилось, но сердце… Сердце отказывалось признавать ужасную правду.

Дядя тяжело вздохнул:

— Извини, я… Я не смог им помешать. У меня случился приступ и…

— Где мой сын?! — отчаянно прокричала она, перебивая его на полуслове. На глазах непроизвольно выступили слезы. Кто-то, — или дедушка, или муж, — подхватил ее под руку.

Слова дяди прозвучали как гром среди ясного неба — и она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Его убили. Прости.

[1] Луций Аврелий Котта. Двоюродный дедушка Атии и дядя Цезаря. Римская политическая коммуналка.