Пройдя много миль: современная притча о бизнесе

ГЛАВА 8 Испанские железные дороги

«Все мы имеем возможности, о которых не подозреваем. Мы можем делать вещи, о которых даже не мечтали, что сможем.»

-Дейл Карнеги

На следующий день ветер снова поменял направление; как бы там ни было, но весь день мы проехали наблюдая слева от себя мерцание Средиземного моря. Мы въехали на подножье Перенеев и разбили лагерь как раз под небольшим городишком Перпичненом. В среду утром мы получили в паспорта очередные штампы на испанской границе Лэ Пэрус и начали долгий путь к Барселоне.

Кто-то когда-то давно сказал что «Африка начинается на Перенеях». Вероятно, он побывал и там, и там, и ему ни там, ни там не понравилось. К тому времени, как мы въехали в черные от копоти окрестности Барселоны спустя три дня, ощущая на зубах песочную крошку, мы убедились, что плохие дороги начинаются на Перенеях. Если кто-либо когда-либо затеет марш протеста против булыжных дорог, позовите меня нести плакат!

Служба основной доставки корреспонденции по Европе и остальному миру освободила нас от необходимости отвечать на письма, и с этого момента все те, кто знали, что мы будем к ней обращаться, поняли, что либо у них не было чернил, либо мы не стали этого делать. Мы удовольствовались тем, что нашли место где остановиться на выходные.

За 42 песеты с каждого за ночь мы нашли небольшой пансион, владельцы которого не были слишком обременены заботой о туристах. Наша арендованная собственность состояла из встроенного шкафа, двух сдвинутых вместе провисающих кроватей, одного водопроводного крана с оловянным тазиком для мытья и бритья и большого окна, открывающегося на крышу, и могущего быть использованным для поиска подходящего соседства.

Пять песет и полчаса ожидания давали нам возможность раздобыть достаточное количество горячей воды ив старого электрического бака, находящегося в дистанциированной от нас ванной комнате, для того чтобы почистить наши зубы — если бы мы имели намерение заниматься такого рода вещами. Как бы там ни было, но вся наша одежда затвердела и была невероятно грязной после того, как мы каждую из десяти ночей спали в ней и затем потели весь день на протяжении всего этого времени, так что мы решили воспользоваться преимуществами наших роскошных удобств и постирать ее.

Стирка сопровождалась причитаниями и протестами дежурного, который постоянно грозился позвонить в полицию, если мы немедленно не прекратим и не отправимся стирать свою одежду куда-нибудь еще. Наконец, он бросил это занятие и ушел.

Мухи, которые, казалось, облепляли нас когда мы останавливались или даже замедляли на улицах ход свидетельствовали о том, что небольшое мытье нас все же не спасает.

После того, как с помощью карболого мыла мы отскребли достаточное количество грязи и пота, наша комната — когда мы в ней находились — перестала пахнуть мастерской, в которой сдохла крыса.

Утром мы покинули гостиницу и чувствовали себя как все мужчины мира в наших чистых и сухих одеждах вплоть до полудня. И это оказалось кстати, поскольку нам следовало выйти и осмотреть все как следует, раз уж испанцы построили этот город на нашем пути в Африку, тем более, что была Страстная пятница — важный праздник католической Испании.

Утром улицы были тихи, но теперь все приходило в движение. Длинные ряды и группы стульев были выставлены на центральных бульварах и тротуарах. Люди, одетые в свои воскресные пышные наряды, стекались на главные улицы от всех меньших улочек и оказывались на пути к центру города. Все магазины за исключением тех, которые торговали легкими напитками и сладостями, были закрыты, и благочестие на лицах напыщенных испанцев не оставляло сомнения в том, что они воспринимают этот религиозный праздник серьезно.

Постепенно большинство стульев заняли, а центральная и прилегающие к ней улицы были заполнены толпами людей. Мы чувствовали себя здесь чужими, но уже не могли никуда двигаться, а хорошо одетые местные бросали на нас хмурые взгляды. Наши джинсы и футболки не слишком подходили к святости праздника.

В большей степени мы были сосредоточены на наблюдении за испанскими девицами и получили более, чем один взгляд и одну улыбку в ответ. Но мы не могли приблизиться ни к одной из них, казалось, что все они были окружены родителями или ревнивыми братьями. Когда они красиво садились в своих весенних платьях, семейные группы всюду простирали свои щупальца, пытаясь и сзади, и с боков защитить эти прелестные создания.

Они прогуливались неизменно под ручку с мамой и папой и часто с братом или кузеном, шедшим сзади. Было слегка обескураживающее для нас гулять по второму по величине испанскому городу, погруженными в сладострастные мысли и неспособными что-либо предпринять, кроме, как испытывать вожделение. Увы, это была часть бремени, которую мы должны были вынести, чтобы стать абсолютными победителями.

Рано на следующее утро мы взяли велосипеды и поехали по тихим улицам вдоль порта из города. На улицах было безлюдно. Это была езда, приносящая истинное удовольствие. Выехав за пределы центра, мы попали в трущобы, состоящие из скоплений лачуг, построенных из картона и простыней, скрепленных проволокой.

Я помню, что подумал тогда, что это были худшие жизненные условия, какие я когда-либо видел. Я слишком мало знал о том, что нас ждало в Африке.

Утром на Пасху мы, вращая педалями, направлялись в сторону Валенсии и как раз в зубы к ветру. Это был следующий день, накапливающий изнеможение, жжение в бедрах, и глаза полные крупных песчинок, летящих из щелей между булыжником, и пот, и скрипящие зубы.

Поклажа, глубоко врезавшаяся в плечи, всякий раз когда приходилось подскакивать и трястись из-за неровности дороги, желудки, ноющие от голода, и онемевшие на поручных руля руки, покрывающиеся судорогами. Все напасти и невзгоды велосипедной жизни снова.

Мы держались. Один день. Два дня. Три дня. Злобный ветер стал врагом. Он никогда не ослабевал. Он таился за каждым поворотом дороги, атакуя нас у подножья и на верхушке каждой горы, и обсыпая наши лица песком. Он не давал нам ни покоя, ни пощады; ночью нам потребовался почти час, чтобы приготовить луковый омлет на небольшом костре, которому все же удалось какое-то время продержаться. Каждое утро ветер будил нас яростной тряской, дул весь день и ночью не давал нам спать своим завыванием.

Мы начали ненавидеть ветер и дорогу, и велосипеды, как атрибуты невыносимого испытания. За пределами Таррагона ветер стал таким сильным, что требовались максимальные усилия, чтобы удержать равновесие. Через четыре дня мы были только в двух часах езды от Барселоны, и ветер в конце концов победил.

Это было после завтрака омлетом, который проще всего готовить яйца (дешевый протеин), лук (единственный доступный нам в это время года овощ) в скальной пещере, где ветер, завывал над дорогой за пределами нашего убежища, когда мы решили переоценить нашу ситуацию.

«Мы, как дураки, бьемся головами в кирпичную стену», — сказал Джефф. «Так приятно себя чувствовать, когда остановишься. Говорю зам, мы должны остановиться сейчас!»

«Если я когда-либо решу не садиться больше ни на один велосипед с своей жизни, это будет скоро», — решительно согласился Боб.

«Но подумай, какими стойкими мы становимся, ведя подобный образ жизни».

«Да, но я уже достаточно стоек».

«Но ведь это же дело чести.»

«Что ты имеешь в виду?»

«Если вы сейчас сдадитесь, насколько труднее вам может прийтись в жизни в будущем.»

«Кто думает о будущем?»

«Я думаю.»

«Давай мы применим его к следующим трем дням.»

«Черт с ними.»

«А как насчет двух дней?»

«Ой, ну прекрати, по крайне мере еще один день.»

«Эй парни, вы даже не слушаете. Давайте-ка обсудим это.»

«Что это? Винароз? Следующий город? Давайте помедленнее, у вас как раз секунда!»

«Куда вы оба помчались?»

«Подождите минуту. Не спешите так, ничего не обдумав.»

«Да, но мы уже достаточно все обдумали.»

«Давайте проголосуем! Э-э, да ради Бога, подождите меня!»

И закончив наш диалог, мы отправились к ближайшей железнодорожной станции.

Иногда в бизнесе и в жизни вы должны пробовать и пробовать снова, и затем пробовать что-то еще. В большинстве случаев трудности приходят не для того, чтобы вам восприпятствовать, а для того, чтобы подсказать. Вы всегда должны быть готовы принять, приспособиться и ответить по-новому.

Винароз был типичным испанским городом, его улицы заполняли коробки глиняных и кирпичных домов за исключением центра, где большие по размерам здания вырастали в два-три этажа. Если не считать одинокой грязной козы, щиплющей травку, все дорожки окраины города казались безлюдными.

Мы пересекли не заасфальтированный двор старого каркасного здания и остановились возле него, с надеждой окликая местных жителей до тех пор, пока пожилой человек, одетый в остатки синего пальто, не просунул свою голову сквозь одно из голых билетный окон. Он недовольно прорычал нам цену и прежде, чем отправиться спать, продал нам билеты третьего класса до Валенсии. Нам оставалось два часа ожидания, время которое можно было бы потратить на то, чтобы разыскать что-нибудь съестное — наше универсальное средство от всех недугов, включая езду, гуляние, сидение и задержки, вызванные испанскими поездами. После поедания чего-то неоправданно дорогостоящего в грязной уличной забегаловке мы потратили следующий час на впитывание немногочисленной местной культуры и затем завертели педали в сторону железнодорожной станции. Мы были не единственные, кто приехал туда заранее.

Толпа, достойная того, чтобы быть гордо ведомой Моисеем, собралась в том же дворе перед железнодорожной колеей. Там были старые небритые мужчины в испачканных потом крестьянских одеждах, сопровождаемые пожилыми женщинами, одетыми в вездесущий траурный черный, столь-популярный в Испании. Усталые жены и мужья носились с узлами семейного имущества и недокормленными детьми. Молодые мужчины и старые фермеры, перемешанные толпой, создавали сутолоку вместе с козами, курами, собаками, тюфяками, младенцами, корзинками, овощами и старыми велосипедами. Теперь здесь появились еще трое оборванных гринго, завершающих общую картину.

Каждый сидящий под горячим сухим солнцем полудня устало взирал на всех вокруг, как будто ожидая похоронной процессии. Несколько голов повернулось, чтобы взглянуть на нас, когда мы подъехали, но убедившись, что мы не кусаемся, вернулись к созерцанию грязи. Мы передали велосипеды служащему багажного отделения и заняли свое место среди других.

Моисей предстал в образе испачканного сажей грязного машиниста, подавшего свой старый паровоз в Винароз, пятнадцатью минутами' позднее. Его вдохновляющая сила была поразительна. Вокруг поднялась сумасшедшая орущая хаотичная суета. Мы бросились в ее визжащую и толкающую гущу, сражаясь за место для наших вещей и отдыха в узком пространстве вагона. Коридоры быстро наполнились народом, как раз когда старый машинист издал один пронзительный гудок и двинулся со станции в направлении Валенсии.

Путешествие длилось почти семь часов и оставило неизгладимый след на нашем опыте. Каждый должен съездить в Испанию ни по какой другой причине, кроме как для того, чтобы покататься на поезде третьего класса. Это уникальное явление в эволюции транспорта когда-нибудь станет только воспоминанием. Когда испанские железные дороги увеличат свою пропускную способность, и их современные возможности устареют, вам нужно будет отправиться в Индию по тем же причинам.

Уже будучи в Валенсии, нам понадобился почти час, чтобы вернуть наши велосипеды, купить билеты в Сан Рок (ближайшая от Гибралтара испанская станция), переоформить наши велосипеды в багажном отделении и, наконец, уйти со станции в ясную ночь по направлению к ярким огням Даунтауна.

Мы пользовались двумя фразами — temenos mucho hambre (мы очень голодны) и по mucho dihero ( нет много денег) -из нашего испанского словаря, подходя к первому полицейскому, которого мы видели.

Он смотрел на наши небритые лица, ниже на наши грязные свитера, джинсы изношенные теннисные туфли и улыбался, с пониманием качая головой. Побуждая нас следовать за собой, он вел нас через шумные улицы мимо нескольких кафе к узкому ряду маленьких, чистых, переполненных кафешек.

«Fgui no guesto mucho dinero» ( здесь это не дорого) — говорил он улыбаясь и спеша вернуться туда, где мы к нему подошли.

Еда была хорошей, люди приятными и — что самое главное — цены были в половину меньше тех, которые приходилось платить в заведениях возле станции. Когда сомневаешься, спрашивай копа. Если они не знают чего то лично, они знают кого-то, кто знает, и они редко посылают по ложному пути. В цивилизованной стране самая ведущая личность во всей округе — коп, работающий на улице. Этот урок мы выучили еще в начале своего путешествия и уже никогда не забывали.

Мы вернулись назад на станцию пораньше, чтобы сесть на наш ночной поезд. Он отличался от того, на котором мы ехали из Винароза, в нем имелись подушки на сидениях и двери в купе. Мы были в числе первых пассажиров и быстро нашли свободное купе. Мы наивно решили, что уж поскольку мы в купе, и уже достаточно поздно, нам удастся проспать всю ночь. В 10:48, когда поезд отправился со станции, наше купе все еще было пустым. Ага! Какая удача. Спокойной ночи, амигос.

Однако через 15 минут наш поезд затормозил, подбирая толпу пассажиров на пригородной станции, трое из которых с шумом втолкнулись в наше купе. Раздраженные, мы сели и освободили места, отныне лишенные возможности вытянуть ноги.

Казалось, поезд только начал набирать скорость, когда он снова остановился и позволил очередной толпе испанцев осуществить штурм. И еще трое заскочило в наше купе. Этот процесс продолжался не смотря на наши угрозы и протесты до тех пор, пока двенадцать нас не сплотилось плечом к плечу в маленьком купе. Расстояние между скамейками было настолько узким, что мы сидели, закинув ногу за ногу.

«Мне не хватает места, чтобы почесаться», — сказал Боб, «Как вы думаете, кто-нибудь из них собирается ночью выходить?».

«Мало, что изменится даже если выйдут», — сказал я, «Только выгляньте в коридор».

Весь проход вдоль вагона был уже заполнен испанцами, неспособными найти сидячие места; кажется станет хуже прежде, чем улучшиться.

«Нам еще повезло, что у нас есть места», — проворчал Джефф.

«Но впереди еще долгая ночь».

Остальные пассажиры принимали такие условия с покорностью, половина из них уже почти спала. Вскоре мы все дремали в душном купе, укачиваемые монотонным, напоминающим звуки печатной машинки, стуком колес по мере того, как поезд раскачивался и пошатывался в ночи.

Когда бы один из нас не отправился пробивать себе путь вдоль переполненного коридора в вонючую кабину в конце вагона, он должен был прежде предупредить двух других из нас. Нам необходимо было оттеснить толпу, не позволяя ей заполнить появившееся свободное пространство. Это провоцировало множество энергичных протестов на испанском и английском в те моменты, когда кто-то из нас, вернувшись, отвоевывал свое место.

Скоро стало невероятно жарко и душно в лишенном воздуха купе, окно было плотно закрыто, а коридор был полон Дыма и запаха пота спрессованных тел. Воздух был настолько плотным, что мы его почти жевали прежде, чем протолкнуть внутрь. Часы тащились, пока поезд пыхтя двигался по направлению к высокогорью Кордобы, и мы сидели оползая и раскачиваясь в ночи с каменными лицами.

Весь следующий день мы ехали через Испанию, трижды меняя поезда и путешествуя часть пути с двумя английскими девушками; тут ночь мы закончили на полустанке, называемом Родригез. Очередной поезд, направляющийся в нужную нам сторону, ожидался только на следующее утро.

Вы изучаете, что действительно работает только пробуя неработающие вещи. Продолжайте задаваться вопросами и оценивать. Спрашивайте, мог ли быть лучший путь?

Иногда вам нужна именно остановка — шанс остановиться, отступить и переиграть.

В Родригезе мы снова вернули свои велосипеды и начали нескончаемый поиск еды. Сразу же, как только мы нашли кое -что поесть, мы завертели педалями из города, чтобы разбить лагерь в окрестности.

На следующее утро мы выехали после ночлега в эвкалиптовой роще как раз вовремя, чтобы поймать двигающийся на юг, перевозящий скот, фургон, пунктом назначения которого был город Эль Голеа, где мы снова пересели в поезд. Интендант станции Эль Голеа информировал нас, что наши билеты должны быть заменены за дополнительную плату билетами второго класса, если мы не захотим ждать поезда третьего класса, который отправится только на следующий день.

Кондуктор поезда второго класса отказался поместить наши велосипеды в свое багажное отделение, говоря что они должны быть отправлены поездом третьего класса на следующий день. Причина, как мы вскоре догадались, была в том, что для персоны его уровня было крайне унизительно возиться с велосипедами.

Мы энергично протестовали и через 15 минут, наконец, умолили его, ворчащего и проклинающего нас в душе. Велосипеды были погружены в небольшой багажный вагон, и мы продолжили свой путь. Я чувствовал, что это был глупейший инцидент, какой когда-либо мне приходилось испытывать, имея дело с официальными представителями и несчастными бюрократами. В ретроспективе это даже не стоит достойного упоминания.

Поезд второго класса предполагал купе, мягкая пассажирская секция которых занимала три четверти пространства.

Сан Рок находился в двух комфортных часах езды в современном кондиционированном салоне, воспринимающимся еще большим удовольствием в сравнении с тем, что нам пришлось пережить за последние 48 часов с тем пор, как мы покинули Винароз.

Мы сидели напротив двух американок, которые два дня назад прилетели из Ванкувера в Мадрид; это заставило нас подумать о нашем собственном отправлении семь месяцев назад. В течение которых нам предстояло проделать долгий путь на машине, пешком, автостопом, на велосипедах и теперь на поезде, не говоря уже о 2000 милях на корабле и еще нескольких паромов. И мы все еще находились в двух днях полета от дома в маленьком испанском поезде.

Просто удивительно, что можно проделать, имея мало денег и что вы должны сделать, имея совсем мало денег, чтобы довести начатое до конца. Но есть вещи, которые не купишь за деньги, Кое за что приходится платить валютой другого сорта — такой, например, как память.

Когда по прибытии в Сан Рок мы выбрались со своих мест и стаскивали рюкзаки с верхней полки, мачете Боба выскользнул из своих ножен и упал на человека, стоящего внизу. Человек вскрикнул от боли и схватился за свою руку, сочившуюся кровью из двухдюймового пореза — в действительности просто царапины. Трое или четверо пассажиров подскочили к раненому в то время, как Боб стоял, беспомощно держа виновный мачете, как пойманный убийца свой топор.

«Вынимай аптечку первой помощи, Боб. Она в твоих вещах, не так ли?».

Я послал несчастному, истекающему кровью, испанцу уверенную улыбку и прихлопнул его рану носовым платком, который вынул из кармана на его груди, затем провел его к двери его купе подальше от глаз остальных пассажиров. Джефф присоединился к Бобу на платформе, и небольшой сверток с бинтом и антисептик были наготове.

Со всей тщательностью, способной порадовать сердце нашего первого мединструктора, мы промыли, забинтовали и обернули руку, соорудив из белых марлевых полосок тугой валик. Финальное похлопывание, и мы подтолкнули смущенного джентльмена назад в его купе как раз в тот момент, как поезд тронулся, и закрыли за ним дверь. Мы стояли на платформе, профессионально улыбаясь, пока маленький поезд не скрылся из вида, в котором небольшая толпа приблизительно из 20 человек собралась чтобы понаблюдать за этой сценой. Они стояли молча позади пострадавшего, «чтобы дать пациенту простор для дыхания». У нас было чувство, что подобные вещи не часто происходят в Сан Рок.

Боб перестегнул свой рюкзак, подхватил его на плечи и присоединился к нам, ожидающим его с велосипедами. Последние восемь километров до Гибралтара мы ехали по грязной фермерской тропинке, которая петляла между низкими горами прежде, чем превратиться в мощеную и спускающуюся к пограничному посту Ла Линэа и Рокдорогу; это был конец первой части нашего путешествия в Иоганесбург.

Природа посылает нам боль всех разновидностей — физическую, эмоциональную и финансовую — чтобы сообщить нам, чтобы мы перестали делать определенные вещи и, вероятно, начали делать что-то другое, чего нам действительно бы хотелось. Разглядывайте в каждой болевой ситуации что-нибудь хорошее и полезное. Станьте «обратным параноиком», человеком, обвиненном в великом заговоре — и нацельтесь таким образом на успех и счастье.

«Я всегда верил, что я все еще верю, что какая бы добрая либо злая судьба не встала на нашем пути, мы всегда можем ее понять и превратить во что-либо ценное».

- Герман Гессе.

Когда бы Бог не захотел послать нам свой дар, он всегда облекает его в видимость проблемы. Чем больше дар, тем больше скрывающая его проблема. Природа также посылает вам мир, удовольствие и счастье, чтобы подсказать вам, что бы вы еще могли сделать.

Итак, рассматривайте свою величайшую трудность, как дар ее содержащий. Он всегда там.