Псы войны

Глава 8

Возвращение из Чечни прошло гладко. Александр Васильевич Логинов в сопровождении своего телохранителя и секретаря Алика Джасанова выехал на машине в Ставрополь, а оттуда они вылетели в Ростов.

В этом городе у босса было множество дел. В загородном санатории жили три десятка его ученых, долгое время корпевших над переработкой героина. Там же находились вся документация и чертежи перегонного аппарата. И просто счастье, что спецслужбы не добрались до них. Возможно, благодаря тому, что удалось ликвидировать Клочкова. При воспоминании о чекисте сердце Логинова болезненно заныло, как будто предупреждая, что это еще не конец.

«Конец, конец, — успокоил себя Александр Васильевич, — с того света не возвращаются».

Остановившись в гостинице «Дон», Логинов приказал своему секретарю:

— Алик, съездишь за город, привезешь Эйнштейна. Понял?

— Конечно, — кивнул чеченец. Он готов был делать все, что прикажут, лишь бы ему не напоминали, как он упустил кассу в пять миллионов, да еще и обмочился, прикованный в вагонном сортире. Позор для джигита. Поэтому он с таким рвением взялся за операцию по похищению полковника Клочкова из Грозного. Лез к черту в зубы, лишь бы смыть позор.

Воспоминание о пяти миллионах снова вернуло Логинова к мыслям о Клочкове. «Это же целое состояние, ему бы до скончания века хватило, внукам-правнукам осталось бы. Нет, сжег. Публично сжег и приказал, чтобы Ренат поведал мне, как он, наследник Железного Феликса, поступает с деньгами преступников. Деньги для него барахло, хлам. Мне, можно подумать, они с неба упали. Да я из-за этих денег веду войну со всем миром. И с законом, и с преступниками, с конкурентами и партнерами. Кругом волки, только зазевайся, мигом вперед ногами вынесут. Ему, видите ли, наплевать на деньги. Конечно, всю жизнь жил за счет государства. Все получил, а чего не получил — только предъяви красную книжечку с золотым гербом и надписью „Комитет государственной безопасности“, мигом все дадут. А каково было мне, провинциальному учителишке, живущему на ставку сто пятьдесят рэ в калужской глуши? Никто не подумал. И никто обо мне думать не будет, если сам не подумаю».

Логинов достал из нагрудного кармана пиджака трубку с таблетками валидола. Сунул одну в рот, сразу же почувствовал мятный привкус, сердце успокоилось, дышать стало легче.

«От денег он отказался… — Александр Васильевич вспомнил, как уже после потери пяти миллионов предлагал Клочкову еще миллион, преклоняясь перед его упорством. Но чекист снова отказался. — Дурак, самый настоящий дурак. Из-за кого ломал копья, жизнь положил на плаху? Из-за конченых наркоманов, отребья, нелюдей, которые мать родную убьют из-за порции яда. А он семью осиротил, бросил один на один с нынешним сумасшедшим веком. Как всегда, понадеялся на помощь государства. Как же, поможет оно. Любой сторожевой пес хорош, когда живой, дохлая собака уже никому не нужна».

После такой мысленной дискуссии Логинов почувствовал себя намного лучше, считая, что спор с мертвым полковником выиграл. Он даже решил отправить семье покойного чекиста несколько тысяч долларов. Но потом передумал, подобный жест можно рассматривать как слабость, сожаление о содеянном. «Пусть о них заботится их государство».

За время своего перевоплощения из честного человека сперва в курьера преступной группировки, а затем и в ее главаря Александр Васильевич сделал много открытий для себя, позволивших ему в будущем создать мощный синдикат, на одну треть занимающийся легальным бизнесом. Главным правилом жизни Логинова было — ничего не доверять подчиненным, все делать самому. И второе — никогда не покидать свой офис с большой свитой, особенно если требуется длительное путешествие по стране. Он никогда не предупреждал о своем отъезде или возвращении. Предпочитал брать с собой в поездку лишь одного-двух советников.

Логинов уже собирался принять ванну, когда в дверь постучали. Вошел Алик, следом за ним Эйнштейн. Впрочем, это прозвище аспирант Курин носил незаслуженно, он не был физиком, но даже в химии, которую изучал не один год, он не был гением. Так, посредственность. Но в чем Курин был силен, так это в организации: стоило Логинову найти его одного, как дальше Курин отыскал медиков, химиков, людей поистине талантливых, но зажатых в тисках хронического безденежья. Даже когда для создания перегонной установки потребовались физики и механики, Курин тоже отыскал их без труда.

— Через три дня, — не здороваясь с Эйнштейном, заговорил Логинов резко, как будто тот был виноват в срочной эвакуации из Чечни и в полугодовом безделье на окраине Ростова, — через три дня в Ростов прибудет самолет, зафрахтованный Владивостокским целлюлозным комбинатом. Этот лайнер доставит вашу группу на Дальний Восток. Вас там встретят и обустроят. Сразу же начните монтаж перегонно-концентрирующей установки. Вы поняли, Курин?

— Да, — вытянувшись по-военному, кивнул Эйнштейн. Будучи неглупым человеком, химик-неудачник сообразил, во что вляпался, и хорошо понимал, что живет, пока работает; как только он не сможет или не захочет работать, с ним будет покончено. А жить хотелось.

— Ну как, у вас все в порядке? — сменив тон, спросил Логинов.

Три дня назад он звонил из Чечни во Владивосток Улдузову, приказал Ахмеду прислать самолет в Ростов и обеспечить ученых всем необходимым. Сейчас ему был позарез нужен концентрированный героин. Брусок этого зелья будет стоить дороже золота. Часть наркотика, получаемая из Китая, будет концентрироваться, переправляться в Америку и там складироваться, дожидаясь своего времени, как золотой запас. В конце концов, нужно быть готовым к любым перипетиям.

— Все в порядке, наши люди всем довольны, — донесся до Логинова голос Эйнштейна. Руководитель исследовательской группы боялся сообщить шефу, что большинство ученых глухо сидят на игле и без дозы не могут не то что работать, вообще ничего не соображают. Благо зелья у них полно.

— Вот и славно, — Александр Васильевич похлопал Эйнштейна по плечу. — Возвращайтесь обратно, готовьтесь к перелету. И смотрите, ничего не забудьте из документации.

— Как можно.

— Ну, это как предупреждение. — Логинов повернулся к телохранителю: — Алик, проводи ученого.

Очередную смену генсеков в стране учитель Александр Васильевич Логинов из провинциального городка Обнинска Калужской области никак не воспринял. Мало ли их менялось за последнее время.

Антиалкогольная программа нового генсека тоже не произвела впечатления на преподавателя истории, впрочем, как и знаменитое горбачевское «ускорение». Все это уже когда-то было.

Новый термин «перестройка» и вовсе вызвал скептическую улыбку неглупого провинциала: «Сталин тоже начинал с перестройки, а закончил кровавыми репрессиями, истребив лучшую часть интеллигенции. А этот, видно, решил покончить с оставшимися». Объявленная же «гласность» сперва вызвала у Александра Васильевича недоверие: «На дешевку ловят недовольных, дескать, пишите, сообщайте, у кого что наболело, а мы примем меры. Как же, примете против тех, кто писал».

Но время шло, а репрессий все не было, в газетах появлялись публикации о злодеяниях НКВД в годы репрессий, затем добрались до ЧК в годы Гражданской войны. И уже вовсю начали трезвонить о революционных лидерах. Ленин — разлагающийся сифилитик, помешанный на красном терроре в отместку за казнь «брата Сашки», Дзержинский — наркоман, Сталин — агент царской охранки.

Тяготевший к литературе Логинов мечтал написать крупное сочинение на манер «Вечного зова» Анатолия Иванова, чтобы вся страна зачитывалась и затем чтобы сняли длиннющий художественный фильм. Но время стремительно менялось, и уже никого не интересовали строители советской власти в какой-то глуши. Теперь в ходу была чернуха с достаточным количеством политических извращений. Порывшись в своих литературных закромах, где долгие годы собирались материалы для произведения века, в том числе о репрессиях, Логинов за месяц черкнул «историческую» повесть «Восхождение Ежова».

Включил туда несколько фактов из жизни маленького человека, дорвавшегося до кормила власти и превратившего правоохранительные органы в конвейер смерти. Эти факты были дополнены сальными историями, выдуманными самим «молодым» автором. А коллекция газетных фотографий, доставшаяся Александру Васильевичу от отца, и вовсе придала подлинный вид шедевру.

К удивлению самого автора, одно из издательств не только напечатало книгу, но еще выплатило приличный гонорар.

Едва книга вышла в свет, как домой к автору нагрянула делегация из демократически настроенных интеллигентов — и не только местных, но был посланец из самой Москвы.

— Вы, дорогой Александр Васильевич, наш рупор, — обнимая учителя истории, прокаркал красноносый толстяк, директор городской библиотеки. А столичный гость поставленным голосом объявил:

— Вот такие люди и должны представлять интеллигенцию в Верховном Совете. Как, Александр Васильевич, согласны примерить депутатский значок?

— Как депутатский? — послышался надрывный женский голос.

Все оглянулись. В соседней комнате стояла полная невысокая женщина в простом сером платье и вязаной кофте. Ольга Ивановна, жена Логинова, была учительницей в той же школе, где и Александр Васильевич, преподавала алгебру и геометрию. К писательским увлечениям мужа относилась с недоверием, а когда того издали, вздохнув, сказала: «Ой, доиграешься, Шурик».

— Да, милейшая, — обратился к Ольге Ивановне заезжий гость. — В Верховном Совете страны должны быть такие люди, как ваш муж, а не полуграмотные рабочие и крестьяне. Они-то и помогают коммунистам держать народ в узде.

Предвыборная кампания прошла успешно, его соперниками были доярка, Герой Соцтруда, не умевшая связать двух слов, и отставник военный, знавший только «равняйсь, смирно».

Конкурентами учителю истории они, естественно, не были. Александр Васильевич не тушевался перед большими аудиториями избирателей, много говорил о возрастающей роли масс в бурную эпоху перемен. Что не нужно бояться выбирать. И в результате его выбрали.

Но новенький в Верховном Совете не стал бесхозным, его сразу же привлекли в группу зарождающейся демократии. Быстро освоившись на новом месте, Александр Васильевич вскоре добрался до трибуны и оттуда брякнул:

— Говоря о правах человека и помня о политических заключенных, о реабилитации невинно осужденных, нельзя забывать и об обычных заключенных. Есть сведения о нарушении их прав, прав человека.

Ни к чему не обязывающая речь неожиданно вызвала долгую дискуссию, а та в конце концов вылилась в решение назначить инспекционную комиссию. Логинов был включен в состав этой комиссии.

Несколько месяцев депутаты ездили по стране, собирая материалы для отчета в Верховном Совете. Тюрьмы, зоны, лагеря от Карпат до Магадана, встречи с руководством исправительных учреждений и с самими заключенными…

После возвращения депутатской комиссии ее отчет так и не был заслушан. Советский Союз вступал в новую полосу перестройки — всплеск национализма. Если прибалтийская интеллигенция шепотом обменивалась мыслями о независимости и будущей помощи Запада, а украинские националисты выставили на Арбате в Москве пикеты из местных стариков и старушек с жовто-блакитными прапорами и лозунгами на «ридней мови», то в Средней Азии и в Закавказье уже вовсю начали сводить счеты.

Верховный Совет, гудевший как пчелиный улей, создавал видимость интенсивной работы. Комиссии разъезжались по всей стране, чтобы держать в курсе законодательную власть.

После одной из поездок Александр Васильевич вернулся к себе в московскую квартиру. Жена, так и не принявшая его депутатства, оставалась в Обнинске, по-прежнему работая в той же школе, где учились дети.

Поужинав, слуга народа подумывал, чем бы заняться вечером. Он был еще не стар и не чурался женского общества. А за полгода проживания в Москве обзавелся несколькими знакомыми женского пола. И сейчас размышлял, кому из них позвонить. Но позвонили ему, в дверь.

«Ольга, что ли, из Обнинска пожаловала?» — с раздражением подумал Логинов, направляясь к двери. Но вместо жены на пороге стоял невысокого роста щупленький старичок в костюмчике. Одежда была поношенная, но опрятно выстирана и выглажена.

— Вам чего, товарищ? — спросил Логинов. Он чувствовал себя не очень удобно, стоя перед незнакомцем в банном халате и домашних тапочках. «Прямо барин какой-то».

— Доброго вам здоровьичка, Александр Васильевич, — поздоровался старик.

— А мы что, знакомы? — совсем растерялся народный избранник, в мозгах прокручивая ситуацию, где он мог познакомиться с этим сморчком.

— Да вроде как знакомы, — кивнул старик.

— Ну, тогда проходите, — сказал Логинов, впуская гостя. Указал на кресло: — Садитесь. Я сейчас, только оденусь.

Быстро натянув брюки, джемпер, Александр Васильевич вышел к гостю. Присел в кресло, стоящее напротив.

— Как вас зовут, милейший? Что-то не припомню. Столько дел, все не упомнишь.

— Величают меня Дмитрий Егорович Прохоров, — важно ответил старикан.

— Прохоров? — переспросил Логинов. — Что-то не помню. А где же мы с вами познакомились?

— На Северном Урале, вы к нам в колонию приезжали. Хорошо тогда говорили о новом мышлении, о правах человека. Что, дескать, все люди имеют права, и зек — он тоже человек. Складно говорили, — дедок лукаво улыбнулся.

Только теперь дошло до Александра Васильевича, что к нему в гости пожаловал один из бывших заключенных. «Может, после освобождения, а может, беглый или, хуже, сумасшедший. Пришел требовать прав для зеков». Свежевымытое тело депутата покрылось холодным потом. Сдерживая дрожь, он как можно спокойнее спросил:

— Что же вы от меня хотите, милейший?

— Да вот освободился подчистую, приехал в Москву к брательнику на жительство, доживать тот срок, что мне Богом отведен. А участковый, гад такой, не хочет к брату прописывать. Что же мне теперь, бичевать? Стар я для таких забав, — пожаловался гость.

— Как вы меня нашли в таком большом городе? — поинтересовался Логинов.

— А, — старик улыбнулся и подмигнул депутату. — Добрые люди подсказали. Должна же быть управа на этих держиморд.

— Ну хорошо, с вашим участковым мы разберемся, — пообещал избранник народа.

На следующий день Александр Васильевич заехал по указанному стариком адресу к участковому. Это был уже немолодой капитан с пивным брюшком и обрюзглым лицом любителя выпить и закусить. Увидев удостоверение депутата Верховного Совета СССР, милиционер как-то весь съежился, как будто ожидал, что его будут бить, но бить его, естественно, никто не собирался. Народный избранник долго читал лекцию о создании нового общества, где все люди будут равны. Что оступившийся человек снова сможет подняться на ноги и стать достойным членом общества. Главное — помочь ему, а не заталкивать обратно в трясину, откуда он пытается выбраться.

— Старику осталось, может, дожить год, два, а вы, капитан, чините ему препятствия прописаться к брату, заставляете его пополнять армию бездомных. Вы это понимаете?

Капитан молча кивнул, он стоял, понуря голову, и упорно молчал. Опыт работы в правоохранительных органах научил его главной мудрости: «Начальство всегда право. Особенно если это начальство твоего начальника». А уж депутат Верховного Совета наверняка приравнивается едва ли не к министру.

— В общем-то, старик Прохоров — это всего лишь частный случай, — уже примирительно проговорил Логинов. — Но на его примере мы можем оттолкнуть сотни освободившихся молодых людей, у которых вся жизнь впереди.

Участковому очень хотелось сказать, что родственник Прохорова уже полгода находится на излечении в ЛТП, да и не брат он ему, так, седьмая вода на киселе. Но вслух он этого, конечно, не произнес.

— Так что, товарищ капитан, надеюсь на ваше содействие, — закончил свою тираду Логинов. Участковый пожал ему руку, негромко буркнув в ответ, что обязательно посодействует.

Александр Васильевич, вполне довольный собой, уехал на заседание подкомитета по национальным вопросам, полагая, что в будущем со стариком Прохоровым ему больше встретиться не доведется. Но он ошибался, уже через неделю в дверь служебной квартиры позвонили.

В дверях стоял сухонький старичок Дмитрий Егорович и держал в руках какой-то сверток.

— Доброго здоровьичка, — первым поздоровался Прохоров. — Извиняюсь за настырность, но решил зайти поблагодарить, а то как-то не по-христиански получается.

— Ну, заходите, Дмитрий Егорович, — сказал Логинов, четко помня имя-отчество престарелого посетителя. — Чай будете?

— С удовольствием, — садясь в кресло, улыбнулся старик и положил на колени свой сверток.

На кухне Логинов поставил на плиту чайник, порезал лимон, достал вазочку с домашним вареньем, привезенным на прошлой неделе женой из Обнинска.

Наконец закипел чайник, Александр Васильевич разлил кипяток по большим керамическим чашкам, опустил в них по бумажному пакетику с чаем «Липтон». Вода в чашках моментально стала окрашиваться в темно-коричневый цвет.

Поставив на поднос приборы для чаепития, хозяин квартиры вошел в гостиную. Первое, что бросилось в глаза, — Прохоров вскрыл свой пакет и теперь держал в руках книгу. Логинов узнал свой шедевр.

— Вот, повезло приобрести, — указывая на книгу, проговорил Дмитрий Егорович, поглаживая глянцевую обложку. — Прочитал с большим удовольствием. Нужная, должен вам заметить, Александр Васильевич, книга, глаза народу открывает. И название какое: «Восхождение Ежова». Я ведь хорошо помню то время, сам тогда впервые за проволоку попал. Много могу рассказать и про «сучьи войны», и про «коронацию» воров в законе. Всякого довелось повидать… Жаль, нет таланта излагать на бумаге, а то бы сам написал такое, что в страшном сне не привиделось бы нашим литераторам. Этого не знают ни Шолохов, ни Солженицын. Роман бы получился эге…ге, пострашней, чем «Тихий Дон» или чего там. Показал бы нутро этого государства, да не со дна, а вовсе из преисподней социалистической системы.

В мозгу Логинова уже вспыхнула идея нового романа «Ад социализма» — показать участь заключенных от октября семнадцатого до наших дней.

— А что, Дмитрий Егорович, — как можно мягче сказал он, — давайте, как сейчас говорят, скооперируемся. У меня талант писателя, у вас опыт человека, повидавшего в этой жизни не самые веселые стороны. Вот и напишем роман об истории государства рабочих и крестьян, так сказать, взгляд из-за колючей проволоки. Будем соавторами?

— Да какой из меня писатель, — вынимая из чашки пакетик с размокшим чаем, застенчиво проговорил старик. — Я со своей биографией только все испорчу.

— Да что вы! Сейчас другое время.

— Нет, я твердо решил, мою фамилию выставлять не надо. Обиду нанесу тюремному братству, — твердо произнес Прохоров, но, видя, как скуксился депутат-писатель, добавил: — А вот вам, Александр Васильевич, все поведаю без утайки.

Старик действительно рассказал депутату много, они встречались по нескольку раз в неделю, и Прохоров вводил бывшего преподавателя истории в страшный мир «паханов», «гладиаторов», «шестерок» и «петухов». Начинали, как в школе, с азов. Старый урка помог Логинову составить словарь блатных слов и выражений, затем объяснил, что обозначают те или иные рисунки. Больше месяца продолжался тюремно-лагерный ликбез. Но однажды, придя в гости, Дмитрий Егорович увидел, что хозяин собирает вещи.

— Уезжаете, Александр Васильевич? — скромно поинтересовался старик.

— Да, надо ехать. Сами знаете, Дмитрий Егорович, что творится на Кавказе. То землетрясение, то вот совсем народ обезумел, брат на брата поднял руку. Я имею в виду азербайджанцев и армян, — проговорил депутат, пытаясь закрыть переполненный чемодан.

— Да, совсем обезумел человек от вседозволенности, — скорбно кивнул Прохоров, потом, шмыгнув по-старчески носом, спросил: — А куда едете, в Ереван?

— Да нет, в Баку, — ответил Логинов, чертов чемодан наконец поддался, со скрежетом щелкнули замки.

— Ой как славно! — обрадовался гость, потом, успокоившись, попросил: — Вы бы не могли, Александр Васильевич, сделать мне одолжение?

— Какое одолжение?

— Живет у меня в Азербайджане старинный друг Рустам Гусейнов. Мы в молодости с ним беспризорничали. Теперь он большой человек, председатель колхоза, Герой Соцтруда, не то что я. Не сочтите за труд, позвоните, передайте привет от Прохора. Старику будет приятно, что о нем не забывают друзья.

Логинов посмотрел на циферблат наручных часов, по времени машина уже должна была ждать внизу.

— Хорошо, — кивнул депутат, — давайте номер, позвоню.

Перелет из Москвы в Баку прошел благополучно, в аэропорту депутатов встречали представители республиканской администрации и командование введенной в город армейской группировки. После обмена рукопожатиями прибывших гостей под прикрытием милицейского эскорта сопроводили в гостиницу. В окно мчавшейся машины Александр Васильевич видел следы недавних погромов: выбитые стекла домов, сгоревшие до остова машины и горы мусора. На перекрестках стояли воинские патрули, усиленные бронетехникой.

День приезда был отведен гостям, чтобы освоиться на новом месте. Развесив вещи в шкафу, Логинов принял душ. До обеда еще оставалось время, и депутат решил его использовать с толком. «Позвоню-ка я этому другу Прохорова», — подумал он, берясь за трубку телефона, — чтобы скинуть это с плеч.

Беседа с давним другом Дмитрия Егоровича длилась недолго, на другом конце провода человек с сильным кавказским акцентом поблагодарил за звонок и спросил, когда депутат возвращается в Москву. Затем, вежливо попрощавшись, повесил трубку.

«Странный какой-то друг, — подумал Логинов. — Кавказский друг не спросил ни о здоровье своего престарелого товарища, ни о том, как он поживает. Может, так принято у кавказцев?»

На следующий день уже было не до странностей кавказца. Депутатская комиссия вояжировала по республике, посещая предприятия, высшие учебные заведения, воинские части и погранзаставы.

В течение двух недель были собраны материалы для будущего отчета, можно было возвращаться в Москву.

За день до отлета комиссии в номер Логинова постучали. Отложив газету и широко зевнув, Александр Васильевич сказал:

— Входите, открыто.

В номер вошел смуглый мужчина в дорогом темном костюме, со скромной Золотой Звездой Героя на груди, вежливо поздоровался:

— Добрый вечер, Александр Васильевич.

— Вы, как я понимаю, друг Дмитрия Егоровича, — протягивая руку, сказал Логинов.

— Да, — кивнул азербайджанец, пожимая руку, представился: — Рустам Сулейманович Гусейнов, старинный товарищ Прохора.

«Странно, почему старик сказал, что они в молодости беспризорничали? Прохоров, пожалуй, лет на двадцать старше этого азера», — подумал депутат.

— Ви меня извэнытэ, пожялуста, за тот разговор, самы знаетэ, что сейчас происходит, — заговорил кавказец, сильно коверкая русские слова.

— Да, я все понимаю.

— Ви нэ могли бы передат посилку Прохору?

Только сейчас Логинов заметил в его руках большую продолговатую коробку, обклеенную свеТло-коричневой оберточной бумагой.

— Там не мина случайно? — усмехнулся Александр Васильевич, прикидывая, что посылка займет едва ли не полчемодана, но ничего, он себе купил большую дорожную сумку.

— Нэт, что ты, там курага, узюм, инжир, — начал перечислять кавказский гость.

— Да я верю, верю, — остановил его депутат.

Приняв из рук в руки посылку, он ощутил, что у нее приличный вес, но ничего не сказал. Азербайджанец, уходя, приговаривал:

— Будэш снова у нас, жду в гости. Будэм жарить шашлык, вах.

На следующий день по пути домой Логинов попросил заехать по адресу Прохорова. Старик очень обрадовался посылке. Александр Васильевич быстро распрощался, договорившись, что вскоре они продолжат беседу о советских лагерях.

Неделя пролетела в подготовке отчета депутатской комиссии. Логинов был одним из главных составителей этого отчета, иногда засиживался до полуночи. Наконец отчет закончен, завтра его отпечатают.

В воскресенье, когда Александр Васильевич впервые отдыхал по-настоящему за всю неделю, пришел Прохоров.

— Здоров, Васильич, — бодро поздоровался старик, проходя в гостиную и усаживаясь на давно облюбованное кресло.

Логинова поразила панибратская фамильярность старика. Да и внешне он как-то изменился. Это уже был не тихий доброжелательный старичок, а уверенный в себе немолодой, но еще крепкий мужчина. Разительная перемена.

За время своего депутатства Логинов научился ничему не удивляться, вот и сейчас он хотел посмотреть, что будет дальше.

— Чай, Дмитрий Егорович, или сразу за работу?

Старик внимательно поглядел на депутата, потом улыбнулся и, подмигнув, сказал:

— Первым делом решаются дела финансовые, а затем можно и водочки выпить. А о тюрьме мы завсегда сможем поболтать. Тюрьма, она каменная, никуда не денется.

— Какие финансы? — не понял Логинов. Он подумал, что дедок все-таки решил потребовать плату за сотрудничество с депутатом. «Любопытно, сколько он попросит за свои консультации?»

Но вместо ответа Прохоров начал доставать из своего поношенного пиджака пачки денег в банковской упаковке. Одна, две, три… сложив их одну на другую, дедок хихикнул и, ткнув в них пальцем, сказал:

— Пятнадцать «штук», как одна копейка.

— Что это за деньги? — сурово спросил Логинов.

— Твоя «капуста», сокол ясный, — оскалился довольный собой старикан.

— Как моя? За что?

— Да за тот опиум, что ты мне притарабанил от Рустама. Твоя доля за десять килограммов. Заработал — получи.

Свет померк в глазах народного избранника. Первое, что он хотел, — вышвырнуть эти чертовы деньги в окно, а следом и старика.

— Я не возьму денег, — наконец дрожащим голосом произнес депутат.

— Твое право, — спокойно сказал старик, — но деньги твои и можешь поступать как захочешь.

Хотя… я на твоем месте эти деньги вложил бы в какую-то ценность. Депутатство твое не вечно, да и чернушную бредятину народу скоро надоест читать, вот и останешься ты без работы. А жить привык шикарно, не правда ли, Васильич?

— Я заявлю в милицию.

— И что ты скажешь? — грустно улыбнулся Прохоров. — Скажешь, что вор-рецидивист Прохор обманом уговорил тебя провезти посылку с наркотиками из Азербайджана, за что дал пятнадцать тысяч рублей. Так, что ли?

Логинов молчал, понимая, что именно это и собирался заявить в МВД.

— А я скажу, — Прохоров широко оскалился, — что ни о какой посылке понятия не имею, и Рустам так же скажет. И в гостинице никто не вспомнит про бумажную коробку. А вот ментам заявлю, что пятнадцать «штук» ты с меня вымогал за то, что устроил мне прописку у совершенно чужого человека, который сейчас лечится от алкоголизма. Участковый это подтвердит, будь уверен… Да, кстати, на взяточников депутатская неприкосновенность не будет распространяться. А шуму будет! Наверно, все газеты станут писать, да и в программе «Время» покажут. Семья у тебя идейная. И жена, и дети наверняка откажутся от мужа-взяточника, — измывался старик.

Логинов сел в кресло, обхватив руками лицо. Бывший историк прокрутил в памяти все события и понял, что стал жертвой чудовищной провокации. Теперь было два выхода (третий — добровольная сдача органам милиции с долгой отсидкой — вообще в его голову не вмещался). Первый — согласиться работать на этого бандита Прохора, второй — покончить с собой, но и тогда это не смоет позора с его имени, с его семьи. Остался только один выход. Логинов оторвал руки от лица и спросил:

— Что, теперь я буду вашим гонцом за наркотиками?

Дмитрий Егорович улыбнулся нежной отцовской улыбкой и негромко сказал:

— Зачем же мне золотую рыбку держать на посылках? Возить наркотики есть кому и без вас, уважаемый Александр Васильевич. А с вами мы будем сотрудничать только по конкретным делам, где вы со своим положением сможете нам оказать действительную помощь. Естественно, не бесплатно. И платить буду не в пример этой мелочи, — старик указал на пачки денег.

— Кто еще будет знать обо мне? — наконец спросил Логинов.

— Только я, — спокойно произнес Прохор, но, видя недовольство в глазах вербуемого депутата, добавил: — Конечно, кое о чем может догадываться и Рустам. Но он — калач тертый и знает, что значит распускать язык. Ведь человек смертен иногда внезапно, — спокойно, по-будничному закончил Прохор, а Александр Васильевич понял: последняя фраза касалась не только Гусейнова, но и его…

После ухода гостя Логинов долго сидел за столом и не отрываясь смотрел на пачки денег. Мозг его лихорадочно анализировал сложившуюся ситуацию, искал выход или хотя бы какое-то объяснение случившемуся. Неожиданно перед глазами вспыхнул твердый синий переплет книги об истории американской мафии. Когда же он ее читал? Да несколько лет назад. Тогда еще никто толком и не знал таких слов, как «рэкет», «киднеппинг», а теперь их знает весь Союз, и не только эти слова. Помнится, прочитав книгу, он подумал: «Лихие они ребята, да и условия жизни у них другие». Теперь условия одинаковые или почти одинаковые. Почему бы не рискнуть? А книгу можно использовать как учебное пособие для начинающего мафиози.

Александр Васильевич спрятал деньги в шкаф, а сам стал быстро собираться, решив сегодня же отправиться в Обнинск повидать семью, а заодно привезти в Москву нужную книжку.

«Мы еще посмотрим, Прохор, — подумал депутат, запирая входную дверь, — кто будет главенствовать: бандит с природной хваткой хищника или образованный человек с нужным багажом знаний и влиятельным окружением…»

Отец Рената Тафулина был известным на всю Казань фарцовщиком, трижды судимым. Но примером для старшего сына не стал: не хотелось Ренату за год королевской жизни платить годами каторжного труда. «Жить надо шикарно и безбоязненно», — считал он.

Военную службу Ренат проходил в Москве. Столица поразила его своими размерами, огромными проспектами, высоченными многоэтажками, магазинами, изобилующими товарами. «Вот этот город по мне», — решил тогда Тафулин.

После демобилизации Ренат устроился по своей военной специальности каменщиком в одно из московских СМУ, получил прописку, место в общежитии, аванс. После этого он смог лишь доработать до получки, и был таков. Тяжелый физический труд не его стезя. Он быстро отыскал себе занятие по вкусу. Сперва стоял на «отрыве» в команде наперсточников, потом сам научился крутить наперстки. Освоив это занятие, решил отделиться. Дав отступного бригадиру, создал свою команду. Тогда у него впервые появились приличные деньги. Тафулин снял большую квартиру, оформил фиктивный брак с пропиской. А уже после того, как стал стопроцентным москвичом, развернулся по-настоящему. Договорился с кем надо о разрастании своего предприятия. Создав еще несколько команд, запустил наперсточников в поезда пригородного сообщения. Но вскоре наперсточный бум стал затихать.

Однако в эпоху умирающего социализма люди без дела не могли сидеть. Валютный ажиотаж породил новые «рабочие места» менял и кидал. Ренат, не забывая отстегивать в общак, переквалифицировал своих людей. Первое время они больше занимались обменом. Доходы небольшие по сравнению с киданием. В ход пошли переделанные доллары (к мелким банкнотам пририсовывались нули — один, иногда два), потом «куклы» — пачки нарезанной бумаги. И, наконец, лохов ловили просто на «шухер», когда меняла на крик «менты» убегал с банкнотами лоха. Это был настоящий бизнес, правда, иногда кидалы попадались, но Ренат помогал их семьям, «подогревая» тех деньгами. Чтобы люди не распускали на допросах языки, они должны были знать, что о них заботятся. Эта тактика всегда окупалась, но жизнь не стоит на месте. И когда дела «товарищества» были на пике достижений, в уже купленной Тафулиным квартире раздался телефонный звонок.

— Да, слушаю, — подняв трубку, сказал Ренат и тут же услышал хрипловатый голос:

— Шустрик, это я.

Ренат сразу узнал интонацию Альберта Фромана — казахского немца, неоднократно судимого за квартирные кражи. Человек педантичный, образованный и бесстрашный, он был в воровском мире немалым авторитетом. А за ненависть к стукачам носил прозвище Фашист. Фроман был правой рукой Прохора, которому принадлежал район, где действовали люди Тафулина. Именно Фашист прозвал Рената Шустриком. Если он позвонил — значит, это серьезно.

— Я узнал вас, — как можно почтительней сказал Тафулин.

— Вот и хорошо. — Голос Фашиста звучал ровно, и каждое слово произносилось слегка растянуто, с правильно поставленным ударением. — Ты как, свободен? Надо потолковать.

— Когда? — не задумываясь спросил Ренат, мысленно прокручивая один вопрос: «Не наступил ли я где-то Прохору на любимую мозоль?» Нет, никаких грехов он за собой не чувствовал.

— Сейчас.

— Жду.

Ждать пришлось недолго, через пять минут в дверь позвонили. Фашист пришел один, без свиты охранников. Здоровенный детина под метр девяносто ростом, с угрюмым лицом инквизитора.

— Здравствуй, Шустрик, — сказал Фашист, протягивая загрубевшую ладонь с заскорузлыми мозолями. В сравнении с его ладонью, привыкшей к орудиям лесоповального труда, ладонь бывшего наперсточника была нежной и мягкой.

— Что-нибудь выпьете? — спросил Ренат, глядя, как гость раздевается в прихожей.

— Рюмку «Хеннесси», если у тебя есть, — произнес Фроман, оглядывая гостиную большой четырехкомнатной квартиры. Дорогая английская мебель, толстый персидский ковер на полу с ярким сочным орнаментом, стены увешаны картинами в позолоченных массивных рамах, и тут же, под картиной, на передвижной тумбе японская видеодвойка, рядом с диваном центр с горкой компакт-дисков.

Ренат налил гостю французского коньяка, а себе ликера «Амаретто». Протягивая бокал, предложил:

— Присаживайтесь.

Фашист сел в глубокое кресло, широко раздвинув ноги. Пригубив коньяк, он на мгновение задержал жидкость на языке, ощущая ее терпкий аромат. Затем медленно проглотил.

— Великолепный напиток, — наконец произнес он, поставив бокал на столик. Фроман внимательно посмотрел на Рената. От этого взгляда бездонных серых глаз Ренат почувствовал, как у него заходится в сердце.

— Хорошо работаешь, Шустрик, — проговорил Фашист, не отрывая взгляда от слегка располневшей фигуры хозяина квартиры. — Всегда честно и вовремя отстегиваешь долю в общак. А это немало.

Ренат молчал, чтобы не выдать свое волнение. Иди знай, как Фашист отреагирует, когда поймет, что Тафулин его боится.

— Хорошо ведешь дела, Шустрик, — продолжал Фроман. — Надо тебе расти. Хватит быть кустарем-одиночкой, присоединяйся к организации. Можешь поверить, что твои доходы и доходы твоих ребят увеличатся, да и «крыше» отстегивать больше не придется.

«Мягко стелишь, — подумал глава кидал, — и все будет так хорошо, доходы увеличатся, „крыша“ бесплатная, да и о пацанах, залетевших в ментовку, заботиться не надо — организация позаботится. Все хорошо… Одно плохо, теряется свобода и ты уже себе не принадлежишь, становишься одним из многих. Пешкой на шахматной доске Прохора». Но выбора все равно не было, предложение, ясное дело, исходило от Прохора. Старый лис задумал какую-то комбинацию и отказа не примет.

— Это большая честь, — наконец Ренат решился заговорить. Говорил он медленно, не столько подбирая слова, сколько для того, чтобы выглядеть достойно. — Я, конечно же, согласен, думаю, мои ребята тоже. Мы чем-то новым будем заниматься или по-прежнему кидать лохов?

— Прохор хочет, чтобы ты возглавил торговлю порошком, — по-прежнему не отводя взгляда, сказал Фашист.

Тафулин едва не задохнулся от накатившего возбуждения. Возглавить торговлю наркотиками от имени Прохора, которому чуть ли не треть Москвы принадлежит. Конечно, был риск надолго попасть на тюремные нары, но ведь торговать порошком будет не он лично, значит, риск уменьшается, а барыш растет.

— Если согласен, — Фашист протянул руку к своему бокалу, — завтра будешь принимать дела, посмотришь, как ведется этот бизнес, где кого заменить, куда поставить своих людей. Через месяц ты уже должен быть полноправным хозяином на рынке.

— Своих людей тоже подключить к торговле порошком? — промычал Тафулин. — А как же с валютой и лохами?

— Не жадничай, — отрезал Фашист, — найдутся и те, кто будет стричь купоны с лохов, твое дело порошок.

Выпив залпом свой «Хеннесси», Фашист поднялся и, не прощаясь, направился в прихожую…

Новый бизнес оказался куда прибыльней и, как и предполагал Ренат, безопасней. Ему не надо было ничего делать, лишь вести учет: сколько получил наркотика, сколько продал. Взять из этих денег свою долю, остальное передать Фашисту.

За несколько лет в наркобизнесе Ренат Тафулин многому научился, многое придумал сам. Например, снимать на подставных лиц квартиры, а затем устраивать там притоны для избранных или, наоборот, для всякой швали, которую за дозу наркотика можно использовать хоть для чего. Чаще этих несчастных сдавали милиции как торговцев. Милиции ведь тоже надо отчитываться перед руководством. Кроме притонов, которые каждый месяц меняли свое местонахождение, и мнимых торговцев Ренату принадлежала идея использования иностранных студентов из Университета имени Патри-са Лумумбы, в основном из бедных африканских стран. Они согласны были выполнять любую работу, за которую платят.

За время, проведенное на «ответственном» посту, Ренат Тафулин раздобрел, стал дородным вальяжным мужчиной, носящим костюмы от Кардена, разъезжающим на черном «Ягуаре» и общающимся с богемой, людьми искусства, где иначе, как Ренат Шарипович, его не называли.

Но потом спокойная жизнь закончилась. Прохор отошел от дел, а его место занял, к удивлению многих, не Фашист, а какой-то никому не известный Логинов, говорят, в прошлом депутат Верховного Совета СССР, не имеющий никакого отношения к миру криминала. Сразу же начались перемены. Кроме учета продажи наркотиков, Ренату пришлось заниматься другими делами. То его послали на Дальний Восток — участвовать в аукционе по продаже какого-то завода, и Фашист тогда строго-настрого приказал купить его во что бы то ни стало. Купил, через несколько месяцев заставили продать какому-то азербайджанцу. Не успел вернуться в Москву, снова Фашист, как призрак сатаны, появляется в его квартире, новый приказ. Через своих богемных друзей найти «концы» в верхах, чтобы решить вопрос какой-то рыболовецкой фирмы в Астрахани. Затем отправили в Америку покупать недвижимость. Все больше он был в разъездах и все меньше занимался бизнесом, который приносил настоящий доход.

Из торговли наркотиками Рената постепенно вытеснял недавний его ученик, навязанный Фашистом, а теперь уже заместитель — борец-коротышка, уголовник, отсидевший пять лет за разбой, по кличке Пистон. Несмотря на молодость (ему едва стукнуло двадцать пять), Пистон обладал внутренней энергией, заставляющей людей ему подчиняться. Шустрик чувствовал — власть от него уходит, а значит, уходят и деньги. Нужно было на что-то решаться… В сущности, кроме денег, которые он уже начал терять, больше терять Ренату было нечего, и он решился. Позвонил Фашисту.

— А, Шустрик, — раздался в трубке скрипящий голос Фашиста. — Есть проблемы?

— Проблем нет. Но поговорить надо, — собрав все свое мужество, проговорил Тафулин.

— Давай встретимся завтра, — сказал Фашист и замолчал. Ренат догадался, что тот сверяется со своим рабочим графиком, и с раздражением подумал: «Прямо бизнесменом стал каким-то».

— Шустрик, ты слушаешь? — снова раздался голос Фашиста.

— Да.

— Завтра в два, в ресторане «Орфей». Знаешь, где это?

— Знаю.

— Значит, завтра в два, — и повесил трубку…

На следующий день Ренат ровно в два перешагнул порог ресторана. Швейцар склонился в полупоклоне, метрдотель, услышав, кого ищет гость, готов был сам выстелиться парадным ковриком к столику Фашиста.

После сытного обеда Альберт Фроман пил кофе. Увидев подходящего к столику Рената, протянул ладонь (Ренат заметил, что ногти на крючковатых пальцах аккуратно подправлены маникюром).

— Здорово, Шустрик, подсаживайся, что-нибудь закажешь?

Ренат отрицательно покачал головой.

— Ну, говори, что тебя толкнуло забить мне «стрелку».

Несмотря на внешний лоск, перед Тафулиным сидел настоящий волк, хищник криминального мира. Но Ренат по-прежнему считал, что ему терять нечего.

— Я смотрю, вы Пистона поставили ко мне, чтобы он был мне не заместителем, а заменой, так?

Отставив в сторону чашку с кофейной гущей, Фашист ухмыльнулся, потом сказал:

— Жаден ты, Шустрик, очень жаден. Дальше своего кармана не видишь, это плохо. Ты, наверно, забыл политику нашей фирмы — давать расти перспективным работникам. А ты работник с большим потенциалом, но мелочный. Видишь, как тебя оттесняют от одной кормушки, но при этом не хочешь видеть, что уже пускают за обеденный стол. Ведь твои поездки по нашей просьбе — это другой уровень работы.

Фашист говорил как настоящий бизнесмен. Насколько успел заметить Ренат, в нем произошли разительные перемены с того момента, как организацию возглавил Логинов.

Затем на некоторое время о Тафулине забыли, и он снова мог заниматься любимым делом — подсчетами барышей от продажи наркотиков. После вечернего объезда вернулись «инкассаторы» — завезли в условленное место выручку. Пересчет наличности привел Рената в легкое замешательство — денег было вдвое больше.

— Что это значит? — спросил он у Пистона. Ренат давно не занимался розничной торговлей и был не в курсе последних событий. Может, цены на порошок подняли вдвое? Но оказалось другое.

— У нас увеличилась территория, — безразличным тоном ответил Пистон.

— Как увеличилась? — не понял Ренат. Он хорошо знал правила этого бизнеса. Границы группировок, а значит, их торговцев порошком, незыблемы. Исключение было сделано один раз, когда во время милицейской чистки ликвидировали бригаду грузина Резо за торговлю самодельным синтетическим наркотиком. Его территорию по решению большой сходки поделили между другими группировками. Тогда прибыток был невелик, а теперь…

— Что произошло, Пистон?

Пистон немного помялся, затем пробормотал:

— Тамбовцы хотели подмять ребят Фиксы, начали войну. Фиксу замочили прямо на хате с шала-шовкой, а потом стали охотиться за братвой. Ну, Фашист за них вписался (я так думаю, Васильич приказал). Ни «стрелок», ни разборок не было, за два дня всех переловили и… В общем, не знаю, но поговаривают, что трупы замуровали где-то в московских катакомбах. Так это или не так, но после этого обе территории перешли к нам.

— А как же ребята Фиксы?

— Они теперь у нас и заправляет ими Козырь, он бригадир путевый, еще недавно Ростов-папу во как держал. — Пистон сжал кулак. — Но что-то там не сложилось, приехал сюда.

— И что же, никто не возражал против такого разрастания нашей организации? — не унимался Ренат. Дело попахивало большой разборкой, а бывшему наперсточнику этого очень не хотелось. В первую очередь «грузят» слабых торговцев, сутенеров, одним словом, мелочевку, к которой причислял себя и Тафулин.

— Возражали, — подтвердил Пистон, деловито забивая косяк. — Мхитарян собрал большое толко-вище. Требовал раздела между всеми этих территорий. Прохор бы наверняка уступил. Но Васильич не такой, развел армяна по всем понятиям. А под конец добавил, что тот может требовать раздела территории у Азербайджана, а не в Москве. Никто из путевых авторитетов не встрял в этот базар.

— И что же тот? — Ренату несколько раз довелось встречаться с лидером армянской группировки, бывшим воровским казначеем. Человек он был себе на уме, хитрый, мстительный. Рано или поздно он сведет счеты с Логиновым.

— Да ничего, проглотил пилюлю, — пожал плечами Пистон. — А потом Фашиста просил, чтобы его шашлычные на обеих территориях люди Козыря не тиранили. Фашист милостиво разрешил.

Через несколько дней Рената Тафулина наконец представили самому Логинову.

Это был ничем не выделяющийся (если не считать дорогого костюма от Версаче и шелковой рубашки) мужчина среднего роста и средней наружности. Встреча происходила в небольшом частном ресторане «Охотничий». Кроме Рената и Логинова, был еще Фроман, этот гигант сейчас исполнял при Логинове роль секретаря и телохранителя.

— О вас, Ренат Шарипович, отличные отзывы, вы прекрасно справляетесь с любой поставленной задачей. Это хорошо. — Логинов начал говорить без предисловия, но не коротко и жестко, к чему привык Ренат. Новый шеф словно размазывал манную кашу по тарелке, было впечатление, что вернулись школьные годы и он снова на занудном уроке правоведения.

Несмотря на свое занудство, Логинов говорил о конкретных вещах, которые в будущем коснутся судьбы, а возможно, и самой жизни Тафулина.

— Как вы заметили, Ренат Шарипович, наш концерн разрастается. Вы ездили по стране, видели, как создаются новые филиалы нашего концерна. И даже за рубежом. Но сейчас нас интересуют восточные ворота страны, Владивосток.

«Опять Владивосток», — недовольно поморщился Тафулин. Ему страшно не хотелось ехать к черту на рога, но раз шеф приказывает…

— Когда вылетать?

— Пока лететь никуда не надо. Все вопросы практически решены. Нужно только решить один вопрос — передачи денег. Где это произойдет и как будет выглядеть. Сделка не должна бросаться в глаза, речь идет об очень больших деньгах. Так что подумайте хорошо над этим вопросом. И последнее: после сделки, думаю, вам пора будет перейти на более высокую ступень в нашем концерне.

Ренату было непривычно слышать слово «концерн» вместо «организация» или «бригада». Теперь он понимал, откуда взялись те разительные перемены, что произошли с Фроманом. Манера поведения шефа даже из таких закоренелых бандитов делала почти аристократов.

На следующее утро в номере люкс гостиницы «Россия» Ренат вел переговоры с тремя угрюмыми типами. Наставив вокруг стола электронных глушилок, они то и дело поглядывали на дверь.

Ренат, проинформированный секретарем Логинова, знал, что сделка заключается на приобретение московской организацией у владивостокской организации канала транспортировки наркотиков из Китая на Дальний Восток, а также нескольких объектов в тайге, в которые входят подпольный завод по переработке опиума в героин и тайные золотоносные прииски. Сейчас вопрос стоял о передаче наличности. Представители той стороны требовали вывоза денег в Находку, куда после договора перебрался клан «комсомольцев», торгующих с Логиновым. Ренат хотел отдать деньги в Москве, ведь речь шла о пяти миллионах долларов наличными. Переговоры зашли в тупик.

Выход нашел Алик Джасанов — личный телохранитель Логинова, который сопровождал Тафулина на переговоры. Он предложил передать деньги на нейтральной территории. Обеим сторонам предложепие показалось разумным. После недолгого совещания сошлись на Бологом.

…Теперь в своей квартире, отхлебывая «Амаретто», Ренат думал: «Все так хорошо начиналось, впереди великолепная карьера, и на тебе. Этот фанатик Клочков… Надо же, спалить пять миллионов баксов. И что доказал — да ничего. Теперь знать бы, что меня ждет. Впрочем, я ничего сделать не могу. Братва найдет везде, найдет и кончит…»

После того разговора с Прохоровым Александр Васильевич проштудировал много разной литературы о мафии и американском капитализме. Теперь он четко знал, что капитализм — это оборот огромных сумм денег при помощи влиятельных связей.

Пятнадцать тысяч, полученных от Прохора, народный депутат истратил не на себя, как предлагал ему старый вор. Деньги Логинов потратил на банкеты, дружеские пирушки, заводя знакомых среди чиновников, работников прокуратуры, министерств и даже ЦК. Конечно, это были не первые люди. Но они были в курсе того, что делалось в их «хозяйстве», и в случае чего могли проконсультировать.

В квартире депутата Прохор появился через три месяца. Одет он был так же, в аккуратно выглаженный и чистый костюм времен конца правления Никиты Хрущева. Серая немаркая рубашонка, на ногах сандалии — символ летней совдеповской моды. В общем, все тот же старичок, только глаза горели неукротимым огнем лидера, человека, привыкшего подчинять своей воле окружающих. Раньше ему это удавалось где хитростью, где мудрым словом, а где непомерной жестокостью. Уголовный закон гласит, что свой авторитет необходимо подтверждать постоянно, иначе… И всегда матерый вор в законе Прохор был готов вцепиться обидчику в горло, лишь бы доказать свой авторитет, свое право говорить на равных с другими авторитетами. Так было всегда… но еще не знал Прохор, что, запрягая под себя народного избранника Логинова, раскрыл шкатулку Пандоры.

Накопленные знания и энергия провинциального учителя в одночасье выплеснулись на пике горбачевской перестройки, были брошены в топку депутатской деятельности, теперь вот криминала.

— Здоров, Васильич, — фамильярно поздоровавшись с депутатом, Дмитрий Егорович прошел в гостиную и сел в давно полюбившееся ему кресло. Логинова уже не шокировало поведение старика, но лебезить перед этим старым хрычом он не собирался. Сев напротив гостя, не предложил традиционные чай, кофе.

— В бурное время живем, Александр Васильевич, ой в бурное, — почти причитающе заговорил Прохор. Логинов лишь кивнул, по-прежнему не говоря ни слова. — Раньше как бывало — сел на зону, пяток лет перекантовался, возвращаешься, а там все по-прежнему, вроде как и не садился. Сейчас совсем не так. Народ недоволен, в магазинах нет ничего, карточки вводят, как во время войны. А на то, что есть, цены растут, народу говорят — инфляция. Тьфу, прости Господи, что не выдумает государство, лишь бы обобрать своих подданных.

— Вы, Дмитрий Егорович, решили обратиться ко мне за консультацией или создать партию борьбы с нынешней властью? — усмехнулся Логинов.

— Все смеешься, — мягко проговорил Прохор, — а мне, старику, скоро и есть нечего будет, хоть с голоду помирай.

— Угу, — согласился депутат, — совсем недавно нам жить негде было, «хоть бичуй», — напомнил Логинов про крючок, который сам же заглотил.

Прохор даже бровью не повел.

— В общем, Александр Васильевич, я не зря начал говорить о бурном времени. Все кипит, все меняется, вот уже добрались до славного времени нэпа, кооператоры на каждом шагу. Сидели в моей зоне два подельщика — Марик и Ромчик, хорошие ребята, схлопотали по червонцу от самого гуманного в мире суда за то, что подпольно держали швейный цех и клепали джинсы не хуже американских. Отсидели от звонка до звонка. А намедни «откинулись». Ну за что они десять лет топориком тюкали на лесоповале, теперь и не статья вовсе, а даже прибыльное дело, которым, между прочим, не брезгуют заниматься и члены партии.

— Вы хотите, чтобы я выступил на заседании Верховного Совета по поводу амнистии осужденным цеховикам? — толком не понимая, чего от него хочет старик, спросил Логинов.

— Да Господь с тобой, Васильич, — перекрестил депутата Прохор (все-таки старик был большой актер). — Пусть сидят, Бог терпел и нам велел. Душа у меня болит за Ромчика и Марика, этим бы людям помочь.

— Что сделать?

— Им бы патентик на индивидуальную трудовую деятельность, или как она там называется, — промурлыкал старик. — Сами бы работали и мне что-то давали на старость.

— А что, сейчас проблема получить патент? — удивился Логинов, хотя ему доводилось слышать, что чиновники на этом указе делают хороший бизнес, гребут деньги лопатой.

— Да, не проблема, — согласился Прохор, — но люди они судимые, пойдут за патентом, потом от ментов прохода не будет. Нам бы чтобы дали работать и не мешали.

— А чем они думают заниматься? — поинтересовался Логинов, забрасывая ногу на ногу.

— Марик хочет заняться по-прежнему швейкой, наш рынок до сих пор не наполнен джинсой. А вот Ромчик готов делать что угодно, только не шить. В нашей зоне он был бригадиром в швейном цеху. Думаю, займется реализацией, мы ему место на Рижском рынке забили и подготовили команду реализаторов.

— Мелко мыслишь, Дмитрий Егорович, — улыбнулся депутат. Проштудировав труды по истории современной организованной преступности, он, как никто другой, знал, с чего надо входить в бизнес.

— Что ты хочешь этим сказать? — Глаза Прохора сощурились.

— Ты правильно заметил, Дмитрий Егорович, народ нищает, но нищают не все… Мы вступили в новую фазу, когда большинство будет балансировать на грани бедняцкой зарплаты или привилегии залезть в мусорный контейнер, а незначительная группа людей будет иметь огромные финансовые сбережения. И этим людям уже малы клетки государственных квартир и садовых домиков на дачных участках. Они захотят иметь виллы, дворцы, а впоследствии, может, и замки.

— И что, власти позволят это? — с недоверием поинтересовался авторитет. Он слишком долго жил в стране сперва строившегося, а затем развитого социализма, где основным принципом была уравниловка.

— Власти уже все позволили, разрешив кооперативы, — уверенно произнес Логинов. — Ну а если запретят, то только с последующим раскулачиванием. Так от этого никто не застрахован.

Во всем сказанном депутатом был смысл, и вообще этот провинциальный учитель все больше нравился авторитету. Он был человеком новой формации, то есть жил духом этого бурного времени, а может, даже опережал его, в то время как сам Прохор и многие из братвы безнадежно отстали. Только с таким, как этот Логинов, возможен прорыв в будущее.

— Значит, предлагаешь строительный кооператив?

— Лучше уж строительную фирму.

— Что это значит?

— Ну, кооператив — это бригада шабашников. Выполнили работу из материалов заказчика по его плану, получили бабки, поделили и разбежались. То есть организация ненадежная. А вот фирма — у нее не только строители, но и электрики, сантехники, маляры. В общем, все, как в любом СМУ, с той разницей, что качество на уровне мировых стандартов. В будущем понадобятся еще архитекторы и дизайнеры. Чтобы каждому богатенькому Буратино могли предоставить проект в единственном экземпляре, только для него.

— Ты считаешь это выгодным делом? — спросил Прохор.

Молчание Логинова он счел за положительный ответ и задал следующий вопрос:

— Возьмешь хлопоты по созданию этой фирмы на себя?

— Почему бы нет? — Логинов, почесав кончик носа, с прищуром посмотрел на Прохора. — Только ведь нынче какое время? Никто никого не уважает, не любит, не боится… А только все хотят денег.

— Ну, это понятно, — кивнул Прохор и вытащил из нагрудного кармана две тугие пачки банкнот в банковской упаковке. — Десять «штук» хватит?

— Думаю, да, — безразлично сказал Логинов. Необходимые документы ему выправят бесплатно, так же будет и с арендой какого-нибудь объекта, где расположится фирма. А эти десять тысяч пойдут лично ему на расширение влиятельных связей.

В течение месяца Александр Васильевич Логинов создавал будущую строительно-монтажную фирму. Даже название ей дал — «Свой путь». Подготовив полную документацию, он арендовал клуб большого автотранспортного предприятия, где открыл офис фирмы. На первом этаже располагались бухгалтерия, плановый отдел, диспетчерская и кабинет директора, где восседал уже располневший Ромчик. На втором этаже была тайно создана швейная мастерская, где заправлял Марик.

На должность управляющего строительными работами Прохор взял своего зоновского подручного Фашиста, он только освободился с вольных поселений. Началось вхождение в легальный бизнес.

Логинов все больше и больше времени уделял оборотной (криминальной) стороне медали. Выезжая в составе депутатских комиссий в районы «горячих точек», он теперь искал людей, которые могут быть ему полезны. И находил таких. Кого-то удавалось использовать сразу, кого-то до поры оставлял «на консервации».

С каждым годом кооператив «Свой путь» разрастался. По строительству он, пожалуй, был самым крупным в Москве, имел в своей собственности несколько кирпичных заводов, а также арендовал в области завод железобетонных изделий. Двенадцать бригад возводили коттеджи для зарождающейся прослойки нуворишей. Кроме того, используя свое служебное положение, Логинов добился значительных льгот для этого кооператива.

Вскоре Марк Борисович Ройтман (еще недавнишний цеховик-урка Марик), забросив так любимую им швейку, занялся торговлей; благодаря протекции депутата Верховного Совета СССР Логинова он получил разрешение на торговлю винно-водочной продукцией. И уже через месяц проданные по демпинговой цене два эшелона «Столичной» лишили выгодного контракта советскую государственную компанию «Внешпосылторг». Раньше бы за такое…

Заработанные деньги частью откладывались на западные счета «на черный день», остальные шли на расширение строительно-торговой фирмы. Увеличивалось количество рабочих мест. Уже строились не только коттеджи, но и закладывались два больших многоэтажных дома. Все это не могло не радовать хозяев фирмы.

После заседания совета директоров Прохор, сидя в глубоком кожаном кресле председателя, радостно сказал Логинову:

— Мы так разрослись, что наш легальный бизнес начинает превосходить нелегальный.

— Значит, надо больше внимания уделять братве, — спокойно ответил Логинов. Благодаря знаниям историка, ораторству депутата и «ликбезу», который с ним провел Прохор, Александр Васильевич чувствовал в себе силы не только руководить созданной им компанией, но и участвовать в сходках, толковищах авторитетов. Чувствуя свое превосходство над братвой, прошедшей университеты за колючей проволокой, он уже мечтал стать паханом.

— Ты так считаешь, Васильич? — удивленно спросил Прохор.

Хотя вопрос был задан депутату, взгляд авторитета был обращен к Фроману, который с разрастанием кооператива перешел из управляющих на должность пресс-секретаря и теперь занимался тем, чем и на зоне, — был «адъютантом» и телохранителем Прохора. «Гладиатор» Фашист был поборником криминальных законов. Почувствовав на себе взгляд пахана, Фашист слегка кивнул головой, он целиком был на стороне Логинова.

— Хорошо, учитель, — раздраженно сказал Прохор, — предлагай…

В стране переоценка ценностей происходила на глазах. Понятия «патриотизм», «вера в светлое будущее» были отринуты, их место заняла жажда накопления, и теперь этому никто не мешал. Все покупалось и продавалось.

Потерявшие свои привилегии и доведенные до нищенства, на криминальную сцену выходили спортсмены. Привыкшие к азарту соревновательной борьбы, многие из них считали, что это чуть ли не игра, где им предстоит играть роль Робин Гудов. Это была мощная, еще ни на что не нацеленная сила, и вот на это уже обратил внимание Логинов.

— Пока они на стадии формирования, в стаи сбиваются, так сказать. Если их сейчас не взять под контроль, не заставить работать на нас, то впоследствии придется с ними воевать.

— Спортсмены, говоришь, — задумчиво произнес Прохор.

— Лихие ребята, мышцы накачали, думают, что сила есть — ума не надо, тюремной параши еще не нюхали, вот и вообразили, что все могут, — подтверждая слова Логинова, добавил Фашист.

— Это хорошо, что непуганые, — промурлыкал себе под нос Дмитрий Егорович. В изощренном мозгу авторитета уже вырисовывался план «стреноживания» спортсменов. Посмотрел на Фромана и негромко сказал: — Кажется, у нас есть пара бывших спортсменов?

— Да, — подтвердил тот. — Князь, бывший каратюга, сидел за то, что подпольно учил пацанов карате. Упырь, тоже из каратюг, сидел за гоп-стоп. Фломастер — мастер спорта по боксу, сидел за угон.

Можно еще кой-кого подобрать, но это самые смышленые.

— Пока достаточно. Пусть эти трое разойдутся по спортзалам и начинают набирать команды. Подкормят их, подсластят им жизнь, а потом пусть всех повяжут. Повяжут на крови. Ты за это отвечаешь, Фашист. Понял?

— Я все выполню, — кивнул Фроман.

— Что еще, учитель? — Прохор явно был зол на своего протеже, но Логинов делал вид, что не замечает раздражения авторитета.

— Марик водкой залил уже пол-Европы, — проговорил Александр Васильевич, — спрос на «огненную воду» упал.

— Что предлагаешь?

— На Западе, кроме водки, еще ценится наша черная икра.

— Ты что, предлагаешь мне обойти «столы заказов» в поисках черной икры?

— Нет, зачем же утрировать, — спокойно произнес Логинов. — Нам надо найти связь с браконьерами, которые добывают икру. Скупать ее оптом и продавать на Запад. У Марика связи на Западе с покупателями, у меня есть возможность обеспечить провоз икры через границу. Нельзя забывать, что черную икру называют «черное золото».

— Прохор, в Астрахани сейчас верховодит Колыма, — подал голос Фашист.

— Да, Колыма сейчас в Астрахани, — подтвердил Прохор и немного помолчал. — Сила у него, конечно, есть, но вот приличного прикрытия, — пахан с усмешкой посмотрел на депутата, — приличного прикрытия у него нет. Ладно, учитель, собирайся, едем в Астрахань.

Александр Васильевич улыбнулся лишь уголками губ. Наконец-то сбывается мечта, его вводят в круг авторитетов. Вскоре он сможет проявить себя по-настоящему…

В августе девяносто первого страна бурлила. И только один человек сохранял инертное безразличие. Депутат Верховного Совета Александр Васильевич Логинов сидел в своей служебной квартире и ждал, чем все это закончится. Вряд ли можно было надеяться, что о его связи с Прохором никто не узнает. Если будет большая чистка, а в этом сомневаться не приходилось, то церберы из следственного отдела КГБ наверняка все вытащат наружу. Нельзя было рассчитывать и на депутатскую неприкосновенность. Как хороший историк, Логинов знал, что, когда начинаются репрессии, никакие иммунитеты не действуют.

После провала путча он переждал еще неделю и понял — назад дороги нет. Больше он политикой не занимался, обратив всю свою энергию на стезю бизнеса, как легального, так и криминального.

Собранные деньги он тут же начал вкладывать. Часть ушла на пай в создание Московского акционерного банка. Еще часть была обращена на приватизацию нескольких предприятий в Москве, Ростове и Астрахани.

Астраханскому подельнику Прохора — Станиславу Леонову по кличке Колыма, который последнее время плотно сотрудничал с фирмой «Свой путь», теперь помогли выйти из подполья, сделав рэкет уже побочным бизнесом. В складчину с Прохором Колыма купил несколько грузовых судов и буксиров, создав компанию «Волга — Касп», которая транспортировала грузы по судоходным путям на юге России. Разрастание астраханского филиала было идеей Логинова. Он, как никто другой, понимал, что война Азербайджана и Армении, а главное, их суверенитет могут перекрыть канал транспортаровки наркотиков. Астрахань была запасным каналом.

В Ростове были приобретены несколько складов-ангаров на территории речного порта и загородный пансионат «Юбилейный», принадлежавший до недавнего времени Министерству обороны.

Строительная фирма «Свой путь» теперь уже разрослась до размеров концерна, где все большую власть получал генератор новых идей Александр Логинов. А вскоре Прохор почти совсем отошел от дел, уступив ему право решения всех проблем.

Развал огромного государства не мог не сказаться и на криминальном мире. Едва ли не каждый день Александр Васильевич в сопровождении Фашиста ездил на воровские толковища. Шел передел сфер влияния. Здесь по-настоящему и раскрылся талант бывшего учителя. В спорах с авторитетами он всегда одерживал верх, за это его и не любили авторитеты, но желание Логинова решать проблемы бескровно большинство из них приветствовало. Будучи приблудным псом в стае авторитетных воров, он получил кличку Дворняга, хотя сказать это ему в лицо никто не решался.

Кризис политический не мог не сказаться на промышленности, многие предприятия начинали останавливаться. Строительный концерн «Свой путь» наполовину снизил объем работ… Зато расцвела торговля. Продавали все: древесину, цветные и черные металлы, топливо из стратегических запасов бывшего Советского Союза. Пользуясь всеобщим хаосом, некоторые бизнесмены умудрялись заняться торговлей военной техникой и вооружением. Биржи, где проходили миллиардные сделки, росли как грибы.

Александр Васильевич чувствовал, что не хватает уже знаний, опыта для подобной работы. Нужны были настоящие брокеры, нужен был грамотный советник.

Брокерами занялся бывший снабженец, бывший цеховик и уже бывший директор кооператива «Свой путь» Роман Давидович Фрэнкис (он же Ромчик). В мире биржевых операций он чувствовал себя как рыба в воде, скупая оптом по бросовым ценам сибирское и уральское сырье. И это же самое сырье Марик с успехом продавал на Запад.

С советником Логинов решил сам. Выбрав один из свободных дней, он отправился в гости к Махмуду Джасанову. Крепко сбитый мужчина с редкими седыми волосами на крупном черепе еще недавно был ведущим аналитиком при экономическом совете ЦК КПСС. Теперь его выбросили как ненужную вещь. Александр Васильевич был знаком с Джасановым с первых дней появления в кулуарах власти. Махмуд любил посещать собрания народных избранников. Это был умный и волевой человек, и Логинов не стал с ним вилять, а сказал все начистоту — что, кроме легальных, есть еще нелегальные статьи дохода. Старше всего на десять лет, Джасанов выглядел настоящим старцем, едва ли не ровесником Прохора. Неожиданно аналитик принял предложение Логинова, сказав при этом, что страна повернулась на сто восемьдесят градусов и вступила в эпоху разбойничьего капитализма. Идет борьба за первичный капитал, и никто за всю историю человечества не зарабатывал его честным трудом. Все стартовые капиталы Европы были нажиты пиратством, работорговлей и разбоями на открытых континентах. Американские кланы миллиардеров произошли от грабителей дилижансов и карточных шулеров. В самой идее капитализма первичен криминал.

Александр Васильевич понял, что если бывший коммунист и не приветствует зарождение капитализма, то по крайней мере все происходящее принимает с должным спокойствием. Даже криминальный беспредел оправдывает как историческую закономерность.

Но прежде чем согласиться работать на концерн, Джасанов сказал:

— У меня к тебе просьба, Александр Васильевич. Время сам знаешь какое — все обваливается, сын у меня Аслан, бывший боксер, семья, а работы нет. Смотрю, начинает общаться со всяким отребьем, «отморозками». Боюсь, до беды недалеко. Пристрой его где-то.

— Давно боксом занимается? — спросил Логинов.

— С детства. Три года был чемпионом Союза, а теперь никому не нужен.

— Хорошо, — кивнул Александр Васильевич. — Возьму в охрану.

Аслан Джасанов, или, как его все называли, Алик, был крепкий, с хорошо развитой мускулатурой парень. Лицо его почти не было обезображено, как у других маститых боксеров, и сохранило резкие черты воинственных предков — горцев. Обладая взрывным характером, он все же не был лишен здравого смысла. После некоторых раздумий Логинов решил, что лучше всего использовать Джасанова-младшего в качестве личного телохранителя. Но одной спортивной подготовки мало, нужна специальная. Александр Васильевич отправил Алика на родину предков, где сейчас собралось множество военных специалистов. Сам же Логинов помогал чеченским друзьям проводить операцию по извлечению денег из банков по фальшивым авизо.

С появлением в управлении концерна аналитика такого масштаба, как Махмуд Джасанов, работа на бирже закипела с большей интенсивностью.

Концерн «Свой путь» разрастался в геометрической прогрессии. В офисе концерна уже собралось огромное количество бухгалтеров, экономистов, юристов; все они работали по десять часов в сутки с одним выходным. На московских биржах добросовестно трудилось несколько десятков брокеров под патронажем Ромчика. В Париже прочно обосновался Марик, открыл свой офис с приличным штатом.

Фашист, числящийся секретарем, руководил бригадами «быков», которые «стригли» все фирмы, казино и банки в центре Москвы. Кроме того, Фроман выполнял функции Логинова, когда тот выезжал из Москвы. Такая загруженность секретаря лишала его возможности заниматься внешней и внутренней безопасностью фирмы. На эту должность был взят полковник МВД Быстрин, долгие годы возглавлявший дознавательный отдел оперативно-поискового управления, занимавшегося разоблачением совершивших преступление сотрудников милиции. Честно отдав долг государству, Василий Григорьевич Быстрин был вышвырнут на нищенскую пенсию. После чего полковник счел, что квит, и теперь верой и правдой служил новому хозяину.

Махмуд Джасанов контролировал структуры главного офиса. Именно к нему стекалась вся информация, которую он затем представлял Логинову со своим анализом происходящего.

Александр Васильевич понимал — так долго продолжаться не может, скоро в биржевых операциях наступит если не порядок, то какое-то его подобие. Поэтому надо торопиться урвать как можно больше.

Деньги на счет концерна текли рекой, и почти половину из них Логинов отдавал братве в общак и тратил на подкуп чиновников, которые сейчас были истинными правителями страны. Денег Александр Васильевич не жалел. Потому что знал — на каждый потраченный доллар прибывает два, а то и три доллара. Подмазанные чиновники дают зеленый свет, а братва, зорко следящая за отчислениями в общак, всегда поддержит его «быков», залетевших в места не столь отдаленные.

На смену биржевой горячке пришли трасты, или, как впоследствии их назвали, финансовые пирамиды. К тому времени полковник Быстрин обзавелся собственным контрразведывательным аппаратом, набрав бывших сотрудников милиции и прокуратуры. Именно этот аппарат и вычислил, что Марк Борисович Ройтман, кроме своих процентов от продаж, часть средств утаивает от концерна.

— И много? — спросил Прохор, сидя в плетеном кресле, в тени цветущих яблонь на подмосковной даче. Каждое воскресенье здесь встречались руководители концерна.

— Немного, — негромко проговорил Логинов. Помолчав, добавил: — Курочка по зернышку клюет, да весь двор засерает.

— Вот как, — хитро улыбнулся Прохор. — Ну да Бог с ним. Кто на Руси не воровал.

— Крыса в семье, — прохрипел Фашист, — надо пресечь, пока зараза на других не перекинулась.

— Неужели тебе смертей мало? — перекрестился Прохор. Александр Васильевич заметил, что с каждым днем старик все больше хирел, становился набожным.

— Казнить крысу, — снова прохрипел Фашист, он был ярым сторонником воровских законов и не верил ни в Бога, ни в черта. Прохор по-детски поджал губы.

— Подожди, Альберт, — остановил Логинов уже начавшего заводиться Фромана. — Есть одна мысль.

Через три дня преуспевающего бизнесмена Ройтмана вызвали в Россию, подкрепив вызов похищением семьи. У евреев очень развито чувство семейственности, и Марик не был отщепенцем. В тот же вечер он прилетел в Москву. А уже ночью состоялся его разговор с Фроманом. За освобождение семьи и выезд ее за рубеж Ройтман согласился вернуть похищенные деньги и выполнить любое поручение. На следующий день большое семейство Ройтманов выехало в Варшаву, а оттуда вылетело в Тель-Авив. И уже через неделю в Москве начала работать трастовая компания «Эльбрус», которую возглавил Марк Борисович, к тому времени не имевший никакого отношения к концерну «Свой путь». Огромные проценты, обещанные «Эльбрусом», вызвали жуткий ажиотаж среди любителей быстро разбогатеть. Полгода огромная разношерстная толпа несла свои сбережения в офис треста, некоторые даже умудрились кое-что заработать. Все закончилось в один день — офис был пуст, банковские счета аннулированы, а президент компании исчез. Собрание обманутых вкладчиков написало коллективное заявление в прокуратуру. Следствию удалось установить, что глава трастовой компании «Эльбрус» выехал в столицу Чечни, больше никакой информации.

За годы беспредельной демократии концерн «Свой путь» разросся подобно раковой опухоли. Кроме строительства, скупки, ремонта ветхих строений, которые потом перепродавали, заводов, производящих стройматериалы, в Москве такой же доход давал рэкет. Торговля наркотиками приносила доход, сравнимый разве что с банковским делом, а пакет акций у концерна был от коммерческих банков Москвы, Ростова, Екатеринбурга и Астрахани. Теперь взор был обращен к Дальнему Востоку…

Нарастающая сила концерна не могла долго оставаться незамеченной. С одной стороны, к делам концерна стали присматриваться спецслужбы государства, с другой — братва, подзуживаемая вожаком армянской группировки Тоником, начинала роптать против Дворняги.

Налаживание жизни в постперестроечном пространстве от беспредела вело к четко спланированным войнам за передел сфер влияния.

Живший в тиши и благополучии Прохор так же тихо почил в бозе теплым сентябрьским днем перед телевизором.

Похороны Дмитрия Егоровича прошли пышно. Авторитеты собрались со всего бывшего Советского Союза. Было и множество рядовых «быков», которые считали честью прикоснуться к криминальной истории. Такое скопление преступного люда не могло остаться без внимания милиции и госбезопасности. Оперативники обеих структур, замаскировавшись под служащих кладбища, участников похоронной церемонии или просто случайных людей, вели скрытую съемку.

На сходку, для решения кто будет наследовать территорию Прохора, авторитеты собрались лишь на сороковины. Они отмечались на загородной даче, где последние годы жил Прохор. Перед простеньким, но глухим забором в ряд выстроился десяток иномарок, возле которых гуляли боевики разных национальностей, вяло переговариваясь между собой и с опаской поглядывая в сторону дома: что там решают?

С другой стороны забора стояла дюжина телохранителей с оружием. Их заботило лишь одно: чтобы на территорию участка никто не прошел.

Вернувшийся из Чечни Алик Джасанов впервые выполнял роль телохранителя. За полгода стажировки в мятежной республике оружие стало для него такой же повседневной вещью, как одежда или обувь.

В гостиной, за плотно зашторенными окнами, за столом расположились самые авторитетные лидеры криминальной Москвы.

Во главе стола сидел еще не старый, но грузный мужчина с красным отекшим лицом, какое обычно бывает у сердечников, — Егор Фролов, он же Сибиряк, один из немногих, кто ни разу не отошел от буквы воровского закона. За справедливость и принципиальность он долгие годы был мировым судьей, разрешая споры между группировками.

По правую руку от него сидел Андрей Колдобин — Бас, вор не менее авторитетный, чем Сибиряк; ему подчинялись все славянские группировки в Московской области. За любые сделки за пределами столицы ему платили твердый процент.

Рядом с Басом сидел Логинов, до сих пор воры его считали кем-то вроде управляющего у Прохора. Теперь все должно было решиться.

Возле Логинова сидел Фашист, незадолго до смерти Прохора его короновали и произвели в авторитеты. Хотя сам Альберт Фроман считал это лишним, но Логинов настоял, полагая, что вор в законе Фашист таким образом сможет говорить на равных с другими авторитетами, когда дело дойдет до спора.

Напротив Сибиряка находился лидер армян Мхитарян — вор в законе Тоник. Он был по возрасту ровесником Логинову, но всю жизнь прожил, как Прохор. С малолетства шатался по тюрьмам. Выходил только для того, чтобы совершить очередное крупное преступление (грабануть сберкассу или «ломануть» богатую квартиру). Ему везло, каждый раз налеты проходили без крови. А потому статья ни разу не зашкалила за «червонец», не говоря о «вышке». Перелом в его жизни наступил в одночасье. Он только освободился в очередной раз, когда землетрясение превратило в развалины его родной Степанакерт. Жажда наживы была сильнее горя о погибших. Тоник и три его подельника под видом спасателей вскрыли хранилище городского банка и извлекли оттуда почти три миллиона рублей (баснословные деньги в то время). Заплатили пятьдесят тысяч знакомому милиционеру, в сопровождении которого добрались до Еревана, а оттуда вылетели в Москву. Больше подельников Тоника никто не видел, зато сам он уже через полгода стал видной фигурой среди криминалитета. Только слаб он был против Прохора, тот, пользуясь поддержкой Логинова, смог захватить самые жирные куски, самые наваристые. И лидеру армян оставалось ждать и надеяться, что Прохор стар и недолго протянет. Вот и дождался.

Рядом с Тоником сидел Аванес Казарян — худой долговязый армянин с удлиненным лицом и усами стреловидной формы, за которые носил прозвище Арамис.

Казарян был авторитетным преступником; всю жизнь занимаясь карточными играми, лишь на старости лет сменил амплуа, взявшись за производство армянского коньяка по «левой» технологии как в Армении, так и в России.

Возле долговязого Арамиса сидел широкоплечий Туз — глава грузинской группировки Гоча Кохидзе. Впрочем, в его клан входили не только грузины, но и дагестанцы, азербайджанцы и осетины, то есть все кавказцы, кроме армян и чеченцев. Эта группировка занималась всем — от угона машин, рэкета до торговли подпольной водкой (эту сферу бизнеса они делили с чеченской группировкой) и транспортировкой золота и алмазов из Сибири.

Чуть поодаль особняком сидели двое чеченцев: Вахид Хибибиев, прозванный за любовь к сладкому Халвой, и его помощник Хусейн Мурдашев по кличке Бегунок, который был по совместительству представителем интересов чеченских тейпов. Группировка занималась рэкетом на окраинах столицы, торговлей спиртными напитками и сигаретами, банковскими аферами и наркотиками. Также подпольно закупали оружие для чеченской армии, направляя его в Грозный.

Сидящие за столом молча наполнили рюмки водкой. Подняв свою, Сибиряк сказал:

— Помянем нашего друга. Пусть земля ему будет пухом.

Все молча выпили, потом еще дважды они выпили, поминая покойного, но к закуске так никто и не прикоснулся, все готовились к толковищу.

Сорок дней со дня смерти Прохора Тоник потратил не зря. Он понимал, что говорить с русскими бесполезно — хоть в лицо и говорят «брат», но за спиной наверняка называют «черножопым» и «носорогом». Они скорее удавятся, чем отдадут территорию и бригады под контроль нацмена. Поэтому Тоник предпочел встрече с Сибиряком и Басом общество Туза и Халвы с Бегунком. Эмоциональный грузин приглашал Тоника к себе в ресторан и, слушая предложения армянина о том, что территорию покойного надо разделить между всеми, восторженно кричал, поддерживая Тоника. Чеченцы же сдержанно выслушивали предложения лидера армянского клана и ничего не говорили, давая понять, что их молчание если не знак согласия, то по крайней мере одобрение.

Ободренный переговорами с кавказскими авторитетами, Тоник был полон решимости раздробить владения Прохора, урвать себе кусок пожирнее, а заодно «пришить» этого выскочку Логинова.

Но не один Мхитарян вел переговоры. Сибиряк и Бас тоже были озабочены судьбой осиротевших угодий, с этой целью они встречались с Фашистом. Новоиспеченному авторитету было предложено возглавить дело Прохора, но тот, имевший достаточно денег, женщин и власти, не хотел взваливать на свои плечи тяжелую ношу лидера. Он был хорошим исполнителем, но никак не инициативным вожаком. Фашист отказался.

— Нет нашего друга Прохора, но мы еще живы, и надо решать, что делать с его наследством, — скорбно произнес Сибиряк.

— Вай, что решать, делить надо, — возбужденно вскочил Тоник. Ему казалось, что дело сделано, теперь главное — не прогадать с дележом.

— Эко, братец, быстрый ты какой, как понос, — урезонил Тоника Бас. Армянин гневно сверкнул глазами, но тот уже не смотрел в его сторону. — Кто еще хочет сказать?

Импульсивный Гога Кохидзе молчал, уже давно для себя решив поддержать своим голосом большинство. Зачем наживать врагов среди сильных.

Чеченцы тоже осторожно молчали.

В комнате повисла тягостная тишина.

Тоник растерянно обвел мутным взглядом сидящих, потом тяжело вздохнул и сел на свое место. Тогда поднялся Логинов и негромко спросил:

— Разрешите мне говорить? — Он не был в законе, а потому не мог говорить без разрешения авторитетов.

— Говори, — одобрительно кивнул Сибиряк.

— Ни для кого не секрет, что покойный Дмитрий Егорович отошел от дел еще два года назад. Разве за то время, что фактически концерном и всей территорией руководил я, доходы упали? А может, я братву чем обидел?

После минутной паузы неожиданно заговорил Бас:

— Нет на тебя обид. Исправно подогрев, в общак сливал. И предъяв ни у кого к тебе нет. — Кроме своих непосредственных обязанностей пахана, Бас еще был хранителем общаковых денег. Так что его слово было не менее весомым, чем слово Сибиряка.

— Вот я и спрашиваю, — продолжал Александр Васильевич, — кому мешает хорошо отлаженный механизм, постоянно приносящий доход? Может, боитесь, что украду бабки со счетов и сбегу за кордон? Так ведь ничего не получится, все деньги в деле. А Фашист такой же полноправный руководитель, как я, или даже больше, он бригадами руководит.

— Предлагаешь все оставить как есть? — спросил Сибиряк.

— Если нет других предложений, — пожал плечами Логинов.

— У кого есть предъявы на наследство Прохора? — громко спросил Сибиряк.

Все молчали. Тоник, поняв, что не дождется поддержки от других кавказцев, тоже не проронил ни звука.

— Раз предъяв нет, так тому и быть, — подвел итог толковищу Сибиряк. Логинов медленно выдохнул…

Прошло две недели с того момента, как Александр Васильевич стал по-настоящему полноправным хозяином концерна. Этот маленький юбилей был омрачен покушением. Две длинные очереди прервали жизнь личного шофера Логинова и тяжело ранили охранника у входа в офис концерна. Алик успел сбить Александра Васильевича с ног и накрыть его своим телом.

Логинов не стал обращаться к Сибиряку с предъ-явой на кого-либо, но проконсультировался со своим секретарем и начальником службы безопасности.

Фашист сказал, что, кроме Тоника, некому, только он хотел заграбастать прохоровский кусок. Потом добавил:

— Если хочешь свести с ним счеты, сделай так, чтобы никто не мог доказать, что это твоя работа. Убить вора в законе никто не может безнаказанно.

Полковник Быстрин посоветовал:

— Кроме обычных мер безопасности, я бы на вашем месте завел двойника. Таким образом можно если не выявить киллера, то дезорганизовать покушение. Начать поиск кандидатуры на роль двойника?

— Пожалуй, начните, — кивнул Логинов. Когда двое консультантов вышли из кабинета, глава концерна посмотрел на своего советника.

— Звони в Грозный, — сказал Джасанов-старший.

Через неделю в Староконюшенном переулке открылся похоронный салон. Здесь торговали дорогими заграничными гробами, всевозможными венками и другими траурными аксессуарами. При салоне работала целая команда гримеров, которые готовили покойников для прощальных церемоний.

С приездом из Чечни трех ликвидаторов в Москве начались неприятности у Мхитаряна. Сперва пропал его главный бухгалтер, посвященный в тайны теневого дохода. Затем исчезли еще несколько человек из близкого окружения. Тоник рассыпал боевиков по всему городу в поисках пропавших. Те заглядывали во все притоны, казино, рестораны, оставив без внимания похоронный салон, а зря, в эти дни полированные гробы продавались со скидкой, плюс бесплатная бригада носильщиков. Эти гробы были вдвое тяжелее обычного.

Последним исчез Арамис. Вылетев в Ереван по делам, он уже не вернулся в Москву. Хотя и в столице Армении его никто не видел.

Мхитарян был вынужден подбирать себе новое окружение, но после того, как Фашист распустил слух среди братвы, что кто-то из нового окружения Тоника засланный человек от Логинова, тот стал сторониться людей и забросил выезды «в свет», которые раньше так любил.

Тафулин все пребывал в подавленном состоянии, когда зазвонил телефон. Ренат снял трубку.

— Да, слушаю.

— Это я, — Ренат узнал голос Фашиста. — Шеф приехал. Требует к себе.

— Выезжать прямо сейчас?

— Да.

Когда Ренат вошел в кабинет президента концерна «Свой путь», Логинов сидел за своим рабочим столом, возле которого навытяжку стоял с кожаной папкой в руках начальник службы безопасности Василий Григорьевич Быстрин.

— Ну что, нашли Донцова? — спросил Логинов, не отрываясь от чтения бумаг, лежащих перед ним.

— Нет, — ответил Быстрин, — исчез несколько дней назад. До этого взял бессрочный отпуск, потом мотался по городу, несколько раз его видели в управлении ФСК. И вот исчез.

— Значит, милиционер держит слово. Ищет Каскадера, — задумчиво проговорил Александр Васильевич, отрываясь от чтения. — Хорошо, Василий Григорьевич, вы свободны. — За Быстриным закрылась дверь.

— Добрый день, Ренат Шарипович, — откладывая бумаги в сторону, поздоровался Логинов.

— Добрый день, — промямлил Ренат, чувствуя, как от страха его рот наполняется слюной, вязкой, как кисель.

— Присаживайтесь. — Александр Васильевич указал на кресло, стоящее напротив его стола. Тафулин сел, положив свои холеные руки на колени, мысленно он вручил свою судьбу Аллаху.

— Мы провели расследование, — заговорил глава концерна. — Ваши показания и показания Алика подтвердились. Вы оба действительно не могли противодействовать нападению. Налет на вас совершили профессионалы высокого класса. Однако это не снимает с вас, обоих, — уточнил Логинов, — вины за утерю крупной суммы наличных денег. Со временем с вас их высчитают. — Ренат медленно перевел дух: раз говорят о возврате денег, значит, убивать его не будут. Логинов продолжал: — Мы смогли урегулировать наши проблемы с партнерами и противниками. Если в первом случае пришлось воспользоваться нашим резервным фондом и дело ограничилось лишь недовольными репликами наших дальневосточных партнеров, то в другом случае возникла необходимость ехать в воюющую Чечню, подвергая себя едва ли не смертельному риску. Но наши старания вознаграждены. Мы практически устранили, — на последнем слове президент концерна сделал особое ударение, — будущий очаг напряженности. Кстати, очень хорошо проявил себя Алик Джасанов, тем самым искупив свою вину. Теперь, Ренат Шарипович, ваша очередь смыть пятно со своей блестящей репутации. И занять новую ступень в профессиональной карьере.

— Когда выезжать? — спросил Ренат. Как ни старался он выглядеть мужественным, но выговорить это без тяжелого вздоха не получилось.

— Вы что же, собрались на чеченскую войну? — улыбнулся Логинов. — Нет, мой дорогой, вам туда ехать не надо. С каждого надо требовать то, что он может дать. Вам, Ренат Шарипович, надлежит вылететь во Владивосток. Там вас встретят надежные люди и доставят в теперь уже наш таежный филиал. В детали вас посвятит Альберт Генрихович, я же скажу только суть. Вы должны провести полную и объективную ревизию всех объектов. Я понимаю, что дело для вас новое, но, как мне сказал Фроман, вы человек неглупый, а главное, все схватываете на лету. Недаром же вас называют Шустриком.

— Я сделаю все, что в моих силах, и даже более, — выпалил на одном дыхании Тафулин. Все-таки уж лучше тайга с гнусом, чем Чечня с ее войной.

— Вот и отлично, — улыбнулся Логинов, снова берясь за бумаги и тем самым давая понять, что аудиенция закончена.