Ранний зимний вечер был необычайно хорош. Небо вдруг показалось из-за облаков, а верхушки зданий временно потеряли свою лютую мрачность и засветились волшебным огнем… Но рассказать об этом было некому. Один человек, которого Иван потерял давным-давно из виду, вдруг объявился и повел себя необыкновенно смешно, просто уморительно! Но об этом тоже было некому рассказать. Еще случилась невероятная вещь — вышла книга, в которой… нет, вы себе даже представить не можете, что там было, наконец, напечатано. Прямо позорище какое! И об этом тоже было некому рассказать.
Внезапно Иван почувствовал себя инопланетянином в этом жутковатом холодном городе. Ради чего он здесь? К чему он должен стремиться?
Это было очень неприятное ощущение, от которого не так просто было отделаться.
Вернувшись домой, Иван задернул шторы, лег на раскладушку и включил тусклый ночник.
Затем прикрыл глаза, но неплотно, так, чтобы слабый боковой свет пробивался сквозь еле прикрытые веки.
Впрочем, нужно было очень точно рассчитать плотность прикрытия век.
Дальше начиналось нечто необъяснимое.
Полумрак рассеивался, и он каждый раз видел их снова — Семен Валерьича, Зою и всех, всех, всех…
— Здравствуй, Иван, — говорил ему тонким хриплым голосом Семен Валерьич, вставая из-за стола, — что-то давно тебя не было. Давай, рассказывай, как там у вас дела!
— Ванюша, милый, — лепетала Зоечка вне себя от радости, протягивая ему яблоко, — возьми, это тебе…
И веселый шум, гомон, беготня вокруг.
— Да что я буду вам рассказывать, — шутя отнекивался Иван, — вы и так, небось, все знаете!
— Ничего мы не знаем, давай говори!
— Ну, — говорил Иван, — так уж и быть. Не буду тянуть. Холодно там у нас, но красиво! Все бы ничего, но поговорить не с кем. Вот этот, помните, как его…, да, да, он самый, такое учудил! Нет, вы не смейтесь-то заранее, дайте досказать…
Но громкий смех от предвкушения еще не начатого рассказа было невозможно перебить. Впрочем, Иван особенно и не старался. Он знал, что через минуту все закончится. А что можно успеть рассказать за минуту?
Минута прошла.
Иван открыл глаза, потом встал, отдернул тяжелые шторы. После захода солнца город сделался тоскливо-серым, но какое-то тающее волшебство в нем все же оставалось.
«Вот, опять не успел у них спросить, как жить дальше, раздражался Иван. — И каждый раз так. Вечно они смеются…»
И он начал ходить по комнате в густеющих сумерках, сжимая в руке яблоко, которое уже начало потихоньку исчезать.