— И давно это у вас, — спросил Марков бесцветным голосом, не выражающим никакого сочувствия, и поглядел в открытое окно.
Ждал он, что ли, кого-то?
— Да нет, не очень, — ответил Семен, запинаясь, — вот с тех пор, как…
— А часто ли повторяется, — поинтересовался Марков и интеллигентно зевнул, прикрывая рот ладонью.
— По-разному бывает, — сказал Семен, — иногда целый месяц ничего нет. А иногда — просто каждый день. Вот как выйду на улицу, услышу, как листья шуршат, тут же как будто из листвы раздаются их голоса: «Сеня, Сеня!». Меня, значит, зовут — отец и мать, и другие родственники тоже. Те, которые умерли. Что бы это значило, доктор? Это — шизофрения?
— Нет, Семен Евгеньич, не торопитесь так. Скорее всего, нет. Просто измененное состояние психики. Временное. Остальные-то тесты у вас все приличные. Да и не похожи вы на шизофреника. Уж поверьте моему опыту!
— Ох, спасибо, доктор…
— Кстати, что там у нас с наследственностью? — осведомился Марков, снова поглядев в окно. — Были какие-то отклонения, случаи или что-то такое?
— Ну вот, разве что, прадед мой… Он перед смертью сошел с ума совершенно. Его держали в железной клетке для буйных… а он, значит, требовал, чтоб ему принесли портрет Сталина…
— Надо же, — сказал Марков, — просто так требовал или для чего-то?
Семен задумался — говорить или не говорить, но ответил:
— Чтобы подтереться.
— А, — сказал Марков. — И вы уверены, что он был сумасшедший?
— Как вам сказать… Раньше был уверен. Теперь вот не уверен…
— Интересная у вас наследственность, — отозвался Марков, глядя в открытое окно. — Кстати, позвольте вас спросить: а сейчас вы слышите эти самые голоса?
— Да, сейчас снова слышу…
— Надо же, — сказал Марков. — Я тоже.
2016