Пучина боли

40

Делорм толкнула по столу папку к Кардиналу. Ее глаза, эти серьезные карие глаза, ничем не выдавали ее чувств.

Кардинал раскрыл папку. Его первой реакцией были три слова:

— Только не это.

— Дальше еще хуже, — сообщила Делорм.

Если детектив-сержант Шуинар пытался отвлечь Кардинала от его утраты, поручив ему помочь Делорм, он не мог бы выбрать более подходящее расследование. За десятилетия работы в полиции Кардиналу довелось повидать довольно неприятные вещи — омерзительные, черные вещи, — но он никогда не видел ничего, что потрясло бы его так, как те фотографии, на которые он сейчас смотрел.

Он потряс головой, словно пытаясь физически вытряхнуть заразу из своего мозга.

— На некоторых ей не больше семи лет.

— Знаю, — отозвалась Делорм, изучая ноготь своего большого пальца с таким видом, точно она каждый день сталкивалась с мужскими пороками подобного рода. — И это длилось годами. По крайней мере, до тех пор, пока ей не исполнилось тринадцать.

На более поздних снимках слез уже не было. На большинстве из них у девочки было безучастное выражение — как у овцы, которую стригут. Возможно, она старалась думать о чем-нибудь другом: мысленно решала арифметические примеры, вспоминала названия рек, — делала все, чтобы отвлечься от того, что этот человек (ее отец или опекун) у нее отнимает. От того, что она никогда не получит обратно.

— Не знаю, как у тебя, — проговорила Делорм, — но для меня одним из самых сладких моментов в жизни был первый поцелуй. Донни Леруа. Мы были такие юные — даже еще не подростки. Мне, наверное, было двенадцать, может быть — одиннадцать, а он был, кажется, мой ровесник. Мы были у него в домике для гостей. Его семья жила на Форельном озере, на Уотер-роуд, и у них был гостевой домик у самой воды. Просто хижина, с двумя двухъярусными койками.

Я пошла туда со своей подружкой Мишель Годен, а кто был другой парень, я не помню. Кто-то вытащил бутылку и раскрутил ее. Я раньше слышала про игру в бутылочку, но сама никогда не играла. И знаешь, так смешно: до этого я даже толком не думала о том, чтобы меня кто-нибудь поцеловал. Это не было чем-то таким, чего мне страстно хотелось или чем я интересовалась. Да, видимо, мне было всего одиннадцать, я помню, как потом об этом думала.

Ну и вот, в конце концов Донни меня поцеловал. Ну, ты понимаешь, с закрытым ртом, и все длилось какую-то долю секунды, но я никогда этого не забуду. Вот прошло уже двадцать пять лет, ну, около того, а я до сих пор это помню, помню тот сладкий ужас и восторг. По всему моему телу прошла дрожь, с головы до кончиков пальцев, как будто в меня воткнули тоненькие электрические проводки. Меня как будто щекотали, только не снаружи, а изнутри, как-то так.

— Очень похоже на любовь, — заметил Кардинал.

— Ну нет. Я потом об этом все думала и думала, но я не хотела от него ничего большего. Вряд ли я тогда хорошо представляла себе, что такое свидание, но не помню, чтобы после этого я особенно хотела узнать его получше или проводить с ним много времени. Это как когда в первый раз видишь северное сияние. Ты его запоминаешь, ты никогда его не забудешь, но ты же не строишь вокруг него всю свою дальнейшую жизнь.

— Возможно, мальчику показалось иначе.

Делорм пожала плечами:

— Кто знает, может, для него это был не первый раз? В общем, я хотела сказать, что нашей таинственной девочке уже никогда такого не испытать. Этот мужчина с фотографий ее этого лишил, ограбил ее. Когда она поцелует своего ровесника, она испытает нечто совершенно другое.

Это еще в лучшем случае, подумал Кардинал, просматривая остальные снимки.

— В Торонто нашли очень ценную штуку. — Она показала на одну из фотографий: видимо, гостиничный номер, судя по примитивной симметрии кровати и двух ночных столиков. — Они выяснили, что это мотель «Трэвеллерз рест» у северной окраины Торонто.

— Я его не знаю, — заметил Кардинал.

— Я тоже не знала. Но его, скорее всего, знают все, у кого есть маленькие дети. Из недорогих мотелей этот ближе всего к «Волшебному миру».

— Мило, — отозвался Кардинал. — Повез ее в путешествие и там проделывал с ней все эти штуки. А как они проследили их до Алгонкин-Бей? По самолету?

— Да. Я говорила с владельцем, его зовут Фрэнк Раули. Он не похож на нашего преступника. Начнем с того, что волос на голове у него нет. В придачу к самолету у него есть жена, ребенок и любимая гитара. Он дал мне много материала о своих соседях по пристани, но он ни разу не видел ничего, что ему показалось бы подозрительным.

Дверь отдела открылась, и вошла Мэри Флауэр, неся еще один двухслойный конверт.

— Вы хотели, чтобы я дала вам знать, как только оно придет? — произнесла она. — Ну так вот, оно только что пришло.

— Новый материал из Торонто, — объявила Делорм. — Эти ребята пашут как лошади. Им не терпится увидеть, как мы сцапаем их голубчика.

Делорм вскрыла конверт и вытащила очередные фотографии.

— На этот раз — не в мотеле. И не на яхте.

— Кажется, все тот же дом, — предположил Кардинал. — У нас уже есть гостиная, кухня, спальня…

— Знаю. К сожалению, все это ничем не напоминает те дома, где я побывала. Я, когда могла, пыталась заглянуть в другие комнаты, но ни одна из них не похожа на эти. Например, ни в одной кухне нет голубого кафеля.

— А как насчет вот таких занавесок? — Кардинал вытащил снимок, сделанный в гостиной. Маленькая девочка на диване. Позади нее — краешек занавески, видимо — голубой, с узором из золотых медальончиков.

— На более ранних картинках этого не видно. Но я почти уверена, что ни в одном из тех домов, куда я заходила, таких нет. Хотя, конечно, люди все время меняют занавески.

Кардинал перебрал остальные фотографии. Эти изображения покрыли сплошным слоем печали его собственное горе. Бедная девочка. Он почти не сомневался, что мужчина на снимках — ее отец или отчим: на тех картинках, где не было ничего сексуального, ее лицо слишком уж излучало восторг и доверие. А потом, когда это доверие выхватывают у тебя и рвут на куски, — как тут снова научиться доверять людям?

— Давай разложим их все по ее возрасту, — предложила Делорм. — Ты займись этими, а я сейчас принесу остальные.

Кардинал одну за другой выложил фотографии на стол. С каждой новой картинкой на сердце у него становилось все тяжелее. Даже оставляя в стороне вопрос, как мужчина мог воспылать похотью к девочке, только-только вышедшей из младенческого возраста, Кардинал не в состоянии был понять, как можно было смотреть на это славное личико и предавать душу, которая росла внутри у этого живого существа. Как можно брать эту маленькую ручку, получать невинные поцелуи от этого ротика, изгибом напоминающего Купидонов лук, и потом растлевать ее? Он не мог проникнуть в сознание человека, способного совершить такое вероломство по отношению к ребенку.

Судя по тому, что увидел Кардинал, это был мужчина лет тридцати с чем-то, с длинными темными волосами почти до плеч. На снимках были показаны почти все его анатомические детали, но ни на одной из фотографий не было видно его лицо целиком. Где-то — бровь, где-то — ухо, где-то — кусочек носа. По таким фрагментам нельзя сказать наверняка, но он, похоже, вполне привлекательный мужчина, способный вести нормальную половую жизнь. Зачем же тогда губить детство девочки, вверенной твоему попечению?

Делорм принесла фотографии, которые ей присылали раньше, и добавила их к пасьянсу на столе.

— Ну вот, нигде она не старше, чем на той, самой последней, на яхте, — заключила Делорм. — Если ту фотографию сделали пять лет назад, это может означать несколько вещей. Возможно, ребенку осточертело быть его секс-игрушкой, и она сказала ему отстать. А может быть, даже рассказала кому-то еще.

— Сомневаюсь, — возразил Кардинал. — Толком не знаю почему: может быть, из-за того, что она явно смотрит на этого типа с любовью на некоторых снимках, где нет порнографии, — но я не представляю себе, чтобы она на него донесла. Во всяком случае, в то время.

— А я думаю, что это возможно. Тогда этот тип, он может уже сидеть в тюрьме.

— В лучшем случае… — произнес Кардинал.

— Что? Ты как будто думаешь о чем-то другом.

— Я просто пытаюсь понять, что это значит — то, что этим снимкам пять лет. Я где-то читал, что среднестатистическая современная семья переезжает каждые пять лет.

— А значит, вряд ли какой-нибудь из домов, где я побывала, является местом преступления. — Она показала на фотографии и поправилась: — Не местом, а местами. Более того, семья могла распасться. Что вполне вероятно, учитывая проблемы, которые есть у этого типа.

— И его мотивы, — добавил Кардинал, качая головой. — Такой тип может разрушить не одну семью, прежде чем для него все кончится.

Они стояли, сложив руки на груди, наклонив головы, точно стратеги, глядящие на фотографии разбомбленных городов, дымящихся развалин. Теперь у них было достаточно снимков, чтобы устлать ими почти весь стол в комнате для заседаний.

— Когда люди переезжают, они берут с собой мебель, — заметила Делорм. — Я все надеюсь, что мне удастся опознать кресло, стол, книги, что-нибудь.

— Он внимательно относился к тому, чтобы в кадр не попали идентифицирующие детали.

— Да. Он до тошноты обожает крупные планы.

— А как насчет дивана вот здесь? — Кардинал поднял фото, где спящая девочка лежала на диванчике. У него были сиденья из красного плюша и необычная деревянная отделка.

— Нет. Такую мебель я бы запомнила.

— А вот это? — Кардинал показал картинку, на которой видна была ножка и угол журнального столика, выдержанного в стиле шведского модерна. — Довольно запоминающийся предмет.

Делорм какое-то время смотрела на него, потом покачала головой.

— У Ферье — побольше, и дерево куда темнее. А у Раули — в сельском стиле, как бы из расколотых поленьев. Этот наш голубчик просто какой-то всеядный.

— А здесь камин, — проговорил Кардинал, беря еще один снимок.

Делорм пожала плечами:

— Никаких каминов ни у кого не видела. И потом, ты же сам сказал, за пять лет они вполне могли переехать, так что камин тут, может быть, уже ни при чем.

— А каминные принадлежности? Латунная кочерга и лопатка.

— Ни у кого ничего подобного не видела.

— Хотел бы я пройтись с тобой по этим домам. Одна голова хорошо, а две лучше, к тому же мы могли бы разделить обязанности: один берет на себя ванную комнату, другой заглядывает на кухню.

Делорм не ответила. Она стояла, опустив голову, поджав подбородок кулаком и сосредоточенно глядя на стол. Взяла одну из фотографий, но потом положила ее назад. Снова протянула к ней руку. Кардинал с Делорм не были следователями-партнерами: в полиции Алгонкин-Бей вообще не бывает постоянных партнеров по расследованиям, сотрудников подключают к делам по мере необходимости, — но он работал с Делорм достаточно долго, чтобы понимать, когда в этих серьезных карих глазах брезжит новая мысль. Она в таких случаях замирала, словно прислушиваясь к своей внутренней радиостанции.

Она выбрала еще одну фотографию и теперь держала оба снимка перед собой.

— Смотри-ка, — произнесла она. Кардинал положил картинку с яхтой, на которую смотрел, подошел к ней и встал рядом.

— У Фрэнка Раули есть такой ковер, — сообщила она. — В стиле «навахо».^[59]

— Ну, я не специалист по коврам. Не могу определить, насколько это дорогая вещь и стал бы за нее так уж держаться владелец.

— По-моему, он дорогой. Когда я была у него в доме, я заметила — очень сочные краски. Черное с синим. Все в этом доме было из дерева и очень выигрышно смотрелось рядом с этим ярким ковром. Но я не думаю, что это тот же самый.

— Почему? Только потому, что тебе пришелся по душе этот мужик?

— Нет, его ковер был чиненый. Я даже об него споткнулась. По нему шла прерывистая линия — что-то вроде шрама, который пересекал узор.

Кардинал уже изучал другие фотографии на столе, ища какой-нибудь снимок, где был бы виден ковер. И он нашел один. Вряд ли стоит ожидать, что вы сразу же заметите угол ковра на фоне сцены растления ребенка. Он поднял фото.

— Ты имеешь в виду вот такую пунктирную линию?