Пункт назначения 1978

Глава 1 Август 2019

Лелька поднялась и игриво потянулась, слегка отклячив аппетитную попку. Я в который раз ею залюбовался. Не смотря на далеко не юные сорок три, фигура у Лельки была стройная, подтянутая. И сейчас в полумраке задернутых гардин, когда не было заметно неизбежного целлюлита и слегка подвисшей кожи, бабенка казалась натуральной нимфой.

Четко понимая, о чем сейчас думает ее мужчина, Лелька слегка покачала бедрами. Похоже, сегодня мне просто так уйти не дадут. Да я, собственно говоря, и не против. Полдень, воскресенье, спешить некуда. Дома все равно никто не ждет.

В голове мелькнула мыслишка: «Кошку что ли купить?» Мелькнула и исчезла. Поза Лельки стала совсем недвусмысленной. Эта зараза точно знала, что нужно делать, чтобы завести мужика.

Внизу живота разлилась тяжесть. Орудие пришло в движение и заняло боевую позицию. Как-то слишком легко и неожиданно. Однако… И я не стал сопротивляться.

— Иди сюда.

Прихлопнул ладонью по простыне, словно подзывал кошку. Лелька тут же приняла правила игры и «вползла» на постель. Только что мурлыкать не стала.

По телу разливалась блаженная нега. В постельных делах Лелька была настоящим асом. Где только поднаторела? Хотя, лучше не вдаваться в подробности. Зачем? Мне уже давно не двадцать и даже не тридцать, да чего уж там, даже не…

Я исподтишка бросил на нее взгляд, точно боялся, что может подслушать. Кто их, этих баб, разберет? Ведьмы через одну.

Вид у Лельки был самый что ни на есть серьезный и вдумчивый. Пальцами она перебирала завитки на моей груди, а мыслями была где-то далеко. Я уже хотел предложить ей остаться. Не навсегда, на сегодня…

Но она испортила все сама. Вдруг спросила:

— Олежек, может нам пожениться?

Мозг от неожиданности включил автопилот и выдал:

— Зачем? Нам и так хорошо…

Божественная нимфа моментально превратилась разъяренную фурию.

— Зачем?!

Лелька подскочила, сдернула с меня одеяло и наглухо прикрыла все, чем только что так щедро светила направо-налево.

— Зачем?! — Снова прокричала она и уперла в меня указующий перст. — Я с тобой уже два года! А ты за все это время даже…

Дальше я уже не слушал. И так было ясно, что совершил ни больше, ни меньше, как жуткий грех, лишь по недосмотру самого Господа, не поименованный в списке смертных грехов.

Совершил и совершил. Первый раз что ли? Куда больше, чем Лелькины крики, меня волновала мысль, что не мешало бы отлить. Я слез с кровати и принялся одеваться. Спокойно, без нервов. Не в том я уже возрасте, чтобы волноваться из-за женских истерик.

Лелька так увлеклась своим монологом, что сборы мои заметила не сразу. А как заметила, взъярилась еще сильнее.

— Ну и катись! Заорала она. Катись! Не больно-то и надо. У меня таких как ты… Только позову, десяток явится!

Я подошел к окну, отдернул штору и глянул вниз. Толпы поклонников под окнами не наблюдалось. Лелька от возмущения пошла алыми пятнами. От этого как-то разом постарела и подурнела.

— Не позорься, — сказал я спокойно. — Соседи слышат.

Зря сказал. Лучше бы и дальше молчал. Она взвизгнула:

— Пусть слышат! Пусть знают, какой ты подонок!

Это уже был перебор. Но озвучивать свои мысли вслух я не стал. Сама успокоится. Просто вышел в прихожую, вдел ноги в кроссовки, прихватил с вешалки ветровку.

Лелька стояла в дверном проеме, на пороге спальни, руки у нее были сложены на груди. Одеяло давно потерялось в пылу жарких дебатов. Мой взгляд невольно притянулся к стратегическим местам. Я вздохнул. И все-таки, хороша, зараза. Этого у нее не отнимешь.

— Ну? — Прорычала она. — Чего встал? Катись, скатертью дорога!

Хороша-то, хороша, но стерва тоже знатная. Я щелкнул замком и вышел в подъезд.

— Остынешь, позвони.

В дверь, подобно гранате, вылетел Лелькин зонт в чехле. Снаряд явно целил в самое дорогое, но промазал и попал в бедро.

— Ну и дура. — Сказал я уже совсем без эмоций. — Потом реветь будешь.

И захлопнул дверь.

Лифт, как на зло, не работал. А этаж у Лельки ни много, ни мало, — шестнадцатый. Черт ее дернул забраться так высоко! А мне давно уже давно не сорок. Это лет десять назад я с легкостью скакал по ступенькам, а сейчас… Я перегнулся через перила и глянул вниз, словно это хоть как-то могло убыстрить процесс. Вздохнул и поплелся по лестнице, похрустывая коленями.

Телефон зазвонил на втором. На экране высветилось: «Батя». Значит, ничего хорошего ждать не приходилось — с хорошими известиями отец мне не звонил уже давно. Я ткнул пальцем в зеленую трубку и сказал, стараясь, чтоб голос звучал, как можно спокойнее:

— Привет, пап.

— Ты где? — Раздалось вместо ответного приветствия.

— В подъезде. Сейчас выйду на улицу и поеду домой…

Отец чуть помолчал.

— С Ольгой опять поругались?

Я аж прицокнул от восхищения. Вот как ему так удается? Все время в яблочко. Может, он у меня ясновидящий? Отвечать не хотелось. Но, как говаривал наш прапор, — надо, Вася, надо.

И я ответил уклончиво:

— Есть немного.

Отец на том конце провода завздыхал.

— Женился бы ты на ней, Олежек. Хорошая же баба. Что тебе не так? Не забыл, что пенсия не за горами? Один останешься. Мы с матерью не вечные.

Ох, батя, данные у тебя основательно устарели. Да пенсии мне теперь, как до Китая раком. Но вслух пришлось сказать примирительно.

— Я подумаю, бать. А ты чего звонишь?

Отец замялся. Я не торопил.

— Приезжай, Олег, — сказал он, когда я уже вышел из подъезда. — Мать совсем плоха.

Горло перехватило. Вот не хотел же курить, но рука сама потянулась к карману. Сигарета, зажигалка, теплое облачко из ноздрей. Так гораздо легче. Так спокойнее. В горле больше не стоит тяжелый ком. Можно и сказать.

— Бать, я не приеду. Ты прекрасно знаешь, чем это обычно заканчивается.

— Знаю, — не стал спорить он. — И тебя знаю. Ты потом будешь себя корить, если сейчас не простишься.

Я с сожалением посмотрел на тлеющую сигарету. Толку от нее больше не было. Бесполезное «лекарство» отправилось в ближайшую урну.

Отец молчал. Отец ждал. Отец точно знал, о чем я сейчас думаю, как и знал, что отвечу. Родители всегда знают такие вещи. И я его не разочаровал:

— Хорошо, сейчас приеду. Жди.

Отчий дом. Старая кирпичная башня начала семидесятых. Два корпуса. Лифтовая шахта, огороженная сеткой. Таких сейчас уже не делают. Настоящий раритет. Дом словно так и остался в тех далеких временах. Законсервировался, окуклился — никаких изменений, разве что домофон на дверь поставили.

Лифт привез меня на пятый этаж, лязгнул решеткой, выпустил на волю. И я оказался на крошечном пятаке — полтора на полтора. Темном и замызганном. Отсюда вправо и влево вело две двери. Мне нужна была правая. И я позвонил.

Отец открыл сразу. Словно ждал, стоя в коридоре. Даже замок не щелкнул.

— Входи.

Он распахнул передо мной дверь и посторонился пропуская. Мерзко пахло болезнью и умиранием. Удивительно, но у старости и смерти есть четкий узнаваемый запах. Иногда кажется, что его узнавание заложено в нас на уровне генов. Здесь этот запах был концентрирован до предела.

Отец протянул мне старенькие тапочки. Я послушно переобулся, повесил на крючок ветровку и спросил:

— Мать в спальне?

Он кивнул, потом суетливо отвел взгляд и проговорил:

— Погоди, я первым зайду.

Первым так первым. И отец проскользнул внутрь. До меня донеслось:

— Наденька, ты только посмотри, кто к нам пришел!

Тон был излишне ласковый, лебезящий.

— Кто?

Голос матери безжизненно шелестел. От обычной энергии и силы не осталось и следа. У меня сжалось сердце. Как давно я видел ее последний раз? Пятнадцать лет назад? Нет… семнадцать. Точнее, это она отказалась видеть меня. А я не посмел нарушить ее волю. Отец выглянул в дверной проем и махнул рукой, мол, заходи.

Мать лежала на кровати, куда больше похожая на страшную копию самой себя, на восковую куклу, чем на живого человека. Жиденькие седые волосы были аккуратно зачесаны назад и заколоты дешевым пластиковым гребнем. Поверх одеяла лежали сухие руки.

Мне она не обрадовалась.

— Здравствуй, мама.

Равнодушный взгляд мимо. Голос стал резким, каркающим.

— Саша, ты зачем его привел?

Отец заюлил:

— Ну, как же, Наденька, он должен был прийти, все же он наш сын.

— У меня нет сына. У меня никогда не было сына. Я не знаю этого, — она брезгливо поморщилась, — и знать не хочу. У меня была дочь. А он…

Она замолчала, не договорив, и отвернулась. Куда уж яснее — здесь я был лишним.

— До свидания, мама.

Я вышел, свернул в кухню и уселся на табурет возле приоткрытого окна. Обычно здесь курил отец. Так не будем нарушать традицию. Сигарета сама прыгнула в пальцы.

Пока отец успокаивал мать, я успел выкурить две штуки, но легче не стало. Он пришел какой-то осунувшийся, усталый, погасший. Чиркнул спичкой, поставил на газ чайник.

— Чай будешь?

Я покачал головой, раздумывая, не закурить ли третью.

— А кофе?

И тут я не сдержался:

— Папа, ну ты-то хоть понимаешь, что я здесь не при чем?

Он стыдливо опустил глаза и пробубнил уклончиво:

— Как тебе сказать…

Не раскуренная сигарета переломилась в пальцах, сердце сковал лед.

Отец договорил:

— Только в тот день с Ирочкой был ты…

— Папа!

Я не мог поверить своим ушам. Ладно мать. Женские поступки часто лишены логики. Но отец! Если даже он…

— Извини. Мне все понятно. Больше не буду вам мешать. Ты тоже можешь считать, что у тебя никогда не было сына.

Наверное, это прозвучало жестоко, только отец даже не стал меня останавливать. Он стоял и дрожащей рукой пытался надеть на чайник свисток. Я метнулся в коридор, скинул тапки, подхватил подмышку куртку и… не смог сразу попасть ногой в кроссовок. Глаза застилали слезы. В голове стучало.

Надо же, а я считал, что никогда больше не смогу заплакать. Слишком много слез было пролито тогда — в августе далекого семьдесят восьмого. Слишком много боли тогда пришлось пережить. Все эти годы я думал, что тот кошмарный август выжег во мне жалость. Навсегда. Ан, нет! Жаль было мать. Жаль отца. Жаль себя. Себя, пожалуй, жальче всех.

Тот август унес не только мои слезы, он украл у меня счастье, разрушил всю мою жизнь. Забрал то, что всех нас объединяло, делало из нас семью. Дружную, счастливую. Как жаль… только ничего нельзя вернуть.

Лифт остановился на первом. Кабина напоследок слегка подпрыгнула, и я рванул к выходу. Здесь, в подъезде, было слишком душно. Эти стены давили на меня. Хотелось глотнуть воздуха, избавиться от страшных воспоминаний. Забыть. Обо всем забыть…

Я толкнул дверь и вырвался на волю. В лицо ударил прохладный ветер. Уйти, убраться отсюда, как можно быстрее! Ноги сами понесли вперед.

Я поднял лицо к небу и мысленно прокричал:

— Господи, я готов отдать свою жизнь, лишь бы вернуться туда, назад и все исправить.

Небеса ответили безмолвным равнодушием. Господь очень редко снисходит до разговоров по душам. И ж точно не со мной. Я сделал шаг. Услышал визг тормозов, чей-то крик. Удар, мгновенная боль. И свет погас. Сознание еще успело уловить взволнованное:

— Кто-нибудь, вызовите скорую!

Все. Я отдал жизнь, как и обещал. Правда, Ирку это не вернуло.