Пять веселых повестей

Я ПУСКАЮ ПУЗЫРИ

Совсем недавно я упоминал о том, что собака - лучший друг человека. Но не только собаки наши лучшие друзья. Если вспомнить разные пословицы и поговорки, то окажется, что у нас кругом просто полно друзей, и все они не какие-нибудь, а лучшие. Вот, например, «солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья!» Это все ребята знают чуть ли не с пелёнок и даже в песнях об этом поют. Но, оказывается, всё обстоит совсем не так просто, как поют в песнях.

Что касается воздуха, то он всегда наш лучший друг. Это уж точно: мы бы без него просто задохнулись! А вот солнце и вода - совсем другое дело. Если пользоваться ими неправильно, то они могут вдруг взять да и превратиться из лучших друзей в злейших врагов.

Всё это я узнал, лёжа рядом с Кешкой-Головастиком на самом носу рыжей песчаной морды, нависшей над берегом. Мы лежали на животах, и Кешка разглядывал пляж сквозь толстые стёкла настоящего полевого бинокля, который ему подарил родной дядя, то есть Андрей Никитич. В это утро я должен был помогать Головастику спасать отдыхающих, если бы они вдруг вздумали тонуть. Конечно, и пляж и река были нам прекрасно видны и без бинокля. И отлично был виден плот, сколоченный нами в прошлом году. Он слегка покачивался на привязи недалеко от берега. Теперь плот снова стал спасательным, и к нему опять вернулось его старое имя, с которым он, так сказать, родился на свет: «Хузав», что в расшифрованном виде означало: «Хватай утопающего за волосы!»

Да, всё нам с Кешей было абсолютно ясно видно и без полевого бинокля, но мы всё равно по очереди глазели в него, потому что были на посту, а тому, кто стоит или даже лежит на посту, бинокль никогда не помешает. И ещё это отличало нас от всех других отдыхающих: не будь у нас бинокля и красных повязок на руках, можно было бы подумать, что мы просто так прохлаждаемся или, точнее сказать, прогреваемся на песке. А на самом-то деле мы не прохлаждались и не прогревались, а выполняли свой общественный долг.

Так вот, оказывается, не все солнечные лучи полезны для человеческого организма, а некоторые даже вредны. Лучше всего приходить на пляж ранним утром и не просто лежать, а без конца переворачиваться с одного бока на другой и с живота на спину. Тогда это будет называться уже не просто лежанием на песке, а «приёмом воздушной и солнечной ванны». Почему это будет так называться, я толком не понял: ведь никаких ванн поблизости не было, а была река, которая блестела, словно её натёрли каким-то особым солнечным лаком, и был берег, густо покрытый бывшими «дикарями», которых мы теперь уважительно называли отдыхающими тружениками или просто отдыхающими.

Сидеть в реке подолгу, оказывается, тоже вредно; не рекомендуется залезать в воду по нескольку раз, а лучше всего один раз туда залезть и один раз вылезти; особенно же вредно лезть туда в разгорячённом виде, а лучше, перед тем как купаться, немножко охладить себя в тени…

В общем, мне показалось, что, если выполнять все эти правила, о которых через хриплый репродуктор неторопливо докладывал всему пляжу Веник, то лучше уж вообще не ездить в Белогорск или куда-нибудь ещё, а просто сидеть себе дома, лежать на диване и переворачиваться при этом сколько хочешь, а если не хочешь, то и совсем не ворочаться.

Я знал, что все эти правила Веник не сам придумал и не где-нибудь вычитал, а что ему рассказал о них мой собственный дедушка-доктор. И, наверное, эти правила были и правда очень важны для отдыхающих, потому что ведь их не Ангелина Семёновна для своего Веника сочинила, а мой дедушка, который был поклонником спартанского воспитания и терпеть не мог всяких неженок.

Мы видели в полевой бинокль, как мамаши приказывали своим дочкам и сыновьям внимательно слушать Веника, и почти каждая из них время от времени торжествующе вскрикивала: «Вот видишь! Я же говорила, что нельзя по часу торчать в воде!.. Вот видишь: я же говорила, что нельзя загорать до потери сознания!»

Одним словом, лекции Веника имели очень большой успех у родителей. А у юных отдыхающих тружеников они никакого успеха не имели. Мы с Кешей даже слышали, как двое мальчишек договаривались поколотить нашего Веника, «если он не замолчит». Но он уже третий день упорно не умолкал… И результаты его хриплых выступлений через микрофон можно было ясно разглядеть и без помощи полевого бинокля: родители стали притаскивать своих детей на пляж рано утром, чтобы они обязательно попадали под самые полезные солнечные лучи, заставляли их всё время вертеться на песке, как ужей на сковородке, и перестали пускать их по десять раз в воду.

Испортив настроение всем приезжим мальчишкам и девчонкам, Веник объявлял перерыв. «Вот бы и помалкивал! - ворчали юные отдыхающие труженики. - А какое ему дело, сколько раз мы переворачиваемся со спины на бок?»

Но нам было до этого дело: ведь Андрей Никитич сказал, что мы должны бороться за человеческие организмы и воздвигать «фабрику здоровья». Вот мы и воздвигали!..

А потом раздавалось ровное, неторопливое стрекотание мопеда, и на пляж прикатывали Саша с Липучкой. Они привозили толстые, тяжёлые кипы газет и журналов. И все им были очень рады, все вскакивали со своих насиженных или, точнее сказать, налёженных мест, поспешно лезли за мелочью в пляжные сумки и кошёлки, а потом по всему берегу начинали шелестеть страницы, и ветер широко раскидывал в стороны крылья газет, и казалось, будто какая-то птичья стая неожиданно приземлилась возле реки.

Ну, а если у кого-нибудь случайно не было при себе денег, Саша и Липучка давали газеты в долг, - как говорил наш киоскёр, «с непременной последующей оплатой». Так было уже третий день, и никто ни разу не обманул доверчивых членов Общественного совета. Даже наоборот, у Саши с Липучкой оказалось восемь лишних копеек, которые неизвестно кто переплатил.

Потом Саша и Липучка быстро окунались в реке (точно так, как советовал Веник с дедушкиных слов!) и, совсем не отдохнув на пляже, вновь укатывали в город. Мы с Кешей знали, куда они так торопились. В эти дни у них было очень важное дело: они ездили по всем домам и собирали у ребят интересные книги для нашей будущей общественной библиотеки, которую мы решили назвать так: «Прочти - и передай товарищу!» Андрей Никитич как-то рассказывал нам, что на фронте, во время войны, были листовки и газеты с таким обращением наверху, и хоть сейчас было мирное время, но нам всем очень понравились эти слова: «Прочти - и передай товарищу!»

Когда утро уже начало потихоньку переползать в полдень, а солнечные лучи уже почти совсем перестали быть полезными и понемножку начали «вреднеть», Кешка отложил в сторону полевой бинокль и сказал:

- Это никуда не годится! Саша с Липучкой и даже Веник работают, а мы с тобой валяемся тут без всякой пользы…

- Но ведь Андрей Никитич сказал нам, что вполне стоит так вот просидеть без всякого дела хоть тридцать дней, чтобы на тридцать первый кого-нибудь выручить из беды. Он же сказал, что у нас с тобой «задание особой важности»!

Потом я вспомнил ещё и другие слова Андрея Никитича.

- А он ведь ещё поручил нам провести эту самую… Как уж он сказал? Ага, вспомнил: «просветительную работу среди купающихся»! Помнишь? Он же сказал, что мы должны объяснить им, где безопасно плавать, а где просто-таки смертельно опасно! Давай займёмся этим делом, а? Пока ещё все по домам не разошлись…

- Что ж, мы с тобой прямо вот так, в трусиках, станем посреди пляжа - и будем читать лекцию? Венику хорошо: он спрятался себе в будке - и никто его не видит.

Вдруг голубые Кешкины глазки сузились и заблестели, предвещая очередную идею. И голос его сразу поважнел.

- Ну так вот, Шура. Слушай-ка меня внимательно. Я знаю, как нам обратить на себя внимание. Возникла одна мыслишка… Ты должен будешь на время пожертвовать собой, чтобы обеспечить безопасность всех этих отдыхающих тружеников.

- В каком смысле… пожертвовать?!

- Стать утопающим! Всего на несколько минут. Ты плаваешь хорошо?

Когда-то Саша уже интересовался этим. И я вновь вспомнил совет моего московского школьного приятеля: если не хочешь сказать ни «да», ни «нет», то пожми неопределённо плечами - все подумают, что хотел сказать «да», но поскромничал. Я так и сделал: неопределённо пожал своими голыми плечами, которые от нашего долгого дежурства под солнцем уже стали кое-где лупиться, облезать и покрываться сквозь первый загар неровными, розовыми островками. Я, как и в прошлом году, не умел плавать каким-нибудь определённым стилем, а умел только по-собачьи…

- Ну, вот видишь, - сказал Кеша, - для тебя, значит, всё это будет абсолютно безопасным: смело заходи в глубокое место, незаметно держись на воде, а сам кричи во всё горло: «Ой, утопаю! Ой, дно потерял! Ой, никак не найду! Ой, спасите, помогите!» И пузыри пускай!

- Как это я буду их пускать?

- Носом и ртом! Очень просто: погрузись в воду и воздух посильней из себя выдувай, а на поверхность будут пузырьки выскакивать. Первый признак утопающего!

«И зачем я согласился быть Кешкиным помощником? Лучше бы раздавал себе спокойно газеты на пляже или собирал книжки для нашей общественной библиотеки. Лень-матушка меня погубила: захотелось на солнышке поваляться!» От всех этих мыслей физиономия у меня, наверное, стала печальная, что очень не понравилось Головастику.

- Боишься, что ли? Или стесняешься? Тогда давай я буду тонуть, а ты меня спасай! Пожалуйста, мне не жалко…

«Этого ещё только не хватало! Я своим собачьим стилем поплыву ему на помощь, а весь пляж будет смотреть на эту картину… Что же делать?» - думал я, с грустью поглядывая на Белогорку, которая за внешним своим добродушием прятала обман и коварство, о чём мы и должны были предупредить отдыхающих.

- В общем, так. Я сейчас буду тонуть, - снова начал объяснять мне Кешка, - а ты прямо прыгай с этой глыбы в реку, тут место глубокое - не разобьёшься… Проплывёшь немного под водой и около меня вынырнешь на поверхность. Согласен? Волосы у меня коротенькие, так что ты за них не хватайся, а прямо за шею меня рукой обхвати и волоки к берегу.

- Это можно, - промямлил я. - И прыгнуть, и нырнуть, и даже вынырнуть обратно… И за шею тебя обхватить нетрудно. Только ведь это будет не по правилам. Полагается утопающих за волосы к берегу тащить. А у меня волосы подлиннее, ухватиться за них будет легче, - так что давай уж лучше я собой пожертвую!

И с этими словами я быстро и решительно пошёл жертвовать собой… Шёл я с таким видом, что Головастику стало жалко меня, И он, поспевая рядом, объяснял:

- Ты пойми, Шура, ведь через полмесяца комиссия приедет. Из областного центра!

- Какая комиссия? - спросил я таким безразличным голосом, словно то, что случится через полмесяца, меня уже не могло интересовать.

- Ну, комиссия, которая будет итоги соревнования подводить: кто победил - мы, Белогорск, значит, или Песчанск, который в тридцати километрах отсюда. И выполнение обязательств будет по всем пунктам проверять!

- Каких там ещё обязательств? - вяло поинтересовался я.

Головастик от жалости стал объяснять мне всё очень подробно:

- Ну, тех обязательств, которые мы на себя брали. А там, между прочим, записано: «Добиться полной безопасности купания отдыхающих». Вот когда они нас все на пляже окружат, я им и покажу, где можно плавать, а где опасно… Ведь Веник же из своей будки показать им ничего не может, он только так, на словах, может объяснить. А этого недостаточно! Стало быть, нам нужно всех их вокруг себя собрать, чтобы, как это записано в наших обязательствах, «раз и навсегда предотвратить все несчастные случаи на воде»!

- Значит, мой случай будет последним?

- Самым последним!

- Хорошо. Тогда забери мою повязку…

- Ну, да… это верно: неудобно как-то с такой повязкой тонуть. Член Общественного совета - и вдруг пузыри пускает! Давай её сюда.

Я снял с руки красную повязку и вошёл в воду, которая показалась мне очень холодной, хоть солнце с утра уже успело её нагреть.

«И как это я вдруг, ни с того ни с сего, начну орать? - думал я, медленно погружаясь в воду. - Стыдно как-то… В реке столько девчонок - и ни одна из них не кричит, а я вдруг заору: «Ой, потерял дно! Ой, никак не найду!..». Очень стыдно. Но это же нужно для общего дела? Значит, я должен орать во всё горло, пока Кеша меня не спасёт!»

Возле меня плескались и отфыркивались отдыхающие труженики разных возрастов: и повизгивающие малыши, и даже старички, которые, как я заметил, всегда получают от купания самое наибольшее, удовольствие - молодость они, что ли, в воде вспоминают? Тут в голову мне неожиданно пришла тревожная мысль: «А если меня спасёт кто-нибудь другой? Какой-нибудь блаженно отфыркивающийся старичок или (еще хуже!) какая-нибудь ловкая девчонка? Пока Головастик будет красиво прыгать с рыжей глыбы, на которую он, проводив меня, уже успел вернуться, - кто-нибудь другой схватит меня за волосы и потащит на берег! Нет, я должен тонуть в абсолютно безлюдном месте…»

Приняв это решение, я повернулся и пошёл обратно к берегу, а Головастик, следивший за мной в полевой бинокль, стал хвататься за голову, пожимать плечами и вообще стал оттуда, с высоты, выражать мне своё удивление. А я стал указывать ему руками на других купающихся: мол, боюсь, что они меня спасут раньше времени! Но Головастик ничего не понимал и ещё сильнее хватался за голову… Тогда, чтобы он не думал, что я испугался и не хочу жертвовать собой, я побежал вдоль берега к тому месту, где кончался пляж, и оттуда тоже очень быстро, прямо бегом устремился в воду. Торопиться с каждой секундой было всё труднее, потому что вода сопротивлялась, будто хотела удержать меня, но я всё шёл и шёл, пока неожиданно не провалился в какую-то холодную яму…

От испуга я в первый момент даже не смог закричать, а стал изо всех сил выкарабкиваться на поверхность. Вода сразу сделалась противной, какой-то едкой, она неприятно щекотала в носу и ушах, слепила глаза.

- Тону-у-у! - заорал я что было силы. - Тону-у-у!..

Я и раньше не умел плавать никаким определённым стилем, а тут сразу и по-собачьи тоже разучился.

- Тону-у-у!..

Сильная рука схватила меня за волосы, потом за плечи и потащила обратно к берегу.

- Прекра-асно! Прекра-асно!.. - с трудом отдуваясь, в самое ухо нахваливал меня Головастик. - И пузыри такие по воде запрыгали естественные… И заорал ты просто гениально! Смотри, все со своих мест повскакали. Смотри!..

Голос у него прерывался, дыхание перехватывало, но я, хоть и нахлебался холодной воды, соображал, что Головастик от меня в полном восторге.

Уже возле самого берега я вспомнил, как мы в прошлом году спасали Веника, как откачивали, растирали его и как ему после этих медицинских процедур стало совсем плохо.

- Ты только не откачивай меня, пожалуйста, - тихо попросил я Головастика.

- Верну тебе нормальное дыхание - и всё, - сам задыхаясь от напряжения, сказал он.

- Но я ведь прекрасно дышу… Мне ничего не надо возвращать!

Тут Кеша окончательно вытащил меня на песок. Он не дал мне сразу подняться, а сперва приложил ухо к сердцу, будто и так не было видно, что я жив и сердце моё ещё пока не остановилось. Увидев, что нас окружили со всех сторон, Кеша потёр мне немного живот, потом поводил рукой взад и вперёд где-то возле горла, а потом я вскочил на ноги - и огляделся…

Вокруг нас собрался весь пляж. И лица у всех были такие испуганные, будто это их только что спасли, а не меня.

- В воронку попал… - тихо, словно оправдываясь перед этими переполошёнными людьми, сказал я. Мне и правда было за что извиняться: ведь все они из-за меня повыскакивали из воды или покинули свои пледы и деревянные лежаки.

- А разве здесь есть воронки? - спросил кто-то. Кешка сразу ухватился за этот вопрос и пошёл, и пошёл объяснять все особенности реки Белогорки, так что отдыхающие только успевали головой вертеть, следя за его руками.

- Воронок здесь много! И ямы есть! Во-он, видите, где тёмная вода, там холодная воронка. Она-то как раз Шуру и затянула… А там вон, видите, правее, посреди реки - тёмная полоса; там ямы опасные. Купаться там нельзя! А во-он там…

Кешка объяснял довольно долго, во все стороны размахивая руками, так что обо мне все почти забыли. Но о Головастике-то никто не позабыл!

- Какой смелый! - раздавалось со всех сторон. - Какой стремительный! Ка-ак он в воду сиганёт да ка-ак его за волосы схватит!.. Да ка-ак к берегу потащит. Герой! Настоящий герой!..

Головастик смотрел на меня виноватыми глазами: «Прости, мол, что меня нахваливают! Ты жертвовал собой, а из меня тут героя сделали…» Но мне от этого было не легче. Тем более, что подходили всё новые и новые люди и им начинали рассказывать подробности;

- Этот вот, который плавать не умеет, совсем уж посинел, сознание потерял… Вы не смотрите, что он сейчас такой бодренький: в себя пришёл! Его вот этот… товарищ полчаса откачивал, к жизни возвращал. Премии надо таким давать! Медали!.. Он и про ямы и про воронки нам рассказал: река-то, оказывается, опасная!

- Надо бы на особо угрожающих местах предупредительные знаки поставить! - предложил кто-то. - А то ведь не все вас, молодой человек, сегодня слышали. А знать это всем надо!

Кешку-Головастика уже и на «вы» называли и «молодым человеком», а про меня только сказали, что я «посинел» и «не умею плавать». Но это было лишь началом… Потом все вдруг вспомнили обо мне, грозно повернулись в мою сторону и, как по команде, стали меня отчитывать:

- А этот-то хорош! Посмотрите на него: плавать не умеет, а прямо в воронку полез!..

Круглая Кешкина голова покраснела, и даже сквозь белую метёлочку волос стал просвечивать розовый цвет.

- Он плавает лучше меня, если хотите знать! Ему судорога мышцу свела. Это со всяким может случиться! Вас, что ли, самих судорога никогда не хватала? А он эту реку пять раз туда и обратно переплывёт… Если, конечно, захочет!

Неожиданно раздался какой-то истошный крик: «Где он?! Где он?!»

- Вот он! Вот он!.. - отвечали все, расступаясь и указывая на меня.

Я увидел переполошённую Ангелину Семёновну, которая, раскидывая всех в стороны, пробивалась к самому центру событий, то есть ко мне. Но я её, оказывается, совсем не интересовал. Она вдруг круто переменила курс, метнулась в другом направлении и, пригнувшись, стала кого-то обнимать, целовать, приговаривая: «Он здесь! Он здесь, мой мальчик! Он здесь, мой единственный!»

Все снова посторонились, - и тогда я увидел её «единственного» Веника, смущённого, с гранёным стаканом в руке. Ангелина Семёновна осыпала его поцелуями.

Веник, наверное, только что прикладывался к источнику полноты, куда он всегда ходил со своим собственным стаканом: Ангелина Семёновна говорила, что, если пить из источника просто так, широко разинув рот, можно превысить медицинскую дозу (которую, по нашей просьбе, определил для Веника мой дедушка) и чересчур располнеть. Тем более, что у Веника в этом смысле «плохая наследственность». (Тут, конечно, Ангелина Семёновна имела в виду себя.)

Молодой человек в плавках и спортивной шапочке на голове ткнул пальцем в Веника:

- И он тоже тонул?

- Нет, он не тонул! Он никогда не сделал бы этого, зная, какое у меня слабое сердце! - причитала Ангелина Семёновна. - Ведь правда, Веник: ты никогда не будешь тонуть?

- Ну, ма-ама…

- Так чего же вы его целуете? - поинтересовался кто-то.

- За то, что он не рискует собой. Своей жизнью!..

- А риск - благородное дело! - насмешливо заявил молодой человек в плавках и шапочке.

- Вот вы собой и рискуйте! - повернулась в его сторону Ангелина Семёновна.

- Ну, мама… Это же как-то некрасиво, нехорошо, - пытался остановить её Веник.

- Ах, я ничего не могу с собой сделать! Дай мне прижать тебя к сердцу!.. - восклицала Ангелина Семёновна.

Наконец Ангелина Семёновна вспомнила обо мне. Она оставила своего Веника в покое и бросилась в мою сторону. Но я вовремя увернулся, и ей не удалось прижать меня к сердцу.

- В прошлом году, - стала громко рассказывать всем Ангелина Семёновна, - его мама ещё в Москве поручила мне шефствовать над Шурой. И всё было изумительно. В прошлом году он ни разу не утонул. И даже попыток таких не делал. А сейчас он без материнского глаза - и вот…

Тут я неожиданно понял, что бледнолицый и худенький Веник не зря носил в прошлом году матросскую шапку с надписью «Витязь», - он твёрдым шагом, держа впереди гранёный стакан, подошёл к Ангелине Семёновне и сказал:

- Хватит, мама! Шура, я уверен, обойдётся без твоего шефства…

И хоть он сделал замечание своей родной маме, но его голос прозвучал, как голос будущего глубоко интеллигентного человека, подобного дяде Симе, и все кругом как-то сразу поверили, что я действительно обойдусь без шефства Ангелины Семёновны.

Вскоре мы с Кешкой молча поднимались по холму в город.

- Это и правда здорово будет, если поставить на воде предупредительные знаки, - заговорил наконец Головастик. - Они раньше были, а потом все поломались и уплыли куда-то… Мы в школьной столярной мастерской новые понаделаем! И как мы до этого раньше не додумались?

Я ничего не ответил Кешке. Конечно, я был благодарен ему за то, что он сказал про судорогу, и за то, что я, оказывается, могу пять раз переплыть Белогорку туда и обратно. А всё-таки все его, а не меня считали выдумщиком, изобретателем и даже героем. «Нет, надо поскорее проявить самостоятельность и личную инициативу, о которых говорил Андрей Никитич!» - думал я.

- А ты, Шурка, прямо артист, честное слово! - желая, должно быть, развеселить меня, воскликнул Кешка. - Как это ты заорал: «Тону-у-у! Тону-у-у!» Ну, прямо будто и взаправду ко дну пошёл! Так естественно это у тебя получилось. И пузыри по воде забулькали.

Что мне было отвечать Головастику? Я молчал…