Рабство по контракту

Глава 15 Синий камень — сто пудов

На следующее утро в Москве ударили сильные морозы — самые сильные в эту странную зиму. Синоптики в очередной раз фиксировали температурные рекорды, а обычные граждане ворчали: «Что же на свете делается! Мир сошел с ума, и погода тоже. То слякоть, то такой холод, стоит выйти на улицу — и перехватывает дыхание, а через несколько минут начинает покалывать лицо, и руки мерзнут даже в меховых перчатках. Не поймешь еще, что лучше!»

В такой день хорошо сидеть дома у горящего камина или, на худой конец, у теплой батареи и не высовывать нос на улицу, если только крайняя нужда не погонит. Хорошо еще, что суббота и можно подольше не вылезать из теплой постели…

Но это кому как. Время только подползало к десяти утра, когда Павел остановил машину на пустынной загородной дороге рядом с Синь-камнем. Зачем он приехал сюда сегодня в свой законный и долгожданный выходной день — он и сам бы не мог дать внятного ответа.

Но и не поехать не мог. Словно какая-то сила толкала.

После вчерашнего оглушительного фиаско в суде Павел просто не находил себе места. Весь вечер он промаялся у телевизора, щелкая пультом, без конца переключая каналы и совершенно не понимая, что происходит на экране. Ночью он почти не спал.

Стоило закрыть глаза — и перед ним снова стоял как живой проклятый старик, качал головой и грозил пальцем, словно нашалившему малышу. Хотелось крикнуть: «Уйди ты наконец! Оставь меня в покое!»

Но голос не повиновался ему, челюсти сводило судорогой, а в ушах стояло одно:

— Неправедное стяжание — прах!

Он проснулся в холодном поту. Сердце колотилось, как овечий хвост. Павел потянулся было за своим талисманом, сжал его в кулаке, пытаясь успокоиться, но и это не помогло. Камень показался ему таким тяжелым, холодным и как будто шершавым, словно наждачная бумага. Прикосновение к нему было неприятно.

Павел включил свет. Все равно ведь уснуть больше не удастся… Он разжал руку — и только сейчас заметил, что гладкая прежде поверхность черного камешка стала неровной, тусклой, покрылась сетью глубоких трещин. Казалось, еще немного — и талисман рассыплется, распадется, утечет, как песок между пальцами… А вместе с ним утечет и жизнь.

Сейчас ему очень захотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-нибудь, кому можно было бы рассказать о том, что случилось с ним, спросить совета или, на худой конец, просто поплакаться в жилетку, чтобы пожалели.

В носу подозрительно защипало. Ну почему, почему все получается так нескладно? Разве этого он хотел, когда ехал покорять Москву почти десять лет назад? Да черт его знает… Он уже и сам почти забыл об этом. Ежедневная погоня за хлебом насущным отбивает всякую охоту думать на отвлеченные темы.

Но теперь, пожалуй, придется. Адвокат с неустойчивой психикой, которого посещают галлюцинации и приступы немоты, — это уже не просто эксцентричный субъект, а готовый клиент для психиатра. Что-то надо делать, это совершенно очевидно — если он, конечно, не хочет потерять все, чего добился с таким трудом.

Но вот что именно? Тут возникли серьезные противоречия. Здравая, рациональная часть рассудка твердила, что и в самом деле нужно обратиться к врачу. В конце концов, существуют частнопрактикующие специалисты, которые гарантируют пациенту анонимность. Может быть, и не придется примерять на себя позорное клеймо «психа», который становится автоматически поражен в правах лишь за то, что состоит на учете в диспансере. Медицина не стоит на месте, наверняка появились новые лекарства, и может быть, он снова сможет вести нормальную жизнь… Ну, или почти нормальную.

Но в то же время… В глубине души Павел был совершенно уверен, что никакие таблетки ему не помогут. Слишком уж странной, необычной была его болезнь — если, конечно, это можно назвать болезнью! — а значит, таким же необычным должно быть и исцеление.

Почему-то в памяти всплыло маленькое кафе на Самотеке, где полгода назад он случайно встретил Сашку Медведева — давнего соученика еще по Ухтомскому мединституту. Оказывается, Сашка тоже подался в Москву, но медицину не бросил, а стал практикующим психологом да еще придерживался новомодного направления с непроизносимым названием. Какое-то там программирование… Павел так и не понял, в чем заключалось действие метода, но глаза приятеля светились неподдельным энтузиазмом.

— Ты представляешь, даже аллергию можно вылечить! — вещал он. — Такие результаты — просто дух захватывает! Страхи, фобии — на полчаса работы. Сам поверить не могу!

Павел слушал вполуха — ждал важного звонка от клиента. Помнится, даже чертыхался про себя — угораздило же встретить этого восторженного олуха! А сейчас от души жалел, что не взял его телефона. Может, именно Сашка мог бы ему помочь…

Да, да, наверное! В тот день он много говорил про то, что клиента надо заставить пережить, перечувствовать травмирующую ситуацию, чтобы на этот раз выйти из нее победителем. По-научному это называлось «реимпринтинг», а по-простому — клин клином вышибают! Может быть, какая-то логика в этом есть.

Павел на мгновение смежил веки — и вновь лицо старика появилось перед глазами. Да сколько можно-то уже, а? Все беды начались в эту новогоднюю ночь, будь она неладна! Или даже раньше — когда он опоздал на тренинг из-за того, что машина заглохла возле Синь-камня.

И в этот момент его озарило. Если так — значит, надо поехать туда снова! Разыскать этого старика, поговорить с ним, понять, что ему надо… Павлу казалось: вновь очутившись там, он сможет избавиться от наваждения, понять, что происходит с ним, — или просто успокоиться. Чтобы победить свой страх, иногда достаточно просто посмотреть ему прямо в глаза.

Мысль была абсурдная, но почему-то от нее стало немного легче. Лучше уж делать хоть что-нибудь, чем вообще ничего! Павел с трудом дождался рассвета. Напрасно он убеждал себя, что затея эта — глупость, почти сумасшествие, что сейчас у него есть другие, куда более важные дела, не стоит тратить время и силы на заведомо бесполезную поездку, и к тому же дорогу, скорее всего, замело снегом так, что и проехать будет невозможно…

А главное — непонятно, что он, собственно, рассчитывает найти? Избушку чудного старика, похожего на персонаж из детской сказки? Но ведь дорогу он не запомнил, и вообще непонятно — был ли тот старик, или ему все просто померещилось, приснилось, пока он валялся на снегу возле разбитой машины.

И даже если так — чем сможет помочь ему дремучий деревенский житель, который изъясняется на малопонятном современному человеку языке, искренне верит в колдовство, не знает, кто такие юристы и живет в избе без электричества?

Бред. Разве об этом ему нужно думать сейчас, когда карьера висит на волоске?

И все-таки ясным и морозным субботним утром, чуть только рассвело, он встал с постели, быстро оделся и вывел машину из гаража. Для себя он сразу решил: если проехать будет трудно — сразу же вернусь в город и забуду об этой затее! Но на удивление дорога оказалась аккуратно расчищена, и машин почти не было. Спят все, наверное, с утра…

До камня Павел добрался быстро. Здесь ничего не изменилось — так же простиралось бескрайнее, гладкое, заснеженное поле и озеро виднелось вдали, ветер шуршал в камышах и чуть шевелил выцветшие разноцветные лоскутки на ветках кривой засохшей березы. Яркое зимнее солнце стояло высоко в небе, и снег сверкал в его лучах, словно бриллиантовая пыль. Но главное — камень выглядел таким же мощным и вечным, словно был здесь всегда и всегда останется.

У подножия его Павел снова заметил конфеты, мелкие деньги и какие-то побрякушки — нехитрые приношения от суеверных и простых людей, что до сих пор приходят сюда просить об исполнении своих желаний с наивной верой в чудо. Видно, недавно все это принесли… Даже фантики не успели размокнуть от снега.

Он бросил машину прямо на дороге, у того самого злополучного поворота, где недавно чуть не попрощался с жизнью, и пошел наугад через заснеженное поле.

Но напрасно Павел битый час бродил вокруг, пытаясь отыскать ту самую избушку. Он уже изрядно устал и замерз, но так и не нашел ничего похожего на жилье. Пришлось возвращаться несолоно хлебавши.

В машине он включил печку на полную мощность и принялся растирать замерзшие руки. Что ж теперь делать-то? Ответ напрашивался сам собой — бросить эту дурацкую затею и возвращаться обратно в Москву.

Но с другой стороны… Почему-то не хотелось так быстро сдаваться! Неужели зря ехал в такую даль? Может, расспросить кого-то из местных? Если Синь-камень известен в округе, кто-то должен знать и о странном отшельнике, который живет неподалеку. Другой вопрос — к кому обратиться?

Павел вдруг рассмеялся и стукнул себя по лбу ладонью. Ну да, конечно! Сторож-краевед из пансионата. Он-то много знал о Синь-камне и готов был поделиться с каждым, кто пожелает слушать…

Эх, дурак, дурак! Надо было порасспросить его поподробнее! Сейчас Павел искренне досадовал на свою недальновидность и невнимательность. Подумать только — почти всю свою жизнь он учился, пытаясь усвоить что-то новое. А как иначе, если все вокруг словно наперегонки делают то же самое — получают научные степени, сдают бесконечные экзамены и тесты, чтобы через силу переварить большой объем информации, успеть, захватить и удержать, заиметь очередной диплом и повесить его в рамочке на стенку…

А самое важное пропускают мимо ушей, мимо глаз, мимо сердца.

Но ничего, сейчас он поедет туда и выспросит все, что можно! Денег даст в конце концов… И пусть себе говорит бывший учитель, пусть вспоминает все до самого донышка, а он теперь будет умнее. Ни слова не упустит. Да и техника должна помочь. Даром, что ли, в навороченном телефоне последней модели есть диктофон? Раньше он им, правда, никогда не пользовался (все случая не было!), зато сейчас пригодится!

С такими мыслями он подъезжал к воротам пансионата. На этот раз они оказались заперты, пришлось долго стучаться. Видно, сегодня здесь никого не ждали… Наконец, раздался противный скрип и чуть приоткрылась маленькая калиточка.

— Ну, чё надо?

Перед ним стоял здоровенный красномордый мужик в черной вязаной шапочке, телогрейке и валенках. Ну и тип… В уголке рта как будто намертво прилипла замусоленная спичка, маленькие глаза смотрели недобро, и на одутловатом лице, украшенном трехдневной щетиной, ясно читалось пристрастие к дешевым, но крепким спиртным напиткам и застарелая нелюбовь к остальному человечеству. Вид у него был грозный, но, увидев перед собой прилично одетого человека на дорогой иномарке, он сразу осекся и переспросил уже тоном ниже:

— Чего хотели-то?

Павел растерялся. Он так ожидал увидеть своего давнего знакомца (хотя — какого там знакомца? Ведь даже имя спросить не удосужился!), что теперь не знал, как быть. Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела естественной и располагающей, и сказал:

— Здравствуйте! А как мне сторожа вашего найти? Ну, который пожилой такой, с усами?

— Петровича-то? — мужик выплюнул спичку. — А зачем?

Неужели придется объяснять этому чересчур бдительному стражу, зачем приехал? Еще на смех поднимет!

— Понимаете… На Новый год у нас тут корпоративная вечеринка была… — сбивчиво заговорил он.

— Забыли, что ль, чего? — оживился охранник. — Так это у горничных надо спрашивать. Хотя… — он задумчиво поскреб в небритую щеку, — тут пиши пропало. Поздновато спохватились.

— Да нет! Ничего я не забыл. Мне бы Петровича.

— Так нет его.

— Как нет? — удивился Павел. — Выходной сегодня?

— Совсем нет. Помер Петрович.

Вот это да! Последняя ниточка, что могла привести его к разгадке тайны, оборвалась. Павел сразу сник, и даже руки бессильно опустились.

— А от чего? Что с ним случилось?

— Да черт его знает… — протянул охранник. — Что я, доктор, что ли? Старый был, вот и помер.

Павел повернулся к машине. Похоже, вид у него был действительно жалкий, так что даже на лице у охранника мелькнуло что-то вроде сочувствия.

— А что надо-то? — спросил он вслед.

— Да теперь уже ничего.

И вот уже снова мелькает за окном автомобиля привычный однообразный пейзаж. Настроение было хуже некуда. Павел совсем упал духом. Как будто нарочно все складывается против него!

Теперь стало совершенно очевидно, что вся затея с поездкой в эту тьмутаракань изначально была полной глупостью. Только время зря потерял, а проблема как была, так и осталась. В понедельник придется идти на работу и отчитываться о результатах судебного процесса. Что он скажет? Отложили по независящим от него обстоятельствам? В принципе, это дело обычное, но как быть дальше? Новое разбирательство назначено на пятницу. И если проклятый приступ случится снова… Понятно. Прощай, работа, прощай, карьера, здравствуй, бедность!

Павел даже не сразу сообразил, откуда доносится этот хрипловатый, будто прокуренный голос, вычитыващий рэповый речитатив. Он подозрительно огляделся вокруг… И наконец понял, что это всего лишь радио!

— Без тебя знаю! — сердито проворчал он, но зачем-то сделал погромче. Тут вступил другой голос — женский, но с теми же издевательскими интонациями:

Павел впервые задумался — а в самом деле, ради чего работает он сам, и его коллеги, и миллионы других служащих во всем мире? Все эти менеджеры, секретарши, копирайтеры, консультанты по развитию и прочие… Они каждый день приходят в свои офисы и развивают кипучую деятельность — пишут какие-то бесконечные бумаги, стучат по клавишам, с озабоченным видом снуют туда-сюда по коридорам и даже в сортире не расстаются с мобильными телефонами… И все — ради того, чтобы в конце месяца получить свою порцию «жабьих шкурок» и потратить их на еду, одежду, машины или развлечения, которые для них произведут другие люди. Те, кого «белые воротнички» от души презирают и считают полными неудачниками, «лузерами». А сами они свято уверены, что выполняют некую важную миссию, недоступную для простых смертных, что без них просто жизнь остановится, и раздуваются от гордости, чтобы потом превратиться в издерганные, нервные существа, живущие лишь для своей работы…

Кому это надо? И для чего?

Мысль была такая новая и непривычная, что Павел поспешил выключить приемник. Додумывать ее до конца почему-то было страшно.

А впереди уже показался крутой поворот возле Синь-камня — тот самый… Именно здесь в новогоднюю ночь он почувствовал, что машина больше не слушается руля. Фу ты, черт, даже во рту пересохло! Просто «дежавю» какое-то. Показалось, что педаль сцепления проваливается под ногой и через несколько секунд не миновать новой аварии. Павел зажмурился, изо всех сил ударил по тормозам…

Но ничего особенного не произошло, и машина покорно остановилась. Только вперед качнуло немного. Павел почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота. Ну нельзя быть таким неврастеником! Даже бомба дважды в одну воронку не падает.

Руки и ноги противно дрожали. Ехать дальше в таком состоянии, наверное, не стоило бы… Павел вышел из машины. Немного размяться, подышать свежим воздухом — и прочь отсюда! И так целый день потерял зря.

Погода заметно испортилась. Небо затянули тяжелые серые тучи, так, что солнца уже не было видно. И ветер поднялся… Скоро пойдет снег, засыплет эту чертову дорогу, так что надо выбираться побыстрее, если ему не улыбается перспектива застрять тут надолго.

Но почему-то он медлил. Сила, исходящая от Синь-камня, не отпускала его. Казалось, еще совсем немного — и он поймет что-то важное, может быть, самое важное в жизни. То, что знал старик в закопченной избушке и что пока было недоступно ему самому…

Павел вдруг крикнул что есть силы:

— Эй, дед! Отзовись! Хоть знак какой подай…

Ответом было завывание ветра. И вдруг — как чудо! — сквозь плотную пелену облаков сверкнул ослепительно-яркий солнечный луч. Он осветил Синь-камень, и серая громада засияла таким нестерпимым светом, что даже глазам стало больно. Павел стоял, не в силах пошевелиться. Больше не было ничего — ни времени, ни пространства, ни его самого… Только свет. Он как будто растворился в нем, стал его частью, и это ощущение было таким незабываемо-прекрасным! Все, что терзало и мучило, слетело, как ненужная шелуха, и проклятые вопросы больше не требовали ответа — такими мелкими и незначительными они казались по сравнению с этим светом — мудрым, добрым и вечным, как сама Вселенная. Потом только во сне иногда ему случалось пережить нечто подобное, и каждый раз он просыпался счастливым. Никому, даже самым близким и любимым людям, он не мог объяснить — почему. Словами этого не выразить.

Долго ли это продолжалось, он не понял. Может быть — миг, а может — и вечность… Когда Павел снова смог осознавать себя, он стоял возле камня, упершись в него обеими руками, словно пытался сдвинуть с места, и на лице его застыла восторженно-идиотская улыбка. Уже темнело, и с неба сыпались крупные хлопья снега, но теперь он вовсе не беспокоился об этом. Он чувствовал, что сейчас ему действительно пора уходить, но так хотелось задержаться здесь, хотя бы ненадолго!

Улыбнулся, снял перчатку, погладил шершавую поверхность.

— Спасибо! Спасибо тебе.

И — как подарок, как награда! — откуда-то издалека ему послышался тоненький девичий голос. Он тихо напевал простую мелодию. Павел долго, напряженно вслушивался, пока, наконец, не смог разобрать слова:

Перед глазами как живое предстало лицо Марьяны Шатовой. И под ее чертами, как вода подо льдом, все яснее и яснее проступало совсем другое лицо, юное и нежное. Та девушка была похожа на нее, как родная сестра — может быть, не такая красивая и стильная, но… Если взрослой Марьяной можно было только восхищаться и любоваться на почтительном расстоянии, как законченным и почти совершенным произведением искусства, то в смешной девчонке было что-то особенное! Теплое, живое и очень привлекательное. Ей хотелось не любоваться, а просто быть рядом.

Так чего же он ждал столько времени? Вот дурак-то. Разве любовь — это то, чего нужно стыдиться?

Павел порылся в кармане, достал горсть мелких монет и положил их рядом с камнем.

Но этого показалось мало. Как будто на паперти копеечку кладешь — и требуешь за это спасения души… Не глядя он выгреб из бумажника все, что было, — рубли, доллары, разноцветные евро — положил их поверх мелочи и быстро пошел обратно к машине.

Назад он ехал не спеша. На душе было удивительно легко и спокойно, как давно уже не было… Может быть, с самого детства. Хотелось насладиться этим чувством, растянуть его как можно дольше.

Чем ближе подъезжал к Москве, тем чаще появлялись неприятные, тревожащие мысли — но теперь он думал вовсе не о злосчастном комбинате и не о том, как будет оправдываться на работе за «провальный» процесс. Все, что происходило с ним в последние месяцы, он видел совсем в ином свете, чем раньше, и собственная роль во всей этой мышиной возне теперь казалась куда какой неприглядной.

Еще со времен учебы Павел усвоил крепко: все в мире относительно, и задача хорошего юриста — вовсе не устанавливать истину, которой на самом деле не существует, а просто интерпретировать события сообразно ситуации и добиваться нужного для себя решения. Взять хотя бы легендарного адвоката Плевако, который умел так вывернуть любой факт, что присяжные готовы были рыдать в платочки и отпустить любого закоренелого преступника на все четыре стороны. Теперь, конечно, дело обстоит иначе и красноречием никого не проймешь — привыкли люди к любым словам, а уж профессиональные судьи — тем более, но все равно остается много возможностей, и чем лучше адвокат умеет их использовать, тем выше цена ему как профессионалу.

И все-таки… Может быть, и в самом деле есть на свете правда, которая одна на всех? И совесть, перед которой все равно придется отвечать? Павел вспомнил банкира, который вышел из тюрьмы при его непосредственном и весьма активном участии — и скривился от стыда. Ведь знал, чувствовал с самого начала, что клиент — и вправду убийца! Ну, сам он, конечно, не стрелял, не по чину уже, нанял специально обученного человека, который потом по неизвестной причине недолго зажился на свете… И еще много всякого должно быть на совести бывшего спортсмена, который в развеселые девяностые торговал спиртом «Рояль», а потом пробился в элиту бизнеса! Остается только догадываться, каким путем. И теперь гуляет, гад, на свободе!

А про комбинат этот злосчастный и говорить не приходится. Кто-то отхватит жирный кусок, а кто-то останется не у дел. Может, конечно, и прежний директор был не без греха, но все же худо-бедно работали люди, зарплату получали, а теперь куда они денутся? В лучшем случае — на биржу труда, а кто-то, не дай бог, и воровать пойдет.

Так что по всему выходит — прав старик. Как он там говорил? «Дело знай, а правду помни!» И остается ему теперь только одно — взять и уйти «по собственному желанию», не дожидаясь, пока выкинут за профнепригодность или еще с какой-нибудь столь же унизительной формулировкой. Трудновато будет, конечно, но ведь свет клином не сошелся на этой работе! Жил ведь он как-то раньше и еще проживет.

Останавливало только одно — Марьяна. Если уж ему придется уволиться, то хотя бы напоследок он должен попытаться поговорить с ней!

И, может быть, у них еще что-то получится.