Раджа-Йог

Глава пятая

1

Тбилиси. Автандил Ломсадзе вернулся на место своей основной работы. Материальное положение семьи, в которой уже подрастала дочь Тамуна, более чем скромно. Оклад инструктора физкультуры невелик, а по философии йоги работать на двух работах нельзя. Как ни парадоксально, замечательные способности его оставались невостребованными. Окунувшись в житейский океан, Автандил осознал, что с новой философией жизни ему придется нелегко. Высокий Учитель научил его лечить людей, но заниматься этим он пока не мог. Данной Учителем методикой он постоянно совершенствовался, помня наказ Учителя: «Ты сам почувствуешь, когда сможешь начать исцеление…» Как и все редчайшие на земле люди — раджа-йоги, он обязан был посылать в мир энергию, которую он получал из окружающей среды (солнца, воздуха и т. д.) посредством йоговских дыхательных упражнений. Посылаемая энергия способствовала восстановлению утраченной гармонии в мире, находила нуждающихся в ней людей. В земном эфире, наполненном мыслями, звуками, речами, музыкой, шумами, раджа-йоги высочайшего уровня находят друг друга, общаются… для этого существует даже определенный час в сутки.

Конечно же, никто из родных не мог догадаться, что очень ранним утром, когда все крепко спали, он, лежа с закрытыми глазами, проделав дыхательные и умственные упражнения, совершал этот, не постижимый для обыкновенного человека акт — акт безвозмездной помощи человечеству. Раджа-йог Автандил Ломсадзе не сидел в какой-то традиционной в нашем понимании «позе йога», для него это было уже необязательно. Глядя на его опущенные веки, можно было подумать, что он глубоко спит, черты лица его, словно точеные, выражали абсолютный покой.

Продолжалась трансформация духа Автандила Ломсадзе.

Спустя два года после возвращения из Индии он почувствовал потребность к более полному очищению, которое заключалось бы в более длительном посте. Получилось так, что он начал поститься за две недели до масленицы. В Грузии, так же как и в России, радостно встречают этот весенний праздник. Все приходят друг к другу в гости на блины. Родственники и друзья собираются для совместной трапезы. За столом подаются блины и праздничные грузинские блюда. Автандил смотрел на то, с каким удовольствием все вкушают эту разнообразную еду. Уже вторую неделю он постился и питался исключительно овощами и фруктами. Яства были перед глазами — искушение велико, но непроницаемо спокойно смотрел он праздничный стол.

После окончания масленицы, в понедельник, когда верующие стали соблюдать пост,(а в то время постились далеко не все), Автандил начал суровый пост — полный голод: ничего не ел, только пил воду. И так сорок дней. Знали об этом лишь немногие. Он продолжал ходить на работу, заниматься обычными своими делами. Такой срок голода для обычного человека чрезмерно велик и бывает опасен без соблюдения особого режима и контроля за состоянием здоровья, но Автандил Ломсадзе уже умел восполнять утраченную энергию. Черты лица его приобрели еще более духовную утонченность. Во внешности этого человека было все гармонично. Он являл собой совершенство духа и тела.

Во время всего этого жесткого поста, благодаря чрезвычайной сдержанности и самообладанию Автандила, ни о каких его ощущениях дискомфорта во время голода никто не знал, даже его родные. Он оставался в прекрасном расположении Духа. Остается только догадываться, что испытывал этот человек за время столь длительного воздержания от пищи. Муки голода? Конечно… Он же живой человек! Посетившие его откровения?.. возможно… После пасхи он стал постепенно выводить свой организм из состояния голода, добавляя в воду, которую пил, сок. И только через две недели стал понемногу принимать пищу. Существует неписаный закон: сколько дней голодаешь, столько же дней и выводишь организм из голодного состояния. Человеческий организм «не любит» каких бы то ни было внезапных перемен, будь то голод или перенасыщение, жара или холод, изоляция от внешнего мира или экстремальные условия — все это может привести к негативным и даже необратимым процессам в состоянии здоровья человека. Никогда не следует проводить какие-либо эксперименты со своим организмом, будь то дыхание по системе йоги без продвинутого учителя или длительный голод. В данном случае речь идет об исключительном человеке, который может позволить себе то, что нельзя делать обычному человеку.

Вечерами семья собиралась за столом. Мама накрывала на стол, жена, уложив маленькую дочку спать, присоединялась к хлопотам по хозяйству. Особенно интересны были вечера, когда приходили друзья. Гостей звали, их ждали, им всегда были рады. Разговаривали обо всем: о событиях, случившихся за день, об отношениях друг к другу, обсуждали возможность помощи кому-либо из друзей, попавших в неприятное положение; рассказывали курьезы, смеялись от души, наслаждаясь приятными часами отдыха.

Как-то отчим Илья сказал Автандилу:

— Автандил, я думаю, тебе не очень нравится твоя работа. Ты можешь приносить людям гораздо больше пользы в другой сфере деятельности. Может быть, тебе поменять место работы?

— Может быть, — отозвался Автандил.

— Мне кажется, твое место в церкви. Из тебя бы вышел хороший священник. Ты честный человек, многое можешь. Ты мог бы направлять людей на путь истинный. Ведь это прекрасное назначение в жизни.

— Да, это назначение высокое, — согласился Автандил.

— Люди слабы духом, греховны в мыслях и делах своих, им нужен проницательный, сильный, справедливый наставник, — продолжал Илья, — который поведет их по жизни, поддержит в |грудную минуту, посоветует в ответственный момент. Ты согласен с этим?

— С этим трудно не согласиться, батоно Илья, но советовать можно и не надевая рясы.

Конечно, можно. Но скольким людям ты поможешь, работая инструктором физкультуры? Положение священника откроет тебе гораздо больше возможностей! Я хотел бы, чтобы ты встретился с нашим патриархом Ильей. — Если Вы этого желаете, батоно Илья, я встречусь с патриархом.

— Хорошо, — обрадовался отчим, — я переговорю с Ильей. Не будем откладывать вашу встречу. Как ты смотришь на то, чтобы назначить ее на конец этой недели?

— Я согласен, если это будет удобно патриарху, — ответил Автандил.

Через четыре дня состоялась эта своего рода знаменательная встреча. В патриархат Автандил и его отчим пришли часов в пять вечера. Их ждали, тотчас отворили тяжелую дверь, пропустив в большой внутренний двор. Секретарь патриарха, встретив гостей у дверей, провела их через двор в дом и пригласила войти в вестибюль. На вошедших сразу повеяло прохладой и запахом свечей. Навстречу им вышел Святейший патриарх Грузии Илья, в черном одеянии, с большим крестом на груди.

Совпадение имен отчима и патриарха имело свою историю. Лет пятнадцать назад, когда отчим Автандила преподавал в семинарии, к нему, к уважаемому и почитаемому человеку, пришел будущий патриарх.

— Батоно Илья, Синод принял решение о моем вступлении в сан патриарха. Посоветуйте, каким именем мне креститься при вступлении в сан.

— Я советую тебе прийти к тому, кто будет тебя крестить новым именем, — ответствовал просящему Илья, — выбрать имя поможет он, скажи, что тебя прислал Илья.

Будущий патриарх так и сделал. Священник при крещении дал новому патриарху имя Илья. Так патриарх Грузии стал тезкой отчима Автандила.

Подойдя к патриарху, имевшему титул святейшего и блаженного (титул передавался от патриарха к патриарху), Автандил хотел, как и полагалось, поцеловать его руку, но патриарх предупредительно обнял Автандила и поцеловал в лоб как равного. После обычных слов приветствия, патриарх предложил пришедшим сесть и сам сел рядом с ними, хотя немного в стороне стояло резное кресло ручной работы из ценных пород деревьев, в которое он обычно садился, принимая гостей. Это кресло представляло собой произведение искусства. Создал это уникальное кресло мастер-художник Гиви Джамасшвили специально для святейшего и блаженного патриарха Ефима-II по его личному заказу. С тех времен кресло стало неотъемлемой частью патриархии. Вероятно, желая подчеркнуть, что встреча носит дружеский характер, патриарх Илья изменил общепринятому правилу и не сел в кресло. Разговор пошел о здоровье, о семье, о делах. В свободной беседе чувствовалась напряженность патриарха. Бросив взгляд на Илью, патриарх Илья спросил у Автандила:

— Я знаю, ты человек глубоко верующий. Бог дал тебе способность проницательности. Ты знаешь и чувствуешь, как сейчас трудно церкви наставлять людей на путь истинный. Раз Бог дал тебе такой дар, может быть, ты поможешь нам?

Автандил тотчас почувствовал, что патриарх не был доволен тем, как он выразил свою мысль: «поможешь нам»… Это могло значить, что он сам и церковь бессильны, и он просит о помощи у человека, который даже не служит в церкви. А просить он не любил, он привык, чтобы его просили. Патриарх подумал, не уронил ли он авторитет церкви и свой собственный? Но вдруг успокоился — его осенило: такой дар, коим обладает Автандил Ломсадзе, — дар Божий. А Бог не наделил бы таким даром и способностями человека, у которого может быть гордыня или чувство превосходства над церковью и людьми. Он думал, что, вероятно, на самом деле Автандил скромный и искренний человек, а не просто таким кажется. Зная, что Автандил умеет читать мысли, он, стараясь не смотреть ему в глаза и думая, что таким образом может скрыть свои мысли, предложил достаточно сухо:

— Не хотел бы ты принять сан священника и служить Богу и людям?

Автандилу понятны были мысли патриарха, ему не нужно было видеть глаза собеседника, чтобы чувствовать его состояние и размышления, поэтому он ответил:

— Служить Богу и людям можно и без сана священника.

— Конечно, можно. Но я считаю своим долгом, — он снова посмотрел на Илью, тот кивнул головой, — предложить тебе должность, подобающую твоей вере, убеждениям и возможностям.

— Спасибо за предложение, — вежливо ответил Автандил, который никак не мог поймать взгляд патриарха: тот все время отводил его в сторону, — но я буду делать больше добра людям, не служа в церкви.

— Как это? — удивился патриарх и впервые за весь разговор пристально посмотрел на Автандила.

Автандил, не отводя взгляда ответил:

— Если буду священником, то призывать людей любить друг друга будет моей обязанностью, и, слушая меня, люди будут справедливо думать, что это мой долг так говорить. А если я буду говорить о той же самой любви, не будучи священником, чем я и занимаюсь сейчас, мне верить будут больше, ведь это не будет моей обязанностью, значит, я на самом деле так думаю.

Выслушав объяснение Автандила, патриарх с видимым облегчением сказал:

— Ну, что ж… Раз ты так решил — пусть так и будет.

Поговорили еще полчаса и расстались. Выйдя на улицу,

Илья сказал Автандилу:

— Извини, Автандил, я хотел, чтобы ты стал священником…

— Не извиняйтесь, батоно Илья. Я понимаю Ваше желание, но у меня другой путь в жизни.

Илья вздохнул. Потом слегка тряхнул головой, как бы отбрасывая печальные мысли, и, улыбнувшись, сказал Автандилу:

— Тебе не показалось, что наш патриарх испытывал чувство, подобное страху, при встрече с тобой?

— Вы так считаете? — ответил он вопросом на вопрос.

— Да, — продолжал Илья, — наверное, он боялся, что ты будешь читать его мысли! Скажи честно, ты читал его мысли?

— Нет, не читал, — честно и твердо ответил Автандил и тут же добавил. — Зачем? Его мысли и так были ясны без моего желания прочитать…

2

Жизнь шла своим чередом. В семье уже подрастал сын Леван. Воскресные и праздничные дни всегда проводили в кругу друзей и, как правило, старались не оставаться дома, а уезжать куда-нибудь подальше от городской суеты, хорошо, что была машина.

В один из праздничных дней Автандил с женой и двумя маленькими детьми сел в машину и поехал вверх по горной дороге в один из небольших ресторанчиков. Там их уже ждали друзья. Дети играли на воздухе, взрослые сидели в уютном помещении.

— Сделай что-нибудь необычное! — попросил один из друзей.

Жена улыбнулась: она знала, что ничего необычного Автандил делать не будет — об этом его просили не раз, и он мягко уходил от подобных просьб.

Чтобы не разочаровывать присутствующих, он решил показать совсем безобидный, на его взгляд, телепатический опыт.

— У кого есть колода карт?

— У меня! — тут же откликнулся Мераб. Он достал карты из кармана и протянул их Автандилу, который до них не дотронулся, а попросил:

— Одну карту выбери, запомни, положи обратно и помешай колоду, а ты, Гиви, пойди, встань в дальнем углу, чтобы не видеть карту, которую выберет Мераб.

Гиви, который просил Автандила сделать что-нибудь необычное, не без удовольствия отправился к противоположной стене. В это время Мераб, запомнив выбранную им карту, тщательно перемешивал колоду.

— Перемешал? — спросил у него Автандил.

— Да, — ответил тот и вновь протянул колоду.

— Оставь колоду у себя, мне она не нужна.

— Разве ты не будешь отгадывать карту? — удивился тот.

— А что ее отгадывать? Твою карту даже Гиви знает! Спроси у него!

— Гиви??..

— Гиви, назови карту, которую спрятал в колоду Мераб!

— Дама-пик… - неуверенно ответил Гиви.

— Правильно… — опешил Мераб.

— Откуда Гиви знает карту? Он ведь не мог ее видеть! — обратились друзья к Автандилу.

Тот неопределенно пожал плечами.

— Спросите у Гиви!

Но всем было ясно, что спрашивать у Гиви не имело никакого смысла. Он был растерян, он явно не ожидал, что правильно назовет карту.

— Теперь отгадывать буду я! — решительно сказал Мераб.

— Пожалуйста, — согласился Автандил. — Встань у самой Двери.

На этот раз Гиви запоминал карту и смешивал ее с остальными. После этого разрешили подойти Мерабу.

— Называй карту, ты ее знаешь! — сказал Автандил.

— Бубновый туз! — моментально ответил Мераб.

— Совершенно верно! — восхищенно подтвердил Гиви.

Все уже догадались, что правильные ответы связаны со способностями Автандила, правда, никто не мог объяснить, как он это делает. Один только Мераб всерьез подумал, что он умеет отгадывать задуманную карту.

— Я хочу еще раз попробовать! — заявил он. — На этот раз я встану за дверью!

— Хорошо, встань за дверью. Это не имеет значения — ты все равно угадаешь.

Теперь запоминал карту Нодар. Громко позвали Мераба, чтобы услышал их за закрытой дверью. Тот вошел и сразу громко произнес:

— Шестерка крестей!

— Снова ты отгадал! — сказал Автандил. — Думаю, достаточно, теперь садись с нами за стол.

— Нет, я хочу попробовать еще раз! — не унимался Мераб. Он так и светился радостью, уверенный в своих способностях.

— Хватит, Мераб, — стали уговаривать его друзья.

— Нет, нет! Теперь я встану совсем далеко, я и издалека могу угадывать! Уйду от ресторана на противоположную сторону площади, к самой церкви!

— Мы же тебя там не увидим! — пытался отговорить его Гиви.

— Я вам буду кричать оттуда, какую карту вы загадали!

— Ну, хорошо, если ты так хочешь, иди… — согласился Автандил. Мераб убежал.

— Что делать будем? — спросил Нодар. — Так он нам и поговорить не даст.

— Чтобы мне не напрягаться, передавая ему мысль о карте, давайте договоримся: какую бы карту он не называл, говорите: «Правильно!» — предложил Автандил.

На том и порешили. Разговор за столом шел своим чередом. Друзья смеялись, рассказывая разные истории, вспоминая школьные события, казавшиеся когда-то очень важными. Рядом за столом зазвучали многоголосные грузинские песни. Время от времени вспоминали о Мерабе, стоявшем Бог знает где, по очереди выходили из ресторанчика и поднимали руку, подавая условный знак Мерабу. И тот кричал:

— Семерка бубей!

Ему утвердительно кивали головой и махали рукой, чтобы возвращался.

— Нет! Еще! Еще! — кричал он.

Мераб ни за что не хотел возвращаться. Он в упоении «отгадывал» карту за картой!

Погода была теплая, был праздник. Возле церкви, прямо на траве сидели отдыхающие люди. Рядом с ними и стоял Мераб с серьезным лицом в позе думающего Сократа в ожидании условного сигнала. Лицо его было сосредоточено. Когда он видел одного из друзей, появляющегося в дверях ресторана, он старательно морщил лоб и через несколько секунд неожиданно для окружающих громко кричал.

— Семерка крестей!

Увидев утвердительный кивок, этот огромный, крепкий парень громко вскрикивал от радости, энергично жестикулировал руками, даже подпрыгивал, весело поглядывая на окружающих, как бы делясь с ними своей радостью. Но те не разделяли его веселья, смотрели даже с опаской. Было непонятно, что случалось с молодым человеком, время от времени громко выкрикивающем названия карт. «Может, больной?» — думали они.

— Зато для детей: Тамуны и Левана — это было настоящее развлечение. Они не могли удержаться от смеха, когда видели безудержную радость дяди Мераба и реакцию окружающих его людей. Они уже не раз бегали к отцу и перебивая друг друга, рассказывали, что делает дядя Мераб.

— Тише, тише! — пытался успокоить их Автандил. — Садитесь за стол, поешьте!

Но детям было не до еды. Они вновь выскакивали на улицу, чтобы понаблюдать за дядей Мерабом. Изредка к столику подходил бармен.

— Уважаемые, там ваш друг кричит, наверное, что-то сказать вам хочет….

— Нет, — отвечали ему, — он ничего сказать не хочет! Пусть кричит!

Стало темнеть, а Мераб все стоял у церкви, как на посту. Пришло время уезжать. Дети были маленькие, допоздна оставаться нельзя. Позвали Мераба. Все сели в машину Автандила: — шесть взрослых и двое детей. Как на заднем сиденье уместились четверо довольно здоровых мужчин, было непонятно. Каждое движение вызывало смех, но не шевелиться было невозможно: машина быстро ехала по извилистому шоссе, и повеселевшие от выпитого вина пассажиры наваливались друг на друга. Громко шутили, смеялись, и вдруг, перекрикивая весь шум, раздался голос Мераба:

— Ребята, загадайте карту! Я сейчас колоду достану! На какую-то долю секунды все будто онемели… А потом раздался взрыв дружного хохота.

— Не надо фокусов! Хватит! В машине вздохнуть свободно нельзя, а ты колоду хочешь доставать!

— Не надо колоду! — закричал в азарте Мераб. — Загадывайте любую карту, какую захотите, я и так могу!

Все по очереди спрашивали у Мераба название карты, которую, якобы, загадали, и он «отгадывал» и «отгадывал». Все поддакивали и дружно смеялись. Смеялись, оттого что Мераб всерьез верил в свою способность читать мысли и оттого что весь день прошел приятно.

Ранним утром Мераб прибежал к Автандилу очень расстроенный.

— Автандил, мой отец дурак! — произнес он, убитый горем.

— Почему «дурак»? Что случилось? — встревожился Автандил.

— Целую ночь я с ним опыты проводил, но он ни одну карту не мог мне мысленно передать! В результате я ни разу не угадал! — трагическим тоном объяснил Мераб. Лицо его не шутя выражало мировую скорбь.

— Не нужно так говорить об отце! Мы вчера шутили, поддакивали тебе, какую бы ты карту не называл, а ты не понял…

— Ты хочешь сказать, что я не умею читать мысли??

— К сожалению, не умеешь… — мягко сказал Автандил. Мераб недоверчиво посмотрел на приятеля.

— Я не верю в это!

— Напрасно, я тебе сказал правду. Твой отец нисколько не виноват в том, что ты ни разу не смог угадать карту.

Несколько секунд Мераб молча смотрел на Автандила. Потом, загадочно улыбнувшись, произнес:

— Я понял.

«Ну, и слава Богу!» — подумал Автандил.

— Ты специально так говоришь, чтобы я не сердился на отца!

Услышав такой вывод, Автандил замолчал. Потом он хотел еще что-то сказать, но Мераб в самом веселом расположении духа уже шел обратно домой в полной уверенности в своих телепатических способностях. Пройдет еще немало времени, прежде чем он поймет, что такой способностью его Бог не наделил.

3

Время шло, и складывалось впечатление, что в Ленинграде совсем забыли о Ломсадзе и его необыкновенных способностях. Но это было далеко не так: о нем помнили не только в Ленинграде, но в Москве… Однажды ближе к ночи в квартиру на улице Габашвили кто-то постучал. Дверь открыла мама Автандила Варвара Александровна. На пороге стояли два человека средних лет. Их учащенное дыхание говорило о том, что они довольно быстро поднялись по достаточно крутой лестнице на длинный балкон, где и находилась квартира. Они были одинакового роста и, казалось, чем-то похожи друг на друга. Вежливо поздоровавшись, они спросили Автандила Ломсадзе. Обеспокоенная поздним визитом неизвестных людей, Варвара Александровна в некотором замешательстве спросила:

— С кем имею честь говорить?

Переглянувшись, оба, как по команде, достали из внутреннего кармана удостоверения. Один из них, назвав свое звание в органах комитета госбезопасности и фамилию, протянул раскрытые красные корочки документа Варваре Александровне:

— Прошу!

Она поспешно надела очки, постоянно находившиеся при ней, и посмотрела в удостоверение, которое владелец из своих рук не выпустил. Увидев первые три крупно выделенные слова Комитет Государственной Безопасности, она успокоилась. Подошел еще один человек, чтобы внести ясность — это был местный участковый милиционер, который и привел поздних посетителей. Он поспешил объяснить Варваре Александровне, что это гости из Москвы и им срочно нужно видеть Автандила. Варвара Александровна постучала в комнату сына, закапризничал ребенок, показалась встревоженная жена. Автандил вышел из комнаты и поздоровался. Лицо его было невозмутимо.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Автандил.

Все расположились за круглым столом в комнате матери, которая, почувствовав конфиденциальность визита, вышла. Гости сразу приступили к делу.

— Батоно Автандил, — начал старший из них, применив типичное грузинское обращение. — Тяжело заболел очень известный человек. Его деятельность чрезвычайно важна для нашей страны. Ситуация такова, что ему нужна срочная серьезная операция, но любой наркоз ему противопоказан — это заведомо летальный исход…

— Чем же я могу вам помочь?

— Мы знаем, что Вы учились в Индии, знаем о ваших необычных способностях. Можете ли Вы его загипнотизировать или усыпить, чтобы возможно было сделать операцию без наркоза? Надо спасти человека.

Автандил задумался. С его стороны это не лечение, а только воздействие на человека во благо — наказ Учителя он не нарушит. Кроме того, он был уверен в своих силах, но слишком уж велика ответственность. А если какая-нибудь случайность, не зависящая от него?..

— Подумайте, Вы сделаете доброе дело не только для хорошего человека и его родных, но и для всей страны. Это без преувеличения.

— Я согласен, — твердо ответил Автандил Ломсадзе.

— Тогда выезжаем сразу, время очень дорого. Внизу машина, в аэропорту ждет самолет.

Автандил взял самое необходимое, попрощался с домашними, кратко объяснив, для чего едет в командировку. У дома ждала черная «Волга», которая помчалась по ночному Тбилиси в аэропорт к самолету, прилетевшему сюда из Москвы спецрейсом.

Уже через четыре часа Автандил Ломсадзе был в кремлевской клинике. Кругом все блистало чистотой. В просторных холлах мягкие кожаные кресла, цветы в хрустальных вазах, огромные зеркала. В коридорах ковровые дорожки, заглушающие шаги, предупредительный улыбчивый персонал. Ломсадзе подали белоснежный халат. Вместе с профессором-хирургом в сопровождении еще нескольких врачей, он вошел в палату, где на широкой кровати лежал больной. Сквозь большие окна, прикрытые тяжелыми шторами, пробивался рассвет. Мягкий свет торшера освещал измученное лицо больного, его лоб покрывала испарина. У постели неотлучно находились врач и медсестра. По их заботливым движениям и внимательности можно было догадаться, что человек, подле которого они стояли, имел большой правительственный чин. Первые лучи солнца и роскошь обстановки неприятно контрастировали с угасающим человеком. Высоты его карьеры, всеобщее почитание и, как следствие, обеспеченная жизнь… — все меркло в осознании его физической беспомощности и ярко возрастала ценность жизни как таковой… Вошедшие поздоровались — больной ответил. Голос был слабым, но взгляд решительным. Военная служба откладывала свой отпечаток — это был генерал-лейтенант. Он посмотрел на профессора-хирурга.

— Уже пора на операцию, профессор?

Доктор кивнул головой:

— Скоро начнем. А пока поговорите с нашим молодым врачом.

Он жестом пригласил Автандила Ломсадзе подойти ближе к больному. Генерал уже привык к тому, что все врачи спрашивают его о самочувствии и характере болей, слегка удивленно отвечал на простые вопросы Автандила, не касавшиеся болезни. Впрочем, его удивление длилось не более полуминуты, потом оно сменилось безмятежным состоянием, ответы потеряли четкость, затем против его воли закрылись глаза, и он затих… Его тут же повезли на каталке в операционную, где все было готово к сложнейшей операции.

В операционной — новейшая аппаратура, помощники профессора — врачи-хирурги, анестезиолог и терапевт. Присутствие врача-анестезиолога было излишним, но того требовал порядок. Все с головы до ног в белых медицинских костюмах и марлевых повязках. Все стерильно. Яркий свет в операционной, бьющий прямо в лицо больного, не разбудил его. Врачи констатировали глубокий сон. Совершив нужную подготовку, хирургическая сестра подала профессору скальпель…

Невозможно себе представить, что должен был чувствовать опытный хирург, делая надрез на теле больного, не получившего не только наркоз, а даже обыкновенного обезболивающего! Трудно вообразить его психологическое состояние. А что если проснется? Ведь неминуема смерть от болевого шока! Но хирург взял скальпель… Операция началась.

Четко и быстро двигались руки опытных врачей. Звучали короткие отрывистые фразы. С помощью импортной аппаратуры ассистенты следили за ритмом сердца и другими параметрами организма. Автандил стоял чуть поодаль. Неожиданно пульс больного участился. Тревожные взгляды врачей. Автандил Ломсадзе тут же оказал помощь больному своим методом. Ритм сердца восстановился. Врачи продолжали напряженно работать. За стенами операционной нервничали родственники и друзья, в служебных кабинетах с многочисленными телефонами нетерпеливо ожидали результата операции высокопоставленные чиновники. Сейчас все зависело от опытных хирургов. Лишь они не имели право на эмоции. Неожиданно больной чуть шевельнулся, глубоко выдохнув, слабо простонал. Глаза операционной сестры расширились от ужаса. Руки врачей застыли в воздухе, тревожные взгляды обратились к Ломсадзе. На аппаратуру никто даже не взглянул. В операционной наступила физически ощутимая тяжелая тишина. Ломсадзе оставался спокоен. Он стабилизировал состояние пациента. Слов не требовалось. Врачи поняли: они могут продолжать сложнейшую операцию. Только через несколько часов больной был перевезен в послеоперационную палату. Автандил Ломсадзе подошел к больному, присел рядом с кроватью на стул. Вокруг стояли врачи. Генерал спал. Умиротворенное лицо его говорило о том, что он не испытывает никаких болей и никакого беспокойства во сне.

Прошло еще около шести часов, прежде чем врачи решили разбудить больного. Под воздействием Ломсадзе генерал открыл глаза, взгляд осознанный, он проснулся. Посмотрел на стоящих рядом врачей и остановил взгляд на профессоре и, словно продолжая начатый разговор, спросил:

— Профессор, Вы сказали «скоро», когда же конкретно мне будут делать операцию?

Присутствующие заулыбались.

— Все уже позади, операция сделана. Теперь Вы будете поправляться.

Генерал сначала не поверил. Ему казалось, что он не переставал разговаривать с этим молодым человеком с проницательными карими глазами. И только оглядев комнату и увидев, что лежит в другой палате, поверил, что операция уже прошла.

Родственники облегченно вздохнули, считая, что самое страшное позади, но врачи понимали: радоваться еще рано. Послеоперационный период — едва ли не самое опасное время, поэтому возле больного вновь постоянно дежурил врач и медсестра, ни на минуту не оставляя генерала одного. Три дня никто из оперирующих врачей не уходил из клиники, ночуя прямо там. Автандил тоже оставался в клинике, контролируя состояние больного. Он ловил на себе тревожные вопросительные взгляды хирургов, ожидающих обязательное появление болей после операции. По несколько раз в день они спрашивали у Автандила, точно ли не появятся боли. И Автандил в который раз успокаивал их, обещая, что послеоперационных негативных последствий у генерала не будет. Волнения врачей можно было понять. Чем бы они смогли облегчить страдания больного, если ему противопоказаны все обезболивающие средства?

Через три дня врачи убедились в стабильном состоянии больного. Он поправлялся и чувствовал себя лучше, казалось, с каждым часом. Присутствие Автандила Ломсадзе уже не требовалось, но врачи не хотели отпускать его, опасаясь каких-либо рецидивов. Ломсадзе, чувствовавший и видевший внутреннее состояние больного, был спокоен за него.

— Я уверен, ничего не случится! — сказал он профессору-хирургу.

Так закончилась беспрецедентная операция. Заслуга врачей была велика, но без помощи Ломсадзе она, вообще, бы не состоялась…

Автандила Ломсадзе пригласили поехать в здание правительства. Автомашина остановилась перед зданием с колоннами и каскадом плоских ступеней, ведущих к массивным дверям. Перед ним услужливо распахнули двери и провели в кабинет к высокому начальству. Когда он вошел, из-за стола поднялся седовласый человек среднего роста, сердечно поблагодарил его, крепко пожав обе руки, с готовностью предложил:

— Когда Вам что-нибудь будет нужно, обращайтесь. Я буду рад помочь.

Автандил Ломсадзе мог попросить работу с хорошей зарплатой, жилплощадь в Москве, хотя бы квартиру в Тбилиси! Для него бы сделали все, о чем бы он ни попросил! Автандил ничего не попросил…

На этом визит к высокому начальству закончился. Сотрудники, которые его привезли, узнали у него, на какое число ему нужен билет на самолет в;Тбилиси. Гостиница «Москва», в которой поселили Ломсадзе в номере люкс, была в его распоряжении на неделю, как он этого захотел. Через неделю, навестив своих друзей, он вылетел обычным рейсом в Тбилиси.

4

В Тбилиси Автандил снова окунулся в ту же обычную, размеренную жизнь: небольшая комната, маленькая зарплата и его невостребованные неограниченные возможности…

Однако уже через полтора-два месяца его снова вызвали в Москву. После его уникальной помощи в операции Ломсадзе пригласили для переговоров в кремлевскую клинику, где помимо руководящего медицинского состава присутствовали несколько человек и из Комитета Государственной Безопасности.

В небольшом конференц-зале клиники собралось руководство медицинского управления, были и другие врачи.

Беседа с Ломсадзе, продолжавшаяся около получаса, закончилась деловым предложением — его пригласили на работу в кремлевскую клинику. Это не явилось для него неожиданностью. Но увидев обеспокоенные лица врачей, для которых он являлся конкурентом, он отказался от лестного предложения и уехал в Тбилиси.

В один из погожих октябрьских дней позвонил его друг Гоги. Он жил на окраине Тбилиси, но они довольно часто виделись.

— Автандил, хочу тебя познакомить со своим другом Вахтангом. Он только что приехал из Москвы на несколько дней.

— О чем ты говоришь, Гоги? Твои друзья — мои друзья. Приходите.

Через двадцать минут Гоги с Вахтангом уже входили к Автандилу. После обычной процедуры знакомства Автандил пригласил их к столу, который быстро накрыли жена и мать. Гостей всегда принимали очень радушно. За обедом вели неспешный разговор о Москве и Тбилиси, о друзьях, живущих в столице. Нашли общих знакомых — оказалось, мир тесен. Прошло больше двух часов. Посмотреть со стороны — беседуют люди, которые дружат уже несколько лет: столько у них общего! Когда Гоги на несколько минут вышел из-за стола, оставив Вахтанга наедине с гостеприимным хозяином, Вахтанг спросил:

— Гоги сказал тебе, зачем я к тебе пришел?

— Нет, он ничего не говорил.

— Я уже много лет работаю в органах государственной безопасности. Сейчас я в очень сложной ситуации. У меня большие неприятности. Наша агентура проваливается. На сегодняшний день задача — спасти оставшихся. Есть у нас одни из лучших агентов: вот уже двадцать лет они работают в Америке. Сейчас мы с ними связь потеряли. Не знаем, где они, живы ли? Если живы, мы бы срочно переправили их на родину. Если бы ты знал, сколько они сделали! Нам никак нельзя их потерять. Ты не мог бы помочь в этом?

Автандил печально посмотрел на Вахтанга. Он ждал от нечто подобное…

— Вахтанг! Я же тебе говорил, что мне предлагали работать в органах и я отказался, потому что по философии йоги не могу заниматься такими делами.

— Знаю, знаю, но ты пойми: это лучшие агенты, у них двое детей. Их спасти надо, иначе…

— К сожалению, я для них ничего не могу сделать…

— Автандил, дружище, выручи меня. Если этих агентов мы не вернем, вся моя жизнь полетит прахом. Я лишусь Звездочек, должности, даже работы. Со мной будет кончено как со специалистом. Таких провалов не прощают. И моя личная жизнь пойдет кувырком. Все взаимосвязано. Я никогда ни о чем тебя больше не попрошу!

Автандил покачал головой:

— Я не могу этим заниматься…

Отчаяние отразилось на лице Вахтанга. Глаза заблестели. Нет, он не плакал. Он держал себя в руках. Но слезы, предательские слезы стояли в глазах сильного волевого мужчины. Автандил видел, что Вахтанг был в безвыходном положении.

— Я понимал, что это невозможно, но все-таки… надеялся. Теперь все кончено. Не знаю, что со мной будет… Автандил задумался.

— Хорошо, приходи завтра утром, часов в десять. Посмотрим, что можно сделать.

Вахтанг даже не сразу понял, что Автандил согласился ему помочь, несколько секунд он недоуменно смотрел на него, затем схватил его руку двумя руками и, крепко сжав, долго тряс ее:

— Спасибо тебе, Автандил, никогда не забуду… Ты меня спасаешь… в буквальном смысле… спасаешь…

Автандил едва освободил свою руку от крепкого рукопожатия.

— Я ничего не обещаю и не гарантирую. Завтра подумаем.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Вахтанг, — завтра, завтра… Он вытер пот с лица. Он сильно нервничал и казался «выжитым», как лимон.

— Я, пожалуй, пойду сейчас домой, если позволишь, успокоюсь.

— Конечно, иди. До завтра.

Вернувшийся Гоги все понял. Он ушел вместе с Вахтангом.

На следующее утро Вахтанг пришел к Автандилу ровно в десять утра. Он был пунктуален.

— Ну, хорошо, Вахтанг, объясни, чем я могу тебе помочь?

— Мы потеряли связь с нашими агентами, не знаем, где они находятся, грозит ли им опасность. Только это мне и нужно узнать… Ты бы мне очень помог, если бы съездил со мной в Соединенные Штаты всего на один-два дня и узнал бы это. Я все организую. Вылететь можем уже сегодня, через два дня ты уже будешь дома — я обещаю!

Вахтанг с надеждой смотрел на Автандила.

— Тебе нужно знать местонахождение людей и грозит ли им опасность? Правильно я понял?

— Да.

— Для этого мне не нужно ехать в Штаты, я и так скажу. Назови фамилию и имена интересующих тебя людей.

Вахтанг торопливо достал из внутреннего кармана авторучку и записную книжку. Написав в ней истинные фамилии и имена и те, под которыми агенты живут сейчас в Америке, а также их личные шифры, молча протянул Автандилу, словно опасаясь произнести имена засекреченных разведчиков даже здесь, в пустой комнате. Автандил смотрел несколько минут на записанные имена в полной тишине. Вахтанг не шевелился, даже дыхание затаил. Наконец Автандил оторвал взгляд от записной книжки и, глядя на Вахтанга, назвал точный адрес и добавил:

— Им надо срочно уезжать, завтра за ними придут. Вахтанг был потрясен. Он никак не ожидал, что Автандил, сидя здесь, дома, перед его глазами, смог установить местонахождение нужных ему людей. Боже, как просто! А как он может знать, что именно завтра за ними придут? Тень недоверия промелькнула в его лице.

— Ты уверен, что им грозит опасность? Это точно? — спросил он.

— Ты меня спросил, я тебе сказал свое мнение — решай сам, что делать, — ответил Автандил.

Вахтанг вырвал листок с записанными именами и, достав из кармана зажигалку, тут же сжег. Поблагодарив Автандила, он сказал:

— Ты, конечно, понимаешь, что все это должно остаться между нами?

— Да, конечно, — ответил Ломсадзе.

Секретных агентов успели переправить в Москву. Судьба Вахтанга не пошла кувырком, как он боялся, скорее, наоборот. И все-таки сказать, что все кончилось благополучно, нельзя. Дело в том, что люди, выполнявшие свой долг перед Родиной за границей, создали семью, в которой выросли двое детей. Естественно, дети даже не догадывались, что их родители — не те люди, за которых себя выдают. И когда уже достаточно взрослые дети оказались в Москве, произошла трагедия — нервный срыв. Для них, родившихся и выросших в Америке, Советский Союз был чужой страной. Здесь вновь потребовалась помощь Автандила Ломсадзе. Его вызвали в Москву для того, чтобы он помог детям осознать случившееся. Под воздействием Ломсадзе дети быстро адаптировались, состояние стресса прошло.

5

Иногда Автандил Ломсадзе бывал в Москве и по своей инициативе… В очередной приезд в Москву его хороший знакомый Сергей Добрин проявил свою инициативу; он давно хотел познакомить Автандила Ломсадзе с Вольфом Мессингом. О Месинге тогда знали многие. Это был человек-легенда. Одаренный телепатическими способностями, он предсказал Гитлеру в 1939 году поражение в войне и бежал из захваченной фашистами Польши в Россию, был принят Сталиным, благодаря чему ему разрешили выступать на сцене с психологическими опытами. Выступали с этой программой несколько человек, но Мессинг был лучшим. Надо сказать, что Сергей взял на себя трудную задачу. Дело в том, что Вольф Мессинг был человеком довольно замкнутым и не любил встречаться с незнакомыми людьми. И на то были веские причины. На его долю выпал тяжелейший жизненный путь. Наделенный телепатическим даром, он болезненно воспринимал обман окружающих людей. Тяжело переносил недоверие к себе и своим способностям. Ему разрешили выступать на сцене при условии, что он заявит во всеуслышание, что телепатии на свете не существует. И он вынужден был признать телепатию идеомоторным актом, брать зрителей за руку, чтобы делать вид, что угадывает мысли по пульсу. При этом он сильно переживал, так как говорить неправду для него было психологически трудно. Заявив, что телепатии нет, он проводил телепатические опыты. Парадокс! Правда, назывались они тогда иначе: «психологические опыты». Он знал, что к его выступлениям относятся скептически, его постоянно контролируют, проверяют, чтобы он не сказал ничего лишнего. Он строго следил за своей речью на выступлениях. Вольф Мессинг выступал на сцене не часто. Это объяснялось тем, что во время выступления он тратил много энергии: дрожал от напряжения, лицо его становилось красным. Сам он говорил, что телепатические опыты — работа совсем нелегкая. «Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу пред ударом тяжелой кувалдой, — писал он о себе. — Мой труд не легче труда молотобойца и спортсмена или конструктора, склонившегося над чертежом новой машины, или геолога. И те, кто бывал на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие на моем лбу…» Жена, которая была его ассистенткой, помогала ему во всем. Особенно он нуждался в заботе в перерывах между выступлениями. Она делала ему ванну для больных ног, массировала ступни, иногда делала расслабляющий массаж тела. Он стоил того, чтобы о нем заботились. И сам он был человеком добрым и отзывчивым. Как-то Вольф Григорьевич, будучи на гастролях от Белгородской филармонии, неожиданно наклонился к администратору — симпатичной женщине — и участливо сказал:

— Ну, что, деточка, голова сильно болит?.. Ничего, сейчас пройдет.

И, действительно, боль прошла. Женщина была удивлена, ведь она никому не говорила о том, что ее мучает сильная головная боль.

Таков был Мессинг — самоучка, самородок, наделенный даром восприятия мысли, достигший всего этого сам, без чьей-либо помощи. Как ни парадоксально, телепатический дар и душевная доброта осложняли и без того трудную жизнь. Окружающие его не понимали, и он об этом знал, поэтому и не встречался с незнакомыми людьми. Было удивительно, что он согласился встретиться с молодым телепатом. Вероятно, Сергей Добрин нашел убедительные аргументы. Самому же Сергею было крайне интересно, как будут общаться два человека, умеющие воспринимать мысли. В отличие от способностей Мессинга, дар Ломсадзе, благодаря обучению в Индии у Высокого Учителя, был неизмеримо мощнее, и пользоваться он умел им в совершенстве.

Сергей приехал за Автандилом, который гостил в Москве у своих знакомых. Он знал, что сегодня познакомится с Мессингом. Сергей уже много рассказывал о нем. Вот и сейчас он снова говорил о Вольфе Мессинге, чувствуя, что исполнится его заветная мечта познакомить этих необычных людей. Рядом, принимая участие в разговоре, сидела жена Сергея — Наташа. Прошло десять, пятнадцать минут. Автандил понимал, что события развиваются не так, как распланировали его знакомые. В комнате был накрыт небольшой стол. Казалось, ожидали еще какого-то гостя. Этим гостем должен быть, как понял Ломсадзе, Мессинг. Сергей вышел в соседнюю комнату. Через пять минут он вернулся и, улыбаясь, сказал:

— Нам пора ехать. Вольф Мессинг нас ждет.

Сергей сделал вид, что все идет по плану. Они поехали в гостиницу, где в это время жил Мессинг. Дверь открыл он сам. Автандил увидел перед собой уставшего худенького человека небольшого роста с черными с проседью взлохмаченными волосами. Он пригласил войти. Предложив гостям диван и кресло, он сел в кресло, стоящее чуть поодаль.

— Вольф Григорьевич, я уже рассказывал вам об Автандиле Ломсадзе. Он телепат, учился в Индии, — начал представлять Сергей Автандила.

Мессинг смотрел на Автандила, но тот не чувствовал заинтересованности в его взгляде. Да и слушал-то он невнимательно. С ним знакомили многих людей, и он, вероятно, устал от этих знакомств. Но к середине встречи Мессинг проявил интерес к новому знакомству. Его рассеянность исчезла, разговор стал приятным, но касался общих тем. Расставаясь, Мессинг дал Автандилу Ломсадзе номер своего телефона и записал его номер.

— Как-нибудь увидимся, — сказал на прощание Мессинг.

Увиделись они не скоро. Прошло два года. За это время даже по телефону не общались. А встретились у Сергея. На этот раз Мессинг проявил инициативу и захотел увидеться с Ломсадзе. Когда пришел Автандил, Вольф Мессинг уже ждал его. Те же взлохмаченные волосы и уставшие глаза, но во взгляде был виден интерес. За столом беседовали неторопливо, Мессинг вообще говорил не спеша, с большими паузами. Он задавал вопросы Автандилу, и тот обстоятельно отвечал на них. Через некоторое время Мессинг предложил Автандилу:

— Пойдемте в соседнюю комнату, поговорим.

— Конечно, — согласился Автандил.

Они перешли в другую комнату. Мессинг неторопливо устроился в кресле, Автандил — в кресле напротив. Помолчали. В дверь заглянул Сергей:

— Принести вам что-нибудь?

— Нет, спасибо, — ответил Мессинг. Автандил тоже отказался, отрицательно покачав головой. Притворив плотно дверь, Сергей исчез. Несколько секунд спустя Мессинг, продолжая разговор, начатый за столом, спросил:

— Вы сказали, что телепатические способности у вас открыл Васильев. Неужели в детстве вы совсем не чувствовали их?

— Не могу сказать, что совсем не чувствовал. Часто бывало, что, разговаривая с друзьями, я отвечал на их еще не заданные вопросы. Поэтому, когда мы беседовали, как правило, я говорил один. Но я не придавал этому значения.

— То, что в детстве вы не придавали этому значения — понятно. А в юности?

— Не знаю. Некогда было задумываться над этим. Я учился в институте, много занимался спортом, ездил по стране: то сборы, то соревнования. Просто не обращал внимания.

Снова помолчали. Разговор шел неспешный.

— А в Индию как вы попали?

— Профессор Васильев меня отправил. Он договаривался. Я только документы и фотографии дал. Опять помолчали.

— А женились вы когда? — снова спросил Мессинг.

Почти сразу после возвращения из Индии. Приехал домой в Тбилиси и через полгода женился.

«У вас есть дети?» — неожиданно мысленно спросил Мессинг.

Автандил легко воспринял мысленный вопрос и тотчас мысленно ответил:

«Да. Двое: девочка и мальчик.»

«Большая семья», — снова принял мысль Мессинга Автандил.

Далее разговор продолжался также без слов.

«А родители ваши живы?»

«Да, только мама».

«Где вы работаете?»

«На маргариновом заводе главным механиком».

«Значит, свои способности вы не используете?»

«Пока нет».

«А вы как-нибудь используете свои телепатические способности, кроме как на выступлениях?»

Автандил не получил ответа и усилил свой мысленный вопрос:

«А вы где работаете? Только на сцене?»

«А что еще делать?..»

Воспринятая от Мессинга мысль была печальной. Автандил понял не только печаль, но и незавершенность этой мысли. Он бы и сам с удовольствием работал бы там, где нужны его способности, а не на маргариновом заводе, но кто позволит?

Автандил увидел вспотевший от напряжения лоб Мессинга.

— Как часто вы выступаете на сцене? — спросил он, перейдя с мысленного общения на словесное, почувствовав, что Мессинг устал.

— Обычно два-три раза в месяц, — ответил Мессинг.

Автандил понял, что редкие выступления телепата обусловлены тем, что тот очень уставал, и на восстановление сил у него уходило много времени. Через несколько лет, когда Автандил Ломсадзе сам будет проводить на сцене телепатические опыты, ему зрители неоднократно будут задавать тот же самый вопрос: «Как часто вы выступаете?» И каждый раз он будет отвечать:

— Сколько есть предложений, столько и выступаю.

У него никогда не будет проблем с восстановлением ученной энергии. Проводя по два-три выступления за день, с легкостью будет ее восполнять. А сейчас он почти не тратил, мысленно общаясь с Мессингом, чего нельзя было сказать самом Мессинге, поэтому их диалог в дальнейшем проходил больше словесно, чем мысленно. Автандил чувствовал, что пожилому телепату необходим отдых. Когда общались мысленно, Автандил нередко «читал» мысли Мессинга, чтобы тот не тратил энергию на передачу мысленного вопроса. Но «читал» естественно, не все, а только то, что дозволено. Ломсадзе не задавал лишних вопросов, многое ему было и так понятно, к тому же он не был любопытен. Общаться с Мессингом ему было легко и мысленно, и словесно, хотя многие утверждали, что Мессинг был трудным человеком в общении. Разговаривая, он мог, например, неожиданно покинуть своего собеседника и сказать своей жене, что продолжения разговора не будет. Он всегда чувствовал ложь, лицемерие, лесть и не переносил этого. Автандил Ломсадзе обладал душевной прямотой, и поэтому Мессингу было легко с ним общаться.

В этот день они расстались друзьями, несмотря на разницу возрасте. Их сближал не только телепатический Божий дар, но и чистота души и помыслов.