Радикал рок-н-ролла: жизнь и таинственная смерть Дина Рида

Глава 10. Свет, камера, депортация

В конце 60-х в среде американских актеров Италия считалась вторым Голливудом. Клинт Иствуд, Юл Бриннер и другие артисты отправлялись на юг Европы на киносъемки. Наряду с той холодностью, с которой Голливуд относился к Риду, итальянское гостеприимство казалось теплым, словно легкий ветерок Средиземноморья. Рид был нарасхват у кинорежиссеров, и он приступал к съемкам сразу же, как только запускалось производство их фильмов. Итальянские режиссеры приглашали его на главные роли вместе с такими известными актрисами, как Анита Экберг и Надя Тиллер. В 1967-м вышел фильм «Баккару» (Buckaroo). В 1968 — «Двадцать шагов к смерти» («Twenty Steps to Death») и «Три цветка» («The Three Flowers») совместного итало-испанского производства. А в 1969-м он снялся в картинах «Смерть стучится дважды» («Death Knocks Twice»), «Бронебойный бэби» («Machine Gun Baby Face»), «Сородичи Зорро» («The Cousins of Zorro») и «Пираты Зеленого Острова» («The Pirates of the Green Island»). Всего после приезда в Италию Рид сыграл в восьми фильмах.

Но именно с выходом кинокартины «Прощай, Сабата» («Adios Sabata») в 1968 году Рид оказался соблазнительно близок ко всеамериканской славе, избегавшей его почти 10 лет. Фильм был одним из серии спагетти-вестернов, снимавшихся в Италии, но с расчетом на американскую аудиторию. Ведущая роль в нем была отдана известнейшему актеру того времени — Юлу Бриннеру. Боготворимый за роль в фильме «Король и я» и главную роль в классической картине 60-х «Великолепная семерка», Бриннер все еще являлся знаковой фигурой, несмотря на то, что в последнее время кассовые сборы его фильмов не оправдывали ожиданий. Имя Рида значилось вторым после Бриннера, и роль давала ему возможность присутствия на экране вплоть до финальных титров. Голливудская студия «Юнайтед Артистс» выпустила фильм в прокат США в 1971-м, но еще в период съемок этой картины Рид убеждал себя в том, что, наконец-то, американские зрители, и что еще важнее, американские режиссеры увидят его работу и пригласят сниматься в главных ролях своих фильмов. Увы, — хотя этот фильм до сих пор периодически появляется в эфире кабельных телеканалов, — звонков из Голливуда так и не поступило. Поведение Рида на съемках также менялось. Частенько по утрам он вставал и произносил речь перед остальными членами съемочной группы, рассказывая им о своем видении проблем мира. Он говорил о помощи бедным, об освобождении от дискриминационных ограничений чернокожего населения Америки, о выводе американских войск из Вьетнама. «То были неглубоко мыслящие люди, и они этого не выносили, — говорила Патриция. — Я сказала ему: "Дин, собери столько денег, сколько сможешь, чтобы иметь возможность сражаться деньгами против денег". Богатые отправляли "к черту Дина Рида". Он злил Юла Бриннера. Когда Дин проходил мимо, Юл говорил: "Вот коммунистический ублюдок"».[147]

В августе 1967, в перерыве между съемками, Рид и Патриция поехали в горы, на знаменитый горнолыжными трассами курорт, расположенный недалеко от Рима. В летнее время курорт также пользовался популярностью благодаря своим живописным пейзажам. Супруги совершили поход в лес, и Патриция соорудила навес из веток. Пара чуть было не распалась накануне Рождества 1966 года, чуть позднее возвращения из российского турне. Тогда Патриция улетела в Калифорнию, пару месяцев жила у матери и в течение нескольких недель встречалась с игроком Американской футбольной лиги. В итоге Рид отправился за ней в Калифорнию, и они помирились. Теперь супруги вновь собирались предпринять попытку заиметь ребенка и хотели зачать его высоко в горах под звездами. Тем вечером они приготовили ужин на костре. И пока летнее солнце скатывалось за горные вершины, а сумерки сменялись темнотой ночи, Дин и Патриция сидели у огня, потягивали вино и вели беседу. Рид погладил длинные волосы жены, и, целуя, принялся расстегивать ее блузку. Неторопливо освободив друг друга от одежды, они насладились любовью, позволив прохладному ветерку гор ласкать их обнаженные тела.[148]

Короткое время спустя доктора подтвердили беременность Патрисии. Рид отправился в Монголию, и эту поездку в итальянской прессе сравнивали с путешествиями итальянца Марко Поло, несколькими веками ранее. Вряд ли эти приключения равновесны, но все же представление рок-н-ролла еще одной находящейся во власти коммунистов стране освещало неизведанные маршруты. Рид путешествовал по региону, отправлял снимки и рассказы для публикаций в итальянских газетах и встречался с Далай-ламой. Через месяц он вернулся к жене с подарками из тончайшего шелка.[149]

Беременность Патрисии протекала трудно, несколько недель она находилась на сохранении. И мать, и отец ребенка очень волновались. Они уже столько раз в разных странах проходили сквозь это испытание: радость от провозглашенного вердикта врачей о беременности, предвкушение появления ребенка на свет и затем опустошительное отчаяние от того, что что-то было не в порядке и тело Патрисии отторгало плод. Рождение здоровенькой малышки в римском госпитале 2 мая 1968 года супруги восприняли как чудо. После семи неудач наконец-то держать на руках дитя своей любви — это событие глубоко потрясло обоих родителей. Охапки роз, взгроможденные в больничной палате Ридом на грудь жене, чуть не лишили ее возможности дышать и напрочь перекрыли запахи дезинфицирующих средств, обычно применяемые в госпиталях. Он держал на руках Рамону, ворковал с ней и затем, вернувшись домой, сделал то, что в особые моменты жизни делал часто. Он писал. На этот раз — письмо, адресованное дочери, которую нарекли Рамона Чимене Гевара Прайс Рид. Во многом это письмо поразительно напоминает ранние письма Рида, которые он прежде писал в день своего рождения. В этом письме к дочери Рид подытоживает то, что ему удалось узнать на своем жизненном пути, и называет тех, от кого он приобрел эти знания.

«Дорогая Рамона,

Это мое первое письмо к тебе, моей дочурке, так неожиданно быстро появившейся на свет 2-го мая. Патрисия и я выбрали сегодня тебе имена, и я уверен, что ты обязательно оценишь каждое из этих пяти очень разных имен по достоинству… Пять имен — достаточно много, я знаю, но для каждого из них имеются свои основания.

Рамона… будет напоминать тебе, что твои предки со стороны матери были индейцами. Оно будет напоминать тебе о том, как храбро и мужественно сражался твой народ, защищая свою землю. Но самое главное — оно будет напоминать тебе о важнейшей роли природы в жизни твоего народа и в жизни твоей мамы и твоего отца. Потому что ты была зачата на постели из трав, и только листья деревьев скрывали любовь двух людей от глаз звездного неба. Ты, и твои папа и мама в тот момент были частью природы, и поэтому я надеюсь, что ты вырастешь такой же свободной и независимой, как животные в лесу и птицы в небе. Ты будешь жить в единстве с природой, потому что поймешь, что ты есть живое существо, как и все остальные — такие же дети эволюции, как ты сама.

Чимене… будет напоминать тебе о том вечере, когда я, твой отец, наконец-то ощутил необходимость и набрался смелости попросить твою маму стать моей женой. Оно будет напоминать тебе о твоей матери и о ее женственности. Твоя мама и я посмотрели фильм "Эль Сид", для меня этот день очень памятен. Героем фильма был очень смелый человек, который скакал на белом боевом коне и который посвятил свою жизнь людям. А его жена, красивая Дона Чимене, посвятила свою жизнь ему. Патрисия стала моей женой, потому что поверила, что тем человеком в сияющих доспехах на белом коне был я. Жизнь показала, что доспехи теряют свое сияние и что белый конь становится серым, но ее романтическая женственность осталась неизменной. Так что твоя мама пожелала, чтобы ты носила это имя Чимене и, повзрослев, стала такой женщиной.

Имя Гевара… будет тебе напоминать о тех качества, которые должны приобрести каждый мужчина и каждая женщина. Человек, который носил это имя, прожил свою жизнь не для того, чтобы исполнять собственные желания, но ради служения всему человечеству. Ты, моя дочь, однажды сможешь рассудить, всегда ли твой отец поступал правильно или нет. А я всегда буду делать все от меня зависящее, чтобы чтить память этого имени. Потому что жизнь человека только тогда чего-нибудь стоит, если он посвящает ее своему ближнему, поиску и борьбе за более справедливый и человечный мир.

Прайс… будет напоминать тебе о том, что ты должна находить свою собственную истину и что должна защищать ее, не страшась последствий. Потому что человек, обладающий этим именем, посвятил свою жизнь поиску правды, и, поверив в то, что обнаружил ее, он был достаточно отважен, чтобы защищать ее наперекор всему миру. Он никогда не предал того, что по совести считал верным, даже когда ему пришлось за это отправиться в тюрьму. Этот человек стал моим лучшим другом. Твои убеждения в течение жизни могут измениться несколько раз, потому что знание приходит к нам только капля за каплей, медленно и иногда против нашей воли, но только так ты отыщешь свою собственную истину.

Рид… будет напоминать тебе о твоих бабушке и дедушке, которые воспитывали твоего отца, жертвуя многим. Ты тоже часть их. Имя Рид будет также напоминать тебе о честности и прямоте, с которыми твой дедушка прожил свою жизнь, и о любви, которую твоя бабушка отдавала мне, твоему отцу. Все это способствовало тому, что я стал тем, кто я есть, и они будут любить тебя так же, как я люблю. Но имя Рид постоянно будет напоминать тебе и о самом важном человеке в моей жизни. О том человеке, который не приобрел имя Рид с рождением, но принял его, понимая, что оно принесет в будущем не только радость и счастье, но и слезы и горе. Этот человек — Патриция, которой пришлось столько выстрадать, чтобы дать тебе жизнь. Помни того человека, которому пришлось провести так много болезненных часов в госпиталях прежде, чем она смогла, исполненная надежды, дождаться часа твоего рождения. Она уже столько о тебе выплакала, и наверняка снова не раз всплакнет, пока ты вырастешь. Она дала мне силы бороться. Благодаря ей узнал я, что такое любовь и что означают взаимное уважение и терпение. Она понимает, что когда я выступаю за лучшую жизнь всего человечества, Я ТАКЖЕ ВЫПОЛНЯЮ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПО ОТНОШЕНИЮ К НЕЙ И ТЕБЕ, РАМОНА, ПОСКОЛЬКУ ВЫ — ТАК ЖЕ ЧАСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

Это твои имена, малышка. Гордись ими. Твоя мама и я любим тебя, и мы сделаем все, что сможем, чтобы ты и твоя жизнь подтвердили, что эти имена даны тебе справедливо.

Спокойной ночи, моя крошка.

Твой отец».[150]

Снимаясь в кино и познавая заботы отцовства, Рид не пренебрегал своим долгом просветителя. Сейчас основное его внимание было направлено на войну во Вьетнаме и все более кровожадные старания руководства Соединенных Штатов поддерживать правительство Южного Вьетнама вместе с его армией, уже доказавшее свою неспособность отражать натиски северо-вьетнамских войск. В этом смысле Рид не отличался от сотен тысяч юношей и девушек, которые организовывали мощные антивоенные демонстрации в университетских городках, у призывных пунктов и государственных зданий в Соединенных Штатах. Добрый друг Рида Марв Давидов, например, систематически проводил акции протеста у штаб-квартиры корпорации «Ханиуэлл» и промышленных предприятий в Миннеаполисе и его пригородах, поскольку «Ханиуэлл» являлся одним из главных производителей бомб и других приспособлений для ведения боевых действий во Вьетнаме. Но, в отличие от идеологических собратьев в США, Рид, казалось, был заинтересован в успехе Северного Вьетнама и озабочен гибелью его солдат не менее, чем взысканием поминальных звонов по его собственным соотечественникам. «Он думал, что правительство США убивает наших парней, — объясняла Патриция. — Он полагал, что если мы выведем войска, войны больше не будет. Он не думал об этом, как об убийстве американцев. Он говорил вьетнамцам, что нам нужно вывести свои войска, но вам нужно освободить заключенных. Он был похож на Джейн Фонду. Он думал, что эта война идеологическая».[151]

25 мая 1967 года Рид выступал на организованном антивоенном митинге в Риме на площади Пьяцца Навона. Ночное собрание проходило с участием большого числа знаменитостей. В докладе Государственного департамента США в адрес ФБР заявляется, что Рид присоединился к выступающим у микрофонов по приглашению не установленных итальянского киноактера и греческой киноактрисы. В докладе цитируется другой американец, Харольд Хьюмз, но не приводятся слова Рида, и лишь дается замечание, что его выступление было «антиамериканским».[152]

Летом 1967 года правительство Южного Вьетнама под руководством подполковника Нгуена Ван Тхеу и вице-президента Нгуена Као Ки подготовилось к переизбранию. В начале сентября за эту пару проголосовали только 27 процентов избирателей, но и эта цифра оказалась вдвое большей, чем у ближайших соперников. Рид не смог упустить удобного случая прокомментировать избирательную кампанию и написал письмо редактору «Интернэшнл геральд трибюн», уважаемого европейского издания американской газеты «Нью-Йорк геральд трибюн». «Геральд трибюн» выпускалась в Париже и выполняла функции прессы для американцев, живущих или путешествующих по Европе. Еще одна служебная записка, направленная директору ФБР из американского посольства в швейцарском Берне, содержала в прикреплении письмо Рида и сообщение, что «это может свидетельствовать о том, что Рид в настоящее время находится в Риме». Письмо написано в манере Дина Рида, с присущим ему частым использованием восклицаний, с обычным восхвалением американского народа и презрительным отношением к его южновьетнамскому союзнику.

«Наконец-то, моя вера в бесконечную мудрость американского народа возродилась, так как я прочел, что согласно последним опросам большинство американских граждан сомневаются в том, что выборы во Вьетнаме проведены полностью честно, — гласило частично письмо Рида. — Вне всякого сомнения, это есть недомолвка года!»

«После того как были тщательно отобраны кандидаты, начался процесс отбора избирателей. Голосование было разрешено только в районах, которые находятся под контролем сил США, — а это означает, что в пределах от двух третей до трех четвертей территории Вьетнама голосование было запрещено! — равнозначно тому, как если бы только консервативному и расистскому югу Соединенных Штатов было позволено принимать участие в выборах президента страны».

«Вот уж действительно свободные выборы! Что было действительно свободным на этих выборах, так это свободные методы и организация их проведения от первого и до последнего дня»».[153]

Многие годы жизни и работы за границей научили Рида способам извлечения пользы из обладания американским гражданством. Весной 1969 года выступления против вьетнамской войны достигли своего пика в Соединенных Штатах и других странах, включая Италию. Итальянская полиция принимала жесткие меры, пытаясь предотвратить массовые протесты, которые ставили в неловкое положение мощного и богатого союзника Италии. В один воскресный день друзья-активисты позвонили американскому актеру и сообщили о еще одном митинге в защиту мира, намечаемом в Риме. Рид принял участие в акции и обнаружил, что митингующие направляются к американскому посольству. Огромная толпа надвигалась, но полиция была наготове, построенная в три шеренги и стоящая намертво между демонстрантами и посольством. Рид — по какой-то причине, которую он не мог вспомнить, — в тот день был при галстуке, и когда он протискивался к первым рядам участников демонстрации, его друзья просили всех уступить ему дорогу, так как он является сотрудником посольства. Вытащив свой американский паспорт, Рид помахал им перед полицейскими. На ломаном итальянском он объяснил офицерам — по подсказке друзей, — что он американский служащий, и ему нужно пройти на работу в посольство. Полицейские, больше нацеленные держать под контролем тысячи демонстрантов, мельком взглянули на Рида и позволили ему пройти за ограждения. Он прошел за баррикады и далее, ближе к тому месту, откуда посол Соединенных Штатов и шеф римской полиции наблюдали за противостоянием. Рид повернулся к толпе и произнес как можно громче, чтобы быть хорошо услышанным:

«Да здравствует Хо Ши Мин! — провозгласил он здравицу лидеру Северного Вьетнама. — Да здравствует Хо ши Мин! Остановите бомбежки. Прекратите террор. Все агрессоры — вон из Вьетнама! Да здравствует другая Америка!»

Услышав первое воззвание, посол и шеф полиции повернули головы, увидели, кто дирижирует скандированием лозунгов с территории посольства, и отдали приказ на арест Рида. Офицеры быстро скрутили его, надели наручники и вывели из посольства. Рид, довольный хитрым приемом, при помощи которого удалось провести копов, улыбался всю дорогу до полицейского участка. Через пару часов его отпустили.[154]

Наряду с публичным высказыванием недовольства основными принципами общественного устройства и деятельности политической и экономической элиты, частным образом этот американец выражал серьезные сомнения в отношении коммунизма и Советского Союза. В середине 60-х Чехословакия, под руководством Александра Дубчека, поигрывала с более открытым общественным устройством: ослабляла свою хватку жесткая цензура в области искусства, прессы и критики правительства; власти экспериментировали со свободной торговлей, в отличие от плотно контролируемых и централизованно планируемых экономик большинства стран Восточной Европы. Допускалась критика восточного соседа — Советского Союза и велись разговоры о том, чтобы ослабить русские поводья над чешской нацией и, возможно, установить более тесные отношения с Западной Европой и даже с Соединенными Штатами. Естественно, западные чиновники аплодировали таким подвижкам, надеясь, что если они сумеют переманить с советской орбиты одну страну, другие в конце концов также начнут выбираться из внутреннего мира, замкнутого «железным занавесом». В августе 1968 года эту мечту раздавили. Генеральный секретарь Коммунистической партии СССР Леонид Брежнев отдал приказ советской армии пересечь границу, отстранить Дубчека от власти и восстановить в Праге жесткое коммунистическое правление. Появление советских танков, патрулирующих улицы чешской столицы, поразило и встревожило людей по всей Европе и в Соединенных Штатах. Одним из возмущенных был Дин Рид.

Проведя несколько недель в мучительных размышлениях об увиденном, 29 сентября 1968 года Рид сел за свою пишущую машинку и отпечатал трехстраничное, при единичном интервале, письмо Юрию, советскому литератору, с которым он познакомился во время своего первого турне по России двумя годами ранее. Юрий написал книгу, в которой утверждалось, что каждой стране необходимо по-своему переосмыслить коммунистическую идеологию с тем, чтобы она соответствовала культуре и традициям каждого народа, и что без этого понимания она не может быть никому навязана. «Юрий, в течение нескольких недель я размышлял, взвешивая все "за" и "против", следует ли мне донести свои мысли и чувства до моих дорогих товарищей в Советском Союзе, — написал Рид. — В итоге я решил, что поскольку моя жизнь, уже зрелого человека, всецело предана истине, то по совести это был бы первый нечестный и непорядочный поступок с моей стороны — воздержаться на этот раз от осуждения действия, которое я расцениваю как антимарксистское и нанесшее непоправимый вред прогрессивным силам всего мира, и которое, несомненно, произведено не в интересах даже самих советских людей. Это вид лицемерия советского руководства — вторгнуться в другую братскую социалистическую страну из-за того, что некоторые лидеры Коммунистической партии посчитали несовместимой с интересами Советского Союза ту форму социализма, которую пожелала принять эта страна». Он продолжил письмо, говоря, что миллионы людей третьего мира теперь убеждены в том, что им следует опасаться как американского, так и советского империализма. Военное вторжение повлечет за собой два других ответных действия, писал Рид своему другу. Во-первых, оно укрепит кулак консервативных сил в Соединенных Штатах, которые могут использовать инцидент для сплачивания вокруг Ричарда Никсона в его кампании против либералов и в особенности против Хьюберта Хэмфри на ноябрьских выборах. Во-вторых, молодым людям из капиталистических стран будет сложнее принимать коммунистическую идеологию, что и без того являлось мужественным и непростым поступком, — написал он. «Ты должен понять, что сейчас я являюсь преданным коммунистом, но путь, которым я шел, был небыстрым и болезненным и занял последнее десятилетие моей жизни, — завершил Рид. — Следуя велениям своей совести, я много раз подвергался гонениям, но они несравнимы со страданиями многих моих товарищей в Южной Америке и других странах мира, включая Советский Союз».[155]

Даже когда Рид снимался в фильмах, прекрасно жил в Италии и путешествовал по Европе и Советскому Союзу, он не забывал о людях из Южной Америки, благодаря которым он впервые почувствовал себя звездой. В Аргентине мало что изменилось с тех пор как он и Патриция бежали из страны в марте 1966-го, но Рид все же наметил короткое возвращение в страну в августе 1969 года. Газета Буэнос-Айреса «Ла Разон» сообщила о запланированном прибытии 14 августа и появлении Рида в серии телевизионных шоу на «9 канале».[156]

Очевидно, правительственные чиновники Аргентины также читали газеты, ибо когда Рид прилетел в аэропорт Буэнос-Айреса 16 августа, его уже ожидали. Ему было отказано во въезде в страну, поэтому из аэропорта Рид позвонил в посольство США и говорил с дежурным офицером, Луисом Виллаловосом. Рид сказал, что не имеет представления, почему его не пускают в страну, хотя, по его догадке, это оттого, что он — «человек Кеннеди, прогрессивно мыслящий и пацифист». Дальше Рид пояснил, что у него заключены контракты на выступления в нескольких шоу на «9-м канале». Виллаловос переговорил с чиновниками из аргентинской иммиграционной службы аэропорта, но это не помогло. Все, что они могли сказать, — это то, что у них есть приказы не пускать Рида в страну.[157]

Власти Аргентины стояли накрепко, Рида посадили на ближайший самолет, направляющийся в Чили. Попасть в Буэнос-Айрес по прямому маршруту не удалось, так что Рид решился на обходной маневр. Чили и Аргентина имеют большую общую границу, протяженностью в тысячи миль. Не вся она находится под охраной, и друзья Рида знали, как тайно переправить его на другую сторону. Они перевезли его через границу и доставили на телестудию точно к назначенному времени его первого выступления. 20 августа он исполнил свою программу, включив в нее многие из недавно написанных им песен. Одна из них добилась своей цели, и полиция схватила его после шоу. Рид отправил телеграмму Патриции, информируя о том, что он снова арестован властями Аргентины. Патриция моментально распространила известие. «Я только что получила телеграмму из Буэнос-Айреса, в которой сообщается, что мой муж арестован за исполнение написанной им песни. Диктаторский режим объявил песню "подрывной", потому что в ней говорится о мире, свободе и демократии!».[158]

Полиция продержала Рида взаперти пару дней, затем выслала из страны, на сей раз удостоверившись, что самолет покидает пределы континента и способов прокрасться обратно для Рида не будет. Патрицию радовало благополучное возвращение мужа в Рим, к ней и малышке Рамоне, но одновременно возрастала ее тревога за Дина, пренебрегающего собственной безопасностью. Она могла согласиться с выражением протеста в Соединенных Штатах или даже в демократических странах Западной Европы, потому что там понимали, что означают гражданские права, и следовали законам. Но поднимать голос против диктатуры Южной Америки не имело смысла совсем. «Это было ужасно, — сказала Патриция, вспоминая аргентинский арест Рида. — Как раз тогда я обвинила его в том, что он ищет своей гибели».[159]

Удивление Патриции вызывали не мысли Рида, а то, что он стремится к их воплощению. В течение нескольких лет, вплоть до этого момента, Рид заявлял о готовности отдать жизнь за свои убеждения. И чуть что становился еще более жестким. «Понимаешь ли ты, что для миллионов людей в Южной Америке, которые составляют большинство угнетенных, и для миллионов советских граждан я САМЫЙ ЧЕСТНЫЙ И ПОРЯДОЧНЫЙ АМЕРИКАНЕЦ среди выходцев из Америки за последние годы??!!!!!! Спрашиваешь — почему? Да потому что человека судят по мотивам его действий, так же как по его действиям. Именно так я буду судить моих сыновей и дочерей. Мои мотивы — чистейшие. Я готов принять лишение свободы и смерть — НЕ ДЛЯ ПЕРСОНАЛЬНОЙ ВЫГОДЫ, НО РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ СДЕЛАТЬ ЖИЗНЬ ОСТАЛЬНОЙ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА МЕНЕЕ БОЛЕЗНЕННОЙ, МЕНЕЕ ГОЛОДНОЙ И НЕСПРАВЕДЛИВОЙ!!!».[160]